Старинный дом Литбеспросвет
В старинный дом "Литбеспросвет" по крохотным созвучьям речи вхожу.
Пристенно тают свечи.
Я поднимаюсь в кабинет начальника управделами - никого. Ни секретарш, ни самого.
Немного страшно.
В пёстрой раме висит портрет какой-то дамы.
Взор, отдающий холодком, напоминает мне о том, что я здесь - гость, увы, случайный.
Зачем явился я сюда?
Отвечу, прикрывая двери (тсс, кто просителю поверит!), что привела меня беда.
Да-да, беда стряслась со мною!
Я жизнь свою решил вписать в палитру звуков, в поли-сад, в ростки ритмических алоэ...
Однажды Муза мне явилась. Мизинцем рифму отсчитав, сказала: "Боря, ты не прав!"
Стряхнула счёт и удалилась.
Так в брачный час марал не взвоет, как я вослед ей застонал, что в губы не поцеловал и дверь не заслонил собою!
Она же, рифмами играя, как на картине дама "Х", сверкнула холодом ресниц и вышла.
Явится ль? - не знаю.
Я робко пробовал творить без вдохновения, но вскоре услышал тихий голос горя.
Его не смею повторить.
Уж осень.
Лептами вдовиц по грудь засыпаны дороги.
Осенних незнакомок ноги сверкают холодом ресниц.
Под притолокой паучок плетёт удавку клейких кружев, мечтая пригласить на ужин всех цокотух наперечёт!..
В уловке замер кабинет.
Несложные этюды Черни играет клавикорд вечерний в особняке "Литбеспросвет"...
Рыжая тварь, зачерпнувшая небо
Вкралась однажды в ритм похорон странная вещь:
в колокольный звон,
в стаю спорхнувших с земли голубей,
в шорох идущих за гробом людей
врезался голос, как выпал пятак из кошелька!
Это сельский дурак, рыжая тварь, Боженьки манна, вспел песнопение дня...
«Осанна»!
Голос 1.
«Ишь, разошёлся как, развеселился, и что по нему не скучает земля?
Дурня с усопшим махнуть, да нельзя, вот и куражится рыжая птица!
Крест нацепил, о-ох, прощаем зря! Взять бы его, как за жабры язя,
да за осанну…»
Голос 2.
«Я до матушки родимой во родимый дом, что стоит за речкой синей, за большим холмом, побегу, вот только речки мне не переплыть, глубже выберу местечко, чтобы всё забыть.
Не печальте ваши лица – поминать не грех! И забудьте рыжей птицы беспричинный смех, смех о том, как шли за гробом, но совсем не так, и о том, как перед Богом песню пел дурак».
Голос 1.
«Ну-ка, верзила, похлопай по дурню, чтобы, как все, подле гроба в слезах был, чтобы не портил нам плач похоронный, душу покойную в рай проводил чтоб!»
…Вот ухватили за рыжие крылья, рыжие кудри, да рыжие плечи. Бабы, жалеючи парня, завыли не похоронно, по-человечьи…
Голос 2.
«Что ты, Месяц, невесёлый, где твоя Луна? Укажи такие сёла, где живут сполна. По ночам беду не тешат, и вина не пьют, и рукой горячей, грешной дураков не бьют.
Я недолго собирался повидать твой лик. На Земле я задержался, от тебя отвык.
Месяц, будем ли, как прежде, глупый строить мост, дуракам дарить надежды
падающих звёзд?..»
Мне не верится
Мне не верится, не понимаю: отчего наше певчее тело постепенно касается края и уходит в иные пределы. Обмирает светильник душевный, осыпается вереск духовный. Мы летим, как корпускулы, в небо, а вокруг только пусто и ровно.
Кто со мной? – Никого…
Друг за другом мы расходимся жить после жизни, покидая приличия круга, как невольники собственной тризны… Феофан, изограф из греков, поглядев на икону Рублёва, как-то молвил: Красиво всё это! И ушёл, будто стаяло слово.
Так и мы, уходящая стая, покидая пределы друг друга, выгнем руки, как мачты в тумане, сложим думы, как вещие струги…
Собеседники тысячелетий
Пролог.
Я не слышу тебя, и голосом не откликнуться мне из будущего,
житель города Иераполис, собеседник мой ежеминутный.
Но лишь слово твоё минувшее встрепенётся, как чайка с берега,
сердце рындой ударит: Суша! Век седьмой от начала эры…
***
В каменистой прохладе скользящего дня, в городских закоулках Фронтина
мы сидели вдвоём на весах бытия за столешницей из травертина.
На подушках - хозяин, рост - под потолок, его звали Августа Мелетий.
Мы сидели, глазами сплетая венок собеседников тысячелетий.
Слуги молча вносили кувшины с вином, рОзжиг мяса и хлебные меры.
Ликовала душа: "За такое кино грех не выпить фалернской потЕры!"
А напротив, где черпий хранит инвентарь, и столовый кончается глянец,
две гетеры склонились под звуки кифар, расплетая свой чувственный танец.
Отложив попеченье, Августа сказал: «Расскажи мне, кто ты и откуда.
Ты воскликнул, входя: "Между нами – века!" Аполлоном клянусь, это – чудо!
Между нами -Аид. И я ставлю в вину, что сквозь тысячелетнюю тину
ты явился потешить свой скаредный ум, отыскав меня в плинфах Фронтина.
Что тебе до меня? Неужели мой прах пред тобою не в праве забыться?
Ты являешься в склеп, нарушая устав благочестия и нелюбопытства!
Кто бы ни был ты - злой, человек ли добра, но сейчас ты - Августа Мелетий!
Ты присвоил себе травертиновый мрак, от судьбы моей тысячелетней".
Он умолк, бросив чашу слуге в рукава. В полумраке застыли гетеры.
Прав, Мелетий, ведь я опоздал на века в дом, где ждали меня две потЕры.
Не простившись, я вышел в вечерний ФронтИн, как чужак, оказавшийся вором,
и у всех на глазах табачок раскурил. Не готов я к таким разговорам...
Прим.
Иераполис — античный город на территории нынешней Турции. Современное название местонахождения Иераполиса — Памуккале. Город претерпел три землетрясения, каждый раз отстраивался заново. После 4-ого землетрясения (VII век н.э.) люди оставили город.
Ул. Фронтина – бывшая центральная улица города.
Травертин – природный камень, из которого изготавливалось всё в Иераполисе – дома, утварь, гробницы и пр.
Потера – сосуд для питья.
Фалернское вино — первоклассное белое вино из Кампании. В первых веках н. э. фалернское вино янтарного цвета считалось самым благородным сортом.
Холм у моря
Из травертиновых седин холм высится передо мною. Я слышу, как шумит волною о кромку берега под ним морской прилив. Латая склон, дорожка прячется в деревья, и ветер теребит, как веер, листву пирамидальных крон.
Я поднимаюсь. Впереди блаженство струй, но то и дело я останавливаю тело на голос сердца: "Погоди!.." Я море жду!, и, как могу, откладываю встречу с морем, где волны, обо мне заспорив, уж пенятся на берегу.
Мне дорог старый травертин холма и поздняя прохлада, и оркестровые цикады в росистой кутерьме травы. Но море ластится, и я, в песок протекторы впечатав, иду,
а пенистая слякоть крадёт следочки бытия...
Русский Реал - игра на половине противника
Часть 1. Солнечная прелюдия
Нет более хладнокровного издевательства над человеком, чем полуденное Испанское солнце! Плавятся тени, раскалённый асфальт выжигает подошвы кожаных сандалий, а нос пощипывает от зноя, перевалившего за отметку плюс пятьдесят не в тени. Спрятаться некуда. Магазинчики закрыты - сиеста. Где-то в конце улицы играет музыка. Иду на звук. Крохотный спортбар притулился к тенистому пересечению улиц. Посетителей немного. Огромный телевизор, как обиженный артист, которого никто не слушает, вяло дробит тишину заведения на музыкальные такты. Подхожу к стойке. Бармен, положив руки под голову, дремлет среди опрокинутых пустых фужеров. Кашляю. Испанец открывает глаза, улыбается. "Виски" - заказываю я и протягиваю деньги. Брови бармена ползут вверх, он машет рукой в сторону солнца и тараторит по-испански: "Нет-нет, сеньор, пить виски в такую жару нельзя!". "Русо, - успокаиваю я пугливого испанца, - окей?" "Русо? О, русо-русо, окей", - вздыхает испанец, наливает бокал виски, добавляет немного содовой, кусочек льда и сам относит заказ в наиболее тенистый уголок спортбара...
Часть 2. Поединок
В стороне дон Кихотов и добрых задумчивых Пансо,
пригубив от рубиновых слив пару винных песет,
я у рыцаря прежних времён одолжил Росинанта
и навьючил два белых крыла на потёртый хребет.
Выпив виски с утра в полусонном испанском спортбаре,
я под вечер задумал сразиться с командой Реал.
"Нey amigo, despierta!" - надо мною склонился Роналдо,
подал знак, и Анхель Фабиан сделал первый удар.
Я упал за бордюр, ну и "щёчка" у этого парня!
Два браслета сверкнули на сцепке под белым ремнём.
И тогда из позиции «лёжа» пляжными тапочками
я кладу его в пол, применив не футбольный приём...
Веер столиков ахнул. От славы такой всенародной
я прибавил в игре и технично поднялся с колен.
Ника шёлковый пУрпур метнула рукою проворной
и как кошка, вцепилась в Роналдо: "Рatria o muerte!"
И Роналдо упал, аксельбантом сверкнув капитанским.
Ладно дело, Анхель, тут, похоже, упал офицер.
И под ропот толпы: "Сopa, copa, policia, levаntate!"
я игру прекратил, пока копы не приняли мер.
Я ушёл из спортбара ввиду преимущества в силе.
Захмелевшая Ника глядела задумчиво вслед.
В её синих глазах отражалась победа России
над реальным Реалом во мгле наступающих лет!
Вскоре олово неба сменили багряные ланчи,
зарумянились над горизонтом в строку облака.
Я припомнил идальго, который однажды в Ламанче
одолжил мне два белых крыла и седло вожака...
Часть 3. Виват, Россия!
Нынче многие покидают Россию в поисках хлеба и покоя на стороне. В этом нет ничего плохого. Если бежит из России душа - уезжай, как сорное перекати-поле, и оставь славянские земли. Если ты, гонимый обстоятельствами, оказался в чужой гостеприимной стране - оставайся, пусть через тебя славянское начало пускает корни в другие земли. У мира два пути: стать Россией и попытаться построить рай на Земле, или, уничтожив Россию, кануть в небытие, в атомную смерть. Не спешите принять сказанное за национальную агитку. О добре и справедливости говорят все. Но добро и справедливость у каждого из нас свои. Так мы устроены. Единственное, что нас могло бы объединить - это совесть.
Вы возразите: если у нас различны понятия добра и зла, значит, и совесть у нас разная? Нет! "Разные" совести утверждает человеческий эгоизм, требующий для себя личного блага. Очевидный пример особенной "совести" - демократический американский менталитет. Настоящая же, "библейская" совесть - это всегда жертва. Россия никогда не имела колоний, не занималась колониальным грабежом, хотя с 17-ого века владела отменным флотом и могла бить не только турок. Все рейды российского войска в Европу всегда носили освободительный характер. Мы не потопили в хаосе ни одну страну, ни одну "Ливию", хотя столетиями существовали как "Империя". Конечно, предвижу волну возмущённой критики: а как же Ермак, Чехословакия, Афганистан?.. Да, Третий Российский Рим не всегда был безукоризненно чист. Государством руководят люди. Бог наделил человека свободой воли. "Свобода воли" - грозная игрушка, и не просто научиться пользоваться ей по совести. Но Россия учится вопреки всем и всему. Виват, Россия!
Прим.
Песета - старинная серебряная монета, чеканившаяся в Испании с 18 в.
Нey amigo, despierta! - эй, приятель, проснись! (исп.)
Patria o Muerte - Родина, или смерть (исп.)
levаntate! - вставай!
Сколь бессмертен славный Доризо?
"Пока живу, я все-таки бессмертен,..
Хотя бы тем, что вновь забыл о смерти."
Николай Доризо
Бессмертие дается нам при жизни не в будущем количестве седин, а в страхе не познать своей харизмы и оказаться временно живым.
Когда нам бес в обличии кисейном сулит бес-смертие в пожизненный удел, мы аплодируем, ведь на благие цели нам хочется растратить беспредел.
Но краток миг земных очарований. Исчез тот "ангел", что, как лель, в саду
Нашёптывал...И рвётся от рыданий душа в груди, предчувствуя беду.
Нет, настоящий ангел — птица в небе - всплакнёт, как чайка, часто молчалив.
Он в скорбный час по каменистым слЕдам ведёт нас в рощу вековых олив.
И там в глуши, на кладбище столетий, где времени кончаются права, он дарит нам суть Божества - бессмертие! А ныне лишь кружится голова.
* * *
Не надо старость прятать под рогожу. «Бессмертье страуса» - не твой удел, дружок. Земную смерть перешагнуть возможно, когда зовёт Божественный рожок!
Век Бродского (диалог с Ахматовой)
"О, сколько света дают ночами
сливающиеся с темнотой чернила!"
И. Бродский "Римские элегии"
- Бойтесь Иосифа Бродского! Его планетарный разум в извилинах жизни скотской парит над пучиной праздной. Ахматова (слышали новость?) берёт его на поруки. Анна Андреевна, Бродский - окололитературный трутень! Его писанина - мОрок. Он в жернова двустрочий рифму на мельнице Боговой вжимает до боли в точке!
- Если не чувствовать боли, кто через век поверит, что жили не только моли в складках сгнивших материй...