42. Красная папка 4
12 ноября 94г.
С.К. г.N.
Мадам Ючи?
Здравствуй, милая.
Недолго я был у нас дома. Ирэн передала мне приветы, часть папок и писем. В Питере не дышится. Мне уже не дышится без тебя. И насмешкой над нами был напечатан наш «Романс» (я и забыл о нем), но с опечатками, так что требуется Ваш экземпляр (то, что я окрестил «Реквием»). Хаос – неразбериха – медленный автобус – спасительный палач сон – живая вода рассвета. Я шел домой, почти дошел в унылую темницу. Но вдруг твое письмо! И я не смог дойти до лифта. Я сделал круг почета – я брел маршрутом нашим и говорил с тобой, и я смеялся в лицо прохожим и тоске… нелепейшей! Я не был здесь давно, здесь все едва знакомы и тексты служат маской, утешением, но не нам, нарушившим традиции литературных вечеров. Погашен верхний свет и чей-то осторожный взгляд, и чей-то властный шепот юной деве, романс о танце, и чей-то модный плавный танец напоминает мне – здесь были мы… И были счастливы однажды, но есть надежда (коль есть письмо от Вас).
Есть надежда, что не все развеяно временем и расстоянием, что все небывшее - не бессмыслица наших снов и иллюзий, как Вам вдруг вздумалось. Вы просто утомлены неприязнью чужой среды, происходит некое преломление – смешение проекций, сопутствующих нам. Вы по наитию выбрали в словаре имя-термин для нового героя. А наитие – вещь священная и таинственная. Меня не обмануть. Я тот Поэт, я знаю лучше Вас: Вы не причуда, нет! Вы (смейтесь!) дань Судьбы (мне!), и нужны (только!!!) мне.
Как приятно и спокойно на душе, не имея соперников, всемилостивейшая Дева. Как было бы чудно, чтобы Вы не отрицали изложенного.
Мадам, не пытайтесь мне возражать б е с п о л е з н о, все предрешено, я жду Вас. Высылаю три новеллы для архива, и жду действия оных. Мне тут говорят, что я немного поседел. Пожалейте, мадам, меня и себя. Будьте рациональны, благоразумны, купите билет, а я Вас встречу. Это все, что Вам следует делать.
Но не обольщайтесь, мадам, что мой суд не строг. Я суров, весьма суров, если в руках держу текст. Не оговаривайте, пожалуйста, мадам Ючи, «это» не шокирует. Но Вам удались только две проекции. Это любопытно, но мало. Высылайте еще. Мне нравится поиск новых форм. А язык и нельзя употребить другой, иначе Вам не поверят.
О какой русско-язычной литературе Вы помышляете?! Словно планируете остаться там! Забавы действительно кончились, мадам, а переезжать допустимо из дома в дом. Так что скажете? Где Ваш дом?! Будьте откровенны с собой, умоляю! Неприятности и глупейшее положение с младенцем на руках не смогли выбить Вас из колеи, но задеты гордость и самолюбие. Да, это так, я-то знаю. Да, непривычно, но Вам нельзя оставаться одной. Да, Вы справитесь, но зачем на «эстетическую упаковку» суеты земной тратить время? Я знаю Вас иной, в другом мире, где безразличны внешние обстоятельства, где мы парим и думаем стихами. Если Вы любить не умеете, то я просто убит вашим колдовством. Пусть теперь это так называется! Ничто так не обжигает, как холод! Столько лет дышать в одном ритме, что немудрено не замечать собственного дыхания, мадам.
Не удивляйтесь, что не узнали себя, отвернувшись от зеркала ко мне, лицом ко мне. Я вижу! Лючи, милая моя, что я должен сделать, чтобы ты не чувствовала себя уязвленной, не пыталась скрыть печаль и усталость, не потакала своей гордыне, чтобы осознала, что все вокруг – это ничто, если мы так и останемся поврозь?
Мне надоели усмешки полчищ обезьян. Самая престижная работа, успешная карьера – видимость жизни, и теряется всякий смысл творений наших, если ты (вдруг?!) не сделаешь этот шаг – шаг навстречу!
Что смущает тебя, скажи? Не угнетай себя, не убивай нас…
Я жду. Жду писем и отчета, как обстоят дела с выездом. Что (конкретно?) мешает? Я буду требователен и настойчив. Я могу быть и таким. Мне очень тревожно. Как ты и малыш, какие долги у тебя (кому)? Пусть тебя не волнует мнение других, пиши, как всегда на адрес мамули. Никто не верит, что ты перешагнешь через себя и приедешь сейчас. Меня так успокаивали в Питере, чтобы я не уповал на скорую встречу, а сам что-то предпринимал.
Мы так давно всех знаем: что и от кого ждать, что надоели все, и разговоры пустые. Наша разлука становится нелепой и никакого сочувствия. Зрители и соглядатаи. Завистники и поклонники. А еще, если пауза тебе необходима (может быть, чисто из-за няни и памперсов!), то работай – готовь свои «осколки». Там еще много мусора…
Ючи Ламм… Ючи Ламм? Вам все к лицу: и новый образ и псевдоним. Но, повторюсь, имя надо делать, исходя из этого, выбери что-то одно (сама!).
А я влюблен, вдохновлен переменами как мальчишка!
***
Беспокойство под утро усилилось. Ни стих, ни музыка, ни старики со своей «чепухой» не смогли отвлечь от горького привкуса поздней осени… Что-то происходит. Что с тобой, душа моя? Тебе больно? Не отчаивайся, самое трудное – избавиться от коварства неопределенности. Мы будем вместе (в одном дыхании), будем неразлучны и счастливы. Неизбежность. Я верю в это. Меня ужасает то, что я так остро чувствую твою боль и ничем не могу помочь тебе в эту минуту. Гроза разбушевалась, она из твоего наброска что ли? Слышно сквозь дремотный звон гитары и голоса, ледяные брызги летят нам в лицо, мы выйдем на гранитные плиты набережной… Просто постою рядом с Вами.
Не надо убийственной решимости. Я слышу твои мысли. Я с тобою рядом. Побудь со мной, хватит глупостей на твой век. Нам еще детей растить вместе.
Целую тебя, до боли, крика…
Твой Виллиам 02.07
16-17.11.94
***
С.К. г.N.
21 ноября 94г.
Здравствуйте, Мадам…
Прошу, не добивай меня. За что, Господи?
Ася появилась на пороге редакции, держа ребенка на руке, в другой руке горшок. Грязные, ошалевшие. Их высадили чуть ли не в поле. Затем военные довезли до какой-то автостанции, добиралась через Пятигорск. Вещи, естественно, растеряла. Деньги и документы прятала в трусах и в лифчике, что для женщины не самое надежное место, попадись она местным. Ей бы взять билет на Москву, нет, бабье упрямство. Жена, блин, декабриста. У Лючишки глаза круглые-круглые. Жуть! Срочно забронировал обратные билеты, но без меня ехать отказывается. Вот так. Хотел вертолетом, затем самолетом отправить ее назад, ребенка же не во что переодеть… Но она как-то выкрутилась, насобирала барахла. Живу в кабинете, они в гостиной. Я теперь не беру командировок.
***
26 ноября ребята вошли в Грозный, а то, что мало кто вышел - умалчивают. 1 декабря наши разбомбили аэродромы Дудаева. Это война - джихад по их понятиям. Звонил тестю, чтобы добирался и забирал дочку с внучкой. Не уверен, что есть гражданское сообщение. Боже-Боже, что наделал Боря?! Планируется штурм Грозного, что-то ужасно-неумелое (с нашей стороны) задумали, совершенно не понимая того, где это происходит. Докричались, демократы…
Ты смотришь новости, Лючи?
Ты оставляешь надежду: встретимся. Я хожу из комнаты в комнату и бью кулаком в стену. О какой совести, ты говорила по телефону? Чушь! Ложь! Мне трудно найти нужные слова (мне!!! – для тебя!). Да, мне жутко. Здесь дикость и смерть, здесь нет тихих мест, только укрытия. Но более страшно за тебя, ты сошла с ума. Я в тепле и уюте своего нескладного или походного дома. Всякое бывает. Работа.
С Асей все по-прежнему: скандалы, срывы, угрозы, а иначе недостоверно напишется. Быт ужасает (развивайте эту тему в сюжете, наметки я Вам дал). Все, мадам, забудьте о том, что я был груб, здесь в редакции телефон не для лирического общения.
Рано или поздно я доберусь и сниму маску надменную и всесильную. Я ли не знаю – кто Вы? И какой Вы стали – знаю только я! Смиритесь. Так было всегда. Так и будет. Все еще не верите?
Ваш непокорный Вилл
***
Мадам, Сегодня уже 5 декабря.
Я не уехал на сессию в Питер. Круги на воде расходятся по окрестным ущельям, городам… Эхо бомбежки не скоро утихнет. Ужас обывателя (в особенности - неместного) непередаваем. Мы-то в безопасности. Многие телеканалы живут в нашей гостинице квартирного типа. Общение интересно, новые друзья из кантемировцев, матерых журналюг. Коротаем вечера (ночи) под гитару. Бардов и поэтов в нашей стране немеряно!
Гвардейцы! Певцы! Поэты! Живы и радуемся, баб охраняем. Сами понимаете, еще с первой чеченской войны, что в плен лучше не попадать (мужчинам тоже).
И в советские времена на Кавказе имели рабов, для обработки плантаций. Бесправные люди (без паспортов), смирившиеся и покалеченные, которым идти просто уже некуда. Работать позорно, слово «пастух» - ругательное. Из этого надо было делать выводы, прежде чем трогать гюрзу в горах…
Паша-мерседес похвастался, что мол, «Грозный можно взять за два часа одним воздушно-десантным полком». Беда… Банды не только вооружены, они еще организованы и злобны по природе своей. Растекаются по щелям, как тараканы, попробуй, возьми.
Не понимаю! Один клан дрался с другим, надо было вывозить русских и ставить китайскую стену, это же очевидно! Мы культурная нация, чеченскую мафию с рынков выдворять не будем! Идиотизм. Бей своих, чтоб чужие боялись. Впрочем, так всегда было в России.
В продолжение темы романа: Ася с дочкой тоже здесь. Много беженцев. Малыши в песочницах показывают жесты, как перерезают горло, а мамки-бабки не пресекают агрессивность своих отпрысков, шипят из-под чадры, что всех перережут. Местным жителям это нравиться не может.
Впрочем, хватит о грустном, после 15-20 декабря все начнут разъезжаться на Рождество (католическое), Новый год, наше Рождество. Авось сдам экзамены с налету. Билеты взял на 16-ое декабря. Пока все едем в Питер. Целую, не волнуйтесь за нас (конкретно). Молитесь за тех, кто в неволе, кто погиб.
Ваш уставший Вилл