Глава шестая
Оля Ливнева
Продолжение действительно последовало. В школе-то они, разумеется, скрывали свою запретную близость, прятали ее за мнимой неприязнью: Стас занижал Оле оценки, та грубила и в ответ на замечания огрызалась. А вот после школы... Мучимый совестью, Стас тем не менее почти каждый день привечал Олю у себя в доме. Для возможных вопросов у них, с головой поглощенных страстью, было готово вполне целомудренное объяснение: ученица приходит к учителю на дополнительные занятия по русскому. Почему к нему домой, а не в школу? А чтобы ничего не отвлекало!
Но, само собой, до русского языка дело у них не доходило. Едва войдя в Стасову обитель, Оля тут же бросалась ему на шею, висла и осыпала поцелуями. Стас подхватывал ее и нес в спальню. "Ничто не ново, – приходило ему при этом в голову. – Мы очередные Лолита и Гумберт Гумберт из набоковского романа. Если про нас вдруг напишут книгу, то никто читать не станет: все это было уже описано тысячи раз". А потом уже ни о чем не думалось…
Кто же она, эта Оля Ливнева, забирающая все мысли, если они не всецело о ней?
Стас вел у нее уроки с пятого класса. В ряду сверстников никоим образом ее не примечал: обычная девочка, учится довольно сносно, хотя и звезд с неба не хватает, диктанты пишет хорошо, сочинения чуть похуже, на уроках сидит тихо, причем на последней парте и одна, чего ее примечать-то? Как и большинство преподавателей, Стас львиную долю внимания уделял двоечникам да отличникам – первых подтягивал, вторых готовил к предметным олимпиадам; на таких, как Оля, времени уже недоставало.
Сейчас, листая в памяти страницы прошлых дней, он хоть убей не мог вспомнить, как она выглядела в детстве, какой у нее был голос, какой смех, – ровным счетом ничего, – словно ее вовсе не было.
Ну, пусть так, пусть она обрела существование – для Стаса, естественно, – только став девятиклассницей, когда он первого сентября взглянул на ее ножки, а до этого являлась лишь своим не доросшим до реальности и полового созревания прообразом. Пусть. Зато теперь у него иногда возникало такое ощущение, что она вытеснила собой все, что есть и чего нет во вселенной. ("Не это ли и зовется любовью?" – спрашивал себя Стас и незамедлительно, даже слишком незамедлительно отвечал: "Пожалуй!")
Все же, однако, стоит принять тот очевидный факт, что и до девятого класса Оля жила себе и взрослела. Была она единственным ребенком в семье, родители – библиотекарь Валентина Васильевна и инженер на маслозаводе Виктор Сергеевич, – как водится, в ней души не чаяли, потакали во всем, вот и росла она слегка избалованной и капризной. Но это дома, а в школе Оля была сама скромность, само послушание. Училась старательно, к любому уроку готовилась и зубрила, хотя руку не поднимала, с детским фатализмом полагая: "Надо будет – спросят; не спросят – значит, не судьба". К классу восьмому старательности у нее поубавилось, но наивные преподаватели по-прежнему думали, что она всегда хорошо готова к занятиям, и спрашивали мало. Великая вещь репутация!
С раннего детства папа с мамой каждый день твердили Оле, что она самая красивая девочка на свете. И вправду не лишенная обаяния, курносая и черноглазая, с идущей ровному овалу лица короткой стрижкой, Оля в это поверила. С мальчишками-ровесниками по этой причине держалась заносчиво и снисходила до общения с ними исключительно редко. А тем неприступность ее и высокомерие виделись неотъемлемой частью ее красоты, возводившей красоту эту в квадрат.
Добавляло Оле прелести в мальчишеских глазах то обстоятельство, что созревать она начала несколько раньше своих сверстниц. На первых порах лишь слегка обозначенные, но уже скоро приятные взгляду девичьи округлые формы (появление коих удивительным – или, наоборот, неудивительным – образом совпало с охлаждением к учебе) – ее формы если не сводили ребят с ума, то уж точно не оставляли равнодушными.
А Эдик Голованов из параллельного класса – тот и вовсе, когда они перешли в восьмой, влюбился в Олю Ливневу, о чем сообщил ей в записке, которую передал через ее подругу Таню Ковалеву. Оля, правда, его порыва не оценила. В ответном послании Эдик прочел: "Молодой человек, вы ошиблись эпохой. Девятнадцатый век, когда был в моде эпистолярный жанр, уже прошел, вам не кажется? Но даже если бы он, по какой-то необъяснимой причуде рока, длился и по сей день, мой ответ остался бы неизменен: нет. Я не питаю к вам чувств, а вы не питайте иллюзий. Навеки не ваша Оля Л.".
Все это, включая насмешливое "вы", Оля написала под диктовку добровольной вестницы Тани; сама бы она ни до "вы", ни до пассажа о девятнадцатом столетии не додумалась, а слово "эпистолярный" она и вовсе впервые услышала и несколько раз переспросила, как пишется. Но Эдику от этого, понятно, легче не было; каждая строчка, если не каждая буква отозвалась в душе тринадцатилетнего романтика и меланхолика болью.
Более удачлив оказался Игорь Семенов, одиннадцатиклассник. Являясь настоящим сыном своего времени, он его с другим, давно прошедшим, не путал, поэтому на любовные записки понравившейся восьмикласснице не разменивался, а поступил куда проще и надежнее: подошел как-то раз после уроков к Оле и предложил погулять вечерком. Был Игорь, в отличие от несчастного Эдика, без подростковых прыщей, хорошо сложен и уверен в себе, и Оля с радостью согласилась.
Они прошлись в сумерках по центру города, а на прощание поцеловались. "Первый поцелуй в жизни, как он сладок!" – восхищенно констатировала Оля в своих мыслях. А через неделю Игорь стал и ее первым мужчиной. Произошло все у него дома при свете дня, пока родители были на работе.
Одеваясь, Игорь спросил:
– А сколько тебе лет?
– Четырнадцать, – ответила Оля.
– Тебе бы в куклы играть, а не… Ну, ты меня понимаешь.
– Что значат твои слова?
– То, что нам лучше больше не встречаться.
– Козел! – в сердцах бросила Оля, поспешно накинула на себя одежду и выбежала прочь, хлопнув, тоже в сердцах, дверью.
Логично предположить, что на ее глазах в тот момент стояли слезы, однако же нет: слез не было. "Ну и ладно! – со злостью думала она по пути домой. – Главное то, что отныне я взрослая и знаю, что взрослой быть приятно. А мальчика найду и другого, свет ни на ком клином не сходился после Иисуса. Даже не так: после Адама".
Но единожды обжегшись, Оля стала осторожна и разборчива. Добиться ее расположения пытались многие: и ровесники, и парни из старших классов, летом к ним добавились приехавшие на каникулы из краевого центра студенты, – однако крепость не покорялась.
А вот осенью, когда началась учеба в девятом классе, Олин взгляд неожиданно остановился на преподавателе русского и литературы Станиславе Викторовиче. Она не могла не заметить, как он первого сентября загляделся на ее ножки, как потом, в другие дни сентября, украдкой опять смотрел на них. Он не представлялся ей особо симпатичным: невысокий, с начинающим расти животиком, с очками на широком носу. Но это был пусть и молодой, а все же взрослый, серьезный мужчина, наверняка не такой легкомысленный, как тот же Игорь, к тому же таких, как Стас, она телесно еще не знала. Так что Оля загорелась желанием покорить его, познать непознанное. Прежде всего нужно остаться наедине. Станислав Викторович, вспомнила она, оставляет после уроков позаниматься плохих учеников, Так что все просто: нужно стать плохой… Для этого Оля почти наотрез отказалась в письменных работах от запятых. Особенно при причастных оборотах, которые раньше оными не обделяла…
И все случилось, как она задумала...