Алхимик

Михаил Шаргородский
Человеку на своем пути встречаются многие жизненные события. Одни из них, при воспоминании, позволяют улыбнуться, а некоторые и покраснеть.
Отдельная страница - это служба в Армии. Здесь время спрессовано до предела, но все надо успеть. Поэтому давно замечено, что человек, отслуживший в Армии, как правило, немного более шустрый в жизни.
Я тоже прошел через эти ворота, только разница в том, что поскольку я учился в офицерском училище, срок моей службы растянулся на 3 с лишним года.
В то время никто так не тяготился службой, как нынешний контингент.
И никто не предпринимал столько усилий, чтобы отвертеться от Армии. Это в бытовых кругах почиталось, как стыд.
Могли девушку замуж не отдать, если жениха в Армию не взяли.
Меня, разумеется, взяли. Около года я прослужил в строевых частях. Затем, как специалиста по топливу, которым я тогда считался, меня откомандировали  на ремзавод
по ГСМ (горюче-смазочным материалам). 
Через год меня направили учиться в офицерское училище по ГСМ.
Училище выпускало, как правило, начальников Армейских лабораторий по ГСМ.
Среди нас было много взрослых, старшины, сверхсрочники, даже некоторые желавшие с офицерской  должности перейти на пенсию.
К  ним все относились со вниманием.  Старались высвобождать для ннх все хозяйственные и иные должности, не требующие лишней учебы.
Как курсантам, нам  полагался один час на  самоподготовку.
За этот период нам полагалось собрать и настроить перегонный аппарат и перегнать на нем  препарат, который нам давали в качестве исходного. 
Перегонный аппарат по своей конструкции напоминал перегонную колонну нефтезавода. Некоторые сравнивали его попросту с самогонным  аппаратом  для изготовления домашней водки.
Получалось роднее и понятнее.
С нас не слишком спрашивали за результат этой «самодеятельности» и многие из нас  просто занимались своими делами.
Причем, удивительное дело - в большинстве случаев, тот, кто отставал, тот и не занимался.
Я тоже не всегда делал, поэтому отличником по данному  предмету никогда не был.
Однажды во время задачи, ко мне очень тихо подошел один курсант и  позвал меня.
Мы тихо передвинулись на его рабочее место.
Он, оглянувшись кругом, открыл стол и подал мне лабораторный стаканчик с жидкостью, жестом показав «выпей». Я выпил и чуть не задохнулся, такая была крепость. Когда я немного отдышался, он мне всё объяснил.
У него не было никакого дела, и он решил сделать все по инструкции. То есть стал настраивать аппарат точно, как записано в методике. А он, хоть и числился у нас в отстающих, но руки имел золотые.
Смысл всей операции заключался в том, чтобы довести смесь до точки кипения, и удерживать ее на одном уровне, пока испарится и конденсируется один раствор. В этом случае в исходном сосуде также остается один раствор, а второй испарится во вторую посуду. 
Весь фокус заключался в том, что разогнать надо было спиртобензольную смесь.  А у них температура кипения отличалась всего на два градуса.
Малейшая неточность в соединениях, в сочленениях, и вообще во всей конструкции, и все насмарку. Потому и штатным лаборанткам  не удавалось, не могли удержать два градуса. Я думаю, что если бы им слишком нужен был получаемый продукт,  то они бы его добыли.
А в это время мой товарищ, подошел к еще нескольким ребятам, которым доверял и помог им правильно настроить аппаратуру.
Короче говоря, ко времени окончания самоподготовки,   у нас уже было несколько мензурок спирта. Запрятав их в рукав шинели, мы спокойно вошли в зал приема пищи. Девочки официантки с нами дружили.
По нашей просьбе они нам заменили чайники, оставив в них по одной-двум ложкам чая для цвета. Дежурный офицер прохаживался по залу. Но зал был очень велик, и пока он доходил из одного конца в другой, можно было не только мензурку перелить, но и целого барана зарезать.
Наконец, этот ужин окончился, и мы вышли на улицу, строиться. Многие курсанты давно не пили, и их сильно развезло. Наша походная песня была «Варяг».
А вместо нее мы запели какую-то застольную. Да и то не стройно. Наиболее сознательные хотели все же спасти «Варяг», но звуки нашей песни, начисто тонули в широкой и веселой украинской  застольной  песне.
Кстати, тогда все любили украинские песни. А может еще и сейчас любят!
Я тогда все думал: «А как себя чувствует дежурный офицер?»
Когда пришли в казарму, он первым делом вызвал командиров взводов. Результат нулевой. Они вообще не были  в столовой. 
Вызвали старшин и начальников отделений. Результат тот же. Начали напирать на парторга и комсорга. А им был я.
Отбивались мы почти одинаково - парторг в возрасте, больная печень, а я родился и вырос в Грузии, у меня к водке аллергия и, кроме вина, мне ничего нельзя.
Дежурным был молодой лейтенант. Моложе меня. Когда он, выпустив очередную партию, собрался вызвать следующую, мы с парторгом его на минутку тормознули  и сказали следующее: «Мы ужинали последними. То, что в строю вели себя неправильно, это факт. Здесь Вам признаний никто не даст. Если кто-нибудь «расколется», мы не уверены сможет ли он здесь доучиться. Когда мы проходили, все казармы были уже закрыты.
Так что свидетелей, по существу, нет. Делать вопрос предметом всеобщего обсуждения, тяжелый удар по подразделению. Давайте завтра соберем собрание. Несколько человек, я в том числе, выступим с покаянным словом, и этим закроем. Сами провинились, сами поправляем. Вопрос огласки не получит. Спишется, как хохма. А мы железно учтем». Примерно так и поступили. Мы больше всего боялись, что накажут  дежурного офицера.
Он был нам симпатичен. Мы даже наметили, кто возьмет на себя вину, чтобы уберечь офицера. У одного из наших, дядя был начальником Гауптвахты. Впоследствии
он неоднократно сожалел, что эта «командировка» не состоялась.
Кстати мы не очень то и боялись. Наказать всех, за провинность некоторых, тогда не было принято. Не знаю, как сейчас. Но в Армии всегда было принято блюсти справедливость...
Прошло уже больше полувека. Но все  эти события настолько свежи в памяти, как будто происходили только вчера.
В то время в Армии не было «дедовщины». Даже слова этого не было.
Зато были настоящие отношения, диктуемые реалиями того времени - Армейские дружба и братство.
С нами еще служили фронтовики, они были носителями морали, и их суда избегали все.
Вообще, оглядываясь назад, в Армии заметны разительные перемены. Мы тогда все понимали, что это наша страна, наша Армия, и кому же кроме нас ее защищать?
О том, что можно уклоняться от Армии и понятия не было. Служили все. И дети наркомов на общих основаниях. А сейчас отвертеться от Армии, почитается, чуть ли не высшей доблестью. А обидеть новобранца считалось достаточно большим позором. Ибо, как правило, в этом случае обижаешь более слабого. А это по солдатскому кодексу чести не допускалось.
В последние годы в Армию, как видится со стороны, как будто стали возвращаться должные порядки, и это радует сердца ветеранов!  Дай то БОГ!