Дикая полынь, 40 лет спустя

Леонид Рабин
Часть 1-я. Сотрудничество сионистов с нацистами.

40 лет назад в СССР вышла в свет книга Цезаря Солодаря "Дикая полынь". За 10 последующих лет вышло еще два исправленных и дополненных издания, и 30 лет назад, в 1986 году, вышло третье издание этой книги. Сейчас интересно перечитать эту книгу и посмотреть на нее с позиции человека 10-х годов 21-го столетия.

Солодарь написал антисионистскую книгу, используя термины и понятия, существовавшие в тогдашнем СССР. Он почти не замечает разницу между разными течениями в сионизме, между тогдашними Мапаем и Ликудом, и в равной степени критикует и тех, и других. "Жаботинский, Бегин, Эшколь, Бен-Гурион" – все они перечисляются одной строкой и в общем контексте.

Исторические заметки, с которых начинается книга Цезаря Солодаря, актуальны и сейчас, а для многих станут откровением. Так, Солодарь описывает тесную дружбу и сотрудничество между петлюровскими антисемитскими погромщиками и сионистами в Украине в 1919 году. И для тех, и для других главным врагом были большевики-интернационалисты.

Потом автор переходит к описанию истории тесной дружбы немецких нацистов и сионистов на ранних этапах истории национал-социализма, пока нацисты еще не перешли к "окончательному решению еврейского вопроса". Примером тому – операция "Гаавара" по перевозке евреев Германии в Палестину, хорошо известная и в Израиле. Однако были и более поздние эпизоды. Один из них – история Альфреда Носсига. Вот как она описана в книге Солодаря:

"Когда беседуешь об этом с польскими гражданами еврейской национальности, они с особенным негодованием поминают предательскую деятельность сионистской боевой организации "Факел". Презренные факельщики разжигали не пламя партизанской борьбы против оккупантов, а запланированные фашистами пожары в оккупированных городах. Они рьяно выполняли также шпионские и диверсионные задания оккупантов.

В роли идейного вдохновителя молодчиков из "Факела" ретиво подвизался патриарх польского сионизма Носсиг. Он был известен среди сионистов всей Европы тем, что еще задолго до второй мировой войны организовал в Варшаве "Генеральное общество колонизации земель Палестины". На подачки богачей ему удавалось время от времени отправлять эшелоны бедняков в Палестину и чаще на Кипр - ведь кое-кто из сионистских заправил тогда считал, что Палестину в роли земли предков прекрасно смогут заменить Кипр или Уганда.

И вот в 1944 году тысячи узников варшавского гетто получили неопровержимые доказательства: Носсиг, убеленный сединами националист, многие годы агитировавший их стать колонизаторами палестинских земель, оказался верным прислужником гестапо. Неспроста в черные дни фашистской оккупации он имел пропуск на право разъезда по всему так называемому Варшавскому генерал-губернаторству.

Эти разъезды помогали Носсигу разнюхивать лазейки для провокационного проникновения в подпольные группы Сопротивления и партизанские отряды. И затем во время поездок он собирал своеобразные статистические материалы, чтобы солиднее обосновать составленный им вкупе с гестаповцами план. Не знаю официального названия этого плана, но, по существу, в нем планировалось уничтожение в лагерях и гетто больных, пожилых и материально не обеспеченных евреев - ну какой, скажите, был смысл бороться за их спасение, если в Палестине они стали бы только обузой для сионистов! И чем внушительнее выглядели цифры этого людоедского плана, тем больше оснований было у Носсига хлопотать за "отдельных лиц", особенно ценных для будущего еврейского государства с сионистским правительством.

Узники варшавского гетто узнали о предательстве Носсига. И как только Носсиг оказался на территории гетто, заточенные там евреи предали его справедливому суду.

Тридцать лет спустя я услышал в Польше от Фриды Рушковской подробности этого судебного разбирательства - по необычайности процессуального ритуала, возможно, единственного в истории.

Предателя судили со строгим соблюдением всех правил и норм гласного процесса. Не без труда раздобыли чистую школьную тетрадку, чтобы вести протокол суда, происходившего в толпе обреченных на гибель людей. Десятки из них могли бы стать свидетелями обвинения и назвать имена своих близких, предательски выданных подсудимым в руки гестаповцев.

У обвиняемого был защитник, в своей речи он просил суд учесть преклонный возраст Носсига. Но его речь не встретила сочувствия узников гетто. Они считали, что преклонный возраст преступника как раз и лишает его возможности хоть чем-нибудь искупить свои неописуемо тяжкие злодеяния перед польскими евреями.

Судебное заседание пришлось дважды прерывать - стоявшие на дежурстве ребятишки своевременно предупреждали участников этого справедливейшего суда о приближении охранников. Последнее слово подсудимого заняло вдвое больше времени, нежели речь обвинителя и оглашение приговора, вынесенного именем жертв фашизма.

- Все, кто выслушал приговор, даже самые дряхлые старухи, - вспоминает Фрида Рушковская, - тихо, но внятно повторили вслед за председательствующим: "Смерть предателю и убийце!"

Сиониста Носсига, патриарха среди предателей, долгие годы "безразлично" относившегося к нацистскому флагу своих неизменных партнеров, казнили там же, на скорбной земле гетто".

Цезарь Солодарь ошибся с годом. Носсиг был казнен в 1943 году.

"Альфред Носсиг (польск. Alfred Nossig; 18 апреля 1864, Львов — 22 февраля 1943, Варшава) — польский публицист, поэт и скульптор. Деятель сионистского движения.

После прихода к власти в Германии нацистов был выслан из Берлина, где прожил более 30 лет и переехал в Варшаву. Во время оккупации Польши немецкими войсками в конце 1940 года был назначен членом юденрата в Варшавском гетто.

В 1943 году еврейская подпольная организация обвинила Носсига в сотрудничестве с нацистами. Как говорил один из руководителей восстания в гетто Марек Эдельман, никто не сомневался, что Носсиг — агент абвера с довоенных времён. В гетто состоялся суд, в ходе которого защитник просил учесть преклонный возраст Носсига. 22 февраля Носсиг был приговорён к смертной казни и убит.

Он был похоронен на еврейском кладбище на Окоповой улице в Варшаве. Точное месторасположение могилы неизвестно".

Далее в книге объективно и беспристрастно излагается история сотрудничества нациста Курта Бехера и "сиониста" Рудольфа Кастнера.

"Чтобы рассказать об одном из самых нечеловеческих преступлений сионизма в годы войны, я должен прежде представить читателю Курта Бехера.

Зловещее имя этого нацистского палача я впервые услышал летом 1944 года. Наши войска, безостановочно устремляясь на запад, освобождали от фашистской нечисти исстрадавшуюся белорусскую землю.

Партизанские вожаки и руководители подпольных партийных организаций, рассказывая военным корреспондентам о преступлениях оккупантов, упоминали и изощренные зверства эсэсовского полковника Курта Бехера. И в роли уполномоченного "Тотенкампфштандарт" - подразделения, ведавшего лагерями смертников, и в командном составе особой эсэсовской конной части "Фегелейн-бригад" Бехер проявил себя инициатором и исполнителем многих кровавых расправ с белорусами, заподозренными в связях с партизанами. Особенно рачительно и методично выполнял он приказ гитлеровского командования о поголовном истреблении советских граждан еврейской национальности. А после войны стало известно и о зверствах Бехера на польской земле.

Невежественный приказчик по закупке конского фуража, с трудом одолевший четыре класса начальной школы в Гамбурге, Бехер сразу же по вступлении в нацистскую партию умудрился пролезть в эсэсовскую "элиту". Образцово пройдя "практику" в первом из фашистских концлагерей, в Дахау, он вскоре стал выполнять особые поручения самого Гиммлера. Эсэсовцы со злобой называли Бехера выскочкой и с завистью - любимчиком самого рейхсфюрера СС.

И когда весной 1944 года гитлеровцы, оккупировав Венгрию, решили осуществить массовое уничтожение венгерских евреев, Гиммлер выделил в помощь Адольфу Эйхману именно штандартенфюрера Курта-Александра-Эрнеста Бехера. Этот преступник к тому времени завоевал репутацию не только исполнительного палача, но и специалиста по "экономическим" вопросам, проще говоря, по выкачке ценностей и имущества с оккупированных территорий.

На Восточном фронте дела у гитлеровцев шли тогда из рук вон плохо. Советские войска совместно с чехословацкими и польскими частями и при поддержке партизан наносили гитлеровцам поражение за поражением.

И Гиммлер, замысливший секретные переговоры о сепаратном мире с нашими западными союзниками, счел невыгодным для себя отягчать свой кровавый послужной список новыми массовыми истреблениями мирного населения. Вот почему он настойчиво требовал от Эйхмана и Бехера: депортация полумиллиона венгерских евреев должна быть осуществлена "без лишнего шума и волнений" среди обреченных, вывезти их в лагеря "надо скрыто и без эксцессов".

Впоследствии, в июле 1947 года, Бехер, давая показания следователям Международного трибунала, вынужден был признать, что перед поездкой в Будапешт он получил от Гиммлера такое указание:

- Сумейте быстро забрать у венгерских евреев все, что можно у них забрать, и даже больше. Чтобы без эксцессов провести акцию, обещайте их лидерам что угодно.

Итак, Гиммлер не хотел "излишнего шума и волнений". Но и медлить ему тоже не хотелось: ведь советские войска все стремительней приближались к венгерской земле, стонавшей под двойным игом - гитлеровцев и "правительства" фашиста Салаши. И не случайно Бехер, прибыв в Будапешт, как показал на своем процессе Эйхман, сразу же сказал ему:

- Надо торопиться. Депортировать и обезвредить более полумиллиона венгерских евреев надо за пять-шесть недель.

Эйхман и Бехер сошлись на одном: первый должен поскорее заняться депортацией, а второй - инкассацией - так цинично именовали в сионистских кругах изъятие у депортированных валюты, ценностей, имущества.

Но чтобы действительно избежать "излишнего шума и волнений", Эйхману и Бехеру требовался умелый, верный и влиятельный пособник из еврейской среды. Требовался, как они выражались, лидер.

В мелких провокаторах и угодниках нужды не ощущалось - вспомним хотя бы "господина председателя" еврейского совета в будапештском гетто, упоминавшегося уже сиониста Шаму Штерна. Нет, нацистам нужен был помощник покрупнее, этакий еврейский квислинг во всевенгерском масштабе. Где и как его найти, да еще в кратчайший срок?

Нашли. К неудовольствию ближайших эйхмановских агентов нашли не они, а те, кто окружал Бехера. Его выученики оказались прозорливей эйхмановцев: нацелились не на раввинат, а сразу же на сионистских деятелей.

Так на арене появился Реже Кастнер. Получив титул руководителя "Комитета по спасению евреев", он решительно гарантировал Эйхману и Бехеру "организованный и спокойный" вывоз венгерских евреев в лагеря смерти "без эксцессов", столь нежелательных тогда для Гиммлера.

Какова же была плата, которую потребовал от нацистов неудачный журналистик из провинциального Колошвара, более преуспевший в роли деятельного функционера столичной организации сионистов, Реже Кастнер?

Точно такую же, как и все сионистские деятели, вступившие тогда в сделки с гитлеровским режимом: разрешение на отправку в Палестину наиболее влиятельных сионистов и раввинов, а заодно и богачей, обязавшихся перевести со своих банковских счетов в банках нейтральных государств крупные суммы в сионистскую кассу. Ну и, конечно, родных и близких Кастнера.

Стоит напомнить, что в кастнеровский список не вошел никто из томившихся в гетто видных деятелей литературы и искусства, в частности такие популярные венгерские писатели как Миклош Радноти, Ендре Геллери Андор, Антал Фаркаш и многие другие. Усилия к спасению этих талантливых людей прилагали не сионисты из среды эсэсовских любимчиков, а венгры-антифашисты, вроде будапештского врача Ласло Пешта или портного Бала Дьюла, укрывшего у себя в пору немецкой оккупации 36 евреев.

Отпустить в Швейцарию 1684 избранника нацисты обещали Кастнеру, однако лишь после того, как начнется с его помощью "спокойная" депортация евреев из будапештского гетто в Освенцим и Маутхаузен.

Кастнер покорнейше согласился и на это. Громогласно заявил он Штерну и всем другим сионистским деятелям, вошедшим, разумеется, в его особый список:

- Я верю Эйхману и Бехеру, и вы должны им верить. Они выполняют свое обещание. Надо выполнить и наше.

И началось "выполнение" данного нацистам обещания. Сгруппировавшиеся вокруг Кастнера сионисты упорно и методично уговаривали обреченных на смерть людей точно в назначенный срок являться на сборные пункты, без утайки сдавать агентам "экономического советника" Бехера все ценности и валюту и спокойно грузиться в железнодорожные эшелоны. По уверению сионистских агитаторов, эти эшелоны держат, мол, путь не к газовым камерам, а в места, специально отведенные германскими властями для проживания евреев. Недаром же вывоз именуется депортацией, то есть изгнанием, высылкой. Нацисты вовсе не намереваются, дескать, уничтожать венгерских евреев. И каждый в отдельности глава обреченной на смерть семьи строжайше предупреждался, что любая попытка нарушить установленный фашистами порядок депортации пойдет только во вред женщинам и детям.

- Вас спасет только покорность и образцовый порядок, - такова была излюбленная фраза кастнеровских приспешников.

Некоторые участники отрядов венгерского Сопротивления не поверили заверениям сионистской верхушки и решили все-таки попытаться спасти увозимых на гибель детей. Но агенты Кастнера, пронюхав об этом, успели предупредить гестаповскую охрану эшелонов".

После войны Рудольф Кастнер сделал неплохую карьеру в Израиле. Он занимался политикой, был важным деятелем партии Мапай. Занимал пост главы департамента общественных связей в израильском Министерстве промышленности и торговли.

Однако в 1957 году он был убит – ему отомстили за предательство сотен тысяч венгерских евреев. Сейчас внучка Кастнера, депутат Кнессета от "Сионистского лагеря" Мерав Михаэли, добивается присвоения ему звания Праведника народов мира за спасение тех 1684 "полезных" евреев, которых нацисты выпустили в обмен на помощь Кастнера в уничтожении сотен тысяч других. После войны Кастнер помог Бехеру избежать наказания, выступив свидетелем в его пользу на судебном процессе.

Почти никто в современном Израиле не знает подлинную историю спасения евреев Будапештского гетто. Было бы не лишним ее напомнить.

"Начало января сорок пятого. Наши войска, форсировав Дунай, завязывают бои в Пеште. Все ближе и ближе подходят они к району гетто. Там остается еще более 70 тысяч узников. Вывезти их в лагерь смерти эсэсовцы уже не могут. И они решают превратить гетто в подобный лагерь.

Но будапештские коммунисты-подпольщики немедленно сообщили об этом командирам наступающих советских частей. И тут же у самой линии боев загремели наши репродукторы: советские офицеры почти без интервалов и с разных пунктов предупредили эсэсовцев, что за уничтожение беззащитного мирного населения последует самое беспощадное возмездие. Только это и остановило гитлеровцев. А наши войска с боями приближаются к гетто.

- Только беззаветная храбрость советских воинов, в частности из частей войск генерал-лейтенанта И.М. Афонина, предотвратила гибель десятков тысяч венгерских евреев. Советские войска помешали гитлеровцам взорвать гетто. В те часы советские офицеры и солдаты не медлили ни одной минуты. И в боях за освобождение гетто показывали чудеса храбрости.

Эти слова я услышал от начальника военно-исторического института и музея венгерской Народной армии полковника Эрвина Липтои. А студент-филолог Будапештского университета Лайош Вага рассказал мне:

- Вот уже более тридцати лет будапештцы из уст в уста передают быль о двух советских солдатах, дошедших от Волги до Дуная. Мой отец в двенадцать лет услышал эту быль от моего деда, а мне рассказал ее, когда я впервые собрался на пионерский сбор. У нас на факультете все ее знают... Итак, два русских солдата - один совсем еще молодой, а другой уже с сединой - переправились через Дунай со своей частью в Пешт. Там еще шли жестокие бои за каждый уголок. Заглянув в подозрительный подвал булочной, русские выковыряли спрятавшегося за мешки с мукой салашистского вояку из "Скрещенных стрел". Он упал на колени и взмолился о пощаде. Молодой солдат с грехом пополам понял завывавшего от страха салашиста: гитлеровцы вбили ему в голову, что советские воины расстреливают пленных на месте. Вояка из "Скрещенных стрел" умолял не убивать его, а поскорее доставить к самому главному советскому командиру. Зачем? А он может сообщить очень важное известие. Какое? Немного поколебавшись, салашист рассказал, что бежавшие эсэсовцы и гестаповцы приказали под угрозой смерти карательным командам "Скрещенных стрел" уничтожить оставшихся в гетто людей. Не щадить никого: ни стариков, ни детей. Как раз сейчас идет подготовка к выполнению злодейского приказа: обитатели гетто сгоняются в строения, которые будут взорваны и подожжены со всех сторон.

Выслушав это, седой солдат сказал салашисту: "Мы, простые советские воины, скажем тебе то же самое, что и наш лейтенант, и полковник, и сам маршал Толбухин. Ты такое слово знаешь - ультиматум? Так вот. Ползком, бегом, но только поскорей добирайся до своих "стрел" и предупреди: если будут убивать беззащитных людей, никого из ваших карателей не пощадим. Никого! Не послушаются - пусть на себя пеняют! Хотя не дадим им даже времени попенять".

Советские солдаты заставили салашиста поползти в тыл, туда, где считанные минуты оставались до кровавой расправы над несчастными. И салашист добрался-таки до своей команды, сгонявшей десятки людей в здание летнего кинотеатра. "Нам предъявили ультиматум!" - торопливо крикнул он карателям. Взбешенный начальник карательной команды выхватил пистолет. Но подчиненные, спасая собственную шкуру, опередили его и мгновенно изрешетили автоматными очередями. А затем все каратели быстро пустились наутек из "опасной зоны"... Вот такая быль передается много лет из уст в уста в нашем Будапеште, - закончил свой рассказ будущий филолог Лайош Вага. -Когда-нибудь я расскажу ее своим детям...

Накануне празднования 40-летия Победы, когда сионистская пропаганда на все лады голосила о равнодушии советских войск к узникам гетто и гитлеровских лагерей смерти, я ознакомился с рассказом активного участника освобождения Будапешта, полковника в отставке Владимира Людвиговича Барановского, бывшего дивизионного инженера 151-й Краснознаменной Жмеринско-Будапештской дивизии:

- Уже в середине января стало известно, что на нашем пути слева находятся какие-то кварталы, сплошным забором изолированные от остальной части города. От командира дивизии Дениса Прохоровича Почивайлова я узнал, что это созданное фашистами гетто. Оказывается, представители временного революционного правительства Венгрии сообщили нашему Политуправлению, что там находится гетто, где вместе с еврейским населением Будапешта томятся и политзаключенные венгры, также обреченные на уничтожение. 17 января Герой Советского Союза генерал Афонин приказал осуществить удар в сторону гетто. Удар непременно требовался внезапный. Жестокость врага была известна: он не оставлял живыми своих узников. В одном городке под Будапештом фашисты расстреляли из пулеметов много тысяч узников гетто перед самым приходом Советской Армии. Медлить было нельзя. Ночью наши саперы перерезали все кабели и провода, ведущие в гетто - ведь через них могли быть приведены в действие взрывные механизмы. Рано утром 18 января наши солдаты гранатами уничтожили пулеметные гнезда фашистов и взломали стену гетто. Фашисты не успели осуществить свой зверский замысел. Но сопротивление оказывали. Большинство из наших людей, кто освобождал будапештское гетто, погибли в последующих боях за венгерскую столицу.

Поначалу узники даже не верили, что пришло спасение, - продолжает В.Л. Барановский. -Но наши солдаты показывали им красные звезды на своих ушанках. Объясняли подавленным людям: вы свободны! Потом на улицах появились наши полевые кухни. Запахло едой. И голодные, изнуренные люди начали понимать, что мы хотим их накормить... На нашем боевом пути было немало спасенных нами людей. Но когда мы с боями шли освобождать тот или иной лагерь, то не знали заранее, кто там - французы, русские, евреи, украинцы или немецкие коммунисты. Это узнавали потом. А тут задача с самого начала была ясна: мы обнаружили геноцид, и спасти обреченных - это был наш долг воинов-интернационалистов!"

Кстати, книга Цезаря Солодаря развенчивает еще один миф, распространенный даже среди части русскоязычных жителей Израиля – о том, что в СССР была под запретом тема уничтожения нацистами евреев именно как евреев. Как мы видим, такого запрета не было, и факт нацистского геноцида евреев признавался. Не было только слова "Холокост", но оно и на Западе укоренилось только в 70-х годах прошлого века.

-----

Часть 2-я. "Старый добрый" мапайный Израиль.

Репатрианты волны 70-х годов прибывали совсем не в тот Израиль, который мы видим сейчас. Это была совершенно другая страна – идеологически зашоренная, и все сколь-нибудь значимые посты занимали люди под стать пресловутым "большевистским комиссарам", каравшие за неправильные высказывания или недостаточную восторженность там, где она, по их мнению, должна была быть проявлена. Экономика была под контролем мапайных профсоюзов, и ни на одно "престижное" место невозможно было пристроиться без протекции и блата.

С другой стороны, прибывающие из СССР являлись привилегированным сословием. Сотни тысяч людей восточного происхождения все еще жили во временных лагерях – "маабарот", уже не в палатках, но в примитивных бараках, а выходцы из СССР почти немедленно получали государственное жилье. Правда, они не выбирали место, куда их пошлют – это решало государство. С другой стороны, была возможность жить до двух лет в центре абсорбции на всем готовом, учить язык, подыскивать себе работу по специальности.

Репатриантам 90-х годов такая абсорбция казалась раем, и они в большинстве своем завидовали алие 70-х. Мало кто понимал, что это был такой же "показательный проект" эпохи Холодной войны, как и витринно-образцовый Западный Берлин, целью реализации которого был подрыв и разрушение СССР и других стран Восточного блока. Как только "историческая" задача была выполнена, Израиль перешел к прямой абсорбции новоприбывших, а строительство социального жилья было полностью свернуто.

Тем удивительнее читать в "Дикой полыни" истории репатриантов того времени.

"Чемоданы, с которыми мы прибыли на тель-авивский аэродром Лод, растаяли. Пришлось все привезенное из Киева распродать, иначе мы никогда в жизни не расплатились бы с долгами. Ох как много всяческих долгов было записано у каждого из нас в голубой книжечке "теудат оле"!..

Люди, встреченные мною, тоже бежали от неотвратимой беды. От пропитанного духом наживы и агрессии злобного сионизма. От прикрытого религиозной завесой оголтелого шовинизма. От душевной черствости и нечеловеческого равнодушия, свойственных обществу, где человек
человеку волк...

Разве я могу примириться с тем, что мой ребенок обязан из-под палки изучать талмуд! Что в единственный выходной день - субботу я не могу вывезти его поближе к зелени, ведь раввинат запретил работу общественного транспорта в субботние дни! Что мальчика через несколько лет призовут в армию агрессора!"

Все эти проблемы знакомы и репатриантам 90-х годов прошлого века, и даже некоторым представителям "путинской" "сырной" алии, за исключением разве что долговой кабалы, потому что нынешние репатрианты приезжают с нормальным запасом денег.

Бывший ленинградец, юрист и сионистский активист Григорий Соломонович Вертлиб бежал из Израиля в 1972 году. Он был обласкан мапайной властью и материально не нуждался. Предоставим ему слово.

"Израиль - государство, где давно забыты какие-либо идеалы дружбы и нормальных отношений между людьми. Да, собственно, какие могут быть отношения между работодателем, который имеет завод, виллу и 3-4 машины, и евреем из Марокко или Ирака, который имеет крохотную квартирку (а часто не имеет и таковой) и живет с пятью-шестью детьми в убогом квартале для "черных"? Какие, собственно, могут быть отношения между бюрократом в каком-нибудь учреждении, основная мечта которого досидеть до пенсии и который знает, что уволить его практически невозможно, - с одной стороны, и "новым оле" из Советского Союза, который десятки раз ходит на прием, получая один и тот же ответ: "Савланут" (терпение) и "ихье тов" (будет хорошо)?"

Вертлиб приводит типичный разговор между чиновником учреждения, обязанного заботиться о новоприбывших, и бывшим советским гражданином:

- Работы нет и не предвидится. Но будет хорошо.
- Как же хорошо, если бюро труда не дает работы?
- Нужна протекция - и будет хорошо.
- У меня и квартиры нет.
- Терпение. А почему ты хочешь жить в Хайфе? Поселись в Димоне.
- Но в Димоне нет работы для инженера.
- Зато там можно выцарапать жилье.
- На черта мне жилье, если там никогда не будет работы для инженера?
- А разве обязательно работать инженером? Вот все вы приезжаете и требуете, требуете, подавай вам и работу и квартиру".

Репатриантам 90-х годов смешно читать такие диалоги, но люди реально чувствовали себя обманутыми, потому что приехали не из развалившегося СССР, а из бурно развивавшейся страны, где таких проблем у них, как правило, не было.

Религиозное засилье в мапайном Израиле было гораздо более страшным, чем сейчас, после того, как в страну приехал миллион внутренне свободных, обладающих чувством собственного достоинства и рассчитывающих только на себя людей. Тем политикам из Сионистского лагеря, которые сейчас сетуют на религиозное засилье в Израиле и обещают "русским" в случае своего возвращения к власти решить все связанные с этим проблемы, будь то общественный транспорт по субботам или нормальные браки с неевреями, не мешает вспомнить, что проблемы, о которых мы говорим, зародились при их безраздельной власти. При отсутствии поддержки со стороны внутренне свободных людей, в идеологически заряженной стране это воспринималось гораздо тяжелее, чем сейчас. Необрезанные евреи подвергались отвратительной травле.

"Мы встретили в израильском городе Ашкелоне и пятнадцатилетнего Юру Ковригара. На Украине Юре предсказывали большую будущность математика, собирались направить мальчика в специальную школу. В Ашкелоне молодые сионисты, глумливо установив, что мальчик принадлежит к "необрезанным нечестивцам", раструбили об этом по всему городку. И сами учителя тут же предупредили родителей Юры, что не потерпят в своей школе "урла" - такова оскорбительная кличка "необрезанных".

Трудно, конечно, не поддаваться эмоциям, когда на тебя обрушивается половодье слез..."

Практика, при которой правящая партия обеспечивала новоприбывших всем необходимым, оборачивалась тем, что разбивались семьи новых репатриантов.

"Аппарат министерства абсорбции действительно понимает свой долг перед новоприбывшими довольно оригинально: разъединять семьи, вызванные в Израиль под высоким предлогом воосоединения.

"Сортировку" приезжающих начинают сразу же на аэродроме Лод. Там на глазах у Абрама Питилашвили разлучили семью бывших жителей Бухары.

- Родителей отправим в Хайфу, а молодых людей поближе к марокканским евреям. Марокканцы, правда, не очень вас любят. Они говорят, что вы избалованы. Так что в первые дни могут затеять ссоры с вами, даже драки. Зато у них вы научитесь рожать побольше детей. А им вы докажете, что из Бухары приезжают не дикари - привозят телевизоры, умеют обращаться с холодильником.

Если новоприбывший заявляет чиновникам, что его родственники проживают, скажем, в Беэр-Шеве, автоматически следует ответ:

- В Безр-Шеве нет нужды в рабочей силе, поедешь в Марморек.

А через несколько минут в Беэр-Шеву направляют тех, кого родственники ожидают в Мармореке".

А вот как выглядели тогда проблемы с работой:

"- В Лоде, только мы вышли из самолета, нас подвергли положенному допросу сохнутовцы. Я - портной, жена никакой специальности не имеет, и поэтому, когда нас спросили о профессиях, я поспешил не без гордости ответить, что дочь у нас библиотекарь со специальным образованием.

Сохнутовец посмотрел на меня так, словно я свалился с луны: "Я вас спрашиваю о настоящей профессии, а вы мне морочите голову каким-то библиотекарем! Скажите лучше, умеет ли ваша дочь делать что-нибудь такое, за что полагается получать жалованье?" Я повторил: дочка имеет диплом библиотекаря и по этой специальности работала десять месяцев до того самого дня, как мы ее заставили поехать с нами на "родину отцов".

И тогда другой сохнутовец, видимо, чином постарше, сказал мне: "Если бы она имела даже пять дипломов и работала библиотекарем хоть тридцать лет, такой специальности у нас не существует, зарубите это у себя на носу! Следить за тем, чтобы читатели не воровали книги, и записывать, кто какую книгу на сколько дней берет, - для этого никакого диплома не требуется, на это годится любая девчонка, и не придется платить настоящее жалованье". Дочь пыталась возразить сохнутовцу. Она говорила о рекомендательных списках, об умении составлять аннотации, но сохнутовец ее не слушал. "Раз больше ничего делать не умеешь, - прикрикнул он на нее, - мы запишем в регистрационном бланке "неквалифицированная чернорабочая". Дочка расплакалась, и после долгих уговоров сохнутовец согласился зарегистрировать ее ночной сиделкой. Это была первая из многих горьких пилюль, которые мне пришлось проглотить в Израиле".

Ну и "проблема неевреев"...

"За вызов Ици Гиршовича Меирсона его родственникам не заплатили, вероятно, и двухсот лир. В самом деле, зачем "великому" Израилю нужен немощный человек! Это в Риге Меирсон мог весьма неплохо жить, получая пенсию инвалида Отечественной войны и выполняя на фабрике "Садарс" легкую работу да еще при укороченном рабочем дне.

Но родственники в Израиле с иезуитским упорством изводили его старую мать:

- Неужели ты сможешь спокойно умереть, зная, что твой Иця женат на латышке? Неужели ты не выполнишь веление нашей веры и не разлучишь их?

Старушка пыталась переубедить окружавших ее религиозно настроенных израильтян. Иця живет с женой двадцать восемь лет, напоминала им она. Именно заботам жены обязан он тем, что перестал быть лежачим больным.

Такие человеческие доводы не тронули правоверных фанатиков. Они в конце концов заставили старушку написать Ице, что она приговорена врачами к смерти и хочет, чтобы родной сын закрыл ей глаза после кончины.

И сын незамедлительно выехал к матери.

Но приехал он к ней - какой позор для сына израилева! - с женой-иноверкой. Не решилась жена отпустить полуслепого мужа одного на далекую чужбину.

Скандал выплеснулся на улицу.

Ицю с "нечестивой" женой родственники не пустили на порог своего дома. И безжалостно потребовали:

- Прогони ее! Разведись! Тебе не потребуется даже тревожить для этого раввина - ваша загсовская бумажка здесь не имеет никакой цены.

Меирсон пытался усовестить родственников:

- Разве могу я оставить жену? Мы прожили вместе более четверти века! И как она будет жить одна на чужбине?

Последовал спокойный, деловой ответ:

- Не пропадет. Если подмажет щеки и как следует укоротит юбку, сможет подработать проституцией".

Супруги убежали в Вену, где жена Меирсона кормила и себя, и мужа: "Мне не страшно, я крестьянка".

Это мы сейчас можем послать на три русские буквы таких вот религиозных подонков и не иметь с ними дела, а в мапайном Израиле для этого нужно было иметь очень большой запас самоуважения. Однако уважавшие себя люди тогда в Израиль, как правило, не ехали – им было хорошо и в Советском Союзе.

А вот тема унижений, связанных с религиозным засильем:

"О том, какой махровый шовинизм процветает в Израиле, можно судить по тем мучительным унижениям, на которые приходится идти матерям-иноверкам ради того, чтобы их детей считали рожденными от еврейки и признали полноправными израильскими гражданами. Ранее проживавшая в Риге Любовь Гордина встретила в Израиле молодую женщину, вынужденную омывать себя в ритуальной бане при нескольких мужчинах - представителях раввината. После этого унизительного ритуала, без проведения которого ее не сочли бы обращенной в иудаизм, женщина поседела".

Ну нельзя же так издеваться над человеком, даже если ему не хватает чувства собственного достоинства для того, чтобы отправить "доброжелателей" из раввината туда, где им следует находиться.

Повторяю, вся эта махровая дикость не была навязана Израилю религиозными партиями или "фашистским Ликудом". Она сложилась и сформировалась при власти "социалистического" Мапая, наследники которого сейчас клянутся избавить нас от религиозного засилья.

-----

Часть 3-я. Русскоязычная израильская литература и журналистика, тогда и сейчас.

В 70-е годы прошлого века Григорий Свирский был таким же "литературным лицом" русского Израиля, каким сейчас является Дина Рубина. Оказывается, что к успеху его привела антиарабская публицистика. Предоставим слово Цезарю Солодарю:

"Те из иммигрантов, кто готов любой ценой сделать в Израиле карьеру, сообразили, что антиарабизм - верная "козырная карта" на скользком пути к преуспеянию. Правда, не сразу, но сообразил это и "писатель" Григорий Свирский.

Приехав в Израиль с самыми радужными и далеко идущими "творческими планами", сей неудавшийся литератор с ходу предложил издательствам чуть ли не полное собрание своих не принятых советскими издательствами сочинений. К огорчению Свирского, израильские издательства тоже сочли его "прозу" малохудожественной и недостойной типографского станка. Весьма ограниченный спрос и скудный гонорар встретили и новые его произведения: скетчи, монологи и радиокомпозиции, где автор обрушивает свой гнев на советских евреев, не помышляющих об отъезде в Израиль. Дело в том, что еще до приезда Свирского страна была наводнена подобной литературой.

Неудачи оказались даже на внешнем облике Свирского. Познакомившийся с ним врач из Минска Иосиф Григорьевич Бурштейн рассказывает:

- Я увидел небритого, раздражительного человека. Одежда, в которой он приехал из Москвы, износилась, обтрепалась. Да и сам он производил впечатление какого-то потрепанного, обветшавшего. В кругах бывших советских граждан знали, что Свирский получил субсидию для работы над циклом рассказов о "мучениях" жителей Биробиджана. Каждая глава была оснащена эпиграфом из писаний клеветника Солженицына. Но рассказы, по мнению заказчиков, не удались, а субсидию Свирский к моменту нашей встречи уже успел проесть. Однако через несколько недель Свирского нельзя было узнать: он подтянулся, оживился. И, главное, уже не норовил выпить чашечку кофе за чужой счет и не стрелял сигареточки.

Общие знакомые открыли мне причину такого сказочного превращения: Свирский целиком посвятил свое творчество глумлению над арабами. Даже сумел придумать "исторические" корни вековечной вражды арабских и славянских народов. И, конечно, сразу же стал желанным и признанным автором!

Признанным, кстати, не только Израилем, но и антисоветчиками из других капиталистических стран. С первого дня новой войны на Ближнем Востоке радиостанция "Свобода" доверила Свирскому ответственные обязанности ее специального корреспондента в Иерусалиме. Поистине, всяк злак находит свое место, а бурьян - свой овраг. Опасаясь, видимо, потерять золотоносную жилу, Свирский своими небылицами о "зверствах" египетских и сирийских войск оставил далеко позади всех шовинистских израильских писак. Словом, военный пожар способствовал его обогащению".

Григорий Свирский жив и сейчас, ему 95 лет. Живет, правда, в Торонто, Канада. Преподает славистику тамошним студентам. Точная дата его отъезда туда из Израиля неизвестна. Однако до прибытия в Израиль он был членом Союза писателей СССР и издал три книги: "Черты победителя", "Заповедь дружбы" и "Ленинский проспект". По названиям можно приблизительно представить себе их содержание.

В Земле Обетованной он написал роман "Заложники" – о трагедии советских евреев, которых не выпускали в Израиль, и "Ветку Палестины" – о том, как приехавшим было тяжело уже в Израиле. Сейчас обе эти книги читают только специалисты по литературе, вряд ли кто-либо добровольно возьмет им в руки. Гораздо веселее читать написанную на те же темы трилогию Михаила Бабеля "Мой Израиль" – "Мудаки" – "Прощай, Израиль".

Успех Свирского, очевидно, вдохновил не только Дину Рубину, но и главного поэта современного русского Израиля, Игоря Губермана, сочиняющего "гарики", пропагандирующие ненависть как к арабам, так и к русским.

Публицистика русского Израиля 70-х годов прошлого века была удивительно похожей на современную. Если что-то в Израиле не изменилось за прошедшие 40 лет, то это его русскоязычная журналистика и его "интеллектуальная тусовка". Если сейчас у нас есть "Вести" и "Новости недели", то тогда были "Наша страна" и "Трибуна". Вот что пишет о них Солодарь:

"Одно время существовали в Израиле две газеты на русском языке - "Наша страна" и "Трибуна". Одинаково шовинистические, одинаково крикливые, одинаково безграмотные. И тем не менее они систематически подкалывали, подлавливали, подзуживали одна другую. С какой целью? С единственной - выйти хоть на грудь вперед в спринтерском состязании на самое сногсшибательное антисоветское измышление!

И ежели "Трибуна" публиковала очередную "московскую сенсацию", состряпанную на кухне сионистского блока МАПАЙ, то "Наша страна" незамедлительно выпаливала удесятеренную клевету на ту же тему, но уже со ссылкой на пропагандистский арсенал сионистского блока. Впрочем, газеты иногда мирно менялись источниками брехни - хозяин-то у них один.

Будем справедливы, больше рвения проявляла все же "Наша страна". Чтобы обойти "Трибуну", она зачастую публиковала "сообщение из Москвы" в двух вариантах с концовками совершенно противоположного смысла. И посрамленной "Трибуне" приходилось на следующий день придумывать свою - третью! А сионистским заправилам подобная "полемика" приходилась по вкусу: ведь она создавала у новоприбывших видимость борьбы между "разными партиями".

Не гляди на кличку, а гляди на птичку, говорит пословица. Новоиспеченные израильтяне быстро сообразили, что все птички из семейства утиных обе газеты выпускают из одного сионистского гнезда. И перестали принимать всерьез полемику тель-авивских печатных органов, которая велась в традициях "Ермолки" и "Котелка" из шолом-алейхемской Касриловки. Помните? "Когда возникает настоятельная необходимость в том, чтобы выругать, ошельмовать друг друга, когда иначе уже никак нельзя, - рассказывал писатель, - "Ермолка" называет своего соседа "Обшарпанным котелком", а "Котелок" обзывает свою соседку "Гнилой ягодкой".

Чтобы спасти от кончины оба детища, сионистские хозяева сочли за благо слить воедино "Обшарпанный котелок" с "Гнилой ягодкой", то бишь "Нашу страну" с "Трибуной". И дела совмещенной "Нашей страны" из рук вон плохи. Не спасают даже захватывающие объявления:

"К сведению научной общественности в Израиле и за границей. Я, Авраам Гитерман, проживающий в городе Кфар-Саба, разрабатываю сейчас научную тему: "Силы природы и причины, приведшие к мировому потопу". Многое уже разработано".

Да, не сумел Авраам Гитерман вкупе со стариком Ноем вытянуть сионистскую газетенку на стезю благополучия. И "Наша страна" в свое время прибегала к испытанной приманке - страшным детективным романам с продолжениями. Каждая серия "захватывающе" обрывается на самом "душераздирающем" моменте.

"Сатана в юбке" - так называется один из детективов. Сюжет умопомрачительный - ценой зверского убийства неизвестная овладевает секретом "ракетной электронной пташки, за которую русские дали бы уйму денег". А имя автора романа редакция покрыла мраком тайны. То ли оттого, что он хронически воюет с элементарными правилами синтаксиса, то ли для пущего подогрева интереса к тель-авивскому подобию вестерна.

Однако упрямый читатель все равно почему-то не помчался со скоростью электронной пташки к газетным киоскам. И, вконец отчаявшись, газета принялась публиковать сенсационные мемуары некоего Леонарда Гендлина о его встречах с мастерами советской культуры, густо заквашенные на клеветнических дрожжах.

По утверждению мемуариста, его "дарили своей дружбой Всеволод Мейерхольд, Соломон Михоэлс, Александр Таиров, Константин Паустовский, Михаил 3ощенко, Эммануил Казакевич, Вероника Тушнова, Корней Чуковский и мн. другие". К этим "мн. другим" причисляется, скажем, Александр Фадеев, именно Гендлину, представьте, поверявший свои самые сокровенные думы о советских писателях.

Сам председатель всесильного "Сохнута" Пинхас Сапир в назидание менее сноровистым литераторам подбросил Гендлину особую стипендию "для обеспечения литературной работы над особо важными (читай: антисоветскими. - Ц.С.) темами". И вдруг - прокол! Вместе с мемуаристом шумно шлепнулись в лужу и его меценаты. Что же произошло?

Потерявший от бурных успехов голову Гендлин в очередном "воспоминании" проболтался: "Я окончил школу в 1941 году". А ведь ранее он разглагольствовал о своих довоенных встречах - обязательно тет-а-тет-с теми, кто его "дарил своей дружбой".

Читатели оказались более внимательными, нежели редакторы. Произвели нехитрые арифметические операции - и тут-то раскрылись подлинные сенсации! Михаил Михайлович Зощенко, оказывается, мчался из Ленинграда в Москву, чтобы посоветоваться по поводу своих литературных замыслов с
четырнадцатилетним молокососом.

В пятнадцатилетнем возрасте шустрый Леонард милостиво принимал приглашения Александра Яковлевича Таирова на генеральные репетиции, ибо замечательный режиссер никак не решался выпустить спектакль без гендлиновских советов.

С трудом дождавшись семнадцатилетия Гендлина, Константин Георгиевич Паустовский поспешил побеседовать с ним о делах кинематографических...

Посрамленный мемуарист на некоторое время притих и ограничился саморекламированием себя только как завзятого библиофила и строгого литературного критика. Но нужда сионистских газет в клевете на советскую литературу и искусство столь ненасытна, что шустрый Леонард вновь им потребовался. Его призвали из "резерва" в подразделение действующих лжецов.

Появилось пространное интервью с Гендлиным, в котором он объявил себя советским кинодраматургом и сделал сенсационное для советското киноискусства "открытие". По версии Гендлина, авторы сценария знаменитого фильма Михаила Ромма М. Туровская и Ю. Ханютин незаконно присвоили кинодраматургическое произведение... Леонарда Гендлина. И замечательный советский кинорежиссер Михаил Ильич Ромм, оказывается, работал над фильмом не с приглашенными им для совместной работы Туровской и Ханютиным, а с ним, универсальным мастером всех литературных жанров Гендлиным.

На фоне этой чудовищной выдумки, оскорбляющей память выдающегося деятеля советской кинематографии, лживые россказни Гендлина о подаренных ему виднейшими советскими писателями (сразу трех поколений!) книгах с "размашистыми" дружескими надписями выглядят невинным детским лепетом.

Гендлин по-прежнему неистощим в своих клеветнических выдумках, и это весьма на руку сионистской прессе. Она гордится тем, что гендлиновские перлы порой перепечатывают "соответствующие" газеты западных стран.

А дела "Нашей страны" час от часу - хуже. Пришлось ей из ежедневной превратиться в еженедельную.

Перестала увлекать читателей и щедрая уголовная хроника. В самом деле, чем удивишь их? Неспроста усопшая "Трибуна" в одном из предсмертных номеров с оттенком гордости отмечала: "Нашему государству свойственны преступления и преступники, каких сегодня много во всех странах западного мира".

Остается добавить, что "Вести" совсем недавно так же превратились из ежедневной газеты в еженедельную, как и "Наша страна" 40 лет назад. Что-то все-таки изменилось. Сейчас русскоязычная пресса не печатает детективы типа "Сатаны в юбке" – для этого есть телевизор. Однако общий настрой этой прессы не изменился, и рекламирующие себя лжецы и самозванцы типа Гендлина по-прежнему заполняют штаты редакций этих печатных изданий, с трудом сводящих концы с концами.

В 90-е годы к Леонарду Гендлину неожиданно пришла популярность в России. Его роман "Исповедь любовницы Сталина" выдержал несколько изданий. Однако с изменением настроений в России в сторону, не нравящуюся "сырной алие", интерес к творчеству Гендлина пропал и там. У нас его давно никто не помнит. Хватает современных русскоязычных журналистов – таких же тщеславных, лживых и обожающих саморекламу.

Что же касается великого ученого Авраама Гитермана, изучавшего силы природы, приведшие к всемирному потому, о нем вообще нет упоминаний в интернете. Он испарился, не оставив следа. Следом за ним пришли такие же специалисты по кодам Торы и научным доказательствам гипотезы о Божественном сотворении мира. Спросите Асю Казанцеву про Пинхаса Полонского.

-----

Часть 4-я. Арабский вопрос и выводы. В чем был неправ Солодарь и советский агитпроп?

В современном Израиле есть организации "Бецелем" и "Шоврим Штика". В Израиле 70-х годов прошлого века была адвокат Фелиция Лангер. Она заменяла обе эти организации, защищала арестованных палестинских "бойцов сопротивления", они же террористы.

Фелиция Лангер написала книгу "Своими глазами". Ее объявили, что не удивительно, антисемитской. Новых репатриантов, у которых находили эту книгу, власти страны объявляли предателями и врагами народа.

Вскоре, однако, появилась еще более враждебная книга профессора Иерусалимского университета Исраэля Шахака "Расизм Государства Израиль". Ее отказались публиковать в Израиле, и автору пришлось публиковаться за границей.

Фелиция Лангер уехала из Израиля в 1990 году. Она заявила, что "не может больше служить фиговым листком, прикрывающим израильскую систему правосудия.". Адвокат Лангер уехала в Германию, и с тех пор работает в университете Тюбингена. Она до сих пор жива. "Бецелем" пришел к тому же выводу, что нет смысла служить фиговым листком, прикрывающим систему военного правосудия на "территориях", в прошлом году - через 26 лет после того, как этот вывод сделала Фелиция Лангер.

Исраэль Шахак, в отличие от Фелиции Лангер, не был профессиональным правозащитником. Он был профессором химии, и радикально левые взгляды не мешали его работе в Иерусалимском университете. Он умер в Иерусалиме в 2001 году.

В ультралевой израильской тусовке мало что изменилось за 40 лет. Обращает на себя внимание лишь то, что 40 лет назад Фелиция Лангер и Исраэль Шахак выступали против той самой правящей партии, которая сейчас находится в оппозиции, клянется в своей приверженности к миру с палестинцами, а правящую партию ругает за агрессивную политику.

Оказавшись в оппозиции, бывший МАПАЙ вдруг начал критиковать израильские "военные преступления", как например в 1982 году в случае с лагерями беженцев Сабра и Шатила. Однако будучи у власти, он был абсолютно безразличен к таким вещам, как бомбардировка начальной школы в 1970 году, во время которой погибли 50 египетских детей, и о которой в современном Израиле почти никто не помнит.

Сейчас трудно представить себе, что в детском саду, каким бы "религиозным" и даже "хабадным" он ни был, еврейские дети разучивали бы стишок "А туту, туту, туту, а - аравим ямуту" (арабы перемрут). Евреи и арабы живут и работают вместе много десятилетий, они пообтерлись, появились общие интересы. В страну приехали бывшие жители Африки, десятки тысяч иностранных рабочих из Азии, Южной Америки, Восточной Европы. Она стала намного более многоцветной и сложной, и арабо-израильский конфликт перестал быть главным содержанием внутренней политики. Объективно будущее у израильских арабов и израильских евреев общее. Израильтяне полностью отказались от концепции еврейского труда, и иного резерва рабочей силы, кроме израильских и палестинских арабов, у нас просто нет.

Одна из глав книги Цезаря Солодаря называется "Израиль у края пропасти". С тех пор прошло 40 лет, население страны увеличилось втрое, но заявления о том, что мы у края пропасти, появляются так же регулярно. Политолог Давид Эйдельман как-то сказал, что в Израиле постоянно что-то происходит, но ничего принципиально не меняется. Похоже, он прав.

Политика Советского Союза, а впоследствии России, менялась с 1967 года и по наши дни, кардинально, однако интересно, что представления российской стороны об урегулировании ближневосточного конфликта всё это время остаются одними и теми же. СССР и Россия выступал и выступает за отступление Израиля к "зеленой черте" и создание палестинского государства на территориях, занятых Израилем в 1967 году. Добиваясь этой цели, СССР проводил яро антиизраильскую и пропалестинскую политику, потом политика поменялась и стала сбалансированной, но эти представления не поменялись. Россия недавно стала первой страной мира, признавшей Западный Иерусалим столицей Израиля. США, в отличие от нее, не хочет записывать в удостоверениях своих граждан, родившихся в Западном Иерусалиме, слова "Иерусалим, Израиль".

Все серьезные политики, впрочем, как в России, так и на Западе, молчаливо признают, что запихать вчетверо выросший Израиль обратно в границы 1967 года так же трудно, как запихать пятилетнего ребенка обратно в матку, из которой он появился на свет.

Антисионистский комитет советской общественности, активным членом которого был Цезарь Солодарь, самораспустился после распада СССР – в тех условиях он никому был не нужен. Антисионизм как идеология тоже утратил актуальность после того, как выезд из стран бывшего СССР и из Израиля стал свободным. Кто не хочет жить в Израиле, тот не живет – уезжает в США, Канаду, Германию, Россию. Многие "любят Израиль оттуда" удаленно, но это уже другая тема.

Цезарь Солодарь жил в несвободной стране с политической цензурой и навязываемыми идеологическими установками, поэтому даже то правильное, что он писал, воспринималось читателями неадекватно – как "советская пропаганда". Несвободная страна не может обвинять в несвободе других, потому что немедленно следует ответ: "А вы-то сами какие?"

Неправильным было само советское целеполагание – попытка удержать советских евреев и других советских граждан от эмиграции в Израиль. Понятно, что сказывалось противостояние двух систем, но даже в этих условиях советские власти могли бы допустить свободную эмиграцию из страны всех, кто этого хочет, не только евреев.

Интересно, что в те же самые годы армянская писательница Сильва Капутикян написала и издала книгу "Караваны еще в пути", посвященную проблемам армянской диаспоры и процессу ее собирания на исторической родине - в Армянской ССР. Советский режим, получается, одновременно призывал армян репатриироваться на их историческую родину и агитировал против такой же репатриации евреев. То есть, речь шла исключительно о том, чтобы увеличить население "своего" лагеря и не допустить его уменьшения, и под это подводили подходящую идеологию.

Это плохо, потому что втянувшись в "борьбу за наших евреев", советское руководство само загнало себя в идеологическую ловушку. Ему пришлось покупать "болото" – людей, готовых "жить там, где хорошо", и исповедовать любую идеологию, если это приносит пользу и деньги. Оно закрывало глаза на еврейский этнический фаворитизм, реакцией на который нередко оказывался антисемитизм. Десятки тысяч паразитов еврейской национальности в курилках многочисленных НИИ обсуждали, "где лучше, в совке или в Израиле", а ответом на это были попытки "удержать людей". Социалистическое государство ничего не потеряло бы, кроме балласта, выпустив всех желающих "на свободу". Точно так же давались неоправданные льготы Прибалтике, Закавказью, Украине, чтобы они "не оглядывались на Запад". Всё это было в числе причин краха СССР.

Человек по своей природе свободен. Он имеет право на свою идеологию, даже если это кому-то не нравится, на свободный выбор религии, дороги и образа жизни, на свои ошибки. Человека невозможно воспитать ни советским патриотом, ни еврейским националистом, ни интернационалистом. Он имеет право на свой выбор, и тут не помогут ни семья, ни школа, ни армия, ни радио с телевидением. Единственное, что могут сделать окружающие - предложить тебе максимально полную информацию, чтобы ты мог сделать выбор, зная, о чем идет речь.

Впрочем, выводы на той территории, на которой раньше располагался СССР, были сделаны. Мир изменился, ситуация изменилась. Однако то, что считается "советской пропагандой", иногда полезно перечитывать.