На фото Паша в младших классах.
Клептомания - это способность найти что-
то прежде, чем другой это потеряет.
Сколько вору ни воровать, а расплаты
не миновать.
пословица
Несмотря на четырехразовое питание в училище, почти с первых дней обучения нам постоянно хотелось есть.
Проще и лучше всего это желание можно было реализовать в буфете, при наличии денег и в свободное время. Однако интереснее было все-таки найти что-то съедобное бесплатно. Каждый ухитрялся делать это в меру своих возможностей. Валера Чижик, например, на занятиях по физической подготовке, когда мы бегали кросс вокруг училища не на время, успевал забежать на кухню, располагавшуюся на первом этаже, схватить сухарей, хлеба или моркови из ванны, куда ее клали перед чисткой для приготовления обеда. И успевал прийти к финишу вместе со всеми. Кстати для чистки моркови мы использовали обычный осколок стекла и расправлялись с нею сразу на месте. Как-то в личное время проходя мимо столовой мы увидели, как у входа разгружали машину с буханками черного хлеба. Ребята, как саранча налетели на открытый грузовик со всех сторон, умыкнув несколько буханок, и разбежались в разные стороны, так что работники столовой не успели и рта раскрыть, и уже тем более понять из какой мы роты.
В младших классах (5-8 классы средней школы при 11 летнем обучении), иногда заходили поискать что-нибудь съедобное на кухню, старясь не попасться на глаза обслуживающему персоналу столовой. Очень тихо открывали входные двери, долго прислушиваясь, выстаивали в коридоре. И, только убедившись, что в помещении никого нет, пробирались дальше. Собственно готовых блюд на первом этаже на кухне никогда и не было. Там можно было найти только морковь, капусту, подготовленные для варки обеда, хлеб или сухари. Но на безрыбье, как говорится… Иногда, в теплое время года мы набирали и картошку, которую потом пекли в костре в саду.
Тогда больше всего боялись нарваться на шеф-повара, огромного, как нам тогда казалось, роста представительного мужчину старше средних лет, в белой куртке и высоком поварском колпаке. Хотя отчего мы решили, что он был шефом, было не совсем понятно.
В начале 60-х годов в стране во всю шло разоблачение культа личности Сталина, выходило много книг и статей в газетах и журналах о допущенных беззакониях и репрессиях. В серии «военные мемуары» мне попалась книга генерал-лейтенанта Горбатова «Годы и войны», которую я прочитал взахлеб. Там подробно описывались ужасные испытания, которые пришлось пройти автору- генералу в тюрьме и лагерях. Воспоминания произвели очень сильное впечатление. Меня потрясало то, что в те времена в один миг ни за что любой заслуженный человек мог быть лишен всех своих наград и званий и брошен в застенки. Поэтому понятно, что разговоры о том, что наш шеф-повар, является якобы на самом деле генерал-лейтенантом, репрессированным Сталиным и лишенным воинского звания и наград, связываясь в моем воображении с прочитанным в книге, вызывало к нему уважение.
Ходили разговоры, что он в конце 50-х вернулся из лагерей, но в правах не восстановлен, поэтому и в форме его никогда никто не видел. Насколько это было верно так и не удалось узнать. Хотя косвенным подтверждением этому факту, как нам показалось, был такой маленький эпизод. Как-то в начале торжественного собрания училища, посвященного празднованию очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в клубе, из-за кулис занимать свои места, как обычно, появились члены почетного президиума. Первыми вышли генерал Б.М. Кибардин в парадной форме со множеством орденов и медалей и сопровождаемый им наш шеф-повар, в костюме и галстуке. Его Борис Михайлович почтительно усадил справа от себя.
Естественно, что атмосфера таинственности вокруг этого человека, в совокупности с его представительной внешностью, вызывали к нему у нас еще и необъяснимый страх. Тем более, что был он обычно неразговорчивым и постоянно имел какой-то, как нам казалось, угрюмый вид. Однажды мы с ребятами, проникнув довольно далеко в кухонные закрома, столкнулись с ним почти лицом к лицу. К нашему удивлению, ругать нас он не стал, и даже разрешил взять морковь с разделочного стола.
В младших классах, особенно осенью, на уроках зоологии мы трудились на училищном подсобном участке, находящемся в ведении учительницы Золотых. В фильме «Суворовцы», снятом киевской киностудией документальных фильмов в 63 году, как раз суворовцы младших классов, наши предшественники, демонстрируют своим высокопоставленным гостям выращенную ими на этом участке кукурузу. Нам, к сожалению, заняться «царицей полей» уже не удалось. В стране как раз сняли с руководящих постов Никиту Сергеевича Хрущева, главного идеолога внедрения в сельское хозяйство ценного и продуктивного злака и вопрос стал не актуальным. В сентябре, пока еще было тепло, мы в основном занимались уборкой и очисткой участка. Он примыкал вплотную к плодоовощному складу, старинному длинному углубленному в землю одноэтажному зданию, с маленькими подвальными окнами у самой земли. Там хранили всю зиму картошку, капусту и морковь для столовой. На участке рядом с этим зданием располагалась теплица, в которой выращивали зимой всевозможные цветы в горшках. Как-то в 6 классе учительница послала нас с Пашей Пеговым что-то туда отнести. На выходе он шепнул мне на ухо, что в дальнем углу стоят несколько ящиков с яблоками. А концу урока проныра даже умудрился каким- то образом умыкнуть оттуда несколько штук и угостить меня. На второй завтрак нам обычно давали яблоки, но, как правило, они бывали совсем зеленые, твердые и кисловатые на вкус, из нашего сада. В отличие от них, те, что лежали в теплице были большими, вкусными, сочными, да еще и издавали приятный запах. Таких нам на завтрак есть еще не приходилось. Естественно, что предназначались они явно не нам.
Непонятно было и откуда они там появились. Если бы росли на участке, то было удивительно, как мы не узнали об этом раньше и не попробовали их еще на дереве. К концу сентября на участке на деревьях оставались только малюсенькие, но сладкие райские яблочки. Их не собирали, видимо потому, что уж очень они были мелкими. Иногда в свободное время, прогуливаясь по территории училища, мы перелазили через невысокую сетку на участок и набивали себе эти яблочки за пазуху. На вкус они были кисловато-сладкие, с легкой горчинкой.
С Пашей мы тогда были в хороших отношениях и может быть от того, что близких друзей у него никогда не было, вечером на самоподготовке он вдруг сделал мне необычное предложение: слазить в соседнее с теплицей овощехранилище. Там, как он уже разведал, стоят несколько ящиков с теми же яблоками из теплицы, что мы ели на уроке биологии. Чтобы привлечь меня в сообщники, он клятвенно убеждал, что, как ему точно известно, они украдены с нашего стола. То есть их отложили для себя работники продовольственной службы. А раз так, то мы не только имеем моральное право на их употребление, а просто обязаны это сделать.
- Ну, сам посуди, - говорил Паша.
-_Нам разве дают такие яблоки на второй завтрак? Нет. А для чего тогда они там лежат? Это завскладом заменил наши яблоки на те, что в саду получил. Для себя натырил. Сам жрет себе втихомолку. Так что мы имеем полное право взять то, что нам принадлежит!
Возразить было нечего. На самом деле, почему и для чего хранились именно эти яблоки на складе, было непонятно. Таких нам, почему-то, на завтрак ни разу не предлагали. Да и количество их на складе, как объяснил Паша, было не большим, то есть несколько ящиков всего. А, значит, на всех суворовцев училища явно не хватит.
В общем, долго я колебаться не стал.
Паша сказал, что яблоки стоят в самом дальнем от входа помещении склада. Там у одной из оконных решеток от старости уже сгнили крепления к стене и (скорее всего не без Пашиного участия) кто-то окончательно их уже выломал. Теперь можно было без проблем, отставив решетку в сторону, пролезть во внутрь. Окно находилось напротив глухого училищного забора и заметить нас с боковой дороги, идущей вдоль правого крыла здания училища было просто невозможно. Так что, по словам Паши, предприятие наше было совсем безопасным и просто обречено на успех.
И вот той же ночью, часов в 12, мы с Пашей, осторожно выбрались из расположения роты и, никем не замеченные, проникли на территорию участка. Отодвинув лист фанеры, которым было прикрыто заранее подготовленное Пашей окно, влезли в овощехранилище.
В помещении был полумрак. Сквозь те окна , которые выходили на дорогу у училища, проникал лишь скудный свет уличного освещения. Они находились в самом верху, на расстоянии выше человеческого роста от пола. Спускаться из окна и залезать обратно можно было только по картошке, насыпанной в контейнеры, высотой метра полтора, располагавшиеся как раз вдоль окон. Стояла полнейшая тишина. Мы поспешно стали набивать гимнастерки яблоками из стоявших там, в проходе ящиков. Времени для этого нужно было немного, и мы уже почти закончили, когда вдруг на улице в ночной тишине послышались звуки приближавшихся шагов. Я в страхе затаил дыхание. Паша поднес палец к губам и тоже застыл в напряжении. Шаги были уверенные, по асфальту громко звенели металлические подковки сапог. Значит, офицер или сверхсрочник. И хотя увидеть нас со стороны улицы было невозможно, мне стало несколько не по себе. Вдруг кто-то каким-то образом узнал о нашей вылазке или заметил как мы пробирались сюда из роты? И вот сейчас раздастся голос офицера, предлагающий нам выйти. В случае, если нас здесь обнаружат, придумать что-то более или менее путное в свое оправдание было бы непросто. И тогда, вполне очевидно, нас ждали бы весьма большие неприятности. За такие дела могли тут же отчислить из училища. С другой стороны, подумал я, чтобы попасть сюда и нас схватить, нужно для начала открыть замок на входной двери и пройти по всему длинному овощехранилищу в самый его конец. А за это время мы успели бы вылезти наружу и скрыться.
Наконец в окне показались сапоги и галифе шедшего по дороге вдоль здания дежурного по училищу. Он не останавливаясь и, как нам казалось, очень медленно прошел мимо, совершая, наверное, обычный ночной обход территории.
Выждав, когда окончательно затихли шаги, мы с набитыми яблоками гимнастерками вылезли наружу. Естественно, что идти в таком виде по территории училища в роту было неразумно. Хитрый и предусмотрительный Паша заранее нашел место для хранения яблок, предложив закапать их здесь же, на подсобном участке, в большой куче песка возле теплицы, подготовленного для её ремонта. Такие не совсем санитарные условия хранения меня, конечно, покоробили, но деваться было некуда. Недалеко от кучи с песком торчал водопроводный кран, использовавшийся для полива грядок, так что в принципе яблоки перед употреблением можно будет потом помыть. В спальню в ту ночь мы добрались без происшествий.
Те несколько напряженных минут, когда мимо хранилища проходил дежурный по училищу и посетившие меня в тот момент мысли, заставили все же задуматься и сильно усомниться в обоснованности и необходимости моего участия в этой авантюре. И хотя я все же пару раз посетил вместе с Пашей наш тайник, в свободное время поесть наворованные яблоки, потом решил туда больше не ходить и в подобного рода мероприятиях участия не принимать.
Возможно, мы были, если не самыми первыми незваными посетителями хранилища, но, по крайней мере, одними из первых. Естественно Паша не жадничал и делился наворованными яблоками со многими, не преминув по секрету похвастаться своими ночными похождениями. При этом по нашему молчаливому соглашению он ни разу не упомянул о моем участии, а я вообще молчал об этом.
Так или иначе, но через некоторое время походы за фруктами стали совершать и другие ребята из нашего взвода. Очевидно, что на стремительную убыль яблок обратил внимание, спустя некоторое время, и начальник склада, старшина сверхсрочной службы Каховка, (его сын даже, кажется, учился с нами в одной роте) который, видимо, обнаружив сломанную решетку, решил списать все свои убытки за счет злоумышленников, и для этого подготовил на них засаду.
А тут как раз за яблоками собрались Валера, Женя и Сережа. К тому времени на складе стали включать по ночам дежурное освещение - тусклую лампочку, горевшую всю ночь. Валера пошел первым и спустившись из окна на закрома с картошкой, прислушался. Что-то было не так и вызывало необъяснимую тревогу. Он замер. Хотя нет, все тихо. Стал набирать за пазуху яблоки и тут нутром ощутил какое-то легкое движение невдалеке.
И вдруг резкий крик:
- А..! поймался!
Валера был одним из наших лучших гимнастов роты и, как на батуте, оттолкнувшись от торчавшей сбоку и внизу контейнера доски, стрелой взлетев наверх, успел в мгновение ока наполовину вылезти из окна. Но тут кто-то цепко ухватил его за задник сапога и стал изо всех сил тянуть на себя. Чтобы с него не сорвали сапог, Валера с силой поджимал его под себя, одновременно стараясь изо всех сил вылезти наружу. Но державшая сапог рука вцепилась намертво и не отпускала. Выбраться не удавалось. Ужас охватил Валеру.
- Тащите меня, тащите же! - закричал ждавшим снаружи ничего не понимавшим ребятам и те, поднатужившись, буквально вырвали его из цепкой руки старшины.
- Бегом отсюда! Там Каховка!
Все пулей бросились к забору участка и скрылись в темноте.
Утром на уроках Валере пришлось еще довольно долго понервничать. Будет ли построение роты после занятий, устроят ли опознание? И главное, насколько хорошо рассмотрел его завскладом, чтобы узнать и указать на него?
К счастью все закончилось благополучно. А вылазки наших ребят в овощехранилище, разумеется, прекратились.
Мы приехали в училище из разных городов, жили и воспитывались в различных условиях. Кто-то, конечно, успел приобрести дома и неприемлемые в коллективе привычки и склонности. Такие ребята со временем покидали училище не только по своему личному желанию. История Паши заслуживает отдельного внимания.
При нашем по существу попустительстве он почти 7 лет занимался с переменным успехом воровством и не только училищных яблок, а всего что плохо лежало у нас, своих товарищей. Впервые он был уличен в краже личных вещей одноклассников еще в 5 классе. То есть на первом году обучения. Традиционные общепринятые физические методы убеждения, увы, не принесли исправительного эффекта и в дальнейшем Паша с упорной и непонятной нам регулярностью стал попадаться на кражах ежегодно. Причем, что интересно, в повседневной жизни, в общении он был неплохим товарищем, неплохо учился, был «хорошистом» и висел на доске почета. У него был хороший папа – старшина сверхсрочной службы из Житомира. Правда, иногда в Пашином отношении к товарищам чувствовалась какая-то лисья предусмотрительность, угодливость. Он как будто заранее, на случай провала старался заручиться расположением всех одноклассников, поддерживать с каждым хорошие отношения. Никогда, ни в коем случае не ссорился и не упускал случая как бы невзначай сделать что-то хорошее, чем-то поделиться, как казалось, из чисто дружеского расположения. Он никогда, как у нас говорили, не жлобился, то есть не жадничал. Мог, например, всегда в нужный момент, предложить курильщикам сигарету, хотя сам не курил.
Если в младших классах кого-то дразнили, мог поучаствовать за компанию. Хотя сам никогда этого не делал, не отваживаясь с кем-либо портить отношения.
Иногда, как в истории с яблоками, он мог предложить в знак доверия и дружеского расположения поучаствовать в какой-нибудь авантюре подобного рода, как в нашем с ним случае. Тем более, что в первые годы обучения у нас не считалось предосудительным стащить в училище то, что было нам очень нужно и по нашему мнению плохо лежало. Как, например, химикаты для приготовления пороха, которые воровали из кабинета химии или патроны к самодельному пистолету, которые утаивали на стрельбище. Но красть у своих же товарищей – это было недопустимо и непростительно никому!
Его угодливость очевидно давала свой какой-то положительный эффект и, наверное, объясняла наше всеобщее долготерпение.
То, что он неоднократно попадался на воровстве, в случае, если у кого-то что-то пропадало, всегда делало его первым подозреваемым. Но, не обращая на это внимания, он упорно продолжал действовать в том же духе до выпускного класса включительно.
Как-то в начале зимы после самоподготовки в выпускной роте кто-то вбежал в класс и крикнул, что Пашу поймали в очередной раз на воровстве и сейчас бьют в спальне. Я к тому времени был во взводе комсоргом и сразу же бросился туда. Нужно было предотвратить нанесение Паше серьезных телесных повреждений, так как любое ЧП во взводе потом могло иметь нежелательные для всех последствия. Но все обошлось.
Когда Пашу ловили, он почти никогда не пытался оправдываться. А стойко переносил физическое воздействие и тупо молчал. Так было и теперь. Как оказалось, в этот раз ребята обратили внимание на регулярные пропажи денег из карманов по ночам в спальне и поймали Пашу на месте преступления.
Доложили командованию и в очередной раз зашел разговор о необходимости его отчисления из училища. Все были настроены крайне серьезно и бескомпромиссно.
- Хватит! Надоело! Горбатого могила исправит! - только и было слышно в курилке на перерывах.
Однако командир нашего взвода майор Зимин А.Е. вызвав меня в канцелярию, попросил не торопиться, подумать. Все-таки, как он сказал, Паша почти 7 лет жил и учился с нами, был нашим товарищем. И в том, что мы не смогли перевоспитать его, была и наша вина. Отчислить из училища в 11 классе, за несколько месяцев до выпуска, лишив аттестата зрелости, означало бы сломать парню судьбу. И мы должны были все внимательно еще раз взвесить и подумать. Командование, мол, не навязывает нам своего решения, а просит учесть все обстоятельства.
Из Житомира срочно приехал Пашин папа. Он понуро сидел подавленный на комсомольском собрании роты, слушая гневные выступления ребят. И под конец взял слово сам, обратившись к собранию и офицерам роты с просьбой пожалеть сына, дать возможность закончить училище. Как секретарю взводной комсомольской организации пришлось и мне пообщаться с папой. В то время ведь считалось, что коллектив несет полную ответственность за поведение каждого своего члена. В этом смысле вроде бы оказался виноват во многом и я, не сумевший организовать воспитание одноклассника и направить его поведение в правильном направлении. Хотя о том, сколько раз мы с ребятами беседовали с Пашей и по-плохому, и по-хорошему, говорить не приходилось. Последний же случай, кроме того, поразил своими особенностями. Он украл не просто то, что случайно кто-то оставил без присмотра, а специально подготовившись, залез в чьи-то заранее намеченные карманы после отбоя, под ночным покровом, когда все заснули. То есть вполне очевидно, все было выполнено сознательно, а не под влиянием настроения. В общем же, после весьма бурного обсуждения ребята решили Пашу пожалеть и приняли положительное решение. Командование роты тоже было настроено в Пашину пользу. Ему дали возможность закончить училище.
Но, как оказалось наше милосердие не пошло Пегову во благо. После окончания суворовского училища он без экзаменов был зачислен в танковое, где тоже, сразу же на первом курсе умудрился попасться в краже. Естественно, курсантам от поступивших вместе с ним наших ребят тут же стало известно и о его многолетней регулярной воровской деятельности в стенах Киевского СВУ. На всеобщем собрании кадет танкового училища было принято решение лишить Пашу кадетского звания и отобрать у него кадетский знак. Что тут же привели в исполнение. Он был отчислен из училища и как сложилась его дальнейшая судьба неизвестно.