Пароходик медленно приближался к салехардскому причалу. Лидочка давно стояла на палубе и с удивлением смотрела на новый, надвигающийся мир. Он представлялся ей иначе, и некогда загадочный Салехард совсем не походил на настоящий город: маленькие деревянные домики ютились на холмистых берегах.
Вспомнился Тобольск, оставленный четыре дня назад. Этот же пароход отчаливал от пристани, и она мысленно прощалась и с «горой», и с кремлём, и с уплывающими церквями. Там, в Тобольске, прошли три года её юности. Ещё в конце мая она была студенткой педагогического училища. К себе, в деревню, Лидочка решила не возвращаться, а в Тобольске устроиться не могла. Тогда преподаватель, Васса Георгиевна, всегда отличающая Лиду среди однокурсниц, предложила:
- Хочешь поехать в Салехард? У меня там родственница работает заведующей детским садом. К ней тебя и направим.
Лида, не раздумывая ни минуты, согласилась: город всё-таки, хотя о Салехарде ничего не знала. Девять других девчонок распределили в ведомство окружного отдела народного образования. Но они разъезжались по посёлкам: Мужи, Аксарка, Ныда, Панаевск, Гыда, Шурышкары... Ни её однокурсницы, ни Лидочка - прежде не слышали таких названий. Даже отличницу Наташу Ушакову отправили в Лабытнанги.
Лидочка, стоя на палубе, смотрела на Салехард как-то разочарованно, а в голове всё вертелось: «Край земли, край земли». Всю жизнь старалась быть оптимистом, достойно перенесла и арест отца, и разлуку с семьёй и мамой, и военный голод–холод… Но четыре тяжёлых дня с бессонными ночами в сидячей каюте четвёртого класса никак не прибавляли жизненного задора.
Ела тоже кое-как. Хорошо - получила пайку хлеба на дорогу, да мать дала картошки и четыре яйца. Растягивала их - как могла, не надеясь прикупить что-то в пути, ведь денег-то не было. И обменять не на что. Вся стипендия ушла на билет. Мама хотела собрать деньжат на дорогу, да что там скопишь с колхозными трудоднями и с полным домом голодных ртов? Счетовод записывал наработанные дни в тетрадку, а получала мать за них одни «слёзы», - так она называла маленький колхозный заработок. Этого «жалованья» ей одной не хватило бы, а тут ещё трёх ребятишек прокормить. Да Лиде с Капой, старшим её студенткам, в Тобольск надо и картошечки, и молочка мороженого. Даже это приходилось прятать, чтобы власть, будь она неладна, своими грабительскими налогами последнее не унесла со двора.
- Прости, Лидонька, - заплакала на прощание мать, - рада бы дать и денег, и вещичек, да нет у меня ничего.
Лида всегда понимала и поэтому жалела свою изработавшуюся мать, - маленькую и хрупкую женщину. Она никогда не шла просто, всегда - бежала, спешила, всё хотела успеть. «Когда теперь увижу маму?» - с грустью подумала Лидочка.
Пароход подошёл к причалу. Несмотря на поздний час, рупор оглушал жизнеутверждающими мотивами послевоенных песен. Народ толпился на пристани: кто-то махал рукой прибывшим, кто-то просто, развлечения ради, глазел. Пассажиры начали спускаться по трапу. Некоторых сразу заключали в объятия встречающие. Тут были смех, слёзы, радость. Лиду никто не встречал, и она сиротливо стояла, прижавшись к перилам, крепко сжимая в руке деревянный чемодан. В нём, совершенно не тесня друг друга, лежали: маленькая подушка, солдатское суконное одеяло, атласное чёрное платье и синяя штапельная юбка в паре с белой ситцевой блузой. Не ахти какая ценность, но всем этим богатством Лидочка очень дорожила. Например, штапельная юбка с белой блузкой были её выпускным нарядом. Девушка отдала за него пятидневную норму хлеба, а сама питалась клейстером из крахмала да мороженой деревенской картошкой.
Зато на выпускном приглашённый брат подруги танцевал только с ней, но Лидочка даже не увлеклась парнем. Ей льстило, когда с первыми звуками каждого танца кавалер подходил, чуть опускал голову в поклоне, а Лида, присев в реверансе, как учили в кружке бальных танцев, погружалась с партнёром в волшебный мир танца. Вальс, полька, краковяк… Веселилась за все, оставшиеся позади, страшные годы войны - с леденящим холодом общежитской кровати, голодными обмороками, бесконечными многокилометровыми пробежками через густой лес в деревню за рюкзаком мороженой картошки. Стала стираться в памяти страшная ночь ареста отца...
Казалось, в новом городе вся жизнь взойдёт разноцветной небесной радугой. Неизвестность под названием «Салехард» манила и пугала.
Сейчас Салехард предстал как на ладони. Долго поднималась по крутой скрипучей лестнице к зданию небольшого речного вокзала – маленького, неприветливого, холодного. Потом еле отыскала улицу Красного Октября, где намеревалась остановиться у родственников своей бывшей тобольской хозяйки. Она дала Лиде небольшое рекомендательное письмо.
Деревянные тротуары поскрипывали под ногами так же звонко, как крутая вокзальная лестница, отдавая коротким эхом в наступающей ночи. Прелые доски слегка прогибались под её ногами, обутыми в серенькие брезентовые туфли. Наряд дополняла такая же серая - уже выцветшая - фуфайка да клетчатый жёлто-зелёный платочек. В таком виде Лидия и предстала перед хозяевами найденного дома. Изучив письмо, её впустили в дом, накормили и уложили спать в хорошо натопленной уютной комнате. Так она впервые познала настоящее салехардское гостеприимство.
Потом Лидия убеждалась многократно, возвращаясь в это тёплое жилище, впервые обогревшее девушку, насколько радушны, просты и добры эти люди. Именно салехардцы оказались лучшим - самым ярким - украшением маленького, деревянного, мрачноватого города.
Странно, но суровые условия жизни и климата создали особую салехардскую расу. Здесь редко встречались злобные, завистливые, мстительные люди. Дух взаимопомощи и поддержки словно витал в стылой атмосфере городка. Именно за это Лидия полюбит Салехард. Но это всё случится позже, а пока… Пока на календаре 6 сентября 1947-го года. Завтра, в воскресенье, она погуляет по незнакомому Салехарду, который ничем не удивит её. В понедельник начнётся работа в детском саду. Лидочке только исполнилось девятнадцать, но планы на жизнь были грандиозные.
Во-первых, сначала бывшая выпускница педучилища хотела стать лучшим воспитателем, потом - лучшей детсадовской заведующей. Работы Лида не боялась, детей любила, с родителями всегда находила общий язык. В этом она убедилась во время зимней производственной практики в Тобольске. Там ей доверили старшую группу, и Лида справилась, даже получила благодарность.
Во-вторых, так хотелось блистать на местной танцплощадке и вскружить головы парням. Так, для развлечения. «Я больше не намерена думать о Ваське Новосёлове, этом деревенском воздыхателе, - решила Лида. - Васька, конечно, не плохой парень. Первый на деревне: и гармонист, и комбайнёр, и пьёт в меру. Но это всё в прошлом, я должна смотреть в будущее, светлое и лучшее». Сразу вспомнилась наивная частушка, придуманная деревенскими ребятами о них с Васькой:
«У Василия наган, ручка малированна.
У Василия Матаня очень образована».
Матаней была она. Сочинители не решились вставить в частушку настоящее её имя, зная, Лида сможет постоять за себя. Все в деревне, да и она сама, считали будущую воспитательницу не парой разбитному и драчливому Ваське. Они поцеловались два раза, при этом Василий решил обязательно жениться на Лидии. Но она, приехав в деревню в очередной раз, даже не вышла попеть частушки под Васькину гармонь. Лидочка уже знала об отъезде в Салехард, и роман с деревенским ухажёром был для неё закончен. Позже, став женой и матерью, навещая родные края, она узнает трагическую историю незадачливого Васьки. После отъезда Лиды он, как рассказали ей, «пустился во все тяжкие». Начал пить не в меру, буянить, драться с парнями из соседней деревни, зачастую - без всякого повода. И однажды его нашли в лесу с простреленной головой. Никто так и не узнал: сам ли Василий под пьяную лавочку лишил себя жизни; или вконец обозлившиеся на него парни из ближней деревни помогли. История тёмная. Лидочка пыталась забыть о Ваське и его безвременной смерти всю жизнь, но частушка злой усмешкой часто крутилась в голове. Тогда она, вздыхая, думала о наивном кавалере, нагане с «малированной ручкой» (бывают ли такие?), и есть ли её вина в этой ужасной истории. Но в сентябре 47-го Васька ещё был жив, а Лидочка строила свои планы на будущее.
Третьим в её жизненной программе был пункт о новом гардеробе. В штапельной юбке и белой блузке красивая девушка не собиралась ходить на танцы! Как хорошо выглядеть, Лида знала не понаслышке. Хозяйка, у которой она жила и работала полтора года, одевалась «с иголочки». Убирая дом, Лида иногда прикидывала к себе одно из нарядных платьев, оставленных на спинке стула. «И у меня обязательно будет такое!» - мечтала она.
За работу Лидия взялась споро. Её поселили прямо в детском саду, в комнате-пристрое, вместе со сторожем. Когда сторож уходила в ночную смену, Лидочка спала на её кровати. Весь день она работала и очень быстро стала своим человеком в коллективе.
Уже с первой зарплаты удалось купить на базаре перелицованное пальто с цигейковым воротником – это тебе не старый ватник! Можно и в обществе показаться. Со второй зарплаты приобрела поношенные оленьи бурки. Зима в Салехарде начиналась рано. Теперь она комфортно гуляла со своими подопечными во дворе, выдумывая для малышей разные зимние забавы, и не торопилась в тепло детского сада.
Продвижение в работе шло довольно быстро. Её трудолюбие, способности и упорство - заведующая заметила сразу, и уже через два месяца молодой специалист Лидия Ивановна готовилась к открытому занятию для воспитателей города.
А развлечений в жизни пока никаких. Ей очень хотелось пойти на танцы, однако, дав себе слово - не появляться на танцевальной площадке до тех пор, пока не сошьёт новый наряд, стойкая девушка оставалась верна себе. Иногда, прогуливаясь субботним вечером мимо Дома ненца, Лидочка с завистью наблюдала за принаряженными салехардскими девчонками, спешившими на танцы. Оттуда, из залитого светом здания, доносились пленительные звуки духового оркестра. Она стояла и слушала, воображая, как несколько ребят наперебой приглашают её на любимый фокстрот. Как-то раз, в один из таких прогулочных вечеров, и подошёл к ней молодой мужчина.
- Девушка, можно вас проводить? – смело предложил он.
Лида не признавала уличных знакомств, но скука взяла своё, и она ответила:
- А вы не боитесь, что далеко провожать придётся? Может, я на окраине живу?
- Да нет, живёте вы в детском саду, там и работаете, - уверенно заявил парень.
- Вот как! В маленьком Салехарде живут большие шпионы, - кокетливо бросила незнакомцу Лидочка.
- Вы со шпионами-то поосторожней, девушка! Меня, кстати, Геной зовут. А вас?
- Похоже, вы обо мне всё знаете. Может, и имя угадаете? - не унималась игривая Лида.
- Нет, имени я, к сожалению, не знаю.
Лида представилась. Завязалась беседа, легкая и свободная. Девушка, соскучившаяся по общению со сверстниками, говорила без умолку, а Геннадий непринужденно поддерживал разговор. Так Лидия кое-что узнала и о своём провожатом: жил он совсем рядом с детским садом, на улице Карла Маркса, работал в горпромкомбинате рабочим. Был он выше Лидочки почти на две головы, плечистый, русоволосый, с прямым, большеватым - даже для его скуластого лица, носом, но в целом производил приятное впечатление общительного и обходительного парня. Так они дошли до детского сада. Знающая себе цену Лидочка, попрощалась с новым знакомым и впорхнула в тепло комнатушки. Конечно, с Геннадием даже там, на морозе, было интересней.
Здесь, в замкнутом пространстве маленькой комнатки, ничего не принадлежало ей. Даже простыни приходилось делить со сторожем. Свои Лида так и не приобрела. Теперь каждую копеечку она откладывала на новый наряд для танцев.
Гена стал частенько поджидать её у детского сада. В тёплые дни они прогуливались по улице Ленина, и Геннадий рассказывал истории о Салехарде. Например, что улица Ленина до революции называлась Кабацкой, и в низинном начале её, действительно, стоял кабак с ярким фонарём. Туда приезжали ненцы и ханты из тундры, а купцы-кровопийцы спаивали их. Да и обдорские мужчины туда захаживали.
- Об этом сейчас не любят вспоминать. Кабацкая – это ведь буржуазное прошлое, - патриотично добавил Гена.
Лида согласилась. Несмотря ни на какие перипетии судьбы, она была убеждённой комсомолкой, а потому отметала напрочь все пережитки прошлого.
Ей очень понравился рассказ Гены, как на месте бывшего Грязного лога в тридцатые годы комсомольцы заложили городской сад. Теперь Лидочкины прогулки по молодым аллеям салехардского сада стали ещё желаннее, ведь её единомышленники-комсомольцы вложили в этот уголок тепло своих сердец.
Однажды Гена пригласил новую подругу в гости. Лида сначала отказывалась. Она не хотела предстать перед родителями Геннадия в своей поношенной штапельной юбке и желтеющей белой блузке, а другой одежды у девушки не было. Второй наряд (чёрное атласное платье) не подходил для такого случая. Однако Гена настоял, и она согласилась.
Встретили Лидочку как потенциальную жену сына. Мама тепло обняла гостью, усадила за переполненный невиданными яствами стол, и никто, кажется, не обращал внимания на её полинявшую юбку. Елизавета Петровна наговорила девушке столько комплиментов: об удивительных её серых глазах, густых волосах, уложенных аккуратным валиком по моде, точёной фигуре, очаровательной улыбке и глубоком взгляде - чем совершенно смутила Лидочку. Заметив эту неловкость, мама постаралась исправить ситуацию, и остаток вечера компания провела в приятном, почти семейном общении. Девушка покидала дом своего случайного кавалера с особым чувством - уюта и тепла давно потерянного очага, но больше в эту радушную семью она не вернулась.
Новый наряд удалось сшить только через полгода. Лида долго присматривалась к материалам в отделе тканей универмага. Наконец, нашла тот, о котором мечтала. Тонкая серая шерсть смотрелась роскошно под лучами заглянувшего в окно зимнего солнца. Сердце билось сильнее, чем при встрече с Геной. Лидия достала заветную карточку на ткань, и продавец отмерила приглянувшуюся материю. Модель сарафана она выбрала давно: юбка в крупную складку, широкий пояс и широкие лямки. Портниха тоже нашлась. Говорили, Зоя Заева шьёт хорошо и берёт недорого. Лидочке повезло: хватило денег и на материал, и на пошив.
Новый наряд с новой блузкой был готов к концу февраля 1948-го года, и девушка, преисполненная предвкушений, поспешила на танцы. К тому времени у неё появились подруги, и Лида договорилась встретиться с ними в Доме ненца. Заплатив пятьдесят копеек за билет, она вошла в освещённый зал. Сразу вспомнился бал Наташи Ростовой. Лида перечитывала это место в романе много раз, но, похоже, у героини Толстого волнения в вечер первого выхода в свет было намного меньше.
Планировалось, что новый сарафан Лидочки затмит все наряды. Взглядом окинула зал: вокруг неё толпились разодетые в необыкновенные наряды девчонки. Да ей хоть три года копи и отказывай себе во всём, – никогда не купить подобного. Всё поблекло. Полгода почти невыносимых ожиданий выглядели полнейшей глупостью, а её наряд, ещё пару минут назад - необычайно роскошный, оказался самым обыкновенным сарафанчиком, но, когда к ней подошёл парень и вежливо пригласил на следующий танец, подружки удивились:
- Да ты с такой прытью всех кавалеров уведёшь!
В этот вечер Лидия оказалась самой популярной девушкой. Мальчишки словно сошли с ума, приглашая её наперебой. На один из танцев к ней подошёл невысокий - интеллигентного вида - брюнет и с особой застенчивостью произнёс:
- Разрешите вас пригласить?
Лидочка, устав от своего сногсшибательного триумфа, собиралась отказать, но в этот момент её в спину толкнула Нинка-Вишня:
- Не глупи, Лидка, это же Юра, трубач из оркестра. О нём все девчонки мечтают.
Лида пошла танцевать. Это был её любимый фокстрот. Такого партнёра у неё в жизни не было! И Юре, очевидно, понравилась новая партнёрша. Вернувшись на своё место, в оркестр, он целый вечер не спускал глаз с Лидочки.
В тот вечер Гена, по-прежнему встречавшийся с Лидой, категорически отказался идти на танцы:
- Никогда не любил танцевать и учиться не собираюсь.
- А как же я? – спросила Лида.
- Придётся ходить на танцы самой, - быстро ответил он, не предвидя последствий.
С танцев девчата возвращались дружной и счастливой гурьбой. Все обсуждали несомненный успех Лидочки, особенно - с Юрой-трубачом. Нинка, самая любопытная, тут же спросила:
- А на следующие танцы Юра тебя пригласил?
Лида помолчала немного и призналась:
- Ты как думаешь?
Нинка не унималась:
- Что же ты теперь Генке скажешь?
- Я ему не жена, - смело заявила Лида, - отчёт перед ним держать не собираюсь. Сам виноват! Танцевать он не любит!
Лида по-прежнему была с Геной на дружеской ноге. Они гуляли в свободные вечера. Кавалер постоянно говорил о серьёзности своих намерений, но девушка всегда старалась уйти от этой темы. Ей жилось и без того весело. Работала с удовольствием и с наслаждением бегала на танцы. Среди своих подруг Лидия оказалась самой популярной танцевальной партнёршей. Ребята по-прежнему приглашали девушку наперебой. Ещё бы: и хороша собой, и танцует чуть ли не лучше всех девчонок, и разговор во время танца поддержать умеет. Видимо, не зря ещё в училище Лидочка пожертвовала месячную стипендию на обучение танцам. Сейчас всё возвращалось сторицей, – в виде признания её танцевального таланта. Она одинаково прекрасно порхала в вальсе, стремительно двигалась в польке, входила в страстный образ в танго, но фокстрот, без всякого сомнения, считала самым элегантным танцем и всегда наслаждалась им.
Однажды Гена пришёл на танцы и испортил девушке настроение. Ему явно не нравилась Лидочкина популярность. Когда же к ней подошёл трубач Юра, Гена поднялся со стула, на котором сидел целый вечер, и заявил:
- Это моя девушка! И приглашаю её я.
Лидочка растерялась: они уже три месяца танцевали с Юрой, успели многое переговорить во время танцев. Так она узнала о его семье, живущей в Москве. Мама - певица, папа - скрипач симфонического оркестра. Юра с детства полюбил трубу и не смог расстаться с ней даже в момент ареста. Так и ехал по этапу: в одной руке - чемоданчик, а в другой - труба. Над ним смеялись, даже издевались, особенно - считавшие трубу сугубо буржуазным инструментом.
- Хочешь рельсы укладывать этой железякой? Или ты думаешь сразу определиться в оркестр?
Юра даже и не мечтал о возможности музыкальной карьеры там, в стылой тундре. Их везли очень долго. Казалось, ничего уже нет позади вечных заснеженных просторов. Только пустота! Все иллюзии остались в Москве. Юрий чётко представлял себе место ссылки и род занятий, но мечтал только об одном, - если удастся иногда коснуться родной трубы, извлечь хотя бы несколько знакомых звуков, тем самым сохранить небольшой мостик с миром, оставшимся позади, - он будет счастлив.
На распределительном пункте начальник одного из лагерей увидел его инструмент и, улыбнувшись, произнёс:
- Это мой парень!
Юра подумал: «Началось. Наверно, поднимет на смех из-за трубы». Но нет. Мужчина подошёл и задал несколько вопросов о том, где учился игре, в каком оркестре работал, не хочет ли продолжить профессиональную карьеру здесь, на севере... Он не просто желал ответить: «Да!» Хотелось закричать во весь голос. Беседовавший с ним был начальником 501-ой стройки - Барановский. Юра сразу понял, что он и любимая труба вытянули счастливый билет. Его определили в оркестр. Да в какой! Руководил им Зиновий Юрьевич Бинкин – прекрасный музыкант, известный композитор, один из лучших трубачей Москвы и бывший дирижёр Особого образцово-показательного оркестра Наркомата обороны СССР. Это была настоящая лагерная удача! Бинкин сразу заметил молодого талантливого трубача. Юра быстро стал солистом и любимчиком постоянных посетительниц салехардской танцплощадки.
Сам он на девчонок не обращал внимания, пока не появилась вот эта, с искрящимися серо-голубыми глазами, Снежная королева. Юра так и назвал её. Она, на самом деле, была похожа на королеву, шагнувшую из снежной бури в этот танцевальный зал, всегда переполненный. Иногда дирижёр позволял музыкантам танцевать с девушками, и Юра, увидев Лидочку, впервые решил воспользоваться этим. Так они и познакомились. Теперь он стоял между парнем, не на шутку рассерженным, и оторопевшей Лидой и соображал, как поступить. «Ладно, пусть сама выберет», - подумал Юра. Лида подошла к нему, уверенно подала руку и заявила:
- Ты меня первый пригласил. С тобой я и танцую.
С этого вечера отношения с Геной несколько расстроились. Лидочка жила в каком-то любовном треугольнике. Нет, она не потеряла голову, напротив, не была серьёзно увлечена ни одним из своих кавалеров. Подружки шутили:
- Не избежать тебе, Лидка, и третьего, если между двумя выбрать не можешь.
Она и сама задумывалась: «Кто же будет - этот третий?»
С Геной они иногда встречались, но в душе он не мог ей простить измены там, на танцах. К счастью, всё очень скоро разрешилось само собой. Гену призвали в армию. Лидочка решила не ходить на проводы, ведь ждать Гену она не собиралась.
На следующих танцах, в порыве свободного танго, Юра сделал ей предложение. Он говорил так красиво, обещая увезти её в Москву, к родителям. Расписывал столичную жизнь, отличную от салехардской. Трубач предлагал Снежной королеве иное королевство.
Лидочка задумалась: «А не согласиться ли? Не вечно же он будет заключённым». Юре оставалось всего полтора года. Словно выискивая ответ на судьбоносное предложение, несколько рассеянно бросила взгляд в другую сторону. Оттуда, из глубины зала, на неё смотрели карие глаза красивого, элегантного шатена. На его стройной фигуре как влитой сидел флотский китель. Лидочка видела его не впервые. Он часто бывал на танцах, и несколько девчонок сходило по нему с ума. Но сейчас капитан улыбался именно ей. Лида, метнув в него ответной улыбкой, повернулась к Юре и с сочувствием произнесла:
- Нет, замуж за вас - это невозможно!
Долгие годы Лида будет вспоминать магическую улыбку своего капитана. И лишь иногда - задумываться над тем, как сложилась бы судьба, не отведи она взгляда в другую сторону.