Повезло – не повезло: старший брат Бетка пережил советско-финскую и Великую Отечественную войну в застенках НКВД Советского Союза. Успел испытать унижения человеческого достоинства, голод и холод, изнурительный труд, допросы, пытки. Выжил Бетка. Власти побоялись отправить в пекло боёв советских солдат с фашистами Бетку, простого крестьянина из глухой деревни Шлань, расположенной далеко от Москвы, но под боком Казани, столицы Татарии. Уналче, эта неграмотная, но от природы умная, щедрая, добрая крестьянка, потерявшая мужа в Первой Мировой войне, воспитавшая одна трёх сыновей, двух дочерей, домой дождалась только Бетку, старшего сына. В каком году дядя Бетка в Шлани появился, никто не знает. Май 1945 года - закончилась Великая Отечественная война. Бабушка и моя мама из жизни ушли именно в это время, так и не дождавшись домой Арслана и Эвакима. Значит, Бетка, старший сын Уналче, смог вырваться на свободу где-то перед концом войны. Как? Никто не может сказать: никто и не знает. А те, кто знал о пребываниях старшего брата Бетки в Мурманске, ушли в мир иной. Конечно, Бетка от обиды на власть имущих о жестоком мире и историю своего пребывания в застенках НКВД под Мурманском рассказал другу, близким для него людям. Нет ни свидетелей, ни знающих о жизни Бетки в настоящей тюрьме пыток и издевательств над достоинством человека!
Но я помню дядю Бетку, высокого, красивого, с мелкими, благородными чертами лица, русоволосого мужчину средних лет, очень похожего и внутренним, и внешним своим видом на свою маму, нашу бабушку Уналче.
Чтобы представить условия жизни в тюрьмах под Мурманском, я, автор этого повествования, узнала, что есть свидетель-книга В. Г. Игнатова «Палачи и казни в истории России и СССР». По воспоминаниям Лстий и Элики, их отец Бетка был в застенках НКВД в Мурманске перед началом советско-финской войны. Знаю: наша бабушка Уналче своего старшего сына домой ждала во время Великой Отечественной войны. Я открыла страницы интернета, почитала, изучила материалы, воспоминания узников – свидетелей пыток и казни «виновников» в застенках НКВД именно под Мурманском. Архивы ФСБ, ссылаясь на Закон «О государственной тайне», продолжают держать под грифом «Секретно» уголовные дела бывших сотрудников НКВД, осуждённых, в том числе и за «неправомерные методы ведения следствия и фальсификацию дел». Однако кое-какие свидетельства таких действий становятся известными из архивных дел реабилитированных граждан. Значит, Бетка был арестован НКВД в 1938 году. А в конце января 1939 года у дяди Бетки родилась младшая дочь Элика, моя двоюродная сестра, с которой дружим, встречаемся, хотя друг от друга живём не на близком расстоянии. Элика мало, что рассказывает о своём отце.
Бетки не было дома, в Шлани, уже в начале войны. Уналче проводила на войну двух сыновей: Арслана и Эвакима. Бетка в это время находился под Мурманском, был в застенках НКВД. Значит, он был арестован именно весной 1938 года, как проводящий «среди окружающих контрреволюционную агитацию, направленную против Советской власти и её руководителей». На каком основании был арест и отправление Бетки в Мурманск? Только потому, что Бетка отказывался вступать в колхоз? Известно, что в августе 1938 года Берия был назначен первым заместителем наркома Внутренних дел, он сменил на посту наркома Ежова, арестованного 10 апреля 1939 года. Уже в сентябре 1938 года Берия начинает очередную «чистку» в НКВД. По воспоминаниям уцелевших, реабилитированных узников: «аресты всех «провинившихся» проводились по спискам без наличия каких-либо компрометирующих материалов. В ходе допросов арестованных избивали, причём каждый следователь делал это по-своему. Например, оперуполномоченная, младший лейтенант госбезопасности Шлихт, Ершова Феодосия Алексеевна, «избивала арестованных резиновой палкой, длиной около 50 см. Избивала и пряжкой своего ремня». Иногда в ход шли «кулаки». Пугали расстрелом. Одним из зверских приёмов был – вырвать признание у «врага народа» «перекрытием кислорода…» - одевали на голову жертве резиновый мешок для перекрытия дыхания. После нескольких таких приёмов у жертвы шла кровь из носа, рта, ушей…
Дядя Бетка вырвался из плена НКВД, в конце войны оказался дома – его мама, наша всеобщая любимая бабушка Уналче, дождалась своего дорогого, родного старшего сына, похудевшего, усталого, измученного, но по-прежнему гордого, достойного сына - красавца. Я, его племянница, дочь любимого им, Беткой, брата Арслана, своего дядю помню очень хорошо. Помню сама, и очень коротко рассказала мне о неожиданном приезде и встрече со своим отцом его старшая дочь Лстий:
- Не было никаких писем от папы, были ли тогда телеграммы? За Шуматом и маленькой Эликой смотрела я. Шумат взрослел рано. Я им заменила маму и сестру. Днём работала. Когда дома я отсутствовала, за братом и сестрёнкой приглядывала бабушка Уналче. У нас был общий с бабушкой двор, корову свою уже не заводили, что её снова могут увести в колхозную ферму. И с нашей мамой случилась беда: умерла за два месяца до приезда отца из Мурманска. Нас никто не жалел, открыто говорили: «Ваш отец – враг народа, сидит в тюрьме, там и сгниёт». Но папа неожиданно для всех появился в Шлани. Никто не верил, что его освободили. Думали: он из тюрьмы сбежал. Первым Бетку заметили и узнали доярки из колхозной фермы. Глазам своим не поверили. Бетка торопливо шагал в картузе и фуфайке с котомкой за спиной по тропке из Шор-Уньжи в Шлань. «Остановился Бетка у кладбища, снял картуз и низко поклонился, - рассказала мне Ониса, доярка в колхозной ферме, - взглянул в сторону нас, поздоровался. Мы стояли и глядели на Бетку в ста метрах от нас…»
Бетка жил с детьми, ждал с войны своих братьев Арслана и Эвакима, хотя на младшего брата принесли похоронку.
- Мама, покажи все письма с фронта от Арслвна и Эвакима. Знаю: они на войну ушли вместе и воевали вместе. Догадываюсь: письма от Эвакима получала его жена Овдачи. Арслан сам обо всём напишет – от Эвакима ничего не дождёшься. Мама, покажи и бумаги, которые принесли на братьев.
- Бетка, письма хранятся в кладовке. Писем от твоего брата Арслана было очень мало. Он писал и о себе, и об Эвакиме. Написал, что под Ленинградом Эвакима ранило, и Арслан нёс своего брата на себе три дня. Эваким погиб у деревни Заборье, там и похоронили. Съездить бы туда, кто знает, где эта деревня, - рассказывая, Уналче не смогла сдержать слёз. Плача, вытирая слёзы углом своего фартука, ушла в кладовку за письмами от Арслана…
- Заборье – деревня под Ленинградом. Об этом пишет Арслан, - уточнил Бетка, - мама, не плачь.
Бетка по-прежнему подрабатывал в Татарии, в деревнях строил частные дома, подправил свой дом, пристроил сени, кладовку - всё было, как у людей. В деревне сам организовал пилораму: нашёл себе напарника. С ним пилил доски для себя и соседей-земляков – не знал усталости, о ней забывал. Был во всём, как и прежде, заводилой. Так зарабатывал деньги для своего дома, растил детей. Помогал Бетка в хозяйстве матери, семье брата Арслана, следил за его детьми. Для себя построил баню, погреб – всё было хорошо. Любил и души не чаял в сыне Шумате и дочери Элике, похожих на него, отца. В деревне для Бетки нашли невесту-жену. Как он приведёт жену при детях? Их у него трое. Шумату исполнилось семь лет, Элике – четыре года. Помогает отцу шестнадцатилетняя старшая дочь Лстий . Иногда сам варил, стирал, шил. Снарядил, сшил для семилетнего сына сумку для тетрадей и книг и отправил его в школу.
Марийцы – представители финно-угорских народов. Они говорят на своём языке и имеют свою особую религию. Среди финно-угорских божеств - небесный бог, известный под многими местными именами: на марийском – Юмо, на финском – Юмала, на эстонском – Таеватаат. На удмуртском языке – Инмар, Для финно-угорских племён священные рощи играли большую роль. В конце 19 века у марийцев таких рощ было не менее шестидесяти четырёх. Хорошо помню: церемония в честь добрых божеств проходила в священной роще в июле месяце. Роща находилась недалеко от дома Бетки, прямо за его огородом. Небольшая роща в основном из белоствольных крепких, ветвистых высоких берёз и величавых дубов. Священную рощу никто не охранял. Там всегда и повсюду был порядок, и соблюдалась чистота. Люди, в том числе дети, берегли рощу, берегли каждую травинку, каждое дерево, кустик. В памяти моей молебен в роще. Этот день торжественно – праздничный, готовятся к нему и стар, и млад. Не помню, чтобы кто-то в этот день пил спиртное. Заранее готовили домашнее пиво, пекли ватрушки, пирожки. Все идут в рощу в самом лучшем своём наряде. Я гордилась, что мой дядя Бетка в роще – главный человек: он молится лучше всех, именно он полезет на самую верхушку главного, священного дерева, украшенного изображениями божеств и символическими орнаментами. Когда наступал этот момент, я, Шумат, Элика, Лстий и Римма вместе переживали за дядю и папу Бетку, который обязательно добирался до самого верха и привязывал к ветке вышитое, большое красивое полотенце. Горят костры, происходит жертвоприношение, недалеко от костра стоят, жуют траву или ищут и клюют в траве какие-то зёрнышки куры, гуси, овцы. Это уже тогда для меня было жутким зрелищем.
Бетка тяжело пережил смерть дорогой для всех нас матери, бабушки Уналче, пережил смерть любимой невесты Пиканая, моей матери. Пережил новый угон скотины уже из нашего хлева. Можно сказать: бесчеловечный угон! Закрыли наш дом на замок, нас перевели к дяде Бетке. Ничего не оставили, всё угнали: корову, овец, кроме одной, – оставили нам, мне и Римме, на мясо в дорогу в детдом. Оформление в детский дом шло долго, целых три месяца. За это время мы с Риммой жили у дяди Бетки без молочных продуктов. Кормил, поил, одевал нас дядя Бетка. Это, я считаю, было на совести представителей местной власти деревни Шлань, Шор-Уньжинского сельского совета. Об этом я написала в первой главе своей повести «По утренней росе». На этом белом свете дядя Бетка прожил очень мало, всего пятьдесят два года.
Жизнь Бетки, замечательного, трудолюбивого, терпеливого, мужественного, родного моего дяди с прекрасной душой и телом, Человека с большой буквы, для меня, его детей и внуков, племянников и племянниц была и остаётся быть образцом подражания!
На фото Элика-младшая дочь Бетки.