Мир без Бога. Глава девятая

Константин Окунев
Глава девятая
Волосы Вероники Всеволодовны
О том, что есть на небе такое созвездие – Волосы Вероники, – она узнала еще до школы. Домочадцы часто говаривали, что сей астрономический объект именуется так, как именуется, в ее честь. Но она, будучи девочкой не по годам разумной, прекрасно понимала, что это просто-напросто семейная шутка. Хотя доля правды, как и во всякой шутке, присутствовала: ее звали Вероникой, а русые волосы ее были такими длинными и густыми, что в них могла запутаться не одна звезда; только вот все звезды высоко, а Вероника здесь, внизу, – как и полагается, все вещи на своих местах.
Именно эта мысль – о предопределенности – стала для нее еще в детстве главенствующей. Всякое событие в жизни, всякое явление Вероника принимала как данность, ниспосланную если не свыше, то откуда-то оттуда – неизвестно откуда. Другого объяснения миру она не находила. Да и не пыталась: от того, что ты разбираешься в сути, сама суть и твое место в ней не изменятся ни на йоту. Ты так и останешься маленькой девочкой, так и будешь потихоньку расти, делаться взрослой, потом встретишь любимого-единственного, выйдешь за него замуж, родишь и так далее по заведенному – ниспосланному – порядку. И созвездия над тобой будут мерцать, как им указано, тоже не в силах что-либо переменить в своей судьбе, – они тоже данность – и для себя самих, и для тех, кто на них смотрит с земли.
Впрочем, девочка смотрела на них редко и не особо интересовалась, какое из них – пресловутые Волосы Вероники. Ей почему-то мнилось, будто если ей вдруг доведется данное созвездие опознать – о том, чтобы познать, и речи, конечно, не шло, – если, значит, доведется, то она испытает ни с чем не сравнимую горечь. Почему? Вероника не знала.
Она росла ребенком тихим и скромным, послушным и прилежным. Такие обычно, по всеобщему убеждению, мечтают быть учителями, – и Вероника мечтала (но только не учителем астрономии). Со временем мечта стала осознанным стремлением. После девятого класса Вероника поступила в педучилище, получила специальность педагога начальных классов и устроилась работать в школу в родном городке.
Было ей тогда восемнадцать лет, и до сих пор в отношениях полов она оставалась несведущей: так уж, видно, предопределено, думала она.
К моменту знакомства с ней Стас трудился в школе уже три года; появлению столь юной и очаровательной коллеги он обрадовался, красотой волос Вероника напоминала ему героинь старинных романов. На правах старшего товарища Стас давал ей советы бывалого, как завоевать сердца детей, а сам – завоевывал полегоньку ее сердце. Провожал домой после работы, ухаживал, отпускал комплименты. Упоминал про созвездие Волосы Вероники, о котором она с поры детства и думать забыла. Ни одна звезда, говаривал Стас, не достойна носить такое имя, не то что там целое созвездие!
Такое внимание девушке, понятно, льстило. Постепенно она уверовала, что Стас ниспослан ей как будущий муж, и, не столько из любви, сколько из покорности все тому же предопределению, отдалась ему. Особой радости то, что книги и люди описывали как нечто волшебное, Веронике не доставило. Но, опять-таки из покорности судьбе, она встретила разочарование словно само собой разумеющееся. Будто ничего из ряда вон выходящего не случилось, она лежала рядом со Стасом под теплым одеялом – это произошло в декабре – и с умилением рассказывала о своих учениках. Об умненьком Диме Чернове, о писающемся в штаны Степе Коновалове, хохотушке Алле Акулиничевой…
Не замечала Вероника, что Стас слушал лишь поначалу с интересом, а потом со скукой, едва ли не зевая. А если б заметила, то ужаснулась бы: да такой ли спутник жизни нужен ей! Да неужели она ошиблась и он не данность! Да-да, такие далеко идущие выводы она бы сделала, хотя бы бросив взгляд на Стаса в те минуты. Но не бросила…
Стас попросил Веронику держать их связь в тайне: ни к чему любопытным Варварам совать носы в их чувства: это должно быть заповедной территорией. Вероника согласилась: ни к чему, пусть свадьба станет для всех сюрпризом. Свадьбу, к слову, она полагала делом решенным и уже подбирала дату, внимательно изучая на уроках и переменах календарь на стене у себя в классе. "Лучше всего, конечно, летом, когда каникулы! В свадебное путешествие поедем в Геленджик, к тете Ире". Стасу о своих мечтах не рассказывала – боялась спугнуть птицу счастья, нимало не смущаясь, что такое суеверие с верой в запрограмированность судьбы не сочетается.
В школе они не общались, а только, сталкиваясь в узких коридорах, здоровались, как того требуют правила вежливости:
– Здравствуйте, Вероника Всеволодовна!
– Здравствуйте, Станислав Викторович!
Соблюдая ими же придуманные правила, встречались только по вечерам, когда стемнеет.
Как знать, вероятно, именно темнота вновь скрыла от Вероники очевидное – то, что любовник ее к ней охладевает и даже начавшаяся между делом весна не в состоянии оживить его чувств. Не видела она, что Стас продолжает с ней отношения просто по инерции и еще, пожалуй, из жалости.
Когда наступило лето, Стас уехал в отпуск к двоюродному брату в краевой центр, где много пил и развлекался. Вероника же осталась скучать дома. Прощаясь, о свадьбе он не обмолвился ни словом, – а она так ждала, так ждала! Мало того, за все лето он ни разу ей не позвонил, не спросил как дела, – было от чего впасть в уныние! Вероника и впала: похудела, волосы ее роскошные потускнели. Но вспомнив о своем и всего человечества бессилии перед роком, все же утешилась: кому-то свыше или откуда-то оттуда так было угодно, чтобы она допустила ошибку.
И когда после долгих каникул возобновились занятия в школе, Вероника сочла естественным, что при встрече на торжественной линейке они лишь кивнули друг другу – уже не как таящиеся от окружающих влюбленные, а как чужие люди. Они в самом деле стали чужими, не понадобилось даже трудного разговора, которого так опасался Стас. Правда, отныне Вероника старалась избегать его, поэтому и обходила стороной учительскую: а вдруг он там? Следовательно, и не подозревала, что коллеги, подхватив ее увядшее, неизвестное им желание свадьбы, будто выпавшее из рук знамя, хотели женить на ней Стаса. И не знала, что эта мечта оказалась нежизнеспособной и в их умах и быстро угасла.