Для некоторых моих читателей,которые по непонятным мне причинам начинают читать роман с этих станиц, сообщаю, что роман начинается, как и вся литература, с первой главы, а это не она.
Глава тринадцатая. 1988 год. Ленинград – Приозерск
"Талант не пропьешь. Особенно если это талант пить".
Народная мудрость вкупе с мудростью автора
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно;
легко скотину в нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Игорь Губерман
Я любил и женщин, и проказы:
Что ни день, то новая была.
И ходили устные рассказы (по району)
Про мои любовные дела.
И однажды как-то на дороге,
Рядом с морем — с этим не шути!
Встретил я одну из очень многих (по району)
На моём на жизненном пути.
Владимир Высоцкий
Говорят, что если уйти от действительности, неважно каким образом, то время астрономическое (объективное) начинает обгонять время на объекте, то есть субъективное. Иными словами для человека, который порвал связь с внешним миром и замкнулся в своей раковине, как в космическом корабле, летящем сквозь космос со скоростью света или близкой к ней, время сжимается и летит незаметно. Выйдя из этого своего состояния наружу, он вдруг, с удивлением и недоверием, обнаруживает, что, оказывается, с момента, как он «закрыл за собой дверь», прошло намного больше времени, чем ему казалось. Именно в таком положении оказался и Георгий Наташкин, когда в очередной раз вдруг осознал, что в доме нет ни одной бутылки водки. Точнее, бутылок в беседке и вокруг нее было немерено, но все, увы, пустые и, соответственно, не способные принести очередную порцию забвения. Несмотря на прошедшие два года с тех пор, как Георгий поселился в доме своего однокурсника Вани Прядкова в Приозерске, его душа и сердце, по-прежнему страдали, и только новая порция «зеленого змия» могла ненадолго снять спазм, расслабить душу и дать выплакаться. Но Георгий к собственному удивлению, еще не спился окончательно. Его голова продолжала на его беду четко мыслить. Память оставалась твердой. А потому он мог анализировать свое поведение. Неожиданно он заметил то, что его напугало – у него начали дрожать руки. Гоша понимал, что рано или поздно, а пить, надо завязывать, ибо дрожащие руки – что для хирурга, что для скульптора – это смерть. И решил, что все, будя! Он даже поехал в Ленинград, незаметно вечером проник к себе в мастерскую, благо при увольнении он утаил от начальства один комплект ключей. Там у него осталось немалое количество инструментов, которые когда-то за личные деньги по спецзаказу и его собственным чертежам сделали ему на экспериментальном заводе Всесоюзного института материалов. Он приволок в Приозерск тяжеленный рюкзак и сумку с разными штуковинами, без которых нельзя было себе представить скульптора. Георгий сам не представлял, как он соскучился по этим железякам. Его руки любовно перебирали разномастные скарпели , троянки , бучарды и прочие необходимые скульптору приспособления, без которых справиться с твердыми материалами было невозможно. Гоша считался талантливым мастером. Его работы пользовались спросом у заказчиков и частенько приглашались на различные выставки. Несколько его скульптур даже украшали галерею большого зала родного училища, что являлось огромной честью, которой не часто удостаивались выпускники. Георгий с одинаковым успехом работал в бронзе, камне, мраморе и гипсе, при необходимости мог справиться, как с огромной глыбой типа «Гром-камня», так и с глиптикой Его камеи и инталии носили многие ленинградские светские дамы. Оба вида гемм он делал одинаково здорово.
Георгий уже давно пьяным, но не потерявшим профессионализма взором отметил во дворе Ив;нова дома очень большой серый валун. Камень из серо-бурого ладожского гранита был настолько велик, что при строительстве дома, видимо, отказались от мысли его убрать с участка, и теперь он громадой в два человеческих роста возвышался у боковой стены коттеджа. Гошин опытный взгляд моментально, еще в первое посещение дома, отсек от камня все лишнее, ненужное и отчетливо увидел то, что осталось. Так что теперь ему нужно было просто силой рук претворить увиденное в законченное произведение. Георгий очень боялся, что трясущиеся пальцы не смогут держать молоток, а перфоратора у него, разумеется, здесь не было. Но крепкий организм и сила воли смогли перебороть последствия двухлетнего запоя. Гоша сам удивлялся, как это до сих пор к нему не прискакала «белочка» . Удивительно, но факт: Гоша сумел выкарабкаться из своей беды, но беда оставалась внутри. Два года затуманенного сознания, были сродни наркозу перед операцией, но, к великому его сожалению, наркозом все и ограничилось. А как только наркоз стал отходить, так немедленно вернулась боль. Правда, теперь она уже не была острой, а превратилась в тупую, ноющую. Это уже не была боль при инфаркте, когда невозможно ни пошевелиться, ни вздохнуть, нынешняя скорее напоминала ночные мучения при запущенном пульпите. Кроме разницы в ощущениях одна боль отличалась от другой еще и способами лечения. При инфаркте следовало срочно оперировать, сделать шунтирование, вставить стенты , подлатать сердце и сосуды, после чего, как правило, сердце начинало нормально работать, не особо беспокоя владельца. Но запущенный кариес, то бишь пульпит – совсем другое дело. Здесь лечение в большинстве случаев заключалось в обезболивающем уколе с последующим удалением источника боли. Через некоторое время ранка заживала, и можно было снова делать все то, что советовал Беня Крик своему папе.
К сожалению для Георгия, желая избавиться от боли, он тем ни менее, не хотел расставаться с ее источником. Он проклинал себя за эти мазохистские переживания, кричал сам себе: – Все! Выбрось из головы! Забудь, как страшный сон! Не получалось. Георгий в душе давно простил Галину, как всегда, возложив всю вину на себя: не заметил вовремя – значит, был невнимателен, может, чем-то обидел – может, недостаточно любил, не сумел стать для нее самым лучшим и незаменимым, таким, от которого не гуляют.
Простить – простил, а вот забыть не удавалось. Слишком, видимо, глубока была рана, оставленная в душе случившимися два года назад событиями. И сны, изматывающие мозг, никуда не делись. Наоборот, постепенно очищаясь от этанола, его кровь все чаще снабжала мозг воспоминаниями. Сны стали разнообразнее. Иногда ему снились лучшие моменты из прошлой счастливой жизни: многочасовые прогулки по городу, первый зубик, первые шаги мальчишек, иногда возникали мимолетные видения Галины в подаренной им перед свадьбой импортной прозрачной ночной рубашке с кружевами и большим бантом на груди и анекдот, которым его подарок сопровождался: «Две подружки в общежитии мечтали о красивой, но очень дорогой ночной рубашке, в которой непременно проведут первую брачную ночь и договорились, что когда первая из них будет выходить замуж, вторая ей сделает именно такой подарок, а потом наоборот. Одна девушка честно исполнила уговор и вручила подруге обещанную красивую рубашку. Но, когда подошло время и ситуация повторилась для другой, то подруга вместо рубашки подарила ей косынку. Возмущенная новоиспеченная невеста высказала той свое возмущение и обиду. Однако более уже опытная первая девушка шепнула невесте на ушко: «Не сердись! На фиг эта рубашка не нужна! Вот увидишь, что твой муж на нее даже не взглянет, а тут же сделает из нее шейный платок или косынку!»
Но иногда возвращались прежние видения: набережная Фонтанки, «спецтрусы» и портфель или интимные сцены Галкиных развлечений с любовником, которого он никак не мог разглядеть. К сожалению, со временем это никуда не исчезало. Георгий еще не знал, что этот крест он будет нести в сердце всю оставшуюся жизнь, что он обречен видеть эти сны до конца своих дней, даже в глубокой старости, даже после того, как наладятся их с Галиной семейные отношения. Так уж, вероятно, была устроена его душа и такое значимое место в ней, на его беду, занимала эта женщина.
Пытаясь как-то отвлечь голову от этих мыслей, Георгий ударился в другую крайность – решил вместо водки изнурить себя работой. Он, как проклятый, целыми днями бил молотком по скарпелям и бучардам, отсекая от камня лишние куски. Но, хотя к вечеру давно не тренированные и ослабевшие руки гудели и становились неподъемны, не очень напрягавшийся во время работы мозг, продолжал прогонять перед ним картинки из прошлого – реального и вымышленного, того, которое он помнил и того, которое могло существовать по его представлениям. Постепенно Георгий втянулся в работу, стал легче переносить нагрузки, и дело начало двигаться быстрее. Проходившие по улице мимо дома соседи удивленно переглядывались и пожимали плечами, не понимая, что случилось с этим хроником. Два года не просыхал, а теперь целыми днями по камню стучит. Видать допился до чертиков. Однажды кто-то даже скорую вызвал. Приехавшие: психиатр и два дюжих санитара с опаской глядя на здоровенную кувалду в руках бородатого мужика с волосами до плеч, вежливо попросили разрешения войти во двор и тут же застыли в восхищении, увидев рядом с домом почти готовую скульптуру, представлявшую собой Пушкинскую Голову. Для полноты картины не хватало только Руслана на коне и с копьем. Врач, лупая от удивления глазами, поинтересовался:
–А второй персонаж будет?
–Не знаю, если сил хватит. Посмотрим. – Ответил Георгий.– С этим камнем все было просто – он здесь уже лежал. А для коня и рыцаря камень нужен еще больше. Я такой сюда не притащу! Можно, конечно и маленького поставить, но боюсь, что это уже моветон.
Больше в больнице вызовов к Георгию не принимали, а по указанию доктора у звонивших просто спрашивали их собственный адрес и обещали прислать санитаров к ним.
Надо сказать, что результат, проделанной Георгием адской работы, действительно оказался удивительным. Огромная нетленная Голова, отрубленная волшебным мечом подлого Карлы спала, как живая и казалось, что вот-вот глаза откроются, надуются щеки, приоткроется огромный рот и могучий поток воздуха, как из аэродинамической трубы вырвется и сметет все на своем пути, а мирно дремавшие на густых бровях три совы выполненные из темно-зеленого куска габбро, с криками взовьются в воздух. Из плит с дорожек в саду, Георгий соорудил длинную светлую бороду, вырезав на них завитки и теперь казалось, что борода начинается прямо от калитки, и было даже как-то неудобно идти по ней. Создавалось впечатление, что великан может неожиданно посмотреть и рассердиться на нахальных людишек. Голову венчал мастерски исполненный Георгием островерхий шлем с тремя птичьими перьями на нем. Перья были сделаны из куска черного гранита, найденного скульптором на берегу Вуоксы и тщательно отполированы, как и сам шлем. На солнце шлем переливался всеми оттенками составных минералов ладожского гранита от бледно оранжевого до иссиня-черного.
Неожиданно появившийся в субботу Ваня, только присвистнул, увидев Голову:
–Старик, не зря наша мымра-профессорша тебя так любила и не уставала ставить нам, балбесам, в пример. Да и Верников, который ко всем придирался и заставлял по сто раз переделывать какую-нибудь завитушку на плите, не имевшую никакого значения для общей идеи, к тебе был весьма снисходителен. Я помню, что кто-то из наших девочек не вытерпел и брякнул:
–Наташкин у вас в любимчиках ходит! Его вы не напрягаете! – На что Верников тут же отрезал:
– Если бы у вас, дорогая, было бы столько же таланта, сколько ветра в голове, то я бы и вас не напрягал. Беда в том, что для того, чтобы быть на уровне Наташкина, вам надо приложить в пять раз больше труда и усилий. Вот я вас, словно бурлак на Волге, и пытаюсь до вашего товарища дотащить, а вы еще и упираетесь изо всех сил.
Иван восхищенно похлопал Гошу по плечу:
–Рад несказанно и, в первую очередь, возвращению в нормальное состояние. А витязя будешь работать?
–Ваня, я бы сработал, но из чего? К сожалению, второго такого камня на участке нет, а рубить где-то на берегах – как потом это сюда волочь?
–Дык, это не вопрос! Каменюку под медного всадника в Питер притащили, справились, а тебе - то такая величина не требуется.
–А знаешь, – неожиданно оживился Георгий,– в принципе, Руслан же, хоть и витязь, но супротив Головы мелковат будет, а значит и конь его тоже может быть невелик. Только у меня всегда с лошадьми не особо получалось, плохо я их анатомию знаю. Когда зачет сдавали, так я в Эрмитаже неделю сидел, зарисовки с картин и статуэток делал и, кажется, всех лошадок на питерских улицах зарисовал, да из пластилина вылепил. С натуры вроде ничего, а как по памяти пытаюсь – так не конь, а кляча какая-то выходит. Здесь особый, видать, талант нужен, как у Клодта , Дега , Стаббса или Лисиппа . Или надо, как они, посвятить этому всю жизнь, хотя Клодт не только лошадей ваял. Знаешь, если найду подходящий материал, попробую. Для Руслана камень нужен посветлей, чтобы контраст был, как у Пушкина между добром и злом. Еще бы где-нибудь пройдоху и гада Карлу рядом разместить. Вот бы композиция была, но надо бы и работу какую-нибудь искать. Хватит, друг, сидеть у вас на шее.
–Ты, старик, дважды неправ! Во-первых, ты у нас на шее не сидишь, а живешь, причем только одной этой работой ты уже обеспечил себе безбедное существование в этом доме лет на пятьдесят вперед. Ты же должен понимать, что эта твоя работа бешеных денег стоит. Жаль только великовата для выставок. А вторая, как мне кажется, твоя ошибка – это противопоставление Руслана и Головы. Голова у Пушкина не есть зло. Зло – это его бородатый брательник – подлюка! А Голова – жертва, несчастный доверчивый простак из разряда: «Сила есть – ума не надо». А к Руслану у меня всегда было двойственное отношение, еще со школы. Мне даже наша «русичка» Тамара Николаевна по прозвищу «царица Тамара», в которую я был влюблен, и всячески старался выпендриться, чтобы она меня после уроков повоспитывала, влепила двойку за сочинение, где я написал, что со стороны Руслана было подло и недостойно звания «русского богатыря» нападать на человека, лишенного возможности передвигаться, реально на инвалида, и потом меня еще всячески сношали за неправильное отношение к «нашему «всему».
–Ванек! Но я же не могу вечно пользоваться твоим гостеприимством, хоть мы и друзья.
–А ты домой возвращайся, к Галке. Вот увидишь, она обрадуется, да и мальчишки скучают.
–Ты с чего это взял? Сам придумал?
–Старик, мы же с тобой дружили, да и бабы наши секретничают. Так что я иногда узнаю в постели от жены много интересного. – Иван подмигнул Георгию и тихонько добавил:
–Галина очень переживает. Но к тебе ехать боится. Опасается, что прогонишь, а тогда все станет еще сложней.
–Передай сам или через Ирку, что если приедет, буду рад, что я ее простил, но все помню и, если хочет быть снова вместе, то два условия: первое – уволиться с этой работы, чтобы у меня уже не было новых поводов для подозрений, и второе – честно рассказать обо всем.
– Старик, а это, мне кажется, уже перебор! Ни одна баба на это не пойдет, чтобы в открытую испражняться обо всех своих грехах. Жорка, плюнь! На фига козе баян?! – Ваня стал возбужденно размахивать руками и подпрыгивать на месте. Когда он волновался, то это проявлялось именно таким образом. – Если действительно простил, как говоришь, то пожалей и ее и себя. Не заставляй лишний раз ее позориться, а самому мучиться. Если согласится приехать, то, понятно, что тем самым признает свою вину, ошибку, называй, как хочешь. А тыкать ее еще раз носом в дерьмо, как нашкодившего котенка – не лучшее решение и не самое удачное начало новых отношений. Жорка, поверь, я вас обоих люблю и мне тоже больно видеть, как два дорогих мне человека мучают друг друга и мучаются сами.
–Ванька, «не валяй Ваньку»! Ты же знаешь, что я здесь не при чем! Не с меня это началось – хочешь, верь, хочешь, не верь, но со дня моего знакомства с Галиной, я не только ни разу не спал ни с одной бабой, но даже ни разу не испытывал к этому желания. Ты же помнишь, сколько их у меня было в училище. Что ни день, то новая, что ни ночь, то еще одна. А тут, как отрезало. А она взяла и в душу нагадила,. Георгий чуть не расплакался от обилия чувств.
–Знаешь, старик, у меня ощущение, что не столько ты переживаешь от того, что она с кем-то что-то, а от своей обиды.
– Не, Ванек, обида это не то слово. Понимаешь, мне обидно! Сечешь разницу? Я ей ни разу даже повода не дал, я же ее любил и сейчас, как ни странно, люблю.
–Вот и славно! Именно это мы ей и передадим через Ирку. Пусть пошепчутся.
Галя действительно приехала через неделю вместе с детьми. Мальчишки радовались встрече: носились по участку, бегали к речке.
–А купаться можно?
–В Вуоксе нельзя, течение сильное, но, если хотите, пойдем на Ладогу. Правда, там вода холоднее.
Георгий взял из дома большое пикейное одеяло, которое расстелил на песке. Мальчики тут же отправились в воду, а они остались сидеть с Галей с глазу на глаз. Георгий с любовью проводил глазами по знакомому телу жены, вглядывался в любимые серые глаза, но не находил слов, чтобы начать разговор. Галя заговорила первая:
–Я понимаю, что ты никак не можешь решиться на объяснения. Я тоже не знаю, что могу сказать. Мне сказать, в целом нечего. Моя вина, мой грех – они со мной навсегда. Мне шепнули, что ты меня простил. Это так? – было заметно, что Галя нервничает: уголки губ дрожали, руки постоянно теребили подол сарафана, нескромно задирая его выше колен, но глаза смотрели прямо на Георгия. Ему показалось, что знакомые глаза стали темнее, серый цвет сдвинулся к черному.
Но вопрос требовал ответа и Георгий твердо, но нежно произнес:
–Если ты раньше не замечала, то скажу сейчас:
Я тебя люблю! И за эти два года я понял, что продолжаю тебя любить, несмотря ни на что. И еще я понял, что мне без тебя очень плохо. Галочка, но это не значит, что я могу не обращать внимания на твои измены. Галя, понимаешь, ты – это мой дом, моя жизнь. И я не могу входить в дом, в котором живет кто-то другой, в дом, который осквернен. За эти два года мне часто снились нехорошие сны, в которых я видел, как в мой дом приходит чужой человек, распоряжается в нем, как у себя, пользуется моей женой, словно своей, и жена ему все это позволяет, не прогоняет, не сопротивляется, не зовет на помощь, но, напротив, всячески радуется и ублажает. Теоретически у такого сюжета есть два очевидных финала: разобраться с женой, высказать ей все, что я о ней думаю, дать по морде – это один вариант. Выкинуть в окно ейного хахиля, чтоб больше не повадно было – вариант второй. Но, увы, для меня ни то, ни другое неприемлемо. Бить тебя – это свыше моих сил. Дело не в том, что нехорошо и недостойно бить женщину. Говорить о недостойности поведения в этой ситуации – значит переворачивать все с ног на голову. Я ведь даже назвать тебя тем, что ты есть, не могу – язык не поворачивается! Знаешь, это как болезнь: заразился один раз и все! Не уходит. Живет в организме этот вирус чувства, где-то сидит хрен его знает, где, и никакая иммунная система с ним не справляется. Заниматься выдергиванием ног у снятого с тебя мужика – это, с моей точки зрения, тоже не выход, по двум причинам. Во-первых, ничего не меняет, ибо что случилось, то уже случилось, а какие будут у него ноги – не имеет значения. Да и в тюрягу из-за него как-то не тянет. А во-вторых, он вообще здесь сбоку припеку. Извини за грубость, но покажите мне мужика, который бы не отреагировал на раздвинутые ножки и отказался получить удовольствие с приятной женщиной. Это надо очень сильный антидот в виде другой дамы иметь. Здесь именно женщина решает: дать или не дать! Помнишь, как у Шолохова: «Сучка не захочет – кобель не вскочит!» Так что для меня альтернатива была всего одна: каждый раз, просыпаясь после такого кино, у меня возникало единственное желание – напиться, что я и делал. И это позволяло мне на какое-то время все забыть, отключиться. Но водка имеет неприятное свойство заканчиваться, бутылка – пустеть, а башка – думать. Галя перебила его:
– Гоша, пожалуйста, не надо с начала. Не заводи себя и не заставляй меня каяться со слезами. Мне ведь тоже не сладко слышать, что я сука и сознавать, что это – правда! Я же сказала, что виновата. Я даже не знаю, как вдруг это случилось. Как-то все вдруг, само собой. Не могу сказать, чтобы я к этому стремилась, но, видимо, и сопротивляться влечению была не готова. Честное слово, клянусь нашими мальчиками, потом после твоего ухода, больше ничего не было, я вычеркнула этого человека из своей жизни, хотя он ни в чем, собственно говоря, передо мной не был виноват и очень переживал по этому поводу. Иришка передала мне твое условие – я его выполнила.– Георгий вопросительно посмотрел на жену. – Я написала заявление на увольнение, хотя, повторяю, с тем человеком у меня с тех пор, уже два года, больше ничего ни разу не было. Кстати,– Галя пристально взглянула на Георгия,– у меня тоже есть одно условие, если ты позволишь мне в данной ситуации вообще иметь наглость выставлять условия. Гоша кивнул:
– Ты пообещаешь мне, что никогда, слышишь, никогда(!) не будешь возвращаться к этому вопросу, не будешь постоянно попрекать меня моей виной, стыдить и издеваться. Если ты действительно готов меня простить, а я признаю, что бесконечно виновата перед тобой, то обещаю впредь быть тебе любящей и верной женой, чтобы ты, чтобы мы оба, могли, как страшный сон забыть это время. Гоша, милый, давай попробуем сначала – мальчишки так скучают по тебе, да и мне одиноко и неуютно одной без тебя, особенно по ночам. Галя потянулась к Георгию и тихонько поцеловала в уголок губ.
–Галочка, я два года без женщины, а если учесть последнее время нашей совместной жизни, то почти три, но, пожалуйста, не надо меня соблазнять. Вот к этому, наверное, я еще не готов, да и не уверен, что двухлетняя пьянка пройдет бесследно. Алкоголь из меня еще не выветрился. Руки только - только перестали дрожать. Учитывая твое условие, которое я готов исполнить, мне будет трудновато, не нарушая его, объяснить мое нынешнее отношение к возможности немедленно компенсировать этот период длительного воздержания. Скажу проще – даже в своих снах я не мог этого сделать, прости, но повторюсь: заходить в дом, где кроме меня были и другие гости, даже скорее, хозяева, ибо этот дом уже перестал быть моим – это было выше моих сил! Надеюсь, и это пройдет, ибо «все проходит» Но в этой связи у меня возникло и еще одно условие. Если когда-нибудь «все пройдет», то обещай, пожалуйста, что мне не придется, как бывало, слышать от тебя постоянные отговорки.
–Глупый, я хоть сию секунду готова. Пока что слышу отговорки только от тебя, но понимаю, что заслужила такое отношение своим, лядским поведением. Но для меня главное – твое прощение и то, что ты меня не разлюбил, а все остальное – приложится. Я постараюсь, и ты будешь своей женой доволен и днем и ночью. А если что-то во мне будет тебя не устраивать – только шепни, намекни, и я из кожи вон выскочу чтобы тебе угодить. Хочешь, давай сестренку попробуем пацанам заделать. Мы же еще не старые, успеем вырастить.
Георгий сидел и млел от Галкиных слов. Уж больно резким для него оказался переход от мрачных мыслей об измене жены к ее сегодняшним нежным словам и самобичеванию. Честно говоря, от самоуверенной и гордой Галины он такого не ожидал. А может, она и в самом деле раскаивается и хочет, чтобы вернулось то время, когда все было между ними сладко и радостно. Но при всем этом, в душе Георгия грызли сомнения: во время этого разговора он несколько раз фактически объяснился Галке в любви, как напрямую, так и косвенно. Она же ни разу не произнесла этого слова. Да, она не намекнула, а в открытую неоднократно сообщила ему, что готова сей момент лечь с ним в постель, но Гоша никогда не путал любовь и секс.
Он проклинал себя за эти самокопания. Какого хрена?! Ты любишь ее? Ты хочешь, чтобы она была рядом? Хочешь видеть, как она ходит, наклоняется, ест, умывается, раздевается перед сном? Тебе хочется, чтобы она была доступна, когда тебе захочется вновь войти в свой дом? Ответь и не выеживайся! Если простил, если пережил, пропил обиду, оставил ее в прошлом, то плюнь на воспоминания, заглуши их новыми впечатлениями. Известно, что когда минует кризис, жизнь ощущается острее и полнее, в более ярких красках и более насыщенных звуках, ибо организм устал от болезни и должен как-то компенсировать ущерб, нанесенный ею.
И Георгий принял решение. Точнее решение, вероятно, он принял уже давно, как только Галка открыла калитку и ступила на бороду Головы, а сейчас он только высказал свое решение вслух:
– Галинка,, давай оба выполним все эти условия и обещания. .Давай снова скажем друг другу слова, которые когда-то стали для нас соединительными.
Итак: мои слова:– Люблю тебя, тебя и только тебя, тебя одну! Ну и детей, конечно! И я предлагаю тебе на некоторое время остаться здесь, раз с работой тебя уже ничто не связывает. Мне хотелось бы закончить одно дело, которое я начал.
–Гошенька, я как-то всегда стеснялась произносить такие слова вслух и может быть, именно этих слов, невысказанных глупой твоей женой, и не хватило мне, чтобы обзавестись необходимым иммунитетом и не поставить себя в такое положение.
– «Лучше поздно, чем никогда»:
–Я тоже люблю тебя! Ты - мой муж, когда-то я поклялась и тебе и небу быть надежным другом и верной женой на всю жизнь. Повторяю эту клятву снова: буду любить и ждать!
Галине явно нелегко давались эти предложения. Немногословная по натуре, она всегда смущалась от пафосных слов, старалась избегать выспренности в выражениях. Но ситуация обязывала, и она переступила через себя. Георгий это прекрасно понимал и понимал, что не следует дальше ее мучить, добиваться еще каких-то слов. Нельзя до бесконечности ни растягивать пружину, ни сжимать. В обоих случаях существует риск того, что пружина может не выдержать и лопнуть.
–Гоша, мне надо только все оформить на работе: взять обходной лист, сдать на склад то, что на мне числится, получить расчет. Кстати, а как ты представляешь себе, на что мы будем жить? У тебя, как я понимаю, нет доходов, у меня теперь тоже, а дети хотят кушать.
–Не переживай, я начал работать, а значит смогу прокормить семью. Ваня с Иркой меня не гонят, места в доме много, участок большой. По берегам Вуоксы полно бесплатного материала. Инструмент у меня, какой-никакой есть. Могу памятники рубить, могу к ним барельефы работать. Проживем – лишь бы вместе. Обзаведусь потихоньку необходимыми приспособлениями, особенно для полировки и разметки. А тогда пойдут заказы. Я уже, кстати, интересовался: ни в Приозерске, ни в Сосново, ни в Бригадном нет гранитной мастерской. Чтобы заказать памятник надо ехать или в Питер, или в Выборг, или в Сортавалу. И потом оттуда гнать сюда машину. Не ближний свет! Далеко, долго и дорого. Поеду в администрацию, может быть даже кооператив открою, кого-нибудь из наших «мухинцев» попробую подтянуть. Если получится, если деньги пойдут, то можно будет свой дом соорудить. – здесь есть свободные участки или купить. Недалеко я видел объявление о продаже.
– Ну, на всю жизнь я не согласна. Мальчикам ведь скоро в школу, хотелось бы в хорошую, а не в сельскую.
– Эк, ты мудра, жена. Я про это и не подумал.
Через три дня, оформив увольнение, Галина снова приехала в Приозерск.
Глава 14. http://www.proza.ru/2017/05/22/412