Серый лист бумаги

Влад Ривлин
Быль, записанная со слов моего приятеля.
Был однажды в моей трудовой биографии такой случай: я готовил специальное пособие для студентов, но, как вы понимаете, мой труд должен был получить одобрение начальства.

Начальство, следует отметить, было на редкость умным и образованным. Но и требовательным.
Личные симпатии и антипатии не имели никакого влияния, если человек нерадиво относился к своим обязанностям или наоборот, был профессионалом в своем деле.
Моя работа мне нравилась и поэтому делал я её не за страх, а на совесть.

Представлял я готовое пособие не без профессиональной гордости и сдержанная реакция начальства свидетельствовала о том, что работа таки увенчалась успехом.

Кафедрой заведовала дама, манерой поведения больше напоминавшая прокурора.

Этакий Иосиф Виссарионович в юбке(хотя в брюках она ходила гораздо чаще).

У неё и юмор был похожий.

В общем-то её если не все любили, то уж точно все уважали.
И вот она читает макет пособия и вот уже доходит до середины...

И тут, прямо посередине брошюры, что бы вы думали?

Эротика? Глупость какая?

Нет, всё оказалось гораздо драматичнее.
Прямо посередине был абсолютно чистый белый лист бумаги. Причём с обеих сторон.

Она ещё почему-то дважды осмотрела его с обеих сторон, может надеясь обнаружить хоть точку на белой глади листа.

Но лист был абсолютно белым. Табула раса, так сказать.

Честно говоря, я немного расстерялся, особенно когда заметил, каким озорным блеском сверкнули синие глаза шефини.

-Пожалуй, это самое умное из того, что мы с вами сочинили, - подытожила она, артистически поднеся к губам дугу своих очков.

Присутствовавший при этой сцене мой приятель-сослуживец в это время обеими руками держал свои щёки - они у него были толстые, чтобы не рассмеяться.

-Художника каждый обидеть может, - сказал я и тут уже от смеха удержаться не смог никто.

Тогда я не придал значения этой истории - курьёз и ничего больше, подумалось мне.

Но с тех пор мне не раз приходилось сталкиваться с такими вот пустыми листами в человеческом обличьи.

И хорошо, если белыми.
Но они в основном все были серыми.

Этакие поручики Киже.
И если бы только поручики. Но они повсюду, эти серые пустые листы, не несущие никакой информации.
Правда, это ещё вопрос, что лучше: исписанный всякой глупостью лист бумаги или же пустой.

Но это как у АС Пушкина: есть надежда, что станет полным, наконец.

Их развелось слишком много этих серых пустых листов бумаги: в правительствах, в искусстве, в литературе и в науке.

Не далее как вчера натолкнулся я на одну биографию.
Помните, как у Ильфа и Петрова - земляки Кисы рождались на свет для того, чтобы побриться, жениться и умереть.

А здесь другое: человек родился и стал патриархом Константинополя в 18 лет.

А стал патриархом потому, что был родным братом византийского императора.

Вот, собственно, вся биография этого человека.
Пустой серый лист бумаги...

Как-то в школе меня пожурили за то, что мои ученики не знают имени министра образования.
-Как же так?! - возмущалась завуч.
-Я тоже не знаю, - честно признался я.
-И знаете, видимо ваш министр неглупый человек, раз решил не светиться лишний раз.

-Это она,-выдавила завуч.
-Тем более.

С того времени прошло очень много лет. Однажды я случайно встретил своего бывшего ученика.
Я пришел к нему отмечаться в государственное бюро трудоустройства.

-Вы меня не помните? - спросил он.

-Скорее, не узнаю.

-А вы почти не изменились.
-Да ладно тебе! Жизнь всех нас замешивает так, что никогда не знаешь, кем станешь ещё в этой жизни.

Кто-то превращается в макулатуру, кто-то в туалетную бумагу...
Шансов, что тебе повезет стать гениальной книгой всё меньше.

Бывший ученик, слушая моё старческое брюзжание, смотрел на меня исподлобья.

-Ладно, не буду тебя утомлять.
Я поднялся со стула.

-А я вас помню, - сказал мой новый начальник. - вы были самым лучшим из учителей.
-Вот так новость! Откуда взялся такой необычный вывод?
-А вы никогда ни на кого не кричали.

-Ты прав. Я ору, только оставшись один.

-Придете через месяц, сказал он на прощание.
-"У хороших учителей не бывает серых личностей", - думал я на обратном пути.

А с другой стороны, жизнь, ведь, какая?