Глоток свободы

               

«Некоторые  преподаватели  используют свое  служебное  положение  в личных  целях, так  сказать, приобретают дешевую  популярность. Я говорю о  классных  руководителях ,  которые часто защищают и выгораживают своих учеников.»- сказала директор, зорко оглядев  аудиторию.
  «Ревнует» - подумала я.
В ответ  послышалось  недовольное  жужжание  обиженных  учителей. Только  химичка с готовностью  кивала  головой в такт каждому  директорскому  слову.
 Совещание  при директоре   уже  давно  должно  было  подойти  к  концу, но все  никак  не  заканчивалось.
 Директор постучала  ключами  от  кабинета о графин с водой: «Прошу  подумать об этом, товарищи!»  При этом  взгляд у нее был неопределенно-пронизывающий.
«Ты  не знаешь,  кого  она  имеет в виду?»- заволновался Одуванчик, хотя он и не был  классным  руководителем.
-«А ты  возьми  и  спроси»- приосанился  проснувшийся  Цезаревич.
Я, Цезаревич и Одуванчик  сидели за последней  партой, как довоенные  второгодники и критиковали всех, но молча. - «И  пойду! А что? Пойдем  вместе и спросим после совещания!   Пойдешь?
Застигнутый  врасплох, Цезаревич беспокойно задвигал ногами: «И пойду! А что! Надоело все!  Дайте  глоток свободы!"- "  Еще чего - сонным голосом пробормотала я - сначала  ответь, какова логика  формирования единой множественной классификации дидактических методов." -
-"А что, будут спрашивать?" - снова заволновался Одуванчик.
  Нет, это  совещание  не  кончится  никогда. Сначала  Вера Сергеевна из начальной школы с аномально пышным бюстом  плачущим  голосом  «двигала  крышу»  о преимуществах  технологий уровневой дифференциации. Было скучно. От нечего делать я рассматривала  стены с портретами  русских писателей .  Во  втором  ряду  две  англичанки  незаметно  гримасничали, очевидно считая, что используют азбуку  глухонемых. Сделав  бессмысленное  лицо, старшая  уткнулась в свой  ежедневник, трясясь от смеха. Оторвавшись от созерцания  кончика  собственного  носа,  военрук, Вениамин Юрьевич  зверски-беззвучно  зевнул.  Прямо передо  мной, сбились в кучу преподаватели  казахского  языка и вели оживленную  переписку  о чьей-то  свадьбе, о гостях, в количестве  300 человек и о подарках каждому гостю, согласно древнему обычаю.  Скорбный  список гласил:
           Серьги  золотые – 15  пар
           Пальто из  ламы – 18 штук
           Бархатные жилеты -25 штук
           Комплекты постельного  белья -38 штук
           Чайные  сервизы – 20 штук
           Полотенца -55 штук
Дальнейшее  скрывал  мощный  стриженый  затылок  учительницы биологии, Тамары  Васильевны,  которая, согласно диплому, была маркшейдером горно-обогатительного комбината. 
 Тем  временем, Вера  Сергеевна  закончила  свое  выступление  унылым  патетическим  призывом к использованию проектной  методики и села на свое  место. Следом  за  ней  вышла  географичка  Лидочка  и  понесла нечто еще  более страшное про мотивацию  и  трансформацию.
 Большинство  делало  вид, что  записывает. 
Химичка  вызвалась рисовать на доске алгоритм выведения  классификационных признаков инновационной модели обучения.
«У  кого есть вопросы?» - спросила  директор. Все молчали, только Евгения  Дмитриевна, которая преподавала физику, поинтересовалась   многообразием новых технологий воплощения  педагогических  идей. Ее  пристального, немигающего взгляда побаивались даже  старшеклассники.  На уроках у нее всегда  была  тишина. Между  тем, классы ей  доставались самые  трудные. Считалось, что  она  воспитывает  детей  по  системе  Макаренко. Мы симпатизировали друг другу. И лишь иногда, по понедельникам, когда наши классы стояли рядом  на  линейке, я улавливала исходящее  от нее легкое  амбре   слишком  известного  происхождения.
«Актуализация – поиск – обсуждение – социализация – рефлексия» - гордо  провозгласила  Лидочка.  Декадентский  бант в ее прическе  дрожал от  переизбытка  чувств.
Цезаревич с Одуванчиком   мечтательно  зажмурились – Лидочка была  точной  копией  Лопухиной с портрета Боровиковского.
  Но  тут снова  поднялась директор   и  начала  говорить  круглыми, как  бильярдные  шары, фразами. Вообще-то, я любила ее слушать. А ее манера держаться казалась мне недосягаемой. «Сегодня  в школе произошел  вопиющий  случай- сказала она - Во время  урока  технологии в  8-в классе  в  стуле  учителя  оказалось 20 иголок. »
Возникла болезненная  пауза.  Все  посмотрели на Аллу  Ивановну, которая сидела  за  первой  партой  и  сморкалась в клетчатый платок.  «Вот иллюстрация к вашим взаимоотношениям с учащимися. Что  происходит?! Только  чудом  удалось  избежать  несчастного  случая! Мы, конечно, во всем разберемся! И ,конечно, Алла Ивановна теперь собирается увольняться!  Посреди учебного  года!  Должна сказать, что я ее понимаю!
А кто-нибудь задумался о последствиях?!»
«Я  так  и  знал – мрачно прошелестел Одуванчик –я же  говорил, что она не доработает до пенсии.» Мы с Цезаревичем  промолчали. С некоторыми людьми спорить бесполезно.
Алле  Ивановне было 59  лет.
Но  почему именно Алла Ивановна?  Алла  Ивановна, которая вечно  нянчилась с одиннадцатиклассниками и всех , без исключения, учеников  называла «деточками»,
а если  и  ставила двойки в журнал, то  лишь  карандашом.  Чем дольше я живу, тем меньше понимаю что либо в этой жизни.
   Я  уже  говорила, что я не очень хороший, неправильный учитель. Когда мне задают  вопрос на уроке, я не могу остановиться. Меня несет и несет. А дети очень хорошо об этом знают. Особенно те, кто не готов к уроку. Стоит только спросить, как и почему Наполеон уходил из России по разоренной смоленской  дороге, как звали старшую жену Чингисхана, кто  автор  слов: «Никогда, никогда, никогда англичанин  не  будет  рабом»,
и  правда  ли, что царь Иван Грозный  осудил  французскую  Варфоломеевскую  ночь, как начинается  лекция без границ до самого  звонка. Я стараюсь  себя  сдерживать, но не очень в этом преуспела.
 Однажды,  к  своему удивлению, я заметила, что дети все знают и понимают. И еще – они на моей стороне.  Наша завуч, Валентина Андреевна, вдруг  стала  приходить ко мне  на  уроки. Образовалось две  недели» строгого режима», то есть в течение двух  недель ее присутствие на каждом моем уроке сделалось обязательным. Причина осталась мне  неизвестной.  Возможно, она  заметила, что ее муж  немного неравнодушен ко мне и иногда вдруг вызывался починить у меня в классе электропроводку, или еще что-нибудь.
Две  недели  я  проводила  «правильные» уроки, не приходя  в  сознание. И вдруг  я  почувствовала, что за эти две  недели  образовалась стихийная, своеобразная Великая Хартия Вольностей.
 Не  было  учеников  более  внимательных, более грамотных, более дисциплинированных, трудолюбивых  и  активных, чем  мои. Заговорщически  улыбаясь, они беспрерывно  тянули  руки, давали  блестящие аргументированные  ответы и рассуждали о великих  материях.
     Клянусь, я никогда не говорила им ни слова и не жаловалась!
Что же  это такое ? Это же  непедагогично!
Проверка  завершилась успешно, но  еще  долго я думала  о  том, как странно  устроена  жизнь, как хрупко их доверие, как много зависит от нас, взрослых. А ведь мы не идеальны и многие из нас несчастливы.
Это уже  называется приобрести  дешевую  популярность?
Или еще  нет?
«Все  свободны. Совещание  закончено.» - сказала  директор своим всегда  и  везде  слышным, хорошо поставленным  голосом.
Первой  поднялась информатичка Светлана Николаевна, и я в который  раз, глядя на нее, подумала, что ее наряды способны вызвать когда-нибудь глобальный  кризис  системы образования.
   Мы  тоже  встали. Цезаревич, как всегда, наступил мне  на  ногу. Затем, немного подумав, они с Одуванчиком молча  разошлись по своим кабинетам.
  Глоток  свободы  сделал  круг  и  захлебнулся.