Публикация Елены Иоффе
На скользких палубах кочующих конструкций
(Служба на Дальнем Востоке 1951-1955)
* * *
Тишина отшлифована морем.
Гладь залива -- страница из Грина.
Дальний парус безлюдью покорен.
Берегов неподвижная глина.
Сквозь бамбук низкорослый и хвою
доберёмся до отмели жёлтой,
и за путником, смытым волною,
в первозданную повесть вошёл ты.
Этой яви нельзя повториться.
В сердце -- боли томящее иго.
Это -- вырванная страница,
и бесследно затеряна книга.
Сахалин, 1952.
* * *
В тесноте внезапной и весёлой
напрямик по юту не пройдёшь.
Парами, кружась под радиолу,
сматываем палубу с подошв.
Кружатся причалы за плечами,
горы угля, краны, катера,
домики, где долго и печально
девушки поют по вечерам.
Завтра с нами домикам расстаться,
повернуться там на берегу.
А пока безудержные танцы
и у сходней -- шумный перекур.
А за мысом в солнечном пожаре
море плещет, плещет без конца
и ладонью ветра, освежая,
ласково касается лица.
Сахалин
* * *
Деревня детства лишь коснулась моего,
а детство -- странный сон, давно полузабытый.
И в памяти -- асфальт, булыжник мостовой,
бесстрастие колонн, опёршихся о плиты.
Душа -- сплетение теорий, мер и всех
безликих символов, над миром сень простёрших.
Давно понятен мне медноголосый цех,
неугомонный шкив, неутомимый поршень.
Двадцатилетие у известковых скал
на скользких палубах кочующих конструкций.
Но вдруг почудится: не жил, а только спал.
Поблёкнут краски все и линии сотрутся.
И оживут на миг, запахнув, замелькав,
тропинка узкая к гумну ещё сырому,
мычанье долгое парного молока,
прохладный бабий пот, овеявший солому.
* * *
С утра мы в этой спокойной воде.
В другой половине суток
свободный от вахты идёт на спардек.
Час перекура и шуток.
А в кабельтове по правому борту
после двухмесячных водных тонов
берег в дневной суетливости порта
до странности ярок, до радости нов.
Взглядов наших не замечая,
трудом озвучен, завихрен в труд,
в солнечной яркости необычаен,
мир мастерских, паровозов, труб.
За мелкой водой, зелёной как плесень,
намёки улиц пыльных и пёстрых.
Смотрим, взволнованные и грезим
про увольненье на остров…
Но в ужин сниматься. Вспомнишь про то,
и будто нет городов и портов.
Уйдём, дня не стояв,
синей стремительностью бортов
в нашу синюю явь.
И снова машин утомительный гуд,
надстройки, блестящие слепо.
И, борт огибая, уходят за ют,
смешавшись, море и небо.
1952
* * *
Мы теснимся бортами в ночное танго,
в угол пирса дождём снесены.
Эти долгие вздохи мостов и станков,
эти хриплые всхлипы волны.
Этот шлак небосвода, что тяжестью всей
продавил паутину снастей.
Мамы, сестры, друзья!
Вас не будет, вас нет,
вы приснились когда-то во сне.
Это наши сердца – подобья костров –
не дают темноте оседать.
Мы теснимся бортами в кричащий фокстрот
наугад, насовсем, навсегда.