КНИГА «АЛЕФ1»
Глава 1
- Апостол, ты с нами или?..
Тот, к кому обратились апостол, светловолосый шатен среднего роста мужчина тридцати лет, отвлёкся от разговора с заплаканной женщиной, держащей на поводке суетливо вертящегося на месте кобелька чихуахуа, и махнул рукой.
- Или, - отозвался он. – Я – домой!
- Паша, ты это зря, - крикнул младший лейтенант Миша Васюков. – Забыл, у меня сегодня день варенья. В отделе сейчас Настя стол накрывает, весь день дома стряпала…
- Не забыл. Поздравляю, и всё равно, не могу.
- Апостол, подозрительный симптом – отрываться от коллектива, - прекратил увлекательный профессиональный спор с судмедэкспертом Кешей Гуревичем капитан Костя Сусликов, полный, круглолицый, не унывающий по пустякам жгучий брюнет. – Отметим Мишкин день рожденья, заодно и поимку Федула.
Федул, рослый, заросший недельной щетиной детина не интеллигентской наружности с искривлённым лицом, которое пересекает розовый свежий шрам через лоб, левую бровь и щеку, зло сверкнул карими глазами.
- Апостол, - процедил он сквозь зубы слегка растянуто, - вот как! Приятно познакомиться! Ещё свидимся и поквитаемся, начальничек! – и попробовал изобразить на месте воровскую чечётку.
Миша прекратил паясничанье Федула резким ударом под дых.
- Отставить! – резко приказал Сусликов. – Миша, он теперь под законом. Не уподобляйся…
Тяжело дыша, Федул выпрямился, соединёнными наручниками кистями рук вытер слюну с губ.
- Ай-яй-яй, гражданин начальник! – ехидно прокашлялся Федул, - как же можно так вести себя с задержанным. Что там у вас в кодексе новых полиционеров записано, напомнить, а?
Подошедший конвой из двух сержантов отвёл Федула к машине. Из тесного пространства заднего отдела УАЗика Федул сплюнул через решётку и крикнул:
- Эй, Апостол!
1 каждая книга носит название буквы алфавита иврита на русской транскрипции в алфавитной последовательности.
Паша обернулся.
- Апостол, ходи и оглядывайся!
Сержант стукнул кулаком по кабине и посоветовал Федулу держать язык на привязи.
Машина уехала, рассыпая тревожные трели сирени и озаряя сине-красными вспышками маяка тёмное пространство улиц.
Кеша Гуревич подошёл к Апостолу.
- Паш, может, в самом деле, с нами? Давненько не беседовали по душам. В шашки сыграем, как ты любишь – «пьяные». Ну, сам посуди, три пополуночи, ёлы-палы! Если что, в отделе на диванчике прикорнёшь.
Павел Апостолов, для друзей просто Апостол, покачал головой.
- Рад бы, ребята, ей же ей, рад, но устал дико. Третьи сутки на ногах.
В разговор вклинился Миша Васюков.
- Тут не усталость, здесь витают ароматы любви, - хитро прищурился Миша. – Признавайся, кто сия счастливица?
Апостол по привычке махнул рукой.
- Неужто та брюнетка, как её… - задумался Миша, - Мария!
- Много будешь знать – скоро состаришься.
Подошёл Сусликов.
- Так-так-так, - вальяжно проговорил он, - судя по разговору, пуля Амура настигла и нашего вечного бобыля Апостола. Сильно задело?
- До свадьбы заживёт, - ответил Апостол.
В это время подошёл водитель, старший сержант Николай Милосердин, пожилой мужчина с большими седыми усами на круглом лице.
- Ну, что набросились, ироды! Сказали вам, человек устал. Нехай идёт домой.
Апостол кивком поблагодарил Милосердина.
- Павел Аверьяныч, домой можем подвезти, по пути то.
Апостол мечтательно посмотрел на ночное небо.
- Спасибо, дядя Коля, - отказался Апостол. – Прогуляюсь пешочком. Посмотри, какая прекрасная летняя ночь, будто из сказки «Тысяча и одна ночь»! Небо в звёздах, как в алмазах, - и сразу переменил тему: - Мне идти всего-то полквартала.
Васюков быстро возразил.
- Паша, забыл про угрозы на двери квартиры? Да и район тот ещё, да здесь на тебя каждая гадина зуб точит.
Апостол по привычке отмахнулся.
- Кого мне бояться? Я здесь вырос. Меня каждая собака знает.
Сусликов Костя покачал головой.
- Не будь легкомысленным, - посоветовал он. – Поостерёгся бы…
Паша Апостолов сделал несколько движений руками, разминая тело.
- Волков бояться – в лес не ходить.
- Тогда приятного отдыха, - пожелал Васюков. – До понедельника.
- Учитывая, что наступило воскресенье, - отозвался Апостол, - я поспешу воспользоваться твоим советом.
- Спокойного отдыха! – пожелал и Костя Сусликов.
Водитель дядя Коля суеверно постучал по капоту и сплюнул трижды через левое плечо.
- Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – быстро выпалил он. – Не упрямься, Паша, время позднее. Кабы чего не приключилось…
- Спасибо за заботу, дядя Коля, - уходя, сказал Паша, - дойду.
Апостол остановился в тени стволов разросшихся клёнов метрах в пяти возле дома и внимательно посмотрел на тёмные окна. Что-то внутри настораживало и настоятельно просило подождать.
Волновало не отсутствие света в окнах, полуночников-соседей хватает, смотрящих по телевизору ночные развлекательные программы. Червячок неприятного предчувствия шевельнулся в груди. Маленькое облачко страха едва нашло на сознание и тотчас ушло, прогнанное усилием воли. В затылке появилась неприятная ледяная тяжесть, предшественница неприятностей. Это ощущение появилось после одного инцидента во время службы в горячей точке и если оно внезапно возникало, то не подводило.
Он постоял, осматривая территорию двора, пару минут, временами смотря на дверь подъезда, слившуюся с ночным мраком – фонарь над входом не горел, тонули в темноте и окна лестничной клетки.
«Глупости!» - встряхнулся Апостол, вышел из-за дерева на тротуар и направился к дому.
Возле подъезда ледяная тяжесть охватила тело, он сдержал шаг и повторно осмотрелся. Тихо и спокойно. Признаков для беспокойства нет. Усмехнулся своим тревогам. Потянул ручку двери, отозвавшуюся противным скрипом-визгом, и шагнул в сумрак подъезда.
Внезапно вспыхнувший свет ослепил. Павел отреагировал, закрыл ладонью глаза и напрягся, но, рассмотрел стоящую перед ним молоденькую девушку-соседку в серых откровенно коротеньких шортиках и вызывающей летней маечке и расслабился. В руках она держала серый шевелящийся поскуливающий клубочек.
«Вот так сюрприз!» - подумал Апостол.
Девушка смотрела на него наивным взглядом бесстыжих зелёных глаз.
- Дяденька Паша, - протянула она тоненьким голосочком, - щеночка взять не желаете?
- Нет, спасибо, - ответил он, и тотчас тупая боль протаранила кость затылка, и острые раскалённые иглы хищно впились в мозг.
***
Полная жёлтая луна, похожая на головку созревшего пармезана, внезапно помутнела, будто на неё накинули прозрачную шаль. Когда она снова засветила ярко и ровно, края луны оказались в мелких щербинках, словно над нею славно потрудились небесные мыши. Послышался тревожный шелест листьев, неясный шум птичьих крыльев, пронзительный визг кошек и лай собак.
Барабанной дробью рассыпался сухой древесный треск, расколовший на мелкие части хрустальную вазу ночной тишины.
Две размытые тени, почти сливающиеся с окружающей темнотой, скользнули под густую тень сирени и в ней растворились.
Глава 2
Гай Аврелий Валерий Диоклетиан, Президент Великой Римской империи, раскинувшей свои владения на Европу, Малую Азию и Африку, как орел крылья в полёте, любил эти ранние утренние пронзительно-откровенные часы, когда алое вино рассвета наполняло кубки окон президентского дворца.
Нежность и трогательность к окружающему спящему миру наполняла сердце и душу в эти краткие мгновения. Только секунды он позволял себе непозволительную роскошь быть чутким, добрым, отзывчивым и мягкосердечным; только мимолетные моменты, когда он находился наедине с самим собой.
В эти минуты Диоклетиан с тоской вспоминал безвозвратно ушедшее счастливое детство, проведённое на зелёных лугах близ родового имения возле итальянских Альп. С не меньшей печалью он окунался в воспоминания о прекрасном радостном отрочестве, учёбу в гимназии, занятия спортом и, что полюбил и любит фанатично до сих пор больше всего, упражнения с боевым холодным и огнестрельным оружием. Комната во дворце, переоборудованная в тир, самое любимое помещение.
Незаметные облачка набежали на горизонт и тут же, как вспугнутые неясной опасностью птицы, улетели, и прекрасное новое утро пролило тепло солнца на всех жителей Вечного города и Великой империи.
Диоклетиан внутренним чутьём слышал звон будильника в каждом доме римлянина, видел просыпающихся, сладко, сонно потягивающихся граждан. Его граждан, которые, как они наивно полагали, в свободном волеизъявлении выбрали его своим президентом. Пусть так думают и дальше! Зачем им забивать себе голову ненужным знанием, что часто приводит на плаху в добрые и заботливые руки палача, что существуют в нарядно-грязном мире высшего света и политики свои правила и механизмы управления умами. Что его подчинённым нужно? Совсем немного: чтобы процветала и дальше Великая Римская империя, чтобы прирастала новыми территориями, чтобы казна пополнялась налогами (эти подробности для них не столь важны), чтобы они, граждане Рима, имели приоритетное право в решении судебных справедливых споров не только в самом Риме, но и в любой части империи, самой отдалённой, стоило бы только заявить судебному представителю своё право, достаточно сказать: «Я – гражданин Рима!» Для невежественных варваров достаточно показать паспорт.
Диокл вернулся к столу и взял тонкую книжечку – образец нового паспорта. На плотной матерчато-бумажной обложке густого оливкового цвета золотом пропечатан орёл с раскрытыми крыльями. Водной лапе зажат меч, другая лапа держит оливковую ветвь. Внизу классической латынью золотом же отпечатано «Паспорт Римской империи».
Он раскрыл книжицу, перелистал твёрдые бледно-зелёные страницы, пересечённые хаотическими линиями. Это казалось при брошенном вскользь взгляде, а вот стоило присмотреться, сквозь тончайшую паутину переплетений проступал контур орла.
На коммутаторе загорелся зелёный огонёк. Секретарь предупредил о посетителе.
Диокл, президент Великой Римской империи, взял телефонную трубку. Выслушал секретаря, при этом едва заметная гримаса недовольства проскользнула на лице. Коротко ответил и положил трубку на рычаги. Сел на просторное мягкое кресло за стол. Огромную столешницу украшала карта империи – мозаика из драгоценных камней. Слева лежала аккуратная стопочка кожаных папок с важными государственными документами. Справа – несколько стопок писчей бумаги с обычной ежедневной текучкой. Отдельно – свежая отечественная и зарубежная пресса.
Дверь в кабинет беззвучно отворилась. Вправо сдвинулось высокое полотно из пиренейского дуба и бука, щедро украшенное резьбой. Среди обычных цветов-листьев-стеблей, виноградных лоз и кистей, мастера-резчики умело изобразили памятные каждому истинному римлянину места столицы.
Длинное расстояние от двери до стола, чуть более пятидесяти метров, быстрой походкой, в каждом шаге грация и сила тигра, будто не прошёл, а пролетел над полированным паркетом начальник Тайной Канцелярии Валерий Брут. Остановился, полы пиджака соприкоснулись с кромкой стола, положил на столешницу лист бумаги, исписанный мелким, убористым каллиграфическим почерком опытного канцеляриста.
- Это вместо «здравствуй!», Вал? – Диокл кивнул на стол.
Ни капли замешательства на широком, простоватом крестьянском лице с полными губами, носом картошкой и смотрящими тупо светло-карими глазами; обманчивая внешность начальника самой секретной службы империи часто вводила в заблуждение членов правительства и видевших его впервые.
- Это очень срочно, патрон!
- Настолько срочно, настолько безотлагательно, что заставило забыть о правилах приличия? – усмехнулся Диокл, взял в руки лист. Пробежался глазами раз, не слыша бурчание Брута «Аве, император!», затем повторно и внимательно, и в самом конце третий раз, более вдумчиво, так он делал всегда.
Текст записки краток.
В столицу прибыла очередная группа последователей новой религии. «И что? – подумал Диокл. – Прибыли не тайком, прошли таможню, пограничный контроль. Мало ли их приезжает?! И мало ли их растворилось на просторах империи, бросавших вызов истинным богам Рима? Где они все сейчас?» Прочитал, тем не менее, но вслух не высказался.
- Твои рассуждения? – наконец обратился Диокл к Валерию.
- Они несут угрозу.
Диокл шевельнул бровями.
- Настоящую или мнимую?
Уши Валерия непроизвольно шевельнулись, тревожный знак, знакомый всем без исключения, он начинает нервничать.
- Первое, мой император.
Диокл махнул рукой.
- Сколько можно повторять, не император, мы – демократическая империя и правит ею президент.
- Император милее сердцу, - произнёс Валерий. – А угроза от них исходит настоящая. Поверь мне, бабка и мать умели видеть скрытое от других, кое-что передалось и мне. Так вот, это кое-что и подсказывает не предположительно, точно – они опасны.
Диокл встал. Вышел из-за стола. Взял Валерия за локоть. Подвёл к окну, раскрыл створки.
- Что видишь?
- Рим – всем сердцем мною любимый город.
Диокл посоветовал:
- Посмотри подольше. Присмотрись и рассмотри детали. Поверни голову налево, направо.
Валерий последовал совету президента.
- Я знаю, патрон, ты силён в вербалистике.
- В риторике, Валерий, - поправил Диокл. – Посмотрел? Скажи ещё раз, что видишь?
Валерий повторил слово в слово сказанное раннее.
- Ты не можешь себе представить, сколько племён и народов пытались покорить этот город. Не счесть! Все они приходили одержимые идеей установить свои порядки, разнести всё в пух и прах. И все без исключения, прельстившись, кто красотами, кто величием, кто посулами и благами, а в первую очередь золотом, растворились в вечных водах Тибра пересекающего Вечный город. Так было вчера, будет сейчас и будет завтра: это будет всегда. Такая же судьба постигнет и этих… как их…
Валерий подсказал:
- Христиане.
- Хм, интересное слово, надо запомнить. Так вот, такая же участь ждёт и христиан. Купим всех. Они же, в самом деле, не ломают алтари и не разрушают храмов.
- Они говорят про наших богов…
- Брось, Вал! Про наших богов можно говорить, всё, что угодно. От них не убудет. Пусть и эти насладятся болтовнёй. Поговорят, устанут, успокоятся.
- Эти – нет!
- Вал, давай ко всему отнесёмся с философским фатализмом и воспримем христиан как мелкое, неизбежное зло.
- Время покажет правоту моих слов.
Диокл поднял вверх указательный палец.
- Именно, Валерий, время покажет.
Глава 3
- Братья и сестры! – зычным, поставленным басом вещал с невысокого постамента, обмазанного рыжей глиной, роста ниже среднего, широкий в плечах в свободном летнем льняном костюме-двойке мужчина. – Братья и сестры! К вам обращаюсь я, Иеремия, ваш сосед, живущий рядом с вами. Мне вчера был даден знак. – Он протянул растопыренную правую ладонь к небу, левую завёл далеко назад. – Смотрите и увидьте то, что вижу я, глаза мои не замутнены! Смотрите, вы тоже можете узреть сей небесный знак!
Столпившиеся вокруг Иеремии односельчане посмотрели в указанном направлении. Их взору предстало то же небо, что было вчера и третьего дня – чистое, выгоревшее, бледно-синее. Никаких тебе знаков и знамений.
- Видите?! – вопил Иеремия; к его несчастью то, что видел он, было сокрыто от глаз посторонних.
Из толпы послышался дряхлый старческий голос.
- Как не увидеть, Иеремия! Небеса не замутнены. А вот ты вчера в корчме, точно, припал возжаждавшими устами к источнику наслаждений и немного ослеп.
Послышался дружный смех. Детвора, как обычно не сидевшая на месте, шныряла между ног взрослых, грызла яблоки и апельсины и в какой-то момент, когда все отвлеклись на пророчащего односельчанина, забросала огрызками и корками цитрусовых Иеремию.
Акт вандализма Иеремию не смутил. Немного изменив положение тела и рук, он снова обратился к толпе.
- Это вы слепы, но не я!..
Договорить не дала тучная женщина в просторном разноцветном лёгком халате, подвязанном немного выше талии на линии огромных грудей, с повязкой из шёлковой ткани на голове.
- Иеремия! – бойко крикнула она, звонко рассмеялась, упёрлась крупными руками в бока и посмотрела интригующе на соседок. – Ты нам, будь добр, открой наши очи! А то, знаешь ли, как-то неуютно ходить в темноте среди бела дня!
Новая волна смеха нахлынула на собравшихся. Некоторые ловкие мальцы снова соревновались в меткости, и попали Иеремии фруктами в лоб. Он демонстративно вынул из брючного кармана огромный клетчатый платок и вытер лицо.
- Слепы, говоришь, тётка Ида? – прорычал жадно Иеремия, сделал несколько пасов руками. Поднявшийся ветер накрыл толпу, вмиг утихшую, жёлтым облаком песка. Когда опустились последние пылинки, Иеремия, надул губы, свёл к переносице брови и спросил: - Сейчас, уважаемая Ида, спала пелена с глаз твоих?
Тётка Ида с соседками, хранившими удивлённо-испуганное молчание, также как и все остальные, стоящие рядом с ней. Снова развернулись в направлении, указываемом Иеремией…
… С прозрачно-чистых, зеркально-лазоревых, выжженных солнцем небес в полнейшей тишине к земле, клубясь и увеличиваясь в объёме, опускались дымчато-сизые, с едва заметными вспышками молний, витые упругие струи.
Не достигая раскаленных песков, они будто упирались в невидимое препятствие, закруглялись, принимая размеры гигантских монгольфьеров.
- Видите, - с благоговейным упоением тихо произнёс Иеремия и его спокойствие, и безмятежность передалась остальным.
- Да… - едва слышно прошептали многие уста. – Что это, скажи, Иеремия?
- Что это? – эхом отозвался Иеремия. – Проявление воли небесной силы…
- А где доказательство?
- Какое вам ещё доказательство надобно?!
Послышались выкрики.
- Ответа… Растолкуй нам! – возбуждённые голоса срывались в крике, толпа моментально проснулась от неясного наваждения. – Объясни, коли уж себя объявляешь пророком, или зачем ты нам нужен!
Иеремия приосанился. Круглое лицо слегка вытянулось. Он поинтересовался повторно, нужен ли он им и зачем, и когда подтверждения полетели со всех сторон, изрёк, мол, сейчас-то вы и узнаете.
Дымчато-сизые струи, возникая из небесного ниоткуда, продолжали литься с неба и куриться, не достигая жарких песков.
Иеремия широко развёл руки, лицо его на мгновение скрылось за яркой вспышкой. Следом он резко свёл руки, громко хлопнув ладонями.
Небо от края до края тотчас потемнело. С разных сторон горизонта к некоему центру на небесной тверди потянулись узкие, извивающиеся, скручивающиеся в жгуты сиренево-мрачные перья облаков.
Вдали послышался нарастающий звук бьющихся друг о друга огромных булыжников. Облака сошлись в точке, закручиваясь спиралью в центре. Сквозь мрачные тона грозовых туч проступали багрово-алые и сине-малахитовые цвета, делавшие картину всё более и более ирреалистичной.
- Смотрите и узрите! – Иеремия снова вернул голосу прежнюю зычность и силу.
- Что там такого? – ехидно спросил незнакомый Иеремии старик в выцветших штанах с бахромой понизу и штопаной серой рубашке. – Экая невидаль, тучи! Так всегда происходит перед бурей. Правда, ведь? – в ожидании слов поддержки, старик обратился к окружающим. – Погодите, сейчас по тёмному краю туч проскачут сиренево-фиолетовые молнии.
Молнии и в самом деле, играючи, промелькнули по краю облачного фронта.
Из толпы полетели искры заразительного смеха. Людская масса всколыхнулась. Наметилось заметное оживление. Глаза собравшихся вспыхнули живым огнём.
- Не корми нас, Иеремия, пошлыми бездарными базарными фокусами. Ничего там нет. Лучше ещё раз расскажи нам забавные байки о том, кто выпрямляет стези, сравнивает горы и засыпает овраги. Это у тебя получается превосходно!
Будто поддавшись энергии толпы, Иеремия затрясся в смехе.
- Чудовища! Нет! Упыри в маске людей! – выплеснулось из его уст жёсткое обвинение. – Неужели вы смеете думать, что любой ваш каприз будет исполнен, как танец кобры под дуду факира?!
Смех утих. Повисло угрюмое молчание.
- Молчите? – грозно вопросил Иеремия. – С чего бы это вы решили, что перед вами должен кто-то объявиться во всей неприкрытой красе?
В толпе раздался глухой ропот.
- Негодуете? – Иеремия уничтожал толпу сельчан тревожными словами. – Пра-авильно… Он-то вас любит любыми, но знали бы вы, как я иногда содрогаюсь при мысли о вас. О! как же я вас презираю!.. вы не имеете права зваться тварями божьими…
Внезапно над головой Иеремии зазвучали фанфары, и неведомая сила опрокинула его с постамента в пыль. Под ноги, стоящим впереди. И они сразу попятились, напирая на стоящих сзади.
Стоя на четвереньках, Иеремия поднял лицо к народу. По запыленным щекам, оставляя тёмные дорожки, катились крупные слёзы.
- Когда его ладонь коснулась моего сердца, - голос Иеремии непритворно дрожал, - я почувствовал, прежним быть не смогу. Так же понял, что изменившись внутренне, изменюсь внешне.
Иеремия уселся в пыли, обнял колени, закрыл глаза, запрокинул голову.
- Он молчал, но я слышал его голос. И говорил с ним, обращаясь к нему с молитвой. И он дал знак…
Пока он сидя говорил, толпа обступила его, но когда закончил, непостижимым образом оказался стоящим, и вокруг него образовалось пространство, невидимую черту которого никто не решался переступить. Снова возникла давка. Задние напирали на передних, последние не могли пройти вперёд.
Иеремия снова взобрался на постамент.
- Смотрите и узрите…
Дымчато-сизые струи, доселе стоящие на месте, пришли в движение. Направились в разные стороны. Умножаясь в количестве. Продвигаясь, менялся их цвет: то они светлели до прозрачности, то темнели до ночной густой мглы. Внутри и снаружи струй вспыхивали ярко-золотистые искры и змеились красно-синие молнии.
Тревожный звук медных литавр наполнил пространство: пропали все другие звуки. По земле пошли трещины и волны. Усилился ветер, резкий грозовой порыв взметнул пыль, и она соединила небо и землю плотной жёлто-серой завесой.