один из 250 млн. биография. сегодня 02. 08. день р

Юрий Марахтанов
Юрий  Марахтанов


Он родился. Никто, кроме родителей этого даже не заметил. Да и не сильно стремился Он в мир, перелёживая в утробе матери почти месяц.
В августовский Ильин день, заинтересованный грозовыми раскатами, вылез наружу. И что? Ничего. Стал потихоньку привыкать к новой жизни. Скамейка, завалинка, да бабушкины разговоры с соседками по улице – вот и все Его дошкольные университеты.
Хотя не так. Книги. Читать начал лет с четырёх. Запомнилось первое: “Пепе” М.Горького и “Белый клык” Джека Лондона. Класса до пятого (или седьмого?) вёл толстую общую тетрадь, куда записывал автора и название книги. Ставил свои оценки. Одной тетради не хватило, заводил вторую, третью… куда они подевались? Как, впрочем, и книги, которых в доме проживало много. Не говоря уже о гостевых, приносимых из двух библиотек, потому что в одни руки давали не больше трёх.
О книгах.  «Ну, как это?! – вопрошал Он, сидя на крыше дома и проглатывая очередной опус. – Листок, на нём буковки, - щупал их детскими пальцами, - они образуют слово. Их – слова – автор расставил по белому листу по-своему. Место ещё есть, а писатель с новой строки начал. Зачем? Они же меня не трогают, за уши не треплют, по рёбрам не щекочут, вслух не говорят. А хочется смеяться или заплакать вдруг, спуститься к матери, прижаться к ней в подол. Но она на работе! Солнце жарит, а мне холодно, потому что метель, и вот-вот герой с дороги собьётся.  Или  “Старая крепость”! Жизнь у пацанов какая интересная! А тут: война прошла; шпионов днём с огнём не сыщешь; город  закрыт, мышь не прошмыгнёт. Сиди и гляди за курами, чтобы они в соседний двор не пролезли».
Так до сих пор и не понял до конца механизма физического воздействия печатных знаков на человеческую душу и её различные состояния. Но цепляют же! Меняются местами слова, и весь смысл переворачивается. Напиши  “кровь с молоком” – перед глазами цветущая, пышущая ярким румянцем девушка. А  “молоко с кровью”? Ужастик. Пробирка с анализом от коровы.

В плане того, что творится сейчас – морально устойчив. Был один казус в четвёртом классе. Из пионеров исключили за аморальное поведение. Ненадолго, часа на два, но сопли на рукав намотал.
Влюбчивый был с измальства. В первом классе Ему понравилась соседка десятиклассница, так Он на её крыльце песни из “Свадьбы с приданым” вопил дурным голосом. Вся улица заслушивалась. Со средствами массовой информации тогда было туго: радио, да пара газет.
“Андрей Рублёв”  Тарковского заворожил, три раза ходил смотреть. “Зори здесь тихие” -  бесчисленное количество раз по “видаку”. Ирина Алфёрова в роли Даши из “Хождений по мукам” нравится. И жена об этом знает.
А пионерский галстук сняли при следующих обстоятельствах. Школа носила имя артиста Хмелёва, наверное, он учился в ней. Соответственно – небольшой школьный театр. По сценарию Он должен был Гуле что-то на ухо шептать. Пока репетировали, Он и втюрился. Сценарий нарушил, поцеловал в бантик. Та, не будь дурой, пожаловалась пионервожатой. Обсуждали, галстук сняли. Хорошо пришла учительница Вера Андреевна и разогнала всё собрание по домам.
Девятый и десятый класс – разговор отдельный. Встретить бы такого человека, кто может обстоятельно объяснить все свои поступки в этом возрасте. Опасный период, да ещё при генной влюбчивости. Бедные  родители! Слышите ли вы в своих тихих могилах? Тогда всё прощали, теперь и тем более. Только сам себя не простит никак. То брюки “дудочки”, то “клёш”, нет бы наоборот, хоть перешить можно было. То твист, то шейк. И первые дегустации портвейна №15.
«А мне дисциплина нужна, - подумал Он после школы и вместо института пошёл на завод. – Просился же в Нахимовское училище, морем бредил, решили почти всё, деды по обеим линиям флоту жизни отдали. Нет, отец пожалел и не отпустил».
В этом городе мало кто страдал клаустрофобией.  И Он работал на закрытом заводе закрытого города, в цеху по спецдопуску, в замкнутых кубатурах (балластные цистерны атомных подводных лодок). Да и страна прорехами на границах не страдала.
После армии поступил на промышленно-экономический факультет университета. Вступительные экзамены как для него подбирали: литература, математика, география, история. На вводном собрании разъяснили суть их будущей профессии.
-Наши выпускники могут получить должность от директора бани до кресла в Совете Министров.
То и другое впечатляло. Париться он любил, программу  “Время” уважал и смотрел регулярно.
А дальше, как у многих. Член КПСС. Инженер, старший, начальник отдела, зам. нач. управления, директор. Семья, дети. Всё ясно, недвузначно, стабильно, с планами на светлое будущее.
Но не разгаданная магия написанных кем-то слов бередила душу. Да судьбы человеческие, с которыми сталкивался Он по роду своей деятельности. Пейзажи из головы не выходили, коих навидался за время странствий по стране, пока служил. Их было немыслимое количество. Коллизии разные жизненные покоя не давали.
Оторопь брала, конечно, иногда. Кто Он? Ноль целых четыре стомиллионных от своего народа. И что Он людям скажет? Но и Чехов говорил, что мастер показывать, а ничего не предлагает людям.
Однажды в одночасье рухнуло всё.  Мантисса Его персонального числа повысилась, концентрация увеличилась до семи стомиллионных. От родной страны отвалились многие территории с бывшими теперь соплеменниками. Уже выходили Его книги, но это на фоне такого катаклизма не радовало. Хотя Его значимость, как индивидуума, в новой стране поднялась. Этот математический фокус, где Он участвовал без своего согласия, поражал феноменальностью масштабов. Копперфильд со своими представлениями, как телега против космического корабля.
И Он взялся за роман, не боясь показаться слишком искренним. Удивлялся другому: обратной теперь уже связи своей мысли, примитивной шариковой ручки, да листа пугливой бумаги.
Народ в стране умирал быстрее, чем рождался. Абсолютная величина Его персонального числа увеличивалась с каждой минутой.

Часто стали сниться странные сны. Он оказался соседом по даче с четой Путиных. Супруга президента Людмила подружилась с Его женой, выглядела славной, милой, тихой и скромной женщиной. Они стояли по обе стороны плетня, перегораживающего их участки и долго беседовали о своём, женском. Президента Он сторонился, но тот время от  времени заходил к ним, доставал из кармана орден, без помпы вешал Ему на грудь.
-Это за освоение атомных заказов, - сон с четверга на пятницу.
Или:
-Тут вот покопались в документах вояки наши, попросили передать. За безупречную службу в рядах вооружённых сил СССР, - президент брал из рук Людмилы бутылку пива, сам же открывал, зацепив крышку узким обручальным кольцом. – Стаканы давайте, - и они молча выпивали, вышагивая между грядок с огурцами  с понедельника на вторник.
Однажды дело было зимой. Президент призывно помахал Ему с крыльца. Дорожки замело снегом, и пришлось сходить в каминный зал, надеть валенки и отправиться к соседям.
-Вот, сразу два, - повесил Ему на грудь новенькие ордена и улыбнулся простой человеческой улыбкой.
Пришлось уточнить: за что?
-Разве не заслужил? Да это всего-то медаль-орден 2-й степени  “За заслуги перед отечеством”. Вчера вот сыну Жириновского вручали. Да у нас их тыщщи, не комплексуй, - и они отправились играть в шахматы, а жёны готовить блины, которые Людмила никак не могла освоить.
«Жалко, что зима, - посетовал награждённый. – Вышел бы завтра в пиджачке, прошёлся по деревне во всех регалиях». Ему нравилось дружить с хорошей семьёй Путиных. И никогда ни о чём не просил. Разве из инструмента что. Но и сам помогал, чем мог.

Копаясь в культурных пластах разных эпох и поколений, Он иногда забывал о предосторожности. Последние годы начали льнуть болезни. В городской инфекционной больнице медсёстры напоминали:
-Мужчина, не забыли, Ваш горшок номер тринадцать!
А роман удался. Все коты да Винчи отдыхали. В формате изданной ранее книги Маркеса “Сто лет одиночества”, роман был в полтора раза толще. Фолиант из трёх частей ждал своего часа.

Нобелевский комитет уже переругался между собой, ожидая шедевра. Русских не награждали давно.
В больницу пригласили дизайнера, и тот тщательно готовил на горшок №13 трафарет с надписью “Здесь сидел и трудился над второй частью романа лауреат Нобелевской премии…”
Предложения российских комитетов по премиям наш герой из скромности вежливо игнорировал.

                *           *          *