Кто из нас не пережидал проходящего поезда? когда вагоны мелькают мимо, удаляются и скрываются из виду. Вместе с собой поезд уносит и шум движения, и стук колёс на стыках… и как будто вовсе перестаёт для тебя быть. И в наступившей тишине ты словно забываешь, куда шёл, и понимаешь вдруг сердцем, что когда-нибудь услышишь этот стук на стыках в последний раз (если этот раз уже был не последним), и сердце переполняется вдруг щемящей неизбывной грустью. Ошарашенный этой грустью, ты замираешь и как-то совсем по-новому осознаёшь, как для тебя дорого воспринимать этот мир: видеть все его цвета и чёрточки, слышать его звуки, вдыхать его запахи. В воображении вновь воскресают и стук колёс, и запах шпал, и мелькающая череда окошек, уносящая с собой каких-то людей, которых ты, скорее всего, никогда в жизни не повстречаешь. Сердце замирает. Не по людям – по себе.
«Кто-то, где-то, когда-то услышит, быть может, посреди мышиной суеты жизни такой вот стук и, может быть, испытает похожее чувство. И это уже буду не я… Не я… Как когда-то давно, сто лет назад, так же, вероятно, думал какой-то человек, точно так же глядя вслед уходящему поезду… И его уже нет, и меня тоже через сто лет не будет…» В такие минуты в твоей душе происходит что-то самое важное, самое глубинное и самое настоящее. И самое трепетное что-то… Ты вдруг осознаёшь, что твоё знание, благодаря тому, что ты только что перечувствовал и уяснил для себя, перестаёт быть тем, чем оно было до этого, а становится совсем другим знанием. Ты сам становишься будто другим. Не таким, каким был раньше, не таким, каким был тот человек сто лет назад. И от этого твоя грусть становится лёгкой, почти невесомой. Тебе даже кажется, будто в ней пульсирующим биением сердца всё ещё отдаётся тот самый стук, стук колёс на стыках…
Знание не может зависеть от того, чьё оно: того человека сто лет назад, моё или человека, который будет думать над тем же через сто лет. Только то знание – знание, которое для всех одно, а не которое только для тебя одного. Твоё знание, с самого момента зарождения и до сего дня, существовало, помогая тебе наилучшим образом удовлетворять твои потребности, помогало в борьбе с этим миром за выживание, за место под солнцем, за свой корыстный интерес. Теперь же твоё знание оказывается совсем в другой, непривычной для себя сфере, там, где обычные для него цели: польза, корысть, выгода, тщеславие – не действуют и потому не могут служить для разума целью, к которой он должен тебя вести. Неожиданно твоё знание затрагивает что-то самое сущностное, что-то такое, что определяет тебя самого, самую твою суть вместе с твоим отношением ко всему: к себе, к людям, к миру, к Богу…
Да иначе и быть не может, любое знание неизбежно ведёт к уяснению понимания самого себя, к уяснению всего того, что есть не ты сам. Ведь разумный человек понимает, что такое есть он сам, а что – не он, а весь остальной мир. Беда в том, что он понимает и себя, и мир во времени и пространстве, как привык с рождения. А всё, что существует во времени – конечно, только само время бесконечно. Следовательно, и я конечен, и сам мир конечен. И жизненная практика подтверждает такое наше понимание: все потихоньку умирают и умирают, а учёные люди в один голос говорят, что и мир не вечен. Такой получается пугающий триллер от учёных, носителей позитивного знания: всё существует только миг; все умрут, всё исчезнет навсегда, и ничего не останется. Это кончина. Причём не только твоя кончина, а всеобщая кончина, которая, не останавливаясь, поглощает все неисчислимые индивидуальные кончины. Где же тут смысл?!
Я появился на мгновение, а исчезну навсегда, и меня никогда, никогда не будет больше. И любой другой человек точно так же: мгновение жизни – и исчезновение навеки. И больше никто и никогда не то что не вспомнит, но даже никогда не узнает о нашем существовании. Ни о наших гениях, ни о наших злодеях. Проживёт ли человечество 100 лет или 100 миллионов лет – разницы никакой нет, всё оборвёт смерть, отправив всё в бесконечное небытие. А я знаю, что я всегда есть и люди всегда есть. Я не знаю такого, чтобы не было людей и не было бы меня. Обманывает ли меня знание, когда говорит мне, что такое когда-то будет?!
Как понимаешь себя, так понимаешь и свою пользу. Пользу свою и выгоду понять не сложно. А смысл? В чём смысл моей жизни, если я исчезну навсегда? В чём смысл существования этого мира, если он исчезнет навсегда и никто, никогда, ничего о нём не узнает? В чём? Пускай, смысл жизни есть благо, благо означает приобретение выгоды и пользы, но если я существую на миг, а исчезаю навсегда, я не могу не понимать полную бессмысленность любой выгоды и какой угодно пользы. Хуже того, бежать от смерти нет никакого смысла. Получается, смысл в том, что никакого смысла нет. Куда ни стремись, как ни поступай, чего ни достигай – всё бессмысленно.
Должно быть, тут что-то не так. По чувству человек дорожит жизнью, без всякого разума верит, что наша жизнь не бесцельна и не бессмысленна. Что-то ошибается: либо чувство, либо разум. Исследуешь своё чувство жизни и понимаешь, жизнь для тебя есть абсолютное благо. Исследуешь разумом смысл жизни и понимаешь, жизнь – абсолютная бессмыслица. Выходит, жизнь есть совершенно бессмысленное абсолютное благо. И пусть бы так и было, но проблема в том, что мы – разумные существа. Этим мы выделяемся из всего животного мира, и мы должны жить по разуму, разумом, посредством разума. Мы уже не можем жить неразумно, по инстинкту. А разум так устроен, что разумным он принимает только то, что имеет смысл. А что смысла не имеет, то не может быть принято разумом в работу. Разум оперирует смыслами, а не бессмыслицей. Куда же деваться от обессмысливающего фактора смерти?
Для начала можно разделить животный страх смерти, заложенный в нас природой, и понимание конечности бытия, предвидение своей кончины. Непосредственная угроза гибели – одно, а размышление о смерти, когда такой угрозы нет, - совсем другое. Когда человек оказывается перед непосредственной угрозой гибели, прежде всего включается конкретное мышление. На фоне биологического, инстинктивного страха смерти человек мобилизует все ресурсы организма, чтобы избежать опасности. В этом случае инстинкт самосохранения больше помогает, нежели разум. Каждый из опыта знает, что в минуты опасности невозможно бывает вести себя хладнокровно и расчётливо. Такое складывается впечатление, что логическое абстрактное мышление блокируется. Но вот угроза миновала, и наступает облегчение – пронесло. Будто никакой смерти и нет. И человек готов жить дальше как ни в чём не бывало. Готов жить и радоваться жизни. Для конкретного мышления - нет опасности, нет и смерти.
Но для абстрактного мышления смерть существует всегда. И это не важно, сейчас она, завтра или через 50 лет. Она есть. Она есть в принципе. И отсрочка для абстрактного мышления не имеет решающего значения. С одной стороны, абстрактное мышление помогает предотвращать попадание в опасное положение, с другой, абстрактное мышление вводит в обиход абстрактное понятие «смерть», избавиться от которого уже невозможно. Понятие «смерть» мы просто не в состоянии изъять из нашего понятийного аппарата. И это понятие, волей-неволей, мы должны встроить в нашу систему смыслов, в нашу систему ценностей. Потому что, если мы этого не сделаем, не осмысленное, не уяснённое, не занявшее подобающее место в системе смыслов, понятие «смерть» будет исподволь разъедать все наши смыслы и отравлять жизнь. И чем ближе, тем сильнее.
Мне могут возразить, что большинство людей ничего такого не делает. Большинство живёт так, будто никакой смерти и нет. Достаточно ощущать радость жизни, испытывать наполненность жизнью, верить в то, что жизнь не бесцельна и не бессмысленна, а, напротив, имеет смысл, который знает Бог или Природа, а мы не знаем, да нам и не надо. Это действительно так, многие люди так и живут, и дай им бог, чтобы они счастливо дожили, если им этого хватает. Но очевидно ведь и другое, для разумного, мыслящего существа необходима цельная, объединяющая концепция бытия. Жизнь постоянно будет подталкивать человека к этому, потому что он абстрактно мыслящее существо. И он не стал абстрактно мыслящим существом сразу вдруг и раз и навсегда, а всегда пребывает в состоянии становления абстрактного мышления: и из поколения в поколение, и с взрослением каждого индивида, от рождения и до смерти. А для абстрактно мыслящего разума смыслы и взаимосвязи смыслов – это форма, в которой этот разум существует. Он функционирует, оперируя смыслами. И он так устроен, что разумным признаёт только то, что имеет смысл. А что смысла не имеет, то разумным быть не может по определению. И как он может определить, что имеет смысл, что – нет? Очень просто: всё, что встраивается в созданную им систему смыслов, то смысл имеет; что не встраивается – бессмысленно для него, как бы он ни убеждал себя в обратном. Смерть в смысловую систему не встраивается. Смерть бессмысленная бессмыслица.
Для полноценного функционирования разума необходима цельная система смыслов, объединённая каким-то одним основным, стержневым смыслом, иначе разум не принимает такой системы и сбоит. Поэтому мыслящий человек вновь и вновь обращается к понятию «смерть», пытаясь замкнуть свою систему смыслов так, чтобы понятие «смерть» её не обессмысливало. Работает на благо разума замкнутая, закрытая система смыслов, но она не развивается. Развивающаяся же система является открытой, она переносит человека на иной уровень абстрактного мышления, но она плохо работает в направлении на внешний мир. Размышления о смерти всегда открывают систему смыслов и развивают её, делая уязвимой для обыденного мышления. Однако саморазвитие разума заставляет раз за разом открывать свою систему смыслов и обращаться к понятию «смерть». Доходит до того, что истинной философией и настоящей мудростью объявляют размышление о смерти или подготовку к смерти. Хотя сердце человеку и говорит, что смерть не является веской причиной, чтобы обесценивать жизнь. Жизнь есть развитие.
Всё течёт, всё изменяется. Развивается абстрактное мышление, изменяется и содержание абстрактного понятия «смерть». А изменяется содержание, изменяется и его место в системе ценностей. Таким образом, понятие «смерть», как и любое другое абстрактное понятие, подлежит постоянному пересмотру. И эту работу нужно делать, делать усилием мысли, иначе абстрактное мышление развиваться не будет, не будет движения развития – не будет жизни. И обратного пути нет.
Абстрактное мышление мне говорит, что я человек, все люди смертны, следовательно, и я – смертен. Смысловая система вроде бы замкнута. Но что такое быть смертным? Что смерть означает? Что значит быть мёртвым? пребывать мёртвым? Что? Никто не знает и никогда не узнает, потому что никто оттуда не возвращался, никакого такого опыта смерти ни у кого нет. О чем же мне говорит мой разум, когда сообщает мне о моей смертности? Я не знаю. Смысловая система вновь размыкается…
Получается, вообще не нужно думать о смерти. Если думаешь о смерти ради жизни, такие мысли отравляют жизнь. Если думаешь о смерти ради смерти, то это полная ерунда, потому что я о смерти ничего не знаю, а значит, ничего разумного и действительного подумать о ней я просто не в состоянии. Успокоишься, бывает, этим нехитрым размышлением и живёшь себе как ни в чём не бывало. Только такого в жизни быть не может, чтобы смерть не напомнила бы о себе. Уходят близкие и просто знакомые люди, умирают знаменитости. Чуть не каждый день приходят новости о погибших то там, то здесь людях. Живёшь посреди жатвы, которую постоянно творит смерть. А тут ещё проснёшься, случается, в холодном поту и с ощущением смертельного ужаса: неужели меня на самом деле не станет?! Неужели не станет меня навсегда?! Совсем как у нашего поэта: «Неужели я настоящий, и действительно смерть придёт?» И в тебе копошится всё тот же ужас: неужели настоящий? неужели смерть? в любую секунду, в любой момент. Просто всё выключится… И – навсегда.
И никто тебе не ответит, кроме твоего собственного разума. Задачка не решается с чьей-то помощью. Только сам. Только твой собственный разум: сам спрашивает, сам должен и ответить. Хочешь – не хочешь, снова начинаешь думать о смерти. И как ни думай, хоть так, хоть этак, смерть никак не вписывается в твои смыслы, какими живёшь. Разрушает и смешивает все карты. Ну, хорошо, я достигну всего, что только может достигнуть смертный человек, всё равно исчезну, всё равно – конец. Зачем? Будут жить твои дети и внуки, а потом и далёкие потомки. Будут! Но и они так же бессмысленно умрут и так же не найдут никакого в этом смысла. Если бы они могли его найти, и я бы нашёл, и до меня бы нашли. Никто ничего не нашёл!
Хорошо, пусть каждый отдельный человек не понимает смысла жизни, но ведь есть живое человечество, которому может быть доступен этот смысл, которое каким-то неведомым образом несёт в себе этот смысл. Но и человечество исчезнет и исчезнет навсегда. Исчезнет даже среда его обитания. Всё конечно, и всё конечное пожирается бесконечным временем, и пожирается совсем и навсегда, пожирается со всеми смыслами и бессмысленностями, уравнивая в вечности и то, и другое.
Тут что-то не так! Так быть не должно, здесь, должно быть, ошибка в восприятии. Начинаешь думать с другой стороны. Представишь себе, что жизнь со смертью не уничтожается насовсем, а лишь меняет свою форму. Сейчас ты такой, окружающие люди такие, такой у тебя дом, город, страна, планета, вселенная; а потом ты просто уснёшь, проснёшься – и будет всё другое вокруг, но это останешься всё тот же ты. По сути всё останется то же, только восприниматься всё будет совсем по-другому, как-то так, что мы и представить это себе не можем. А потом ещё раз всё поменяется и ещё раз. И так до бесконечности. То есть на смерти свои, как и на свои ежедневные засыпания, не надо будет обращать никакого внимания. И тогда можно будет с полным правом утверждать, что никакой смерти как кончины – нет.
Но тогда всё становится ещё более бессмысленным: к чему все твои жизненные устремления, если и так всё живёт вечно. Достиг ты какой-то цели, не достиг – всё одно: всё длится вечно, жизнь от жизни отличается, как первое июня отличается от второго, а через год опять наступит первое, а за ним второе. Это у людей называется дурной бесконечностью. Вывод получается странный, смерть в любом своём виде: есть она, нет ли её – делает всё бессмысленным. Конец всему – бессмыслица, отсутствие конца – такая же бессмыслица. Если бы я был бессмертным, то ни к чему бы не стремился, ничего бы не достигал и ничего бы не делал. Если я смертен, то зачем мне к чему-то стремиться, чего-то достигать и чего-то делать?! Зачем?!
Становится очевидным, что для разума бессмысленность определяется наличием или отсутствием цели в каждый момент жизни, а не с конечностью-бесконечностью; и разум ошибочно связывает определение стержневой цели со смертью. Да люди так ведь и делают: живут так, как будто не умрут, или как будто не знают, что смертны. Люди определяют цели с помощью разума и достигают своих целей с помощью разума, игнорируя цели, которые ставятся для жизни природой, богом или кем-то ещё. Но если разум это своеволие, если он определяет промежуточные цели, то он не может не определять общую цель своей жизни, иначе распадаются и обесцениваются и все промежуточные цели. Разуму потребна модель, в которой жизнь имеет цель, жизнь имеет смысл. И разум будет такую модель создавать, хотим мы того или нет. И разум будет решать смысловую проблему смерти, хотим мы того или не хотим. Если девять индивидов эту проблему не решают, то он найдёт десятого, который эту проблему решать будет. Для разума важно не количество, а качество. Качество пребывает вне системы пространственно-временных отношений. Поэтому разум шаг за шагом учится воспринимать мир в качественно-смысловом измерении. В этом измерении происходят не процессы, как во временно-пространственном измерении, а проявляются смысловые взаимосвязи. И разум познаёт эти взаимосвязи, тем самым осуществляя переход из одного измерения в другое.
Разумные существа, выросшие, вырвавшиеся из природы, будут устанавливать свои цели, отличные от целей бога, природы, общественных формаций, идеологических мифологем и тому подобных вещей. Разум производит смыслы, разум выстраивает из этих смыслов целую смысловую систему, устанавливая между смыслами причинно-следственные взаимосвязи. Любой смысл без таких взаимосвязей просто-напросто блокируется и становится для смысловой системы как бы невидимым. Его как бы нет вовсе. А если в этой системе есть смысл «жизнь», то должен быть и смысл «смерть», потому как один смысл без другого теряют всякий смысл. Они обретают смысл только в паре. И опять выходит: смерть есть, но её быть не должно, потому что понятие «смерть» не несёт смыслового содержания, в отличие от понятия «жизнь». Здесь разум довольно легко находит решение проблемы: нужна смерть, но при отсутствии кончины. Ты умираешь – да, но ты не кончаешься. Все мировые религии и есть – смысловое оправдание смерти без сущностной кончины твоего существования. Ты есть до рождения, ты есть после рождения и до смерти, ты есть после смерти. Ты просто есть.
Исполнив жизненную работу в этой жизни, ты как бы попадаешь в другую жизнь. И так снова и снова, без конца. И это всегда ты. Ты ничего не помнишь о прошлой жизни, но это всё равно ты; ты хоть и не всё, но много помнишь из этой жизни, ты помнишь себя; ты ничего не знаешь и не можешь знать о будущей жизни, но это будешь опять ты. Так что же такое это твоё «ты», которое путешествует из жизни в жизнь? Это не твоё тело. Это не твой разум. Это не твоя личность. Это не твоя индивидуальность. Это даже не твоя память. Так что же это? Что может оставаться не конечным? Что в нас есть такое не конечное, что в состоянии без вреда проходить через смерть, похороны и распад тела; через гибель нашей цивилизации и всего живого; через коллапс всей Вселенной? Что это может быть такое?!
А если в нас действительно что-то такое есть, то зачем оно «обросло» всем этим смертным: телесным, мясным и вещным? Зачем? Ответа нет. В голове возникает невероятная сумятица. Но удивительное дело, эта сумятица вытесняет из тебя природный ужас смерти и выводит из смыслового тупика. И по одной простой причине: смерть перестаёт быть смысловой кончиной. Понятие «смерть» обретает содержательный смысл, с которым возможно устанавливать смысловые взаимосвязи и который можно включить в свою замкнутую Смысловую систему. И система работает: определяет, что разумно, что нет; способна устанавливать цели и добиваться результата. «Смерть» как бы становится частью жизни.
Странный парадокс, о смерти не думают ради смерти и для смерти, о смерти думают ради жизни и для жизни. Все усилия мысли в этом направлении никак не смогут оказать какого-либо действия на смерть, на то, что за смертью. Но оказывают прямое воздействие на жизнь. Размышления о смерти или отсутствии таковой есть жизнь мыслящего существа, когда живёт и функционирует его система смыслов. И пока это происходит, смерти нет. Точно так же для человека телесного, пока он в опасности, в азарте охоты, в пылу любви, в заботах попечительства – смерти как будто и нет вовсе… Но стоит только мыслительному процессу остановиться и начать коснеть, как снова просыпаешься в удушье страха, как от сердечного удара: обдумал смерть? что ты со своими мыслишками против неё? а она – вот она, приближается и настигает тебя. И за всем этим маячит дьявольская ухмылочка над мефистофельской бородкой, которая лишает тебя воли. А без воли хуже, чем без смыслов, без воли вообще никак…
Смысловая система человека определяет цели действия (или бездействия), но сама по себе побудительной силой к действию не является. Реальная побудительная сила всех процессов жизни это поток Воли, который как бы проходит через тебя. Он вызывает к жизни и телесную форму бытия, и разумную, и надразумную. Человек воспринимает мир, понимает мир, понимает себя, понимает то, что его создало. Я, как человек, знаю себя по проявлениям своей воли. Я знаю себя и бога по соотношению своей воли и воли бога. Я знаю людей по соотношению своей воли и их воль. Я знаю бога в людях по соотношению их воль и воли бога. Я могу видеть людей, отчасти могу видеть себя, без головы и спины, но совсем не могу видеть бога. Моё пространственное положение в этой жизни я определяю визуально, но моё реальное положение я определяю по соотношению волевых потоков, во мне и вне меня. И там я в состоянии ясно увидеть всё: и людей, и себя, и бога.
Воля разделяется: воля к жизни телесной, воля – к разумной, воля к жизни духовной. Все эти воли находятся в какой-то странной взаимосвязи. Иногда чем меньше одной, тем больше другой. И наоборот. Если живёшь инстинктом, то воли к жизни в инстинкте столько, сколько необходимо. Но если живёшь не только инстинктом, но и разумом, то разум должен как бы впитать в себя ту волю к жизни, которая прежде использовалась лишь инстинктом. И разум должен научиться управлять этой волей и направлять её в нужном направлении. Напрягаешь все свои умственные силы, но опять бессмыслица – хоть так, хоть этак – опять впереди смерть, уничтожающая всё и всех и навсегда. Ни мудрецы философы, ни великие учёные, ни самые искусные медики ничего не добились – всё равно впереди смерть, вокруг смерть, в любое мгновение – смерть…
А самое страшное, что ты сам, со своим разумным разумом, ничего поделать со смертью не можешь. Как ни думай, всё одно – приходишь к тому же: никуда от неё не убежал, и все твои выдумки о бессмертии не стоят и ломаного гроша. Снова и снова, будто нарочно, оказываешься вдруг перед поездом, который всё так же размеренно выстукивает свой ритм по рельсам. И всё вроде такое же: поезд такой же, рельсы те же, ты такой же. Всё так, да не так. Поезд, может быть, и такой же, и рельсы тоже, а ты уже не тот, что стоял перед поездом прошлый раз. Ты сделал круг вокруг «смерти», пришёл к тому же, но пришёл не тем же. Пришёл другим. А изменился ты, как-то изменилось и твоё отношение ко всему: и к жизни, и к смерти.
Ты ещё не знаешь, что изменяется уровень твоего абстрактного мышления, ты ещё не догадываешься, что абстрактное мышление может качественно изменяться, переходя с подуровня на подуровень, с уровня на уровень. Но ты уже испытал нечто необыкновенное, ты испытал на опыте, что точка зрения может изменяться: ты поднимаешься выше, а оттуда всё выглядит иначе. И поэтому теперь надо проверять значение каждого понятия, потому что каждое понятие прежде означало не совсем то, что оно стало означать теперь. Это произошло и с понятиями «жизнь» и «смерть», и с понятиями «мир» и «бог», и, самое главное, это произошло с понятием «я». И сделал это ты сам, своим усилием воли. Оказалось, что все понятия способны изменять своё смысловое содержание. Оказалось, они не застывшие раз и навсегда смыслы, а смыслы меняющиеся, развивающиеся и совершенствующиеся. То, что имеет смысл сейчас, завтра уже может не иметь никакого смысла. А то, о чём ты сегодня даже не представляешь, завтра может стать смыслом.
Кто испытал это хоть раз, остановиться уже не сможет. Будет стремиться испытать это ещё и ещё. Только как к этому подступиться в другой раз? Как нужно думать о смерти, чтобы подняться ещё выше?! Это совсем не просто, когда в твоём опыте это случилось только раз. И тогда невольно начинаешь обращать внимание на то, как это делают другие люди (если делают, конечно). И находишь странное, по большей части, отношение людей к этому вопросу: они либо вообще предпочитают об этом не думать, как будто вопроса смерти и их конечности не существует вовсе, либо считают, что должны в этой жизни делать что-то такое хорошее и правильное, что понравится тому, кто смилостивится и позволит им умереть без кончины. Позволит, скинув всё земное, перейти в новую жизнь. Может быть, в жизнь вечную. Лучше бы – в вечную…
Это кажется странным, потому что это сродни совету не жить совсем здесь, а потерпеть до смерти, а уже после смерти и начинать жить. Тебе это не подходит никак. Когда у тебя уже есть опыт жизни, нельзя отказаться от жизни ради смерти, потому что опыта смерти у тебя нет и быть не может. Ты уже знаешь, уже понял и уразумел, что жизнь в своих проявлениях всегда конкретна. Это в мире всё относительно, а в жизни всё конкретно, и пережить пережитое заново уже нельзя. А смерть это абстрактное, относительное, условное понятие, обозначающее только одно – отсутствие жизни. Но нам не доступно знать, что это такое, когда нет жизни. И на уровне конкретного мышления смерть есть – люди умирают, всё живое умирает и умирает. И умирает конкретно, а не относительно.
Когда человек говорит, что всё в мире относительно, он этим как будто отвечает на все вопросы и противоречия, и отвечает как будто окончательно. Тогда как признание чего бы то ни было относительным это всегда не конец, а самое начало. Далее должно следовать самое главное: далее нужно определить, что, к чему и как относится. То есть далее нужно установить те смысловые связи, которые и являются определяющими в том, как ты будешь относиться к чему-то. В данном случае, к смерти. «Смерть» это понятие, это понятие несёт в себе смысл, этот смысл должен быть осмысленно встроен в смысловую систему человека. Иного разумного отношения к любому явлению, не только к смерти, просто и быть не может. А весь фокус разумной жизни в том, что это отношение может изменяться. Относительно то, к чему своё отношение можно изменить. И на протяжении всей своей истории человек меняет своё отношение к смерти, а тем самым и к жизни.
Отношение своё человек изменить может, но полностью избавиться от приближающегося земного конца он не в состоянии. Как же жить в этой жизни, имея в виду неизбежно надвигающуюся телесную смерть? Либо жить, как живут животные, для которых «смерти» нет, как, впрочем, нет и понятия о жизни; для животного есть только инстинкт самосохранения. Либо жить разумно, встроив понятие «смерть» в свою систему смыслов. И встроить её нужно так, чтобы она эту самую систему не уничтожала. Как животное человек уже жить просто не может, потому что он человек. Он пребывает во Вселенной смыслов. В центре любой такой системы располагается понятие «Я», несущее в себе тот смысл, который определяется всеми остальными смыслами системы. Если «Я» – что-то случайное, мимолётное и смертное, то вся система смыслов становится бессмысленной и перестаёт быть собственно системой, способной к саморазвитию. Разум опускается до уровня придатка телесной жизни, придатка инстинкта. Выход один: вывести смысловое содержание понятия «Я» за пределы пространственные и временные. Это означает, что «Я» и «смерть» не будут иметь никакой смысловой взаимосвязи. «Я» не умирает и не может умереть.
Если исследовать абстрактное понятие «смерть», приходишь к тому же. Я вижу, что всё живое умирает и разлагается на составляющие элементы. Я вижу, что это процесс всегда необратимый. Логика подсказывает, что со мной должно статься то же самое: необратимый распад. Но это только в том случае, если поставит знак равенства между моим «Я» и телом, тогда как я совершенно ясно понимаю, что я живу и развиваюсь сам по себе, а тело – само по себе. Я, разумный, живу, благодаря усилию своей воли, а тело живёт, благодаря усилию воли, мне не принадлежащей. Знака равенства здесь поставить никак нельзя. Любое наше представление о теле это только наше представление о том, что мы определили абстрактным понятием «тело». Что стоит за этим понятием и самим представлением на деле, мы не знаем. Внутренний опыт жизни: сознание, восприятия, впечатления, реакции, смыслы, осмысления, мысли – всё это гораздо ближе к реальному восприятию жизни, нежели наблюдение за телом.
Ведь ни для кого не секрет, что нам гораздо легче себе представить, как видит и воспринимает мир другой человек, а не какая-нибудь корова, например. Внутренней жизни коровы мы вообще себе представить не можем. Мы воспринимаем любое тело в форме пространства и времени. Это так отражается в нашем мозгу, будто бы тела существуют в пространстве и как будто живут они во времени. Но если, из опыта своей жизни, мы уже признаём наши воззрения относительными, то совершенно очевидно, что в реальности всё может быть совсем не так, как мы это видим. То есть в реальности это наверняка не так, потому что отражение никогда не равно тому предмету, которое оно отражает. Когда человек стоит перед зеркалом и отражается в нём, несложно определить, где настоящий человек, а где отражение. Но когда ты уразумел, что человек, которого ты видишь, это лишь отражение в твоём мозгу, то как понять, представить, вообразить, какой он на самом деле, какой он сам по себе, без моего представления о нём?
Он такой же, по всей вероятности, как и я, когда я не вижу себя в зеркале, когда воспринимаю себя только изнутри. Он точно так же, как и я, воспринимает себя изнутри, не наблюдая своего тела. Представляя его в таком виде, я как бы расправляюсь с пространством. Но как быть со временем? Как представить себя или другого человека вне времени? А как хотелось бы! Ведь вне времени не бывает смерти по определению. Как представить себе это вневременное «Я», которое неподвижно и неизменно, которое нигде и везде, которое сейчас и всегда? Всё течёт и изменяется, а оно всегда неподвижно, и всё, включая время, движется относительно него. Как такое может быть, что человек существует не во времени и не в пространстве, но всё-таки существует, я не знаю. Я знаю только, что моё представление о человеке, почерпнутое из наблюдений за людьми, не соответствует действительности.
Это в моём представлении Человек разделён во времени и пространстве на множество людей: живших, живущих и тех, что будут жить. А для абсолютного восприятия, полностью соответствующего действительности, есть «один-един» Человек, который нигде и который всегда. Для такого восприятия – человек единая, разумная, вечная сущность. И только абсолютное восприятие может воспринимать Человека так, как сущность воспринимает сущность, а не так, как тело воспринимает тело. Вырисовываются два предела в восприятии Человека человеком: конкретно-телесное и абстрактно-сущностное. И нам, похоже, за эти пределы не удастся выйти никогда. Я – это животный организм, тело, борющееся за существование. Я – это разумное начало, отстаивающее свою систему смыслов и ценностей. И за всем этим просто «Я», неделимое и безотносительное «Я», сознающее само себя, «Я» само в себе, чистое «Я».
Что даёт такое определение границ того, как человек может воспринимать Человека? Уяснение этих границ даёт понимание того, что смерть относится к восприятию жизни, то есть к отражению жизни в нашем мозгу, но никак не к внутреннему опыту жизни. Описать пребывание в смерти из опыта невозможно. Не существует опыта пребывания в смерти. Всякий опыт это опыт пребывания в жизни. Смерть есть в жизни телесной. Во всяком случае, мы не можем себе представить телесную жизнь не во времени. Значит, там есть смерть, потому что время по определению предполагает чередующиеся начала и завершения. В сущностной жизни времени нет, а значит – нет и быть не может смерти. Там есть качество всего сущего, разделённое в самом себе и соотносящееся со своими частями. Это очень похоже на систему смыслов, которую мы выстраиваем в своей голове, только система смыслов прирастает новыми смыслами, а сущее делится до бесконечности на составляющие. Из опыта своей жизни мы знаем только одно: в сущностной жизни есть единое, сознающее себя собой, начало, которое не имеет ни начала, ни конца. Уже хотя бы потому, что мы никогда не наблюдали, ни как оно рождается, ни как оно умирает.
Для нашего разума привычна и понятна телесная жизнь. В ней и с ней разум и сформировался таким, каков он есть. Но там – смерть. Если же разумом устремляешься к сути, то жить становится не так просто и не так привычно. Для человека там – неосвоенная пустыня. Ты осваиваешь там неосвоенное. Но там нет смерти. Там ты всегда один. Голос твой там раздаётся только для тебя одного. Только ты сам отвечаешь за всё, что ты делаешь. Там нелегко. Но там нет смерти. Смерти там нет. Там ты понимаешь, что постоянно совершающиеся на твоих глазах рождения и смерти – это не более чем иллюзия. Это иллюзия восприятия жизни, которая остаётся иллюзией до определённого уровня понимания жизни. Это одна из основных и самых укоренённых иллюзий. Преодоление этой иллюзии залог дальнейшего качественного развития разума, то есть развития абстрактного мышления. Это движение от иллюзии видимого к действительности осмысленного и понятого. Такой путь – это практика уразумения реального.
Только изменение уровня абстрактного мышления делает смерть иллюзией в иллюзорном мире. И тогда к смерти можно относиться так, как мы относимся ко сну. Сон никак не мешает жизни, так и смерть – она жизни не помеха. Некоторые сразу скажут, ну и сигани с крыши, раз смерти нет, как ты считаешь. Ответить на это несложно: усну, когда придёт время, и умру, когда придёт время. Всему положен свой срок, не нами определённый. А иногда люди так рассуждают, есть я – нет смерти, пришла смерть – меня нет, а значит, смерти опять же нет. Выходит, смерти вовсе нет. Но когда люди так говорят, они лукавят. Это логические трюки, не являющиеся решением вопроса. Если они о смерти говорят, вводят понятие «смерть» в свою смысловую систему, значит, смерть для них есть. И не просто есть, а представляет для них проблему, иначе они не пытались бы логической увёрткой от неё избавиться. Таким способом они не съедают плод с древа познания, а срывают его и, надкусив, выбрасывают прочь.
Есть люди, которые считают, что о смерти думать вообще нечего. Скоро, мол, умрём и увидим, что там. Но это совсем пустое, не увидим. А если и увидим, то не сможем вспомнить своего желания это увидеть и сравнить с тем, что видели в прошлой жизни. Тем более, что абстрактное мышление подсказывает, что жизнь не бывает ни до, ни после, жизнь всегда в настоящем. Настоящая жизнь – в настоящем. Но люди всё равно пытаются физическим экспериментом решить проблему, которая находится за пределами физики. Случалось такое, что люди прыгали из окна, чтобы поскорее узнать, что там, за смертью. Это просто откровенная глупость. На любом уровне мышления. Это всегда сродни желанию забежать себе за спину. Результат будет всегда один: за спину себе не забежишь, а то, что реально нужно было сделать, не сделаешь. А не делаешь дело жизни, ты – вне жизни. Ты уже умер.
Были и такие люди, которые думали, что в самый момент умирания им должно открыться что-то такое о жизни и смерти, что сделает и жизнь, и смерть понятными. Они готовились к моменту умирания и даже ждали его, молились о том, чтобы быть в сознании. И чтобы сказать напоследок: «Так вот оно что!» Но и это пустое. Ничего такого, что не открылось при жизни, возле смерти открыться не может. Иллюзия – реальных смыслов не рождает. Реальные смыслы рождает жизнь, рождает на самом пике её жизненной силы.
Есть и ещё одно странное заблуждение о смерти. Оно гласит, что если ты лучше других выполнишь то-то и то-то, никогда не будешь делать то-то и то-то, то своими особенными заслугами ты можешь заработать себе бессмертие. Не в этой, конечно, жизни, а потом, после смерти. Такие люди почему-то полагают, что если станут особенными, то обретут жизнь вечную. Это сродни наивному желанию в детском садике как-то так отличиться, чтобы тебе разрешили не спать после обеда. Тебе одному. Могут, конечно, разок и не положить в кровать, но это ровным счётом ничего не меняет, спать тебе в остальные дни всё равно придётся. И исполнять всё предписанное всё равно придётся. Но это очень трудно принять, что я, именно я, обычный и совсем не особенный. Такой же обычный, как все смертные. И нужно прожить долгую духовную жизнь, чтобы уяснить себе, что нет, никакой я не особенный, а самый что ни на есть обыкновенный, то есть соответствующий сути человеческой; и в этом залог моего сущностного бессмертия.
Но нужно двигаться к себе, в себя, а не от себя. А люди бегут от себя в глубины, в горы, в космос. Хоть куда, только от себя. Тогда как один шаг вверх в абстрактном мышлении куда более впечатляющее движение по жизни, нежели полёт в стратосферу и даже выше. Это движение по сути, а не по форме, каковым является движение в пространстве. Движение по вертикали в сущностном мире, меняет твою суть, изменяя и всё вокруг и в мире видимом. Ты смотришь на всё с другой высоты, и всё кажется иным. Иной представляется тебе и предстоящая смерть. К тому же, движение кверху, по сути сущего, саморазвитие – в моей воле, а жизнь и смерть телесные всегда вне моей воли. Движение саморазвития поражает гораздо более, нежели способность передвигаться в пространстве. Эту новую способность движения нужно просто освоить, как когда-то освоил способность ходить и бегать. И когда ты занят этим, ни о какой смерти уже не думаешь…
Однако спору с собой не суждено прекратиться никогда, потому что ты неотделим от своего тела, да и сам разум, функционирующий мозг, есть то же тело. Я сознаю себя бессмертным, но понимаю, что смертен телом. Живу-то я и думаю в пространстве и во времени, а там, где время, там и смерть. И всё равно мне предстоит это всё пережить: болезнь, боль, страдание, умирание и физическую смерть. Пусть как иллюзию, но мне предстоит это пережить. Точно так же можно было и рождение, взросление и возмужание представлять иллюзией, но я всё это пережил. Точно так же и все мысли, которыми оперирует разум, можно считать иллюзорными, но я все их передумал. И ты опять оказываешься внизу, один на один со смертью. И опять ты остаёшься с тем, с чего начинал. И опять ты можешь проснуться утром, осознать себя собой, осознать всё прожитое, как это всегда бывает после сна, и вдруг снова осознать себя смертным, осознать свою смертность как самую реальную из всех реальностей. И тут же покрыться холодной испариной: «Неужели меня не станет?! Не станет навсегда?» Никак не выходит жить без иллюзии самого себя, пускай даже и смертной иллюзии. Иллюзорное мешается с сущим, и сущее временами отступает. Без усилия, как только ослабел, остаётся только иллюзорное. Ты становишься пустым и съёживаешься душой.
В один из таких периодов слабости приснился мне один сон. Этот сон начался с настоящего, непреходящего и всеобъемлющего ужаса, что я гибну. Бегу от погибели и не могу убежать. Беспомощные, как плети, ноги вязнут в обездвиживающем бессилии. И вот, когда гибель уже вот она, «они» там вдруг вспоминают, что я научился так думать о жизни и смерти, как умею только я, а другие не могут. «Они» там знают, что я это то, что должно быть спасено. Я чувствую себя особенным и заслуживающим отдельного внимания. Во сне промашек никогда не случается и всегда всё нужное происходит: особое внимание на меня обращено, и я чувствую его почти физически. То, в чём я вяз, превращается в гладкие полированные плиты красного гранита, по которым и между которыми мне легко идётся. Гранитные формы громоздятся вокруг меня, они повсюду, их нет только в самом верху. Вверху темно. И из этой темноты кто-то мне говорит не громовым почему-то, а хриплым сдавленным голосом. Говорит словами совсем не знакомого мне языка, но я волшебным образом понимаю смысл сказанного. Смысл тот, что многие и многие просили бессмертия, но я оказался убедительнее всех, и поэтому «они» все трое согласились сделать одного смертного не подверженным смерти. И это я. Меня наполняет такой радостью, какой в бдящей жизни и не бывает и какую даже представить себе нельзя. Это такая радость, когда ты состоишь из одной только радости и больше ничего в тебе нет. Вверху всё заливается светом, и мне становится так легко, как никогда не бывало. А радость только усиливается, и жить мне становится просто и не страшно. Ни болезни, ни катастрофы, ни катаклизмы и войны, ни само время – ничего меня не берёт. Мне лишь интересно во всё ввязаться и во всём поучаствовать, чтобы всё испытать. И всё проходит без всяких для меня последствий. Ни космический холод, ни звёздный жар не могут мне повредить. Всё это пребывает вокруг меня и вне меня, не оказывая на меня никакого воздействия. Я прохожу сквозь камень, как сквозь воздух, даже легче, потому что в камне не бывает столько воздуха и поэтому не бывает ветра. И мне было страшно интересно, потому что я мог всё, мне было всё доступно, и я увидел всё, увидел, как и чем вся наша земная жизнь закончилась. И это тянулось очень долго. Затем я наблюдал, как потухла и застыла Вселенная. Стало темно и пусто. Всё это длилось ещё дольше. А потом настало самое долгое. Я пребывал в сплошной чёрной пустоте. Глаз было не нужно, потому что нечего было видеть. Ушей было не нужно, потому что нечего было слушать. Носа было не нужно, потому что нечего было нюхать и нечего было вдыхать. Проходили миллионы и миллиарды лет – и ничего не менялось. Я напрягал все силы, чтобы двигаться вперёд, и разгонялся до скорости света и летел так невероятно долго – и ничего не менялось, ничего не происходило. Будто я никуда и не летел, будто и не проходило никакого времени. Я увеличивался, становился больше и больше – ничего не происходило; я уменьшался, сжимался с сумасшедшей скоростью и сжимался – всё оставалось неизменным. Любые усилия поглощались бесконечной пустотой. И так прошли триллионы триллионов лет и ещё триллионы, и я перечувствовал каждую минуту, каждый миг из этой прорвы лет. Перечувствовал так, как это бывает только во сне: словно сам сон длился квадриллионы лет, и я ничего уже не мог вспомнить из той жизни, когда я был вместе со всеми другими. И ни того голоса, ни тех троих, никого не было. Обращаться было не к кому. А за это невероятное время радость, из которой я состоял, постепенно и совсем для меня незаметно превратилась в один сплошной кромешный ужас. От этого ужаса я и проснулся. Проснулся с облегчением, что это был только сон.
Сон – ерунда, пустое дело, но он заставил меня призадуматься. И я пришёл к выводу, что ничего нам со смертью не поделать, есть она или её нет. Однако можно изменить своё к смерти отношение и тем самым изменить себя. И вернуть себя к жизни. Вернуть себя к жизни при жизни – воскреснуть. О смерти бесполезно думать ради смерти и для смерти. О смерти думают ради жизни и для жизни. Жизнь – абсолютное благо. Смерть не то чтобы не имеет смысла, но она не встраивается в живую смысловую систему человека. Мало того, при неверном подходе смерть поражает и разлагает смысловую систему. И ты как будто умираешь при жизни, умираешь разумом. Но когда ты достигаешь определённого уровня абстрактного мышления, твоя система смыслов становится неуязвимой для абстрактного понятия «смерть». И ты можешь развивать её дальше. И даже больше, ты не можешь её не развивать, потому что, если ты останавливаешься в развитии абстрактного мышления, ты переживаешь реальный опыт смерти. Это снова смерть при жизни, когда при жизни нет жизни.
Стоишь перед бегущими вагонами, стоишь в полном здравии и твёрдой памяти, всё видишь и слышишь, как всегда; люди едут куда-то, проскальзывая тенью мимо тебя; колёса стучат, шпалы пахнут, солнце светит, Земля крутится – а в тебе нет жизни, в тебе смерть при жизни. Ты это чувствуешь всем своим существом. И ты понимаешь, что необходимо делать усилия к жизни, чтобы пребывать в жизни при жизни. Дело любой жизни – удерживаться в жизни, пребывать в жизненном потоке. Тело делает свою молекулярную работу, чтобы оставаться в жизни. И разум должен исполнять свою смысловую работу, чтобы оставаться в потоке жизни.
Смерть, которую мы с трепетом ожидаем или на которую мы закрываем глаза, принадлежит в нашем восприятии тому смысловому образу, что мы обозначаем абстрактным понятием «Мир». «Мир» это всё, что есть и может быть, исключая меня. Есть «Я», и есть всё остальное – «Мир». Смерть это не мой атрибут, это атрибут, принадлежащий миру. Я себя мёртвым не знаю и видел смерть только в мире. И если «Мир» для нас только материален, как мы его привыкли воспринимать, то тогда смерть превращает его в бессмыслицу и смысловой бред, и отсутствие смерти – в тот же бред и бессмыслицу. В этом случае приходится сравнивать миг бытия с бесконечностью небытия. С материальной точки зрения иллюзорна жизнь, потому что жизнь – мгновение, а смерть – вечность. Реально существует то, чего никогда не существует. Выходит бессмыслица в бессмысленной степени. Иллюзия прекращения иллюзорной связи с иллюзией – вот что такое смерть с этой, иллюзорной точки зрения. Воспринимая «Мир» от противного, то бишь наделяя его смыслом, мы предписываем «Миру» закон сохранения сущностного бытия. Всё, что в мире есть и бытийствует, не может перестать быть. Всё, чего нет, ни при каких условиях не в состоянии начать существование. В мире смысла – смерти как кончины нет, есть сущностные переходы из состояния в состояние.
Говорят, жизнь коротка. Она не коротка, её либо нет, либо она бесконечна. Смерть есть, вот она – всегда рядом. И смерти нет, когда исчезают обстоятельства времени и обстоятельства места. В этом случае обретаешь, так и хочется сказать, жизнь вечную. Но это неправильно. Правильно: обретаешь жизнь, в которой нет времени и нет пространства.