Витя и Коля ждут, когда дед возьмёт в руки большую книгу. Они лежат на печке, свесив кучерявые головы.
Фёдор Иванович медленно опускает керосиновую лампу, подвешивая её на дополнительный металлический крючок, чтобы она пониже, поближе к глазам была, снимает стеклянный пузырь и протирает стёкла сухой мягкой тряпочкой, ставит обратно, водружает на нос очки на резинке вместо дужек, достаёт книгу «Война и мир», и начинает читать вслух:
- Том два, часть первая, девятая глава:
«Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски-укоризненно посмотрела на него».
Дед смотрит в книгу, молча пробегая по словам: «Душенька моя...» Он никогда не говорил своей Анне Васильевне такие слова. Жена сидит рядом, ждёт продолжения повествования о жизни богатых князей, так похожей на её деревенскую жизнь, в смысле переживаний, а богатство тут ни причём. И в богатстве и в бедности люди живут и умирают, женятся, рожают детей и болеют душой за них. Внуки - сироты, без отца и матери растут.
- Читай, читай, что замолчал?
- Дед, читай — слышит он над головой.
- Тут совсем не про вас — ворчит дед, но продолжает читать:
«– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шёпотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались».
Дед опять про себя что-то бормочит.
- Что там?
- Что?
- По-французски тут, язык сломаешь, не выговорить мне. Сестра князя Андрея Болконского Марья по-французски изъясняется. Они богатые до революции французский язык любили.
Он пропускает несколько строк и продолжает:
- Ребёнок родился у князя Андрея- поясняет дед пропущенные строчки своими словами, а затем идёт уже чисто по тексту:
« Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что-то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.
Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок».
Фёдор Иванович обхватывает толстую книгу жёсткими руками, как тисками, и рыдает, как ребёнок, вспомнив свою умершую дочку Антонину, чьи сыновья сейчас слушают произведение великого русского писателя, который пишет будто про него. В наступившей тишине дед, глотая слёзы и всхлипывая, продолжает чтение книги:
«Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо».
Дед опускает руки. Вернее, руки его сами опускаются от таких слов. Анна Васильевна повторяет слова из книги:
- «Ах, что вы со мной сделали?» Будто о нашей Тонюшке пишет Лев Николаевич Толстой. У неё, голубушки, тоже такое же выражение лица было. Совсем молодая была, а уж несчастная. Что ж с ребёнком-то её стало? - спрашивает бабушка.
- Как его назвали? - спрашивает Коля.
- Колей и назвали, как тебя — вдруг улыбается дед и дочитывает страницу:
«Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика».
- Я помню, — закричал Коля — помню, как мама умерла.
Дед посмотрел на мальчика с недоверием.
- Тебе было полтора годика. - сомневается бабка.
- Ну и что, я помню, — упирался Коля — ты держала меня на руках и говорила: «Смотри, Коленька, смотри. Мамка умерла. Ты её больше не увидишь» И крест помню, большой медный на сложенных руках.
- Да, так и было - наконец подтверждает бабушка Анна Васильевна.
Мысленно она переносится в тот тысяча девятьсот сорок шестой год.
- Мама, - дочь уткнулась лицом в передник, обхватив его двумя ладонями — куда я одна с двумя детьми на руках, да ещё третий намечается? Пойду к повитухе, избавлюсь от третьего.
Антонина заливает слезами ситцевый фартук.
Анна Васильевна сидит на табуретке. Смотрит на образа:
- За что такой молодой столько горя выпадает? - вопрошает она у Господа Бога.
Пока мать молится, дочь , протерев глаза, выходит на улицу. Осенний ветер ударил ей в лицо ворохом пожелтевших листьев. Улица, по которой она идёт, называется Советской. Все главные улицы любого населённого пункта, будь то город или село, в Советском Союзе называются Советскими. Улица то Советская, а совета спросить не у кого. Как быть молодой беременной брошенной женщине? После расставания с мужем Антонина вернулась в родительский дом. Двое мальчиков мал-мала меньше, два с половиной года старшему Вите, да полтора годика Коленьке.
Первый октябрьский морозец охладил её сердце, слёзы будто примёрзли к зрачкам и блестят словно льдинки. Так и идёт она в полной уверенности, что поступает правильно. Мать ничего не сказала против. Значит одобрила её выбор. Надо избавится от плода. Пока ещё не поздно.
Бабка Клава скидывает накидной крючок с гвоздя, вбитого в косяк и загнутого петлёй и, не впуская Антонину в дом, не говоря ни слова, выводит её во двор. Уверенность Тоси рассыпалась по грязной земле, как опавшие листья. Она дрожит всем телом, но идёт за повитухой в баню. Баня уже натоплена. Белые простыни лежат на пологе ровной стопочкой. Этот уют немного утешил убивицу своего ребёнка.
- Придёшь домой, помолись. - предупреждает бабка, вытирая окровавленные руки.
Антонина выходит на улицу Советскую. Ветер покрепчал, мороз к ночи озлобился. Ветер и мороз ведут междоусобную войну за обладание улицей, женщиной, идущей по ней, но бедная Тонечка не чувствует внешнего холода, потому что холод внутри её самой, в душе. А когда холод со всех сторон. То его и не чувствуешь.
Только тепло дома привело её в сознание. Внутренний жар охватил всё тело. Она упала на кровать и впала в небытие.
Сколько времени прошло она не помнит. Рядом сидит мать, плачет отец. Окинув их взглядом, Тоня вновь закрывает глаза.
Под образами стоят две табуретки, гроб оторочен тюлью. Рядом сидит мать умершей с маленьким Коленькой на руках и то ли говорит толи шепчет:
«Смотри, Коленька, смотри. Мамка умерла. Ты её больше не увидишь».
Руки покойницы сложены на груди и на них лежит большой медный крест. Слабый свет пробивается сквозь щель в занавесках.
- Я помню — возвращает в реальность Анну Васильевну возглас подросшего внука.
- Верю, верю — повторяет бабушка и, как всегда начинает причитать — Почему я не остановила тебя, как же я могла отпустить тебя на такое греховное дело?
- Ну, всё — говорит дед, убирая книгу подальше на полку — завтра надо сходить на кладбище.
Жизнь - не книга.
Фёдор Иванович, Анна Васильевна, Витя и Коля стоят у оградки.
- Душенька моя! - говорит Анна Васильевна у могилы дочери.
После кладбища бабушка занимается своими повседневными делами, а Коля и Витя выходят ко двору, где высится пирамида песка, привезённого на днях, и взяв в руки по кирпичу толкают их, ползая на коленях, по кругу вокруг кучи, будто это машины, трясут губами, изображая гул моторов. Каменные машины разгребают песок перед собой.
- Завтра дед опять будет читать книгу "Война и мир" - говорит Витя - про войну наверное.
- Про мир уже причитал? - спрашивает Коля, толкая кирпич.