Максим, недавний выпускник школы, каких-то три дня не выходил из дома. А многие жители деревни уже успели вздохнуть с облегчением. Ведь парень чуть ли не ежедневно не давал им покоя. Семью Емельяновых он запер в доме, и пришлось «затворникам» выбираться через окно. Деду Прохору со слабым зрением Максим подмешал в табак чего-то взрывоопасного. В итоге разорвало на мелкие части не только трубку, но и своей пышной бороды лишился старик. А что озорник устроил бабе Вере… Вместо козы, которая паслась в саду на длинной веревке, Максим привязал собаку. Старушка чуть с ума не сошла… Подобных историй было много, как и приходящих жалобщиков к его матери Катерине. Та в ответ разводила руками и со слезами на глазах говорила, чтобы ее простили за непутевого сына, которого растила одна, чтобы еще немного потерпели, ибо она готова собственноручно отправить Максима в армию, где непременно восполнят недостаток его воспитания. Мать даже к местному пожилому батюшке Сергию обращалась за помощью. Тот обещал молиться за ее сына, советовал то же делать опечаленной женщине. Священник беседовал с Максимом, пытался его вразумить, пробудить в нем страх Божий. Бесшабашный юноша слушал отца Сергия, кивал головой, как бы соглашаясь с его мудрыми наставлениями, и говорил:
– Больше не буду.
Только вот частица «не» в этих словах оказывалась каждый раз лишней…
***
Максим томился в постели, смотрел в закопченный потолок и невольно вспоминал, что произошло три дня назад. Тогда к нему в дом зашли его друзья Николай и Петр, которые только что вернулись из армии. Они пригласили парня сходить с ними в лес за грибами.
– Появился первый слой белых, – сказал Николай.
– Говорят, много грибов, – добавил Петр.
– Сходи, обязательно сходи с ребятами, Максим, – советовала сыну обрадованная мать. – Хоть что-то полезное сделаешь. Пора, давно пора хоть капельку о себе заботиться. Говорят, скоро нашу ферму закроют, и я могу остаться даже без этого жалкого заработка... Вы, ребята, научите его уму разуму…
Максим сделал недовольную гримасу и как ленивый кот посмотрел в окно. Однако сопротивляться не стал.
Вскоре три парня входили в лес. Он их встречал приятной утренней прохладой, ароматом хвои, удивительным пением птиц.
– Я знаю одно грибное место, – похвалился Николай. – До него километра три.
– Три километра?! – приостановившись, чуть ли не застонал Максим.
– Вот салага! – с улыбкой отозвался Петр. – Испугался такого смешного расстояния.
– Да я, да мы в армии, – вмешался в разговор Николай – марш-броски по сто километров совершали.
– Ничего, ему скоро эти три километра раем покажутся, – добавил Петр. – Пусть только призовут.
– Ладно, идем, три так три, – согласился со старшими друзьями пристыженный Максим.
И парни дружно зашагали. Всю дорогу Николай и Петр подшучивали над неуклюжим рекрутом, который отставал и дышал, как кузнечный мех. Когда же Николай сообщил, что вот-вот должно начаться грибное место, Максим вдруг вырвался вперед. Но в спешке задел ногой спрятавшийся в траве пень и упал на обломки сухих веток. Он лежал и не поднимался, издавая глухие стоны. Старшие друзья неармейского юноши подбежали к нему и взялись его поднимать.
– Ой! Ой, не нужно! – заорал Максим не своим голосом. – Ноги. Ой, болят! Опустите! Я умираю!
Николай и Петр в испуге стали осторожно ощупывать ноги своего младшего товарища.
– Здесь болит? – спросил один.
– А тут? – поинтересовался другой.
– Ой-ай! – вскрикивал Максим, корчась от боли. – Все, сломал я ноги. Ой-ой-ой!
Друзья потерпевшего посовещались и ничего лучшего не придумали, как поочередно нести его обратно в село. Первым взвалил на себя нелегкую ношу Николай. Он тащил Максима и находил в себе еще силы подбадривать, успокаивать его. Затем друга подменил Петр, который также высказывал пострадавшему слова сочувствия. Так было вначале. Постепенно силы стали покидать и окрепших в армии ребят. Они в какой-то момент перестали жалеть Максима и, изнуренные, стали упрекать его, называя раззявой, салагой и даже спрашивали, откуда он взялся на их головы, а точнее, на плечи…
Николай и Петр еле дотащили к деревне ноющего от боли юношу.
– Что, дошалился, разбойник! – воскликнул дед Прохор, который сидел на скамейке у своего дома и, как паровоз, дымил новой трубкой, почесывая скудную бороду.
– А я тебе, хулиган, говорила, что этим все закончится!.. – крикнула, стоя в саду возле козы, баба Вера.
Наконец, услышав еще несколько подобных напутствий, пострадавший был доставлен к своему дому. Николай еле подошел, шатаясь, к скамейке и скинул со спины поддерживаемого Петром Максима. Старшие парни, вздохнув с облегчением, пошли к колодцу напиться воды и помыться от обильного пота. Максим проводил их взглядом и воскликнул:
– Чудо, ребята! Чудо! У меня ноги исцелились!
Не успели его вялые, измученные «спасатели» опомниться, как Максим вскочил на ноги. Несколько раз на них подпрыгнул и стал удаляться.
– Битые небитого принесли! – озвучил он развязку сказки про лисичку.
Юноша открыл дверь и закрыл ее на засов с обратной стороны. Вскоре показалось в окне его веселое лицо с издевательски высунутым языком. Николай и Петр смотрели на Максима и чуть не ревели от негодования, жалея, что сквозь стекла рамы можно проникнуть лишь взглядами, а не руками, которые у них так и чесались разорвать сорванца.
***
Поэтому Максим, валяясь на кровати, и не показывался уж третий день на улице, где постоянно прогуливались, посматривая на его дом, Николай и Петр.
Время перевалило далеко за обед. В дом вошла Катерина и начала собираться на субботнее всенощное бдение.
– Ужин там, на плите, – сказала она. – Мне уже некогда за тобой смотреть. Я и так задержалась. На улице встретила наших соседей Митеевых. Баба Фекла и ее дочь Настя жаловались, что умерший дед Захар ночью приходит. Мол, слышат на чердаке его шаги. Я им посоветовала в храм сходить, помолиться, и всякую чепуху из голов выбросить. Только послушают ли?.. И тебе, Максим, уже хватит из койки лежбище устраивать. Сходи лучше со мной в церковь. Ведь когда был моложе, часто ходил…
– Вот когда буду твоих лет, тогда посещу церковь, а сейчас туда и шагу не сделаю, – категорически отказал сын и погрузился в вызванные рассказом матери размышления.
«Значит, ночью приходит… – рассуждал он. – А почему бы ему не прийти и днем… Это же нетрудно устроить. Нужно лишь незаметно проникнуть на чердак. А там стучать и говорить голосом деда Захара. Эти пугливые суеверные женщины забьются в угол комнаты и начнут голосить… Вот потеха будет…»
Мать ушла. Не успела за ней закрыться дверь, как юноша вскочил на ноги. Он пристально обозрел сквозь окно улицу. Его недружелюбных приятелей не было, по крайней мере, вблизи. Максим оставил свое домашнее убежище. Через отверстие в заборе он ловко пролез на соседскую территорию. Юноша на корточках пробрался к приоткрытой двери веранды, а затем – и в полутемные сени чужого дома. Он сразу разглядел лестницу, приставленную к чердачному проему. Но воспользоваться ею Максим не успел. Из жилого помещения донесся звук шагов, и он тут же спрятался за огромной бочкой, присев и затаив дыхание. С тревожным завыванием отворилась тяжелая дверь, и в сени вышли баба Фекла с дочерью.
– Идем быстрее, – говорила старшая женщина. – А то с нашими сборами даже свечи за твоего отца не успеем поставить.
«Они сейчас дом на замок запрут», – мысленно готовился к худшему юноша. Но женщины дверь лишь прикрыли. Вскоре донесся душераздирающий скрип калитки, который прозвучал для Максима чуть ли не приятной музыкой, уменьшившей его сердцебиение.
– Кажись, пронесло, – облегченно прошептал Максим.
Он уже намерился выбраться из своего укрытия, еле вынося боль в затекших ногах. Однако подняться не успел. Все из той же комнаты послышался глухой мужской кашель. Вдруг распахнулась дверь, и юноша услышал стук собственных зубов. В коридор вышел и закурил сигарету… умерший дед Захар.
– Я, я тебя не бо-боюсь, ты… ты умер, – выбираясь из-за бочки, забубнил перепуганный Максим.
Он начал пятиться к выходу. Из рук покойника выпали сигарета и спички. Воспользовавшись тем, что дед остолбенел, а вернее, повторно омертвел, парень на несвойственной человеку скорости вылетел из жилища и устремился на дорогу.
– Стой, ворюга, стой! – услышал он за спиной крик вернувшегося с того света Захара.
Максим несся центральной улицей, проскочив даже свой дом. Однако метров через сто он сбавил шаг. Навстречу ему, размахивая, как показалось Максиму, пудовыми кулаками, двигались Николай и Петр. Юноша оглянулся. Оживший Захар с поднятыми граблями мог вот-вот его настигнуть. Слева от Максима возвышался забор с заостренными кольями, а справа красовалась белокаменная церковь с распахнутой дверью. Недолго думая, да и времени на это уже не оставалось, парень забежал в храм.
Там молилось человек двадцать. Максим приблизился к самому амвону и встал впереди крайне удивленной матери. Он дрожащей рукой крестился и все оглядывался.
– В церкви нельзя ворочаться, стой и молись к алтарю, – шепнула ему на ухо Катерина.
Юноша кивнул ей покорно головой и всю службу смотрел только вперед, хотя по спине его пробежали за это время тысячи ледяных мурашек. «Господи, помоги, – шептал юный человек. – Избавь от покойника, защити от Николая и Петра…»
Закончилось всенощное бдение. Верующие, крестясь, выходили на улицу. Только Максим будто прирос к полу и испуганно провожал прихожан взглядом, и тут... Он был готов провалиться сквозь толстые доски пола, на которых стоял. У кануника ставил свечи о упокоении самого себя ушедший в мир загробный, а точнее, вернувшийся оттуда дед Захар. А чуть в стороне зажигали на подсвечнике свечи о здравии Николай и Петр.
– Максим, а ты почему не уходишь? – выйдя с алтаря, удивился отец Сергий.
– Да я… – стал переминаться с ноги на ногу юноша. – Да я еще помолюсь... В общем, у меня проблемы, – признался беглец. – Вы говорили, батюшка, чтобы обращался к вам за помощью. Вот я и хочу…
– Ты, наверное, исповедаться хочешь. Я правильно понимаю?
– Желаю, очень желаю, лишь бы… – в страхе, озираясь, молвил Максим.
Священник подвел Максима к аналою, на котором лежали крест и Евангелие, надел епитрахиль и начал совершать Таинство покаяния. Юноша перечислил, сожалея о них, грехи перед Богом. А после исповеди Максим первым делом направил взор в сторону выхода и никого, кроме казначея, не увидел.
– Покойника, и ребят, над которыми я посмеялся, нет… – с несмелой улыбкой сказал он.
– А никакого усопшего здесь не было и не могло быть, оттуда сюда не возвращаются, – объяснил священник. – Свечи ставил брат-близнец умершего Захара. Он сегодня приехал издалека. Я помню, как он лет двадцать назад оставил нашу деревню. И вот прибыл с опозданием по случаю смерти брата.
Отец Сергий в конце разговора жестом руки указал на выход и вместе с Максимом оставил церковь.
– И здесь никого… – теперь по-настоящему радовался парень, прощупывая все вокруг глазами, как всеохватывающими локаторами.
– Даже народная мудрость гласит, что покорную голову меч не сечет, – произнес, подмигнув, священник. – А ты ведь перед Господом покаялся. И это видели твои православные преследователи. Ладно, иди домой. Только, повторяя слова Иисуса Христа, больше так не делай…
– Я, я не буду больше…
Теперь эти знакомые священнику слова Максим произнес искренне и твердо…
2011 г.