Вдруг раздался звонкий мальчишечий голос:
-Савка, Филя, там на реке казачата наших бьют. Побежали. Наших мало, всех Добринских красной юшкой умоют.-
С хлопотами по приготовлению к свадьбе, товарищи совсем забыли, что на Медведице, как всегда в это время, начинается кулачный бой. Кулачные бои в деревне проходили более или менее регулярно. Улица на улицу, Южный конец на северный, Гореловка на Куток, сходились в кулачном бою – то на базарной площади, то на задах деревни. С казарвой, как снисходительно называли казаков из станиц и хуторов, растянувшихся вдоль реки, всегда проходили на Медведице. Иной раз собирались на праздники, сразу после Рождества, но чаще во время ярмарки, на масляной неделе. Бои начинались по неписаным правилам, которые соблюдались, впрочем, весьма скрупулезно. Начиналось всё с мирного вроде бы катания с ледяных горок, которые специально заливались для ребятни. Однако мирное катание, когда приезжали со своими родителями казачата, очень быстро начинало перерастать в столкновение, начинающееся со снежков и обидных прозвищ, и превращавшееся в драку пацанов от восьми лет до четырнадцати. Их так и звали «пацанва». Дальше шёл уже следующий слой – юноши от четырнадцати до 18-19 лет. Это были «юнцы» или «юнаки», как их предпочитали называть казаки. Если следующий возрастной слой вступал в бой, то более молодые отходили в сторону. «Пацанам» вообще было запрещено участвовать в стенке, если только выходили «женатики», т.е. взрослые мужики. Иначе те могли в пылу сражения и насмерть затоптать. За боем, как только от снежков «пацаны» переходили к драке, всегда наблюдали старики. Не вмешиваясь в суть боя, они регулировали число участников, чтобы с обеих сторон было примерно равное число, и молодёжь не применяла запрещённых приёмов.
И в эту масленицу казачьи обозы снова прибыли на ярмарку в масленичную неделю. У них, конечно тоже, и в станицах и по хуторам масленицу весело встречали. В Усть-Медведицкой возьми или Хопёрской тоже ведь ярмарки были не из последних. Однако всегда хочется и молодым парням, и девчатам, на новые места посмотреть, себя показать, глядишь и покупки кое-какие сделать, а не только на каруселях кататься. Казачки всегда гордились своими нарядами и крепкой обувкой, парни были в бекешах и сапогах, это уж закон. Иные приезжали не только на возах, но и верхом. Многие и женихов, и невест на ярмарках присматривали. Прошлый год, когда казаки на масленицу приезжали, да кулачки затеяли, поле боя за добринскими осталось.
Только вот в этот раз казачата потеснили Добринских, а подмоги не было, вот и прибежал Мишка, Филин двоюродный брат на ярмарку бойцов кликать. Расчет был верный. Филя, Митяй, Егорка, а за ними и другие молодые деревенские парни ломанулись на реку, благо не далеко и бежать было.
На крутом берегу реки Медведицы уже толпились справа деревенские мужики, мастеровые, особняком стояло несколько купцов. Слева стояли зрители и будущие участники боя от казачества. Все они были или в папахах или фуражках, все мужчины в очкурах (казачьих шароварах) с лампасами, даже древние деды, подслеповато вглядывавшиеся в белую ленту реки, на которой внизу копошились малолетние бойцы. Женщин среди зрителей практически не было - не принято было.
Деревенская молодёжь подоспела вовремя. «Пацаны» уже переходили в разряд зрителей, а казачьи «юнаки», уронив навзничь трёх или четырёх молодых нижнее-добринских бойцов, погнали стенку противника без стеснения. Да это уже и не стенка была. Как не старался Филиппов брат Санька, заводила деревенских «юнцов», собрать в кучу и развернуть фронт своего войска лицом к противнику, ничего у него не получалось. А когда отступление перешло в беспорядочное бегство, то это уж казачатам самая сласть. Они догоняли бегущих и с набега, ударом по затылку сшибали противника, или, подставляли ногу, роняя «юнца» в снег, а когда он заполошно вскакивал, весь вывалянный в снегу, с залепленными глазами, тут его и настигали удары догнавшего, от которых, он в снег валился снова, как правило, уже до конца боя. Все это напоминало действия казачьей лавы, ворвавшейся в город. Старики из казаков подбодряли своих криками и, победно поглядывая на добринских стариков, покручивали свои прокуренные усы. Особенно старался один старый казак в ярко-синей бекеше с белой, овчиной оторочкой и белой лохматой папахе, с красным башлыком на плечах. Видно, его внук был в команде «юнаков». Он и свистел, и орал в сторону реки во всю глотку, потрясая в воздухе своей суковатой клюкой:
– Уллю-лю-лю, ал-ля-ля, гони гусей, бей кацапов. Пусть попомнят казачью удаль.
Другие старики распахивали пошире свои бекеши, чтобы кресты и медали, за службу полученные, играли на солнце как следует к зависти противной стороны. Когда Митяй с друзьями, не раздумывая, ринулся под обрыв, то уже только половина деревенских оставалась на ногах. Кто красную юшку из-под носа утирал рукавом, у кого ухо распухало, принимая с красного фиолетовые цвета. На бегу Митяй крикнул:
– Филя, ты рядом, Егорка слева меня прикрывай, Савка - прикрываешь Филю. Ну, с Богом, крещёные! – Крикнул он во всю мочь, как кричали когда-то его предки, идя на сшибку с турками или черкесами. За ними с кручи прыгнули ещё четверо «юнцов».
Приток новых сил резко изменил ситуацию. Это было схоже с конницей, неожиданно попавшей в засаду. Митяй и Филя сразу положили двух самых рослых «юнаков», которых, наверное, вот-вот должны были призвать на войну. Казачья сторона забеспокоилась.
– Юнаки, не поддавайсь, стоять крепко.
– Подмогу давай, – кричал, обращаясь к своим старикам «юнак» с пробивающимися усиками, твёрдо стоявший на ногах, не смотря на удары, которыми его осыпали.
И где ж ею было взять подмогу? Свои «юнаки» и так все были в бою, а на ярмарке, если и остались, так деревенские, а то и вовсе бабы.
Вдруг один из казаков глянул позорчее и закричал:
– Да что ж это делается? У них «женатики» пошли, а мы своих держим.
– Как женатики? Где?– начали озираться деревенские старики.
– А вон, – кричал казак надрываясь, – Митька Кирсанов, вчерась женился, мой шуряк у них на свадьбе гулял.
Тут же старики задали вопрос, подъехавшему на сером рысаке, Фёдору Турчонку:
– А так ли?
– Верно всё,– подтвердил он, – я у них тысяцким был. Добрую свадьбу сыграли, пропили Митяя. Я до сих пор в себя прихожу.
– Ну, что православные, по десять женатиков с каждой стороны пущаем?
– С вас девять, – отвечала казачья сторона, но одного «юнца» к ним можете добавить.
И, тут же, с криками, больше похожими на звериный рёв, повалили с обрыва желающие подраться. Там бойцы уже были умелые с каждой стороны. Были и главари, которые не только умели крепко ударить врага, но и умело выстроить тактику боя. У казаков возможности уже были не те, что до войны, однако силу они все-таки выставить смогли не малую. Среди них были двое, приехавшие в отпуск на побывку. Ещё было трое, которым стукнуло за пятьдесят и они призыву не подлежали, но мужики были крепкие, мясом и пшеничным хлебом вскормленные и с мозолями от плуга или вожжей на руках. Сегодня на ярмарке один из них за серебряный рубль, на спор, лошадь на плечах подымал. Ну, а остальные были, как и Митяй, недавно женившиеся на этой же масляной неделе. С деревенской стороны были все мужики тоже не с куриного насеста. Они не раз за свою жизнь бились на кулачках и у себя в деревне, и с казаками. С Вавилой-кузнецом во главе они встали стеной, практически плечом к плечу. «Юнцы» стояли теперь уже во втором ряду. Деревенские выстроились почти в ровную стенку, слегка полукругом направленным в сторону казаков. Митяю, который незаметно для себя теперь уже перешёл в категорию «женатиков», достался левый фланг. Егорка должен был прикрывать его сзади – слева, от нападения противника сбоку.
И вот пошла стенка на стенку, застоявшиеся в ожидании казаки и мужики, слегка разогретые крепкими напитками, рвались в бой. Сначала, казалось, что это сплошная свалка, в которой ничего не разобрать слышно было только хеканье тех, кто, громко выдыхая, наносил удар, а иногда крепкое словцо того, кому этот удар достался. Да ещё глухое рычанье тех, кому удалось захватить руку противника за запястье или предплечье, что правилами не запрещалось, и он, пытался освободиться от захвата.
Упавших в снег, не добивали, били если ты уже опять вздумал встать и продолжить участие в схватке, а уж если отползаешь, то отползай совсем. Впрочем, тем, кто отлежался, разрешалось с новой партией вступать опять в бой, как если бы он в нем ещё не участвовал. Вавила успевал не только наносить и стойко переносить удары, но умудрялся и окидывать взглядом всю ситуацию, и вмешиваться в нее, давая указания остальным. С учётом сбитых с ног участников, которые больше уже не могли биться дальше, с обеих сторон выпустили ещё по шесть бойцов. Когда они вышли, у Вавилы сердце захолонуло. Впереди шёл татарин Хайрулла Бешметбеков. Это была козырная карта казаков. Этот татарин был вообще-то не станичный житель. Говорили, что он родом из Астрахани. А по станицам ездил и там сапогами приторговывал, и коновалил.
Много поговорок и прибауточек он знал: «А вот обувки разные: зелёные, и красные, расшитые и подковами подбитые, из юфти, и сафьяна сшиты без изъяна. А вот мягкие чувяки - их носить может всякий». Но известен он был не этим. Весу в нем было восемь с половиной пудов и рука железная. Не один раз он на пари, в одиночку за рога ставил быков на колени, которые весили по тридцать пудов. В борьбе на поясах от Астрахани до Ростова ему равных не было. Видно не забылась у казаков прошлогодняя обида, они решили прикупить себе исключительного бойца, чтобы быть уверенным в успехе. Впрочем, правилами это не запрещалось.
Когда Хайрулла неспешно выдвинулся в центр казачьей стенки и занял там своё место в яркозелёной рубахе татарского покроя и улыбнулся своим противникам, слегка нагнув гладковыбритую голову, то напарники Вавилы даже попятились. Это был человек – гора, на голову выше остальных с непомерной шириной плеч и груди. Его улыбка походила на улыбку волка, который неожиданно вышел перед собачьей сворой. Он только выбирал с какой жертвы начать, конец был для неё предрешён заранее.
Вавила понял, что спасенье теперь у них одно – послать за Васей Кирсановым, а самим продержаться до его прихода. Он повернулся в сторону своих зрителей, стоявших на берегу: « Васю, Васю Богомола давайте, а то не сдюжаем».
– Православные, передохнуть дайте, – обратился он к старейшинам села и казаков.
Объявили передых на четверть часа, чтобы кваску попить, а то и пивка хлебнуть.
Всё, поняв сразу, Фёдор Турчонок, слегка протрезвевший, развернул сани с рысаком, к нему плюхнулся Шалопут и они поскакали в деревню за Василием Кирсановым.