Трубников сидел на лоджии в кресле-качалке, смотрел на красивые свечки каштана, на голубое небо. Сегодня выходной. Жена гостит у дочери в Севастополе, водит в школу внуков. Игорь в кадетском корпусе готовится к экзаменам и бредит турпоходом по донским степям. Майский день приближается к вечеру. Так и просидел весь день на лоджии в блаженном покое, съел всю еду, которую сам вчера приготовил: макароны по-флотски со свежими огурцами. Планировал провести эти выходные на рыбалке, но в последний момент Урбана вызвали в больницу, сложная операция. Липкович сам слег с очередной простудой. А Дима Абатуров принес глубочайшие извинения, что не сможет отправиться на рыбалку. Вместо этого отправился вместе с женой к ее родителям на пасеку.
Николай Федорович не жалел, что провел день в праздности и блаженной тишине. Даже радовался, умиротворенно вдыхая ароматы весны. Из глубины квартиры назойливо трезвонил телефон. Трубников нехотя поднялся, зашел в квартиру. Трезвонили оба телефона: стационарный и мобильный. Он взял смартфон и с удивлением увидел незнакомый номер. Тишину квартиры взорвал крик Анжелы, ее сразу сменил голос Димы:
— Николай! Приезжай скорее! Мы уже позвонили, вызвали! У Анжелы истерика.
— Что случилось? Ты же на пасеку собрался.
— Да, мы с пасеки домой возвращаемся на рейсовом автобусе, он сломался в пути. Я поймал машину, полпути проехали. До Ростова рукой подать, остановились до ветру сбегать. А в кювете! Ты понимаешь? Прямо возле трассы в бурьяне мешок, череп! Дырявый мешок, из него кисть человеческой руки обгоревшая торчит. Анжела первая увидела, я ее успокоить не могу. Водитель с перепугу уехал, а мы вызвали и ждем возле мешка. Мне самому не по себе, аж слабость в ногах. Череп обгоревший. Видать, сбросили махом, а завязали плохо, выпал из мешка и лежит, белыми зубами сверкает. Меня чуть не стошнило.
— Где вы? На трассе М-4?
— Нет, Мясниковский район, тут боковушка, дорога проселочная, до трассы метров триста не доехали. До Чалтыря не доезжай, поверни налево. Поля кругом, не знаю, как объяснить.
— Не надо объяснять, я понял, сейчас приеду.
Трубников приехал одновременно со следователем, которым оказался его бывший ученик Переверзев Сергей. Он обрадовался, увидев Трубникова, но вскоре радость прошла. Мешок с человеческими останками и череп исчезли. Дима и Анжела только удивленно разводили руками и хором клялись, что только что мешок лежал вот здесь, а рядом череп. Даже трава примята в этом месте. Переверзев, выяснив, что они отдыхали на пасеке, задумчиво посмотрел на Трубникова:
— Это ваши друзья, Николай Федорович?
— Да.
— Переверзев тяжело вздохнул, выкурил сигарету. Несколько раз прошел по кювету вдоль дороги, по пояс утопая в бурьяне. Не обнаружил там ничего подозрительного, попрощался, уехал. Трубников подавил вздох и посмотрел на заходящее солнце. Сумерки наступали быстро.
— Поехали домой, — он быстро пошел к машине.
Дима понуро пошел за ним. Анжела села прямо на дорогу. Дима и Трубников подбежали к ней, испугались, что она почувствовала себя плохо.
— Я никуда отсюда не уеду, — спокойным и твердым тоном сказала Анжела. — Я отчетливо видела только что в кювете мешок, из него торчала кисть человеческой руки, рядом лежал обгоревший череп. Может быть, в кювете есть яма? Я не уйду пока не найду мешок с костями и череп.
— Анжела! — взмолился Абатуров, — солнышко мое! Зачем он тебе? Сбежал мешок с костями и пусть!
— Нет, не пусть! Я выгляжу перед Николаем Федоровичем полной дурой. Я же видела мешок! Он не мог сбежать! Я не верю в мистику! Прочесывайте кювет.
— Солнышко! Но ведь следователь прошел по нему танком! Там ничего нет! Темнеет быстро. Скоро совсем стемнеет.
— Включите фары машины, все будет видно.
— Может быть, завтра? — спросил Трубников.
— Нет, завтра я уже не смогу отыскать это место. Давайте искать.
Анжела решительно спустилась в кювет. Абатуров, скривившись так, словно у него во рту был лимон, пошел за ней. Трубников пошел к машине, включил фары, тоже присоединился к ним. Они прошли кювет на сто метров вправо, вернулись к машине. Прошли на сто метров влево. Проделали это несколько раз, тщетно. Анжела почувствовала усталость, села на дорогу и заплакала. Трубников растерянно посмотрел на Абатурова. Тот обнял жену, помог ей подняться. Хотел отвести к машине, но она повернулась лицом к высокому бурьяну и с плачем крикнула, показывая обеими руками: «Мешок был здесь!»
В это время все трое увидели мешок в уже притоптанной траве и отчетливо услышали кудахтанье курицы. Трубников спустился в кювет и подошел к страшной находке. Все как описала Анжела. Мешок развязался и порвался. Из разорванного конца выпал обгоревший череп, из дыры торчала кисть руки. Дима и Анжела тоже подошли, освещая путь фонариками мобильных телефонов.
— Что это? — в ужасе вскрикнула Анжела, — смотрите, раньше яиц здесь не было!
Рядом с мешком лежали три яйца. Обыкновенных куриных яйца.
— Ну, чего ты испугалась? — устало сказал Абатуров, — черепа и мешка с костями не испугалась, а яиц испугалась. Ты же слышала, кудахтала курица. Только что снесла.
— Какая курица? Одни поля кругом! Откуда? Кому вы звоните, Николай Федорович?
— Переверзеву. Хочу, чтобы он снова приехал.
— Не надо! Мешок от него снова сбежит!
— Анжела, солнышко, ну, что ты говоришь? Успокойся, уже вся нашлось: мешок, череп.
— Странно, — сказал Трубников, — у меня телефон барахлит. Дима, дай твой.
— Я вчера вечером на подзарядку забыл, Анжела, дай смартфон.
— А где он? Я его, наверное, обронила, когда ходила по бурьяну. Теперь в темноте не найду.
— Я сейчас поеду и привезу следователя, — сказал Трубников.
— Нет! Не уезжайте! От нас с Димой мешок уже однажды сбежал, сбежит снова. Останьтесь, пожалуйста.
— Тогда Дима поедет.
— Нет, он тоже останется. А я машину водить не умею. Никто не поедет. До утра все трое будем мешок сторожить, а утром по этой дороге молоко в Ростов повезут, они позвонят.
— Анжела, солнышко! Наслаждаться оскалом зубов черепа при лунном свете в мои планы не входит.
— Почему у него такие белые зубы? — спросила Анжела, — все зубы целые, словно из мрамора, а все остальное обгорело, в копоти, в саже. Мистика.
— В мистику верят только барышни, — улыбнулся Трубников.
— Я верю в мистику, — сказал Абатуров, — я не люблю, когда она врывается в мою жизнь. Могу рассказать. Только стоя не хочу.
— Можно сесть в машину, — предложил Трубников.
— В машине душно, — сказала Анжела.
— Сейчас я сниму заднее сиденье, то есть подушку и принесу. Направлю фары прямо на мешок и на череп, чтобы они снова не сбежали.
Он ушел и осветил фарами мешок. Анжела вздрогнула, прижалась к мужу.
— Не бойся, мертвых бояться не надо.
— Яйца исчезли, — прошептала Анжела, — только что рядом с мешком яйца лежали, исчезли.
Абатуров тяжело вздохнул и поцеловал жену. Трубников радостно воскликнул:
— Анжела! Я нашел твой телефон! Вот он! Прямо на дороге! Я позвоню.
— Конечно, — ответила Анжела, — я боюсь мистики, а ты действительно веришь в нее? - спросила она у мужа.
— Как же в нее не верить, если она есть. Но если боишься, то я не буду рассказывать.
— Расскажи. Это на самом деле было?
— Почему было? Это и сейчас есть. Вся моя мистика дома в шкафу лежит, в отдельной папке.
Трубников, поговорив по телефону, принес подушку. Все трое сели и смотрели на мешок, на череп, слушали Абатурова.
— Это было лет 20 или 15 назад. Я вел тогда уголовную хронику в газете. Потом из газеты ушел, но одно дело не давало мне покоя. Уже и суд прошел, и убийцы получили, что заслужили. Однако остался вопрос, на который не дали ответ следствие и суд. Как убийца уводил свои жертвы? Поманил конфеткой? Нет. В некоторых эпизодах — да, возможно. В некоторых нет. Этот вопрос не давал мне покоя даже по прошествии многих лет. Года три назад я вернулся к этому. Поехал в суд. Процесс был открытым. Я добился разрешения и ознакомился с делом. Читал до одури! Томов тьма! Жил этим наяву и во сне. Сделал ксерокопии некоторых страниц, фотографий, газетных статей тоже с фотографиями. И кое-что понял. Даже много чего понял, но доказать? Доказать невозможно. Тогда я начал писать книгу, только чтоб душу излить. Невысказанное давит.
— Но в чем же мистика? — не выдержала Анжела.
— В фотографиях. Многие газеты публиковали снимки на первых страницах, вот еще! Выдумали! Героя нашли! Убийца купался в лучах «славы», позировал. Я сделал много ксерокопий. На тех ксерокопиях, которые я сделал, когда только начал знакомиться с делом, убийца выглядит самоуверенным, самодовольным и наглым с презрительной ухмылкой. До чего же отвратительная ухмылка! На тех ксерокопиях, которые я сделал, когда уже написал книгу (с тех же самых номеров газет!) убийца выглядит растерянным, испуганным и никакой ухмылки.
— Тебе показалось, — сказал Трубников.
— У меня все в папке лежит, сам посмотри, если не веришь.
— Но где же книга? - спросила Анжела.
— Сжег. Не надо никому знать, как он уводил их. Слишком страшно.
— А как же те, которых он убил? Ради них надо! — не унималась Анжела. — Ты трус!
— Нет, ты совсем не поняла. Не в трусости дело. Я не хочу запугивать читателя, а это именно запугивание. А как же те, которых он убил? Слезы родных? У меня нет ответа. Но я не об этом, о мистике. Фотографии меняются в зависимости от целенаправленной воли человека.
— Да, Дима, — улыбнулся Трубников, — ты у нас исполин!
Абатуров в ответ только зевнул. Наступила тишина. Стало совсем темно. Снова закудахтала курица.
— Откуда здесь курица? — уже без эмоционального напряжения спросила Анжела.
— Пришла из какого-нибудь дома, заблудилась, — терпеливо объяснил ей муж.
— Долго же она шла, — ответила Анжела, — отсюда до ближайшего населенного пункта километров пять.
— Курица приехала на машине, — успокоил ее Трубников, — ее везли из села в город, чтобы съесть. Она вылетела из машины, когда машина остановилась. Ну, вот вы ведь тоже остановились здесь?
— Да, я тоже здесь попросила остановить. Мне понадобилось в кустики сбегать.
— Вот курица из машины и выскочила, в бурьяне спряталась. Водитель и пассажиры, наверное, даже не заметили, что от них ужин сбежал. А вот и Переверзев вернулся.
По дороге ехала машина.
— Что нашли? — спросил следователь, выходя из машины.
— Вот он! — показала обеими руками на мешок Анжела.
— Да, действительно странно. Я сам здесь весь бурьян обыскал. Вроде бы мешок не маленький. Сейчас вызову ребят. Все же, не верится, что я не заметил. Вы, наверное, перенесли мешок и череп на это место?
— Нет, он сам, — ответил Абатуров.
— Господи! — прошептала Анжела, — смотрите, что это?
— Цыплята, — устало ответил Абатуров, — мало ли кто в бурьяне водится?
— Почему черные? — не сдавалась Анжела.
— Ну, мы же, сколько времени сидим, уставившись на обгоревший череп, да еще рука из мешка торчит. Аж, в глазах почернело! Насмотрелся!
— Черных цыплят не бывает!
Трубников зевнул и достал сигареты. Отошел к машине, закурил. Переверзев подошел к нему:
— Разве мешок не переносили?
— Нет. Здесь высокий бурьян и глубокие ямы. Главное, что мы его все же нашли. Нам можно уехать?
— Надо в отделение, бумаги подписать.
— Ровно полночь. Завтра утром сам приеду и друзей своих привезу. Женщина устала.
— Завтра к десяти жду вас.
Трубников подошел к Абатуровым. Они, обнявшись, сидели на подушке, смотрели на череп.
— Анжеле кажется, что рядом с мешком гуляют черные цыплята, — сказал Абатуров.
— Еще час так посидите, рядом с черными цыплятами появятся черные черти. Поехали домой. Мешок с костями уже не исчезнет в придорожном бурьяне, вон какая подмога приехала!
— Из подъехавшей машины выходили люди. Защелкал фотоаппарат. Трубников и Абатуровы уехали.
Прошло время, наступил декабрь. Трубников уже забыл о майском происшествии. Но хмурым декабрьским днем в его кабинет пришел Липкович.
— Женя? — удивился детектив, — что случилось?
— Со мной ничего. Но жена Димы! Вот, смотри! — Липкович положил на стол Трубникова свежий номер «Свободного слова». Ткнул пальцем в маленькую заметку под заголовком «Забили и сожгли». Трубников быстро прочитал ее:
«В Советском районе города Ростова-на-Дону суд признал двух жителей Каратаево виновными в жестоком убийстве несовершеннолетнего Дениса Догузова и приговорил 17-летнего соучастника этого преступления к девяти годам лишения свободы. А его 19-летнего ранее судимого подельника к 15 годам лишения свободы.
Осужденные в мае этого года в заброшенном коровнике близ села Каратаево на почве личной неприязни решили расправиться с 16-летним приятелем и нанесли ему множественные телесные повреждения руками, ногами, деревянной палкой и камнями. Когда пострадавший скончался на месте, преступники, чтобы замести следы, сожгли труп, сложили обгоревшие останки в мешок и вывезли их в Чалтырский район, где выбросили в кювет на проселочной дороге».
Трубников отложил газету, посмотрел на друга. Липкович сидел напротив его стола в большом кресле. Вид у него был подавленный, что было для него весьма странно.
— Дима не хочет обращаться за помощью к психиатру, — сказал он, — боится дурной огласки. Просил меня помочь Анжеле, но я же патологоанатом, а не психиатр. Она… Как бы это поделикатнее сказать?
— Я не знал, Дима не звонил мне давно. Конечно, я сегодня же поеду к Абатуровым, но я тоже не психиатр, вряд ли смогу помочь.
— Сможешь. Она говорит, что ты знаешь про черных цыплят.
Липкович вопросительно смотрел на Трубникова. Трубников вызвал секретаря Лену, попросил приготовить две чашечки кофе.
— Лучше бы мы все поехали в те майские праздники на рыбалку, — сказал детектив. — Я вкратце расскажу тебе, что произошло тогда. Дима с женой возвращался с пасеки в Ростов. Автобус сломался или не приехал, уже не помню. Он уговорил кого-то подвезти до Ростова. Поехали. Захотелось пописять. Остановились в поле на проселочной дороге, вышли. В кювете рядом с дорогой валяется череп человека обгоревший, мешок, из мешка торчит обгоревшая кисть руки.
Зашла Лена, поставила перед шефом и перед Липковичем кофе и печенье.
— Водитель, который вез Диму и Анжелу, сразу уехал с перепугу. Димка сдуру заплатил ему вперед. Они позвонили, приехал следователь. Мне тоже позвонили, я приехал. Кювет весь зарос бурьяном, высоким и густым. Всюду ямы какие-то. Мешок с обгоревшими останками и череп потеряли из виду. Долго искали, уже хотели уехать, все же нашли, когда стемнело. Боялись снова потерять из виду, вот и лицезрели этот ужас какое-то время в ночной темноте при свете фар моей машины. Тут что угодно померещится. Все отчетливо слышали кудахтанье курицы. Видели три яйца. Потом Анжеле померещились черные цыплята. Если бы еще подольше посидели, то ей бы и черти померещились. Просто Анжела экзальтированная женщина, творческая личность с развитым воображением.
— Просто? — усмехнулся Липкович, — Анжела оставила работу, у нее физическое и нервное истощение, ей постоянно снятся черные цыплята. И я не знаю, чем ей помочь.
Липкович медленно выпил кофе и ушел, оставив друга в глубоком раздумье. Трубников снова позвал Лену:
— Пригласи Сашу Шаповалова, Володю Лукашова.
— На завтра к девяти?
— Сейчас! Немедленно!
Лена ушла, она уже привыкла к работе в детективном агентстве, не удивилась. Если шефу на ночь глядя захотелось поработать, значит надо задержаться.
Саша был на занятиях в экономической академии, ушел, пропустив последнюю пару. Лукашов сидел дома, развлекался игрой на компьютере. Они приехали быстро. Трубников отправил их в Каратаево собирать информацию о жертве преступления, о его убийцах, вплоть до выяснения родословной, срочно. Ни Саша, ни Володя не поняли, зачем и почему срочно? Но спрашивать не стали, молча отправились в Каратаево, где проживали жертва и палачи. Лукашов вел свою машину. Саша дремал на заднем сиденье.
— Утром надо было, — ворчал себе под нос Лукашов, — уже десятый час, где их искать? Адреса нет. Людей на улицах уже нет. Темно, холодно. Новый год скоро, а мы с этой газетенкой людей пугать…
— Если шеф сказал, значит надо, — изрек Саша, — смотри, кафе возле автобусной остановки, свет, музыка. Зайдем, спросим. Каратаево не такое уж большое, все друг друга знают.
Лукашов остановился возле кафе. Зашли. Девушка-официантка, увидев газету, закивала головой:
— Родители Дениса продали дом и уехали, не знаю, куда. А этих родители здесь живут. Только… Ромкины предки на ГПЗ работают. Я сюда шла, видела, как они на работу поехали в ночную смену оба. Андрея мать пьет. Она и раньше пила, а после суда и вовсе. Ничего она вам не скажет, лыка не вяжет. Ромка с Андреем братья двоюродные, поговорите с их холодным дедом. Он с ними в родстве. Его все знают и уважают. Сад у него, до сих пор сам за ним ухаживает, сам прививки деревьям делает, никому не доверяет. Идите к нему, все равно больше не к кому. Кочевин Федор Васильевич. У самого Дона живет. Объяснить трудно. У любого спросите, Кочевина все знают.
Они поехали разыскивать деда Кочевина. Нашли быстро. Вышли из машины под лай собаки.
— Странно, — сказал Лукашов, — разве не заливает по весне?
— Еще как заливает! — услышали они голос из темноты, — им навстречу вышел старик в телогрейке и шапке-ушанке, — как весенний паводок, так и дом, и сад заливает. Но я не продаю!
— Нет, Федор Васильевич, мы не за этим, — успокоил его Лукашов. — расскажите, пожалуйста, что сможете про погибшего Дениса и про Рому и Андрея.
— Место! — цыкнул дед на собаку. И пошел в дом. Лукашов и Шаповалов за ним. Собака бегала по двору без привязи, гавкала злобно и рычала.
— Дедушка, — сказал Саша, — нельзя ли собачку на цепь?
— Где я цепь возьму? Боитесь, не ходите. Мне охоты нет в д… ковыряться.
— Только рассказать! — не сдавался Саша.
— А это и значит, ковыряться в грязи и в крови. Зачем вам? Уже суд прошел.
— Очень надо, расскажите, пожалуйста, — сказал Саша опасливо глядя на собаку.
Она вцепилась в полу его пальто. Дед снова цыкнул. Черная огромная псина обиженно ушла в темноту и замолчала. Зашли в кухню, сели за круглый стол, покрытый клеенкой. Тускло горела лампочка, висевшая на потолке.
— На кой? — строго спросил дед у Лукашова, на Сашу он внимания не обращал, слишком молод.
— Шеф приказал все узнать и доложить ему.
— Ха! — ответил дед и спиной привалился к стене с презрением глядя на Лукашова.
— Я немного в курсе, — сказал Саша, — Николай Федорович еще весной рассказывал мне об этом. Это Дима и Анжела мешок с останками в бурьяне нашли. Анжела сейчас больна, даже с работы ушла. Ей все время снятся черные цыплята.
— Вот оно что! — вздохнул дед и медленно встал. Открыл шкаф, достал бутылку и три граненых стакана. Саша хотел объяснить, что он не пьет, а Лукашов за рулем, но Володя с такой силой наступил ему под столом на ногу, что он только тихо икнул Это был самогон. Лукашов выпил стакан, облизал губы:
— Федор Васильевич, может, я в кафе сгоняю, куплю хоть что? Хоть кильку в томате.
Дед молча открыл холодильник и поставил перед ними большой жирный окорок, который оказался очень вкусным.
— Такой окорок ого каких денег стоит, — думал Саша, быстро уничтожая вкуснятину, — а с виду дедуля бедняк бедняком!
— Это из моего сада, — словно услышав его мысли, сказал дед. — Я им персики, орехи, они мне окорок. Денег ни у кого нет, все нищие! Чем богаты, тем и рады. Ты, брат, говоришь, что черные цыплята снятся? — обратился он к Саше.
— Да, ей очень плохо. Наваждение!
— Нет, это не наваждение. Мне мама моя еще говорила про курочку Рябу. Хорошая курочка. Уже на яйцах сидела, должны были цыплята вывестись. Ей (бабушке моей Татьяне) в приданое мать дала курочку, она замуж вышла, в его дом вошла. А свекруха приказала сыну курочку зарезать. Велела из нее суп сварить. За стол сели, она сама ела, а сын с женой не ели. Не было цыплят, не успели. Бабушка моя — Татьяна по любви замуж вышла. С мужем 25 лет душа в душу прожила, троих детей вырастили. Он на фронте ранен был, выжил. Но в 53 году от ранения того умер. Мать его не хотела, чтоб он на Тане женился. Считала, что не ровня она. Она из простых, а он из дворянства. Дура! Оттого и курочку зарезать приказала, чтоб Татьяне боль причинить, чтоб покуражиться.
Все стерпели, вроде бы все забыли. Только младшая их дочь Наташа… Она уже после свекрухиной смерти родилась. Ну, точная копия свекрухи! Не повезло Наташке! Это — мать Романа. Не любили ее, словно чужой ребенок росла. Заботились, но не любили. Она чувствовала это. И тоже не любила ни мать, ни отца. Не то слово! Она ненавидела мать! Кто не любит мать, тот никогда не будет любить своих детей. Ромку стала ненавидеть. Била его часто чуть ли не с пелен. Он и пошел по тюрьмам. Из тюрьмы вышел, снова в тюрьму ушел. И Андрюху за собой. Я Наташке говорю, пойди в суд, там Ромку судят! Она: «Он мне не сын больше!» Тьфу! Словно проклятье от курочки Рябы! А мать Андрея, как муж ушел к другой, совсем спилась. И жалко, и стыдно. Позорище! Я один как перст! Свекруха курочку зарезать приказала, а на корню весь свой род загубила!
— Роман и Андрей еще молоды, выправятся, — сказал Саша.
— Дурак! — презрительно ответил дед, — мою собаку видел? Цепи нет! А почему? Ромка до смерти забил моего Дружка, он на цепи был, убежать не смог. На меня руку подымал, денег дай! Денег ему дай! Нет, не выправится. Черные цыплята — черные души. Татьяна с мужем хоть и простили свекруху, да в душе боль осталась, на Наташке отыгрались, не ведая, что творят. А там закрутилось… Анжеле вашей яблок щас принесу со своего сада, помогут. Видать, душа у нее чуткая. Ничего, все пройдет.
P.S. Анжела с мужем съездила в отпуск на Домбай, через месяц вернулась на работу. Дима, наконец, купил удочку и теперь всегда предпочитал пасеке рыбалку.