56. В поезде
1 мая 1995г.
Еду!
Добрый вечер, Мадам!
Только получил два письма от Вас, которые прочитал в правильном порядке, чему рад весьма, ибо иначе дал бы Вам повод к неудовольствию. Мне очень мешает писать сознание факта - мои письма теряются, не доходят...
Добрый вечер, Мадам,
я возмущен (!), что Вас гнетет мысль о неуместности Ваших писем. Никакие семейные и прочие обстоятельства не могут повлиять или прекратить переписку. И не только переписку! Я слишком люблю свободу, да и не в том мы возрасте, чтобы не прийти к свободе - как к единственному способу существования. Я не написал бы ни единой строчки, если бы не был свободен. Что бы то ни было, я абсолютно (ересь: абсолютного не бывает, но это эмоция) свободен.
Не говори, что я превознес свободу внутреннюю, но это истинное. Я же не живу в этом мире. Существование обременительно, жизнь прекрасна. Не старайся, ради Бога, быть сдержанной!
Я уже еду, в поезде. Навещу родителей – один день, сына с бывшей, на третий день выезжаю Красной стрелой. Будешь встречать или проспишь? Мы не разминемся, если не будет билетов, уеду с проводником. Я уже вижу тебя на платформе! Только не плачь, ради Бога. Я жив! Будьте уверены, интуиция соединит нас, даже без звонка.
Позвоню с вокзала, письмо не успеешь получить. Я не заплутаю в сомнениях и местах, а буду в срок.
Меня всего колотит от предвкушения, поэтому все равно пишу.
Господи!
Как же неистово я буду любить тебя, наш дом. Мы умели ждать, сумеем быть счастливы, независимо от неизбежных накладок и условностей, быта, будней, дел и обстановке в стране. Мне, пожалуй, первые дни, будет казаться странным, что люди беспечны, одеты ярко и не экономят электричество по ночам. Я одичал, поэтому не сразу к Вам, как горит в душе, да и почту у мамули надо забрать, алименты отдать. Элементарно – смыть порох и плацкартных подушек перья стряхнуть.
Не переживайте, если я Вас застану сонную и непричесанную, Вы любая – всегда для меня внезапность, волнение. Когда мы вместе – мы веселы, здоровы, беспечны, невыносимо счастливы! Не забывайте, Мадам, что перед и после моих платонических строчек – отнюдь не невинные мысли о Вас. Не спрашиваю разрешения (наглость и дерзость), верю в свою звезду, гениальность неподалеку, а по сему – учтите: совершенно сказочный людоед разгонит всех поклонников, кои вздумают приблизиться к некоему бульвару в ожидании Вас…
Ваши портреты! Я сяду напротив и буду поедать Вас глазами. Печальными, бесстыжими и верными. Мы не будем никуда спешить, будем спать до часу дня, вставать с постели в три – только для прогулки в театр или кино и безо всякой цели.
Боже… как я устал без Вас.
Мы не муж и жена и никогда не позволим себе такой глупости. Мы идеальные – абсолютные любовники, хотя бы даже не прикоснулись друг к другу уже никогда. Останемся ими после той ночи. Никогда не угадаете, какой именно. Гений может быть рабом идеи и… женщины. Наш роман бесконечен и не надейтесь на последнюю страницу, на фантастическое исчезновение белых листов.
Длинный коридор на Шпалерной (несколько тысяч верст) с черным кабинетом, с осколками темных стекол моих очков, саккомпанировавших: «Рadam! padam! padam, Мадам», - все это и другое – венец. Простите, Мадам, что венчались не в церкви. Любовники не идут под венец. Любовница преподносит любовнику венок «из лютиков и водяного кресса» - вернейшее средство от меланхолии.
Мне странно самому, что столько лет нами владела игра слов: уединение в творческих кошмарах, бессонницы уходят.
Господи!
Как хотел (хочу!) бы сейчас, после полуночи прокуренного тамбура, оказаться в Вашей комнате, даже более того – у Вашего окна. Это возможно. Припомните ту ночь – я был у Вас. У Ваших ног.
Хрупкое творение… Призрачный твой образ всемогущ даже в моей повседневности – неуютной, нескладной, взвинченной до предела. Как холодно и мрачно без тебя, где бы я ни находился. Я разделяю всех и вся на тех, кто знает тебя и тех, кто не имеет представления о тебе. Это мое окружение, пытающееся заполнить пустоту, в которой пребываю до… Пытаюсь провести границы у безграничного пространства, которое мы преодолеем. Безумное количество мыслеформ, посланных в космос, не может не воплотиться в наше слияние, душа моя. Это случится, ты веришь мне? Вернее, ты все еще веришь мне?
Господи,
я пытаюсь представить, каким ты меня помнишь? Каким я хотел представить себя в твоих глазах… я и сам уже не припомню. Все было наивным и глуповатым. Таким, обычно, выглядит со стороны искреннее желание - желание понравиться. Блаженные часто выглядят глупо или слишком уж просто. И эта безоружная наивность способна украсить самые непривлекательные лица. Согласитесь. Этот свет присущ детским взорам и влюбленным. Даже черствый мир относится снисходительно к детям и юношам, а вот зрелых людей не прощает. Наверно за то, что иным не дано сохранить очарованность - сияние в рамках условностей людских.
Нас погубят?! Да так ли, любимая? Ни будни, ни годы, ни смерть уже не погубит нас. Не загадывай новых напастей. Мы обязаны вписаться в новый вираж судьбы, а там – голубые горизонты и высокие горы достижений. Я не позволяю себе отрицательных эмоций, отвергаю их на каждом шагу: жизнь прекрасна, ибо есть ты, есть я, есть МЫ.
Мы уже есть и будем жить вечно. А как – не суть важно для нашей светлейшей сказки. И помни, уныние – грех.
Все стабилизируется в скором времени, и мы кои-то веки получим возможность работать в благотворной обстановке, где ничто не сможет помешать нам воплощать элегические сюжеты о несовершенстве земного в нашей с Вами прециозной (элитарно-аристократическое направление) литературе. Сколько замыслов я приберег для нашей совместной жизни…
После короткого сна, где я смотрел неотрывно на Вас, уже подъезжаем к пригороду Санкт-Петербурга. Нет, я не выдержу, с вокзала сразу позвоню тебе, потом из дома перезвоню. Я вижу: как мои обезьяны сосредоточенно ищут блох у твоих мартышек, не замечая хозяев. Это тоже радует.
Все, родная, доехали. Скрип тормозов. Отец на перроне, мама. Как много встречающих и оркестр. Живые вернулись. Это праздник для многих. Молчаливые спутники уже покинули купе, а я не прощаюсь, до встречи!
Твой Вилл.