В курилке не было ни души, поэтому Лазарев смог наконец выдохнуть и немного расслабиться. Курилка, или баня, как её называли матросы из-за стоящего порой густого дыма, существовала только благодаря последнему поколению машинок регенерации воздуха и очищающих фильтров, расположенных на выходах вентиляции курилки, и была единственным местом, где можно было без страха перед срабатыванием датчиков дыма и последующих выговора и наряда вне очереди покурить в своё удовольствие, расслабившись на одном из нескольких диванчиков, что стояли там. А так же, включив большой экран, прикрученный к стене, подключиться к одной из внешних камер лодки и попытаться разглядеть в бесконечной тьме, которую освещали мощные прожекторы, хоть что-то отличное от пустого пространства, которое обволакивало всё тело субмарины.
Сама курилка была выполнена в красно-коричневых, с уходом в алый цвет тонах, отделана искусственным деревом, что наряду с тёплым, не ярким светом позволяло всякому вошедшему почувствовать спокойствие и хоть на время забыть о всех тяготах и опасностях жизни на подлодке. Опасность всегда была верной спутницей каждого человека на субмарине, но в тот момент, когда он переступал порог курилки, та оставалась терпеливо ждать его возвращения за дверью.
Николай сел на диван, рядом с которым стоял небольшой искусственный куст в горшке, достал из внутреннего кармана кителя металлическую трубку, небольшой кисет с табаком и тампер. Забив и раскурив трубку, капитан-лейтенант надел наушники и включил расслабляющий блюз на своём карманном компьютере. Это была одна из записей, сделанных ещё на поверхности, порядка ста лет назад. В новом мире писалась и своя музыка, но признанные мэтры прошлого уже ушли, так и не успев в общей суматохе воспитать новое поколение мастеров. Поэтому музыка находилась в довольно плачевном состоянии. Рваные и односложные мелодии – вот и всё, что она могла предложить.
В курилке практически не чувствовался лёгкий запах дыма, что витает тут обычно и обволакивает с головы до ног. Николай раздосадовано вздохнул, ведь это означало только одно – здесь давно никого не было, и шумная компания офицеров, сдавшая вахту, могла заявиться сюда в любой момент. Этого Лазареву не хотелось. Будь его воля, он бы вообще не показывался никому на глаза до конца похода. «Жаль, что это невозможно» - подумал он. Но в его мыслях ещё теплилась надежда, что ему удастся спокойно докурить и уйти отсюда, ни с кем не пересекаясь.
Прошло уже десять минут, с тех пор как Николай зашёл в курилку. За это время он успел полностью расслабиться и начал получать удовольствие от процесса. Только сейчас, расслабив каждый свой мускул, он понял, насколько был вымотан. Но его идиллия длилась до тех пор, пока не прозвучал сигнал об открытии внешней гермодвери. У курилки было две автоматические гермодвери с небольшим коридорчиком между ними, чтобы дым не просачивался в остальную часть подлодки. Открытие внешней двери сопровождалось звуковым сигналом. Этот звуковой сигнал заставил Лазарева вздрогнуть от неожиданности и снова напрячься всем телом. В душе он был благодарен этому сигналу, ведь у него было время подготовиться и скрыть волнение на своём лице до того, как кто-то увидит его растерянность.
Внутренняя гермодверь курилки отворилась и из-за неё показались силуэты пяти человек. Но среди них особенно выделялся один. Это был рослый, по меркам родившихся под водой, человек тридцати пяти лет с квадратной мощной челюстью, кожа лица была скрыта волосами, доходившими до карих глаз, в которых отчётливо читались презрение и ненависть. На бугристом лбу виднелся широкий шрам, который частично закрывали короткие, слегка курчавые, русые волосы. Это был Тарас Кузнецов.
Старший лейтенант, который должен был стать капитан-лейтенантом после того, как предыдущий оставит свой пост. Тарас был умён, расчётлив и владел искусством убеждения. В его продвижении никто не сомневался, кандидатура Кузнецова на должность капитан-лейтенанта виделась людям логичной и даже само собой разумеющейся. И тут, в это прекрасное уравнение попадает ещё одна переменная – Николай Лазарев, разрушая всю карьеру Кузнецова. Последнего будто подменили. Он стал вспыльчивым, нервным, пытался словами кольнуть Николая как можно больнее, часто, как бы невзначай, пихал его плечом. Чуть не устроил драку, зажав капитан-лейтенанта в угол. Но в тот раз всё обошлось, офицеры оттащили его, и Тарас, отсидев пять дней в камере на подлодке и выйдя, горел желанием расквитаться с Николаем.
Кузнецов поймал взгляд Лазарева и неспешно, делая акцент на каждом шаге, двинулся к дивану, на котором сидел Николай. Сняв наушники и крепко сжав в руке трубку, последний уже готовился давать отпор Тарасу.
Приблизившись к капитан-лейтенанту, Кузнецов вальяжно расположился рядом на диване, неспешно набил свою украшенную резьбой пенковую трубку, раскурил её и выпустил, как бы невзначай, струйку дыма в направлении лица Лазарева, после чего начал разглядывать тлеющий огонёк, слегка пульсировавший на поверхности табака. Переведя взгляд на Николая, он произнёс: «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться». «Разрешаю» - с трудом скрывая тревогу в голосе, ответил тот. «Вот вы же ещё так молоды, у вас ни жены, ни детей, работать ещё и работать на этом поприще, а говорят, здешний табак ухудшает потенцию, товарищ капитан-лейтенант» - насмешливым тоном произнёс Тарас. Показав на лице вымученную гримасу которая, по мнению Лазарева должна отождествляться с лёгкой ухмылкой, Николай сказал: «Вам виднее, товарищ старший офицер, вам виднее», после чего продолжил: «Если вас мучает подобная дисфункция, то прошу проследовать в лазарет, там вас выслушают, окажут необходимую помощь и выпишут курс лекарств». «Неужели вас, старший по званию, настолько волнует проблема моей потенции» - рассмеялся Кузнецов. «Меня волнует здоровье всех моих подчинённых, даже ваше, Тарас Георгиевич» - выдавил из себя Николай.
«Подчинённых…» - лицо старшего лейтенанта начало наливаться кровью. Быстрым движением он отложил трубку, вскочил и в ту же минуту навис над Лазаревым, схватившись руками за спинку дивана справа и слева от капитан-лейтенанта. Компания младших офицеров, что пришла вместе с Тарасом, напряглась, но не двинулась с места, впрочем, Николай ничуть не удивился подобной реакции. Переведя взгляд с молча наблюдавших за всем происходящим офицеров на лицо Кузнецова, Лазарев громким, но запинающимся голосом произнёс: «Е-сли вы не преккратитте это прямо сейччас, то в-ас ждёт ттрибунал!!!». Всё его тело дрожало, трубка выпала из руки, а на коже выступил пот. «Что ты там мямлишь?» - крикнул Тарас. «Хочешь встать – так и скажи, твоё величество!». С этими словами, Кузнецов взял Николая за плечи, сдавив их как можно сильнее, и дёрнул вверх, заставляя какое-то время капитан-лейтенанта висеть в воздухе. Стоило тому принять устойчивое положение стоя, как сразу же последовал сокрушительной силы удар в челюсть. Николай отшатнулся на пару метров влево и, опустив голову, увидел, как с его лица льются алые ручейки крови. Подняв взгляд, он попытался было произнести хоть что-то, но вместо этого выдавил из себя лишь нечленораздельное мычание. «Простите, что вы говорите, товарищ будущий капитан?» - брызгая желчью произнёс Кузнецов. «Я не могу разобрать, что говорит человек, если у него сломана челюсть» - засмеялся он.
Краем глаза Тарас увидел, что офицеры быстро ретировались из курилки. «Тем лучше, не будут мешать» - подумал он. Лазарев пытался остановить платком кровь, которая всё лилась с его лица и носа, не сводя взгляда со своего противника. Тот тем временем собирался атаковать и уже заносил кулак для удара… Николай чудом увернулся и плюнул ему в лицо алой от крови слюной, заставив Кузнецова на секунду открыться, после чего нанёс удар последнему прямо в кадык. Тарас отшатнулся, начал хрипеть, жадно заглатывать ртом воздух и хвататься за свою шею. После чего, рассвирепев, бросился на Лазарева и начал остервенело бить его. Град сильнейших ударов, что посыпался на Николая оставлял на его теле ссадины и синяки, но капитан-лейтенант держал оборону. Неожиданный резкий выпад по голени заставил его открыться, после чего последовал молниеносный удар прямо по рёбрам. Лазарев буквально услышал, как они начали хрустеть, не выдерживая нагрузки и ломаясь под весом пудовых кулаков Кузнецова. Ноги Николая подкосились, он пошатнулся и осел на пол, чуть не ударившись затылком о небольшой стеклянный столик, что был за ним. Тарас навис над капитан-лейтенантом и, брызжа слюной, прохрипел: «Ты, сволочь, всё из-за тебя, ты сломал мне всю жизнь!». «Я пятнадцать лет тут убирал за всеми дерьмо, чтобы добиться чего-то» - начал он переходить на хриплый крик. «И тут приходишь ты и рушишь мне всю жизнь, я думал, я… выше этого насилия… но нет… впрочем, это уже не имеет значения, я просто превращу твоё мерзкое лицо в кашу» - задыхаясь, шипя и хрипя, произнёс он и начал заносить руку для удара, но Лазарев, дёрнувшись из последних сил, смог увернуться, от чего сокрушительный удар пришёлся прямо по стеклянному столику, разбивая его на целую плеяду осколков. Тарас издал жуткий, хриплый вой разъярённого и раненого зверя, а Николай нащупал под своей ладонью осколок стекла, сжал его в кулаке до такой степени, что осколок обагрился кровью, и уже теряя и без того слабую нить сознания, глухо мыча, всадил осколок Кузнецову в шею. Вой последнего сменился булькающими звуками, которые вскоре затихли… и наступила тишина. Тарас завалился на Николая, заливая его лицо светлой артериальной кровью. Капитан-лейтенант ничего не видел, лишь слышал давящую на само его существо тишину, которую изредка прерывал звук капель крови, падающих с тела Кузнецова на пол, и скрежещущий шум прочного корпуса подлодки, который сопротивлялся давлению чёрной бездны океана. Услышав где-то вдалеке сигнал открытия внешней гермодвери, сознание Николая Лазарева растворилось в пустоте.