Глава десятая
Непрочитанные книги. Библия
После минут близости Оля уходила от Стаса не сразу. Какое-то время они еще лежали в постели и разговаривали обо всем на свете. В противоположность беседам, которые заводила во времена прежние Вероника и которые так раздражали его, Стас с трепетом относился к болтовне с Олей, даже считал ее непреложным дополнением к физическому контакту.
Самое главное отличие от общения с Вероникой заключалось в том, что Оля не только говорила сама, но и умела слушать. Она просила Стаса рассказать о его детстве, учебе в школе и, чем особенно покорила его сердце, о маме. Когда узнала, что отец их с мамой бросил, обозвала того козлом (это было ее любимое словцо); Стас рассмеялся, но оспаривать это определение не стал, поскольку в душе с ним был согласен: с годами он невзлюбил отца за его отсутствие.
Стасу приятно было сознавать, что он может поделиться с любимой – а он окончательно решил, что любит Олю, – может поделиться с любимой всем сокровенным и наболевшим: давней ли историей так и не сложившихся отношений с блудным папашей (мама его так называла, если заходила о нем речь) или размышлениями о кругообразном устройстве жизни: все, мол, идет по кругу либо из одного круга в другой. И он с удовольствием делился.
Оля же болтала о взаимоотношениях с родителями и одноклассниками, передавала сплетни и новости девичьей жизни: кто с кем поссорился, кто с кем гуляет. Но обычно, как правило, с ее уст не сходило имя ее подруги – Тани Ковалевой. Как Оля рассказала, хотя они и были с Таней совершенно разные, однако же дружили с детства. Сперва это оказалось предопределено всего-навсего тем, что жили они на одной улице, а со временем Оля была покорена своеобразием Таниных измышлений и свойств натуры. Прежде всего – своеобразием измышлений.
С восторгом Оля говорила Стасу, какой Таня необычный человек, какие интересные, оригинальные мысли она высказывает.
– И какие же? – спрашивал Стас.
– Заумные какие-то, чересчур умные и как будто не из этой жизни: про гробик какой-то, о котором мы все должны помнить, про мир без Бога. Их сложно запомнить, чтобы пересказать. Я и не запоминаю, а просто слушаю, как музыку.
Однажды Оля, когда они в очередной раз насытились друг другом, поцеловала Стаса в шею и вдруг поинтересовалась:
– А ты веришь в Бога?
Стас удивился.
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну, вот Таня говорит, что Бога нет, а Библия – книга для идиотов. А ты как думаешь?
– Не знаю, можно ли на этот вопрос ответить односложно. Лучше расскажу-ка я тебе историю про одного мальчика. Звали его, как и меня, Стасом. Точнее – не Стасом, а Стасиком. Слушай.
И он начал:
– Самая главная книга на планете – Библия. Об этом не раз заявляли по телевизору в утренней религиозной программе по воскресеньям. Благообразный священник в черных одеждах и с большим крестом на груди сидел за письменным столом и вещал о душеспасительной пользе чтения Библии. Много из нее цитировал, приводил примеры мудрости, в ней сокрытой.
От нечего делать Стасик, которому было тогда лет десять-одиннадцать, иногда смотрел эту передачу. А поскольку поп говорил умно, складно и убедительно, то как-то само собой вышло, что Стасик загорелся желанием прочитать главную книгу человечества: семена упали в благодатную почву.
Нет-нет, не подумай, в Бога он не верил, даже не задумывался на такие темы. Просто стало интересно, особенно в свете того, что творилось тогда в головах и сердцах людей. Дело было в конце восьмидесятых годов прошлого века, ты, наверно, не знаешь, каковы были веяния того времени, но я тебя просвещу.
Это было странное время, и Стасик воспринимал происходящее с недоумением. Было удивительно: год-два назад, когда он учился во втором-третьем классе, взрослые твердили, что Бога нет и даже космонавты его не видели, хотя и облетели весь космос вдоль и поперек, что атеистическое мировоззрение – единственно верное, а религия – опиум для народа... И вдруг все резко, в одночасье переменилось. В газетах и на радио стали рассуждать о необходимости возвращения к вере, о православных корнях и традициях русского народа, о том, что Бог на самом деле есть, и даже космонавты давали интервью, что пусть его воочию не видали, зато чувствовали его свет и тепло в каждой частичке вселенной, а наиболее отчетливо – когда выходили в открытый космос. Несмотря на то, что космос темный, пустой и ледяной.
Ну ладно космонавты! Может, это невесомость так на них сказалась. Но ведь и все остальные, твердо стоящие на земле, нежданно-негаданно обратились к Богу, зачастили в храмы, принялись зубрить молитвы. Неужто так на всех повлияли велеречивые батюшки, наподобие того телевизионного? Или религиозность – явление заразное и передается от души к душе? Как бы то ни было, стремительный процесс повального обретения веры, который наблюдал Стасик, заставлял удивляться и недоумевать, о чем я уже сказал прежде.
Но все же Стасик оставался в стороне. В церкви он был один-единственный раз в жизни, давным-давно, когда еще ходил в детский сад. Тогда женился какой-то родственник (или родственница замуж выходила, не суть важно), и они с мамой пошли на венчание. Стасику не понравилось. Во-первых, надо было все время стоять смирно, и ноги устали и затекли. Потом еще воздух был спертый и напоенный смрадом старческого дыхания, – Стасика окружали со всех сторон деды и бабки. К этому смраду добавлялся бьющий в нос запах от множества горящих свечей. И поп, в довершение ко всему, показался мальчику крайне неприятным человеком. Он имел длинную некрасивую бороду и гнусавый голос, коим нараспев читал что-то по книге на непонятном языке – вроде бы и русском, но не русском. Его роскошное, золотых цветов, облачение впечатления не спасало. Стасик поглядывал на священнослужителя с нелюбовью, а ближе к концу, когда утомился, уже и с ненавистью.
Куда меньшую антипатию вызвали у мальчика портреты разных людей, в основном мужчин, развешанные на стенах храма. "Это святые", – объяснила мама, заметив его интерес к иконам. Святые были с добрыми, хорошими лицами, но все же как будто нависали над Стасиком, чем-то угрожая, и вся доброта их от этого казалась угнетающей и недоброй, от которой нужно бежать не оглядываясь.
Словом, Стасик едва дождался того момента, когда обряд кончился и народ потянулся к выходу. На улице мальчик облегченно вздохнул. Наконец-то!
Более он в церковь не ходил: к счастью, с той поры никто из близких и родных не женился и не умирал (в церковь, как он слышал, возят не только женихов с невестами, но и покойников; уж не со смертью ли венчать?).
Возможно, именно эпизод с посещением храма, оставивший тягостные воспоминания, подсознательно настроил Стасика на скептическое отношение к религии. Но все же вопросы веры последнее время весьма заботили его как явление жизни. Да и как иначе, когда в телевизоре попы, а на радио истово верующие космонавты, когда на прилавках книжного магазина полным-полно книг с крестами на обложках, а одноклассники – большей частью девчонки, конечно, – хвалятся друг перед другом золотыми нательными крестиками? Что же за всем этим стоит, какая привлекательная тайна и тайная привлекательность? В Библии Стасик рассчитывал найти ответ на этот вопрос: священник с экрана, бывший куда обаятельнее того, который венчал Стасикова родственника, заявлял, что ответы на все вопросы следует искать именно в ней – в Библии. "Что ж, попробуем!" – сказал себе Стасик и отправился в библиотеку; купить книгу в магазине их семье было не по карману: маминой зарплаты хватало только на самое необходимое.
В городской детской библиотеке он был постоянным читателем, а на летних каникулах, имевших тогда место быть, так и вовсе единственным. Работавшие в ней женщины – Любовь Ивановна и Валентина Васильевна – привыкли, что берет этот маленький мальчик книги не по возрасту. Но и они немало изумились, когда он спросил:
– А у вас Библия есть?
Любовь Ивановна улыбнулась, а Валентина Васильевна полюбопытствовала:
– Зачем она тебе?
– Как зачем? – пожал плечами Стасик. – Почитать!
– Библии для детей у нас пока нет, – огорчила его Любовь Ивановна.
А Валентина Васильевна спросила:
– А ты, Стасик, веришь в Бога?
– Нет. Просто интересно узнать, почему другие верят.
– А ты думаешь, другие верят?
– Сами же говорят, что верят.
– Да кто говорит-то?
– Да почти все!
На лице Валентины Васильевны появилась усмешка.
– Говорить можно все что угодно, – промолвила она. – А на самом деле большинство не верят, а всего лишь делают вид, верят.
– Но зачем им это надо? – удивился Стасик.
Валентина Васильевна пояснила:
– Затем, что это сейчас модно! Вот и ходит человек, снаружи весь из себя верующий, а внутрь-то ты ему не заглянешь.
Стасик помолчал, подумал, затем сказал:
– Понятно. Возьму что-нибудь другое.
И выбрал "Пармскую обитель" Стендаля.
Дома он долго размышлял над словами библиотекарши. Стало быть, думал он, религия – это модно? В этом вся причина? Тогда все становится на свои места. Впрочем, и так было ясно, что вдруг ставшие набожными люди обманывают. Кто-то окружающих, кто-то – самого себя. Ну, невозможно так легко и быстро прийти к вере: Стасик, хотя и был мал и неразумен, все же твердо полагал, что требуется какое-то время для поиска и обретения Бога – этой великой истины или великого заблуждения, – он так и не определился, есть ли все-таки Бог или нету. И, кстати, за всю дальнейшую жизнь никогда не определится, потому что всегда будут находиться дела поважнее.
Вечером он спросил у мамы, что она думает на этот счет.
– Не знаю, – ответила она. – Мне некогда думать о всяких отвлеченных вещах. Я работаю, тебя вот воспитываю, в очередях стою. Когда мне еще в религиозные сферы углубляться?
– Не модный ты, мама, человек! – сделал вывод Стасик.
– Это плохо или хорошо?
– Пожалуй, хорошо.
Больше они вопросов веры в своих разговорах не касались. Да и общаясь с другими людьми и даже в мыслях своих Стасик старался этой темы избегать – считал ее не заслуживающей внимания. Потом, в отрочестве, кто-то сказал ему, будто бы это из-за того, что у него "материалистический склад ума".
Позднее Библия часто попадалась Стасику на глаза – в библиотеках, на книжных развалах, на полках у знакомых. Со снисходительной улыбкой он брал Библию в руки, открывал на первой попавшейся странице, выхватывал взглядом несколько строк – и с легкой душой ставил самую важную книгу на место.
На этом Стас закончил свой рассказ.
Оля слушала его внимательно, не перебивала и даже не шевелилась, уютно положив голову ему на плечо. Когда Стас умолк, она еще некоторое время не нарушала тишины, словно осмысливала услышанное; Стас даже подумал, что она спит, но обидеться не успел. Оля сказала:
– Хорошая история. Стасик – это, конечно, ты сам.
– Ну да, – признал Стас.
– А Валентина Васильевна, как я понимаю, – моя мама. Мудрая женщина, грамотно все тебе разъяснила.
Стас рассмеялся.
– Твоя правда!
– Значит, ты так и не решил, есть ли Бог.
– Просто не особо задумывался по причине "материалистического склада ума".
– Не думаю, что ты материалист. Скорее ты романтик, а романтики, как мне кажется, увлечены только собственными чувствами. Что им Бог, если есть любовь!
– И опять ты права. Что мне Бог, если есть ты!
Стас поцеловал Олю в губы и тут же ощутил очередной прилив мужского желания, принялся ее ласкать.
– Но мне же пора уходить, – сопротивлялась она, но вяло и только для проформы.
Покинула Стаса в тот день Оля намного позже, чем собиралась. Уже сгустились сумерки, когда она ушла, а ведь прежде она никогда не задерживалась допоздна.