-1-
Сырой апрель накрылся пологом мокрых туч и, доедая дырявый снег под заборами, тощими ручейками бежал к наступающему маю.
Сумерки теперь надвигались неспешно и, несмотря на непогодную мозглость, народ не желал топтаться в душном коридоре, от чего редкая очередь из черных телогреек растянулась вдоль серой стены от ворот до ганка.
«Я слышал аромат Весны на тонком лучике рассвета», - почти прошептал Марик.
- Ты чё мурлычишь, Татарин? - двухметровый квадратно-головый Сазан глядел сверху на соседа.
- Весна, Лёха, а с ней мысли приятные.
- Ну-ну, - хмыкнул длинный, - у тебя звонок на днях. А ты – весна, - круглые Сазановы глаза смотрели свысока не мигая, длинный нос нависал над заячьей губой, от чего в сумерках Леха походил на лешего.
- В шеренгу стройсь!- раздался писклявый голос. - Чего горохом по двору! - Лось стоял рядом с Мариком.
"Капитан уже,- отметил про себя Татарин"
- Поздравляю, гражданин начальник, с очередным званием, - пробубнил Сазан и скривился в жуткой улыбке.
Капитан ухватил пуговицу на Мариковой телогрейке, дернул слегка.
- После досмотра с вахты ни шагу, - и вроде в душу глянул бледно-голубыми мелкими глазенками.
Теперь, плотно-сбитая очередь из расконвойников провожала недобрыми взглядами оперативника и, прижавшись спинами сидельцев к стене у крыльца, пропустила капитана в жерло колонии.
Марик вошел в ярко освещенное помещение, приблизился к прапорщику, развел руки.
- К стене, - приказал тот, указывая дубинкой место у зарешеченного окна. Поманил пальцем следующего осужденного и профессионально вскинул ему руки для досмотра.
- Ну чё, влип, Татарин, - молоденький сержант стряхнул капли с кителя.
- С чего бы? – усмехнулся Марик.
- А то не знаешь, - прищурился сотрудник, - а чего тебя Татарином кличут?
- Не знаю…
Ненавиделась Марику кликуха, что прокричала тюрьма двенадцать лет назад…
***
Блатной заведенной куклой, молча вышагивал по камере СИЗО, остановился, бестолково глянул Марику в глаза.
-Баев, говоришь. Татарин что ли? Ну, так и быть, нормальная погонялова будет.
Крепко сложенный, с широким овалом лица и чуть суженным разрезом глаз, Марк Баев действительно походил на казанского татарина, хотя в обозримой родословной и не было никого из них. В колонии истинные татары дивились его кличке, естественно, не признавая за своего.
А блатные, иногда, ради хохмы отсылали к ним: мол, негоже от своих нос воротить.
***
- А в девятнадцать лет мне кажется, что девять, - Марк сидел на узком балконном ограждении двенадцатиэтажки.
- Интересно, вот свалишься сейчас, как долго лететь до асфальта? – белокурая Лилька выпустила сизую струю дыма в лицо Марка, будто желала сдуть его с зыбкого «насеста», и щелчком отбросила окурок в забалконье. Юноша откинулся назад и вроде полетел за ним.
- Дурак, - усмехнулась девушка.
Они вошли в просторную гостиную. Лилька уселась в низкое кресло, обнажив аппетитные белые бедра за короткой юбкой, залетевшей краями к талии.
- Тебе пора уходить, через полчаса Серый здесь будет, – нараспев произнесла девица, покачивая точёным указательным пальцем с ярко-красным ноготком.
- Вы бы определились, наконец, девушка. Меня приглашаете, а ждете другого, - занервничал Марк.
- Определиться на ко-нец, - задумчиво произнесла Лилька, - я вроде тебя люблю, а к нему привыкла. Да и не отдаст он меня. Они, блатные, с прибабахом. Своё либо выбрасывают, или продают. Хотя, могут и подарить. Дарить и продавать меня он не будет, а когда выбросит, ты мною не воспользуешься. Уходи, - она глянула на часы, - двадцать тридцать, через 15 минут он тебя здесь убьет.
- Или я его! – глаза Марка сузились до щелей.
- Уходи, Марик, прошу, - девка соскочила с кресла, приблизилась к двери и щелкнула замком.
«Присело небо низко над землей, расплакаться желает бедолага» - прочиталось Марику в духоте городской улицы.
Два месяца влюблен в бывшую одноклассницу после нечаянной встречи. В школе и не замечал этой серой мышки, а она вон как за три года расцвела и занозой в сердце.
Взяли Марика ранним утром, из общаговской постели.
Круглоголовый, молодой следователь не стал играть в «кошки-мышки». Разложил картину преступления поминутно, представил и мотив, и показания свидетеля, видевшего у места происшествия человека «татарской наружности», и главную улику: его Марикову куртку с каплей крови убитого авторитета, которую он забыл у Лильки в тот вечер.
Майора не заинтересовало заявление Марика о несовпадении времени убийства с вечерним свиданием на квартире у девушки.
- Снурова указала точное время твоего пребывания у неё, как впрочем, и твоё желание рассчитаться с соперником. Тяжко тебе на зоне придется, Баев, не того ты убил. Или не убивал?
Странный вопрос следователя вдруг просиял тощим лучиком надежды. В секунду Марк задался десятком вопросов: почему прокурорский засомневался, отчего Лилька намеренно указала другое время и куртка, и...
На последнем допросе, оказывается, и не молодой следователь участливо глянул в глаза подследственному.
- Я не вправе делиться с тобой своими ощущениями, Марк, но подкоркой чувствую – тебя подставили.
- А мне-то, что от ваших ощущений, гражданин начальник? Дело сшили крепко ни одной белой нитки. Адвоката своего убедили в моей виновности, - первая неюношеская складка обозначилась на лбу Марка.
- Моего адвоката? – хмыкнул следователь. - Адвокат «твой» - нанятый, платный. Да, странного защитника ты выбрал. Он со мной и не встретился ни разу.
В горячий «воронок» ворвалось солнце из открытой двери: больно слепящее, натуральное, не через решетку – вольное!
Сквозь «стакан» пятнадцать лысых голов прошли быстро, еще быстрее через полутемный коридор, где пустые голоса требовали бежать, а невидимая боль резиново обжигала спины.
- Встать вдоль стены! – заверезжал сержант. Он жонглеристо вертел в руке резиновую дубинку и одеть его в цирковой костюм - не скажешь, что тюремных дел мастер.
Чернявая женщина взяла в руки серый пакет и красивым голосом прочитала: « Баев Марк Сергеевич»
Марк сделал шаг вперед: «Баев Марк Сергеевич, тыща девятьсот .., статья.., срок…»
Зеленоглазый майор прищуристо глянул на него недобро и обратился к сержанту: «Ко мне в кабинет».
Оперативник тер влажную лысину ароматным платком и вроде не замечал Марика.
- Присаживайся, - и кивнул на табурет,- скажу сразу: дело дрянь. Я удивлен твоему присутствию здесь. Как тебя на тюрьме не кончили?
- Не знаю, гражданин начальник, - апатично ответил Марк.
- Вот и я не знаю. Странно выходит. Такого авторитета урыл, а живой ещё. Теперь, Баев, тебе без меня никак, ежели жить хочешь. Или как? - и придвинул лист бумаги.
- Я ничего писать и подписывать не буду, - Марк смотрел на голубое небо в зарешеченном окне.
- Ну-ну, - усмехнулся офицер, – кого-то заставляют подписать себе приговор, а кто не желает подписаться под гарантией сохранения жизни. Глупо, Татарин, глу-по. Будешь «работать» со мной, будет и гарантия, нет, так и суда нет.
- Был, - усмехнулся Марк
- Кто был? – удивился майор.
- Суд и был, - Марк поднялся из-за стола, так и не глянув на начальника.
- Ну что же, коли жив останешься после нынешней ночи, милости прошу ко мне, ежели своими ногами доберешься. Сержант, уведи осужденного, - и щелкнул зажигалкой.
За несколько дней, проведенных в карантине, на Марка никто не обратил внимания, правда, заснул он лишь на четвертые сутки.
Рефлюкс - позднелат. refluxus - обратное течение.
Ганка - крыльцо, приступки с навесом и перилами у входа в дом.
-2-
К полуночи настольная лампа сиротливо освещала спящего в дежурной части сержанта.
Марк смотрел в окно на выметенный плац в лунных бликах сырого асфальта и не представлял своего «звонка». Казалось, на днях проводит он на волю очередного семейника.
Жажда освобождения вдруг утолилась перед грядущим одиночеством.
- Хотя, - Марк усмехнулся, глаза прищурились и губы, струной под заострившимся носом, обозначили хищную улыбку.
- Баев, ко мне в кабинет, - в сумрачном дверном проеме капитан постукивал дубинкой о табурет.
В тесной комнатушке офицер нарочито направил свет лампы в глаза Марку.
- Лосев, ты видать из семьи НКВДэшников, или фильмов насмотрелся, или вас ещё так учат?
- Грубишь, Баев, - оперативник нервно стучал зажигалкой о столешницу, - желаешь в изолятор до освобождения?
- Испугал, – Марк усмехнулся, - ты давай по делу, нынче утро встает рано.
- А ведь изолятор может закончиться новым сроком, Татарин, - опер выпустил тонкую дымную струю. Сигарета меж пальцев пылала ярким огоньком, вроде выкуривал её кто в бесконечной затяжке.
- Ты мне должен три миллиона рублей, - Лось постукивал окурком пепельницу.
Круглые глазенки его горели огоньками затушенной сигареты, и щека часто подрагивала нервно.
Марк и в девятнадцать лет был не глупым, нынче же в тридцать, с червонцем неформального зоновского общения, глупить и не стоило. Он понял враз: Лось почему-то в теме.
***
Первый день в отрядном бараке спокойно завершился ночью, и лишь прозвучала команда «отбой!», долговязый Кряк пнул Маркову кровать.
- Шевели костылями, Дрон кличет, - промолвил шнырь, ленно раскручивая на пальце четки.
В уютной секции на четыре кровати, с запахом дорогого парфюма, приличный телевизор в полумраке крутил «Крестного отца». У стола с точёными ножками, высокий атлет удерживал чашку с кофе, казавшейся наперстком в его ручище.
- Присаживайся, - указал он на табурет, - плечо его дрогнуло, мощный бицепс заиграл рельефными мышцами.
- Значит не ты Серого?- «наперсток» коснулся губ Дрона, - и по следствию, и по суду в несознанке, - атлет присел на кровать.- Мы знаем наверняка: не ты его грохнул и не знаем наверняка - кто. Так бывает. С тюрьмы тебя верные люди толковым представили. К себе звать не буду и не приму, по жизни иди своей дорогой, мешать не буду, - «наперсток» спрятался в Дроновом кулачище.
И первый и шестой год в колонии, тянулись лет двадцать.
Даже теперь по истечении десяти, прошедшее не казалось промелькнувшим и, всякий раз, вспоминая, мнилось: время медлилось жутко.
Природная сила и ловкость, инженерная «недообразованность» в «заколюченном пространстве» обратились спортивным мастерством и неким профессионализмом.
Марк великолепно дрался, а увлекшись «замочной» темой, приобрел навыки толкового медвежатника.
Дрон как-то пошутил, мол, хватит на простых замках тренироваться, пора и банк брать.
«Замочная» тема невероятно увлекла. Бестолковая сегодня, атавизм, при нынешних электронных штучках, она обратилась страстью.
И уже не раз, с конвоем вывозили его на волю к дверям элитных особняков, а то и к "мертвым" сейфам безглуздых хозяев.
- А не открыть ли нам предприятие по этой теме, - как-то обратился к начальнику его зам, - живые деньги, товарищ полковник, при отсутствии всяких затрат. Расконвоируем Баева, откроем ИЧП. Налоги ерунда, а прибыль будет однозначно.
Так и порешили. Поначалу таскали Марика из зоны на волю, а затем, привыкнув, днём оставляли в «офисе», а там и на ночь, и по нескольку суток.
Краснорепое солнце, зацепившись за «егозу» высокого забора, трепетало в собственном мареве, и на ветру, неприятный, тонкий шелест хищного металла полнил окрест.
Дрон щурился на малиновый заход, перебирал пальцами черные четки.
- Завтра деньги занесешь, сумма приличная, пополню общак и на волю. Надеюсь, справишься?
И не вопросом прозвучало. Не мог не исполнить Марик, да и выбора давно не было.
Странно приближенный к «серому кардиналу» мужик, негласно обладал воровскими привилегиями и, не имея права использовать их по «статусу», был уважаем «черной мастью».
Исполняя поручения положенца, Марк не прокололся ни разу. Хотя, случались и промахи, но не его, Татарина - у ПТушных оперов, с их бестолковыми стукачами. Каким из чувств был наделен он, и сам не ведал, но ощущал опасность кожей и только с известными ему заморочками выходил и сухим из воды, и исполнял задуманное.
- За что ты оперов ПТушниками кличешь, - как-то поинтересовался Дрон.
- Здесь нет ни одного со спец. образованием, за исключением зама Хозяина. Думаю для остальных и «ПТУшник» громко сказано.
Вечером следующего дня на «вахте» «взяли» Сазана с двумя литрами водки в грелках, по-простому привязанных к бедрам. Донесли о «проносе» тут же, перед заходом, от чего оперская братия засуетилась на радостях не профессионально, а с тем и Марк сделал своё дело.
Егоза - Колюче-режущая проволока с острыми сегментами, обжатыми вокруг нити (проволоки.
-3-
Сытый воробей слёту окунулся в талую лужу: затрепетал серыми крыльями, взметнул веер брызг.
Обмакнул клюв, хвост в хладную сырость, заскочил на ледяной бордюр и, глянув на окно под вывеской "Вскрываем всё", весело чирикнул.
Марк приоткрыл фрамугу и лишь вдохнул утреннюю прохладу, распахнулась входная дверь.
- Разрешите, - круглоголовый мужчина смотрел поверх очков, - я по поводу вскрытия.
Марк усмехнулся такому определению и, лишь тот снял очки, признал в нем своего следователя.
- Марк… - произнес мужчина, - да-а, до чего жизнь кругла.
Марик протянул руку.
- Здравствуйте, Леон Агеич, - и ощутил в своей жесткую, сухую руку следака.
Не ведаю я ощущений, что возникают у подобных пар при встрече на нейтральной полосе. По сути, два врага - и с мирным рукопожатием. И знают наверняка: один осужден по навету, другой не смог ( не захотел) доказать?
«Своему» бывшему я не смог бы протянуть руки’.
Но в мире не без исключений.
Они молча смотрели друг на друга и, видимо, обменивались информацией, как два гаджета по блютус. И не было у одного из них ни зла, ни сожаления, другой же ощущал вину.
- Не смог, - пожал плечами Агеич, - ты извини меня Марк, не смог… - теперь влажная Леонова кисть обмякла и голова его вроде утратила округлость.
- Проехали, - Марк указал на кресло, - кого вскрывать будем? - и улыбнулся.
***
Лишь «стукнуло» Леону пятьдесят, главный напомнил о пенсии. Агеич начальника понял правильно и, не кланяясь, покинул прокуратуру.
Теперь, свободный от державных дел, Леон «загорелся» «окучить» отцовский престижный участок на берегу загородного водохранилища.
Старик давно намекал, мол, негоже иметь такой царский надел и лишь платить налог за пустое место. Когда-то, обласканный партией и правительством, не мелкий начальник, он получил его в дар и мечтал возвести дворец с бухточкой у «мелкого моря». И, лишь шевельнулось дело, как оказалось - не принадлежит им место у водоёма.
Суды, галдеж, делёж, отъём участка.
Отец «бренчал» медалями, напоминал о своих заслугах, но новоявленный губернатор прибрал надел, и оскорбленный последней беседой старик, в кабинете всевластного начальника, получил инфаркт, от чего и почил в короткий срок. Отца похоронили с почестями, а бывший следователь прокуратуры решил отмстить коварному прибирале.
Тогда и раскрутил он множество Забраловских клубков, а среди них и Мариков попался.
Быший цеховик Забралов, друг детства авторитетного вора Серого, с рухнувшим Союзом нерушимым пошел в гору и, сколотив немалый капитал, двинул во Власть, не забывая пополнять денежные сейфы.
А денег, известно, много не бывает. Но, вдруг, закадычный друг напомнил о немалом долге, что и отдать-то было не разорившись. Но, у богатых свои заморочки. Понятно, Серый не ходил за другом с протянутой рукой, и наверняка, по-своему объяснил отношение к рестанту. А здесь нарисовалась и девица, что дальней родственницей Забралову. Связались клубки и клубочки единой нитью, а доказательств никаких.
А хоть бы им и быть??
В таких случаях, ворам, когда концы с концами сходятся, приговор ясен и стоит лишь его исполнить.
***
- Вы, Леон Агеевич, мне рассказали это к чему? - Марк стряхнул пепел с потухшей сигареты.
- Да, верно, - с досадой молвил Леон, - к чему? - И вроде отключился телефоном с разряженной батарейкой. Соломенные глаза мертво смотрели сквозь Марка, и лишь пульсация мелкой артерии на переносице оживляла бледное лицо.
Наглый воробей, усевшись на форточной фрамуге, глупо вертел головёнкой и, взмахнув крыльями, громко чиркнул.
- Мда-а, - промолвил Леон, - встал из кресла и приблизился к двери.
- А как же вскрытие, Леон Агеич? – Марк глубоко затянулся сигаретой.
- Вскрытие? Ах да, - Леон безнадежно махнул рукой, - в другой раз.
В придорожной талой луже десяток верещливых серых птах полоскали перья, толкались, а то и клевали увлекшегося соседа, будто в немалом водостое не хватало места.
Легкий сквозняк шевельнул оконную створку, добежал до стола и смахнул бумажный листок с телефонным номером. Марк скомкал его и бросил в корзину.
***
«Вот, зима на исходе, вроде десять их было…»
- Ты о чем, Татарин? - Дрон тронул Марка за плечо.
- Да так, считаю прожитые годы.
- Не свихнись до срока. Ты мне на воле нужен. Освободишься и в Москву. Откроем «Медвежатню» и под этой вывеской столь заветных замков вскроем, - Дрон поправлял воротник дорогого пальто, - к твоему освобождению весточку скину с адресом. Ну, все, до воли, - вор протянул ручищу.
- Я знаю, кто Серого грохнул, - Марк глянул в глаза Дрону.
- Тебе это надо?
- А тебе?
- Забудь, не наше это. Коли местная братва, за десять лет не разобралась, тебе и вовсе не стоит.
- Мне? - удивился Марк,- не будь ты вором, задал бы я вопрос, - глаза Марковы вспыхнули злыми огнями, - я, теперь, желаю мести.
- Ну что сказать? Дело благородное, и был бы ты при масти, спросил я за базар. А так, делай, как знаешь. И забудем об этом разговоре, - Дрон сплюнул в сторону.
Неделю «фирма» бездействовала, а в воскресенье, будто полгорода жильцов ключи потеряли.
Ранним утром понедельника Марк вернулся в «офис» и извлек из корзины листок с телефонным номером.
- Встретимся через час, - ответил в трубке бывший следователь.
Уютное кафе полнилось гастрономическими ароматами и Бономасовым блюзом. Леон смотрел сквозь линзы очков большими глазами в ожидании ответа.
- Хороший план, - Марк глянул на дно чашки, - вы не умеете гадать на кофейной гуще, гражданин начальник?
- Не язви, Марк, дело верное. Поверь моему ментовскому чутью. Мы не оставим ни единого следа. Избавим общество от преступника, утолим жажду мести и обогатимся.
- С последними двумя постулатами согласен. Первый же… Вы, видать, без гражданских мотивов никак. Ну да, служенье Родине накладывает отпечатки.
Через пару недель, пьяный труп губернатора, висевшего на собственном итальянском галстуке, нашла утренняя прислуга.
Родственники упрашивали настоятеля местной церкви отпеть убиенного и, не добившись своего, обратились в инстанции повыше, откуда приехавший жирный поп и сотворил обряд.
А следствие, вроде, не закончено и поныне.
Вскоре, семейство почившего, обратилось в марикову фирму с просьбой отпереть пару замысловатых губернаторских сейфов, где и оказалось пусто.
***
Ну вот и на волю: заработанную и богатую.
Марку не желалось выяснять, как капитан узнал о случившемся. Видимо Агеич где-то прокололся. Недаром говорят - не бывает чистого преступления. Но такой просчет и не просчет, а лишь недоразумение, что и устранить. Опер ждет завтра, и его желание стоит удовлетворить.
Лося похоронили в тот день и час, когда Татарин вышел на свободу.
Полуденное солнце сушило грязь на влажном тротуаре. У громадной луже в искристых лучах скакали тощие воробьи, не решаясь ополоснуть перья, и громко щебетали, подзадориваясь опробовать весенний разлив.
И лишь Татарин приблизился к шумному «сообществу», серые птахи шумно вспорхнули разом.