Страна, где облака рождаются под землей
Хвостворту доковылял до кромки озера, упал грудью на моховую кочку и перегнулся через нее. Дотянувшись к воде, замочив нос, волосы и бороду, он стал пить – жадно, без рук, одними губами. Болотная вода была темноватой, но очень прозрачной, и холодной как лед. От головы Хвоста побежали по озерной глади круги.
Кувалда опустилась на колени рядом с ним, зачерпнула шлемом, и пила большими редкими глотками, точно бык.
- Еще погуляем, земляк, а? – спросил она, оторвавшись от шлема.
- Погуляем! – согласился Хвостворту. – Поживем еще! Слушай, так вот это твоя сестра сейчас с этим пугалом разговаривала?
- Она, и не она. – сказала Кувалда.
- Как это – спросил Хвост.
- Говорят же тебе, у них все необыкновенное. Скоро сам увидишь.
Озеро, широкое и почти круглое, было окружено с трех сторон болотом. К восходной стороне уже подступала лесистая возвышенность. Там виднелись серые скалы, а между ними вилась и белела пеной водопадов речка.
- Идемте, братья! – приказал отряду Сотьер, снова по-ратайски. – Чуть-чуть осталось, а там уже отдохнем как следует!
Только сейчас Хвостворту заметил перемену в его речи.
- Кувалда! – позвал он негромко.
- Чего тебе?
- А начальник у вас что? По-нашему вдруг заговорил?
- Нет, он говорит, как говорил. – Ответила Кормахэ – Тебе ж говорят, земля здесь необыкновенная! Он говорит по-бенахски, а ты его по-нашему слышишь. А когда ты скажешь что-нибудь по-ратайски, он будут слышать, что ты по-евоному сказал. Так и ты ведь тоже шепелявить перестал!
- Вроде, говорю как всегда… - удивился Хвост. Сам он не заметил в себе никакой перемены. Язык его, кажется, запинался о зубы с обычным шипением.
- Говорят же тебе: ты говоришь как всегда, а слышу я тебя по-другому!
- Да как так-то, говоришь одно, а слышат кругом другое!
- А ты как думал! Подожди, еще не такое увидишь! Сейчас давай вставай, надо идти.
Хвост встал, и сам удивился тому, с какой легкостью поднялся на ноги. Половины его усталости – как не бывало. Он, который полчаса назад едва шагал, теперь сам пристроился сбоку к нартам, и помог тащить. Матьянторцы вокруг действительно говорили на чистом ратайском языке, да еще с дубравским говором!
Пути вокруг озера было не меньше половины перехода. Но идти сразу стало легче. Кажется, не только у Хвоста, но и у всех прибыло сил. И шаг можно было замедлить – на пятки сзади больше никто не наступал. Сырого хлябкого болота под ногами становилось все меньше, все больше – почти сухой земли, заросшей голубикой и ерником. Редкие и чахлые деревца умножались, переходя в подлесок, а затем, там где начиналась возвышенность – и в настоящий сосновый бор. Еще идя к склону вдоль озера, Хвост услышал далекий гул воды на перекатах.
Пройдя немного по лесу, матьянторцы вышли на широкую протоптанную тропу и стали подниматься на скалистый озерный берег, к водопаду. А он шумел уже совсем рядом.
Хвост заметил бы перемену кругом, увидел бы, что трава под ногами зеленая и все кусты покрыты густой зеленью, когда в тысяче шагов отсюда нигде не было и листика. Он заметил бы, и увидел, если бы его не отвлек запах. Никогда, сколько Хвостворту себя помнил, его нос не унюхивал такого прекрасного аромата! Ни цветы, ни лес после дождя, ни скошенный луг, ни женское тело не пахнут так, как пахло жаренное на огне мясо! Ноги сами понесли голодного путника туда, откуда слышался аромат.
Просторный сосновый лес без всякой опушки выходил на широкую поляну перед обрывистым каменистым берегом реки. На поляне стояли с полдюжины шатров, горели костры, а над тремя из костров висели на вертелах свиные туши.
Навстречу матьянторцам из этого табора вышли с десяток незнакомцев. На всех были белые рубахи с пестрым узором и серые штаны, на ногах – остроносые башмаки. У кого-то поверх рубах были расшитые узорочьем безрукавки, у других на темени – маленькие шапочки. Волосы у всех были светло-русые или соломенного цвета. А лица – правильные, приветливые, без следов тех тягот, которые откладывались годами на облике их гостей. Без шрамов, без выбитых зубов, расплющеных носов и разорваных ушей, преждевременных морщин и хмурости во взорах.
Вперед вышел рослый пожилой человек с бритым подбородком и седыми усами, свисавшими чуть ли не ключиц. Навстречу ему, остановив отряд, направился Сотьер.
- Это кто, жители здешние? – спросил Хвостворту, отерев пот со лба. От долгой ходьбы и от весеннего солнца – так он подумал - под курткой у него был настоящая баня.
- Да. – сказала Кувалда – Вот этот усатый, это староста деревни, что чуть выше по реке. Должно быть, их сестрица прислала нас встретить.
- А здесь, как будто, весна раньше наступает? – спросил Хвост – Лето, я бы сказал.
- Тут зимы и не бывает. Тут всегда лето. – сказала воительница.
- Совсем? – изумился Хвост.
- Вообще совсем не бывает.
Сотьер со старостой обнялись, и о чем-то коротко перемолвились. Потом старшина бенахов повернулся к своим людям, и прокричал:
- Раненных сажайте на телеги - и всем отдыхать! Старшины ко мне на два слова! – и сам ушел с незнакомцем к его костру.
Подводы стояли тут же – пять колесных повозок, каждая запряженная парой невысоких плотных лошадок. На телеги погрузили раненных и больных, с ними вместе рассадили бывших турьянских рабов. Один старшина сел рядом с возницей головной повозки, и телеги укатили прочь, вверх по укатанной дороге.
- Их куда повезли? – спросил Хвост.
- К сестре. Она их лечит начнет. А мы пока тут побудем. До ее дома больше дня пути, и все в гору. Так что пока здесь передохнем.
То же объявил и Валтоэр, вернувшись от воеводы:
- Сейчас тут передохнем, а завтра с утра пойдем в гору.
Матьянторцы бросали на траву пожитки, оружие и теплую одежду, и сами валились с ног, растягиваясь по земле, точно коты. Кувалда расстелила по плащ и сверху сложила свой арсенал: ремни с мечем и кинжалом, щит, секиру, сулицы в колчане, дубинку, шлем. Туда же бросила короткий кожаный панцирь, обшитый железными бляхами, который до сих пор был у нее под полушубком.
- Раздевайся смело, – сказала она Хвосту – хоть до подштанников. Простудиться не бойся! Тут круглый год тепло!
Хвостворту снял с себя и бросил на землю пропотевшую малицу. Скинул чеботы и пимы – словно освободил ноги, много дней зажатые в тисках!
- О-о-о-о-о… - протянул он, разминая закочерыженные пятки, а ступив на землю, удивился оттого, какая она была теплая.
- Что это? – спросил он, и даже, присев, пощупал землю руками.
Кувалда в ответ засмеялась, а развалившийся рядом на траве Валтоэр, сказал:
- Земля здесь горячая, точно! Видишь, облака из-под гор поднимаются – это кипящие ключи бьют! Пар такой идет, что сруб над ним ставят – вот тебе и баня готова, огнем не надо топить! И это еще те, что похолоднее! А в самых горячих еду варят над паром!
- Чудеса! – сказал Хвост, и растянулся во весь рост, раскидав в стороны руки и ноги, чтобы в полной мере эти чудеса почувствовать.
Тем временем был готов обед. Местные расстелили по траве длинные полотна, и накрывали на них, как на столы: В высоких мисках - вареную репу и картошку в кожуре, в широких и плоских – срезанные с туш пласты мяса с шипящим жиром. Расставили кринки с маслом, творогом, сметаной и медом, разложили головы сыра, хлеб, яблоки и груши горками. В глиняных жбанах - воду и морс из какой-то ягоды, какого Хвостворту не пробовал в других местах.
Сотьер приказал всем обедать, и Хвостворту не стал уточнять, относится ли к нему этот общий приказ. Он сел, куда упал, и стал было ждать, что начальник отряда первым преломит хлеб, и первым попробует пищу, как это положено в добром застолье. Однако никакого порядка здесь не было: каждый матьянторец, едва подойдя к «скатерти» садился и начинал есть. Хвосту это показалось неправильно. В походе, где, порой, даже сгрызть на ходу кусок сухаря – и то счастье, там дело другое. Здесь же было и время и место для трапезы чин-по чину. «Но – решил дубравец – у них обычай свой. Не мне их учить!» Тем более, что еда сейчас отвлекала его от всех прочих мыслей и любых ритуалов.
А какое пиршество это было, после стольких-то дней голодных и тягостных скитаний! Хвост ел так, словно семь лет не имел крошки во рту, и еще на семь лет вперед хотел набить живот! Он мазал на шмат пшеничного хлеба масло – слоем толщиной в два пальца, сверху поливал прозрачным золотым медом, и запихивал в рот столько, что едва мог разжевать. Зачерпывал из горшка полную, с горкой, ложку сметаны, нахлобучивал ее на картофелину, и отправлял туда же – никогда еще Хвост не жалел, что не может растянуть на целую ладонь! А мясо… Мясо было такое сочное, нежное и жирное, словно прямиком с небесных пастбищ… Свиной жир, сметана и мед смешались у Хвоста на бороде и усах в одну липкую кашку, когда он понял: места в брюхе у него не осталось ни на кусочек, а половину кушаний он даже не попробовал…
Хвостворту раздулся как шар на тоненьких ножках. От малейшего движения он чувствовал резь в животе, однако же нашел в себе дотянуться до горшка с водой и хорошенько оттереть с бороды объедки. После Хвостворту не без труда поднялся во весь рост, и повернувшись в сторону хозяев, поклонился в ноги.
- За угощение хозяевам - почет и благодарность! – сказал он.
По рядам бенахов пробежал хохоток. Местные переглянулись с веселым удивлением, а длинноусый староста рассмеялся, встал против Хвоста и поклонился ему в ответ, неуклюже повторяя движения гостя. Потом он подошел к дубравцу, и похлопывая его по плечам. Сказал во всеуслышание:
- Угощайтесь на здоровье! Угощайтесь – вы наши гости!
Когда весь отряд набил животы, то хозяева сложили остатки еды в корзины, и попрощавшись, ушли в свое селение. Шатры оставили стоять – их нарочно приготовили здесь для матьянторцев. Староста напоследок еще раз обнялся с Сотьером, и объявил:
- Если что будет надо – присылайте прямо ко мне! Где найти меня – знаете!
Отряд расположился на отдых. Часовых не выставляли.
- Неплохо здесь гостей встречают! – сказал Хвост. – У нас не во всякий праздник такой пир!
- Да. – ответила Кувалда – Здесь люди сытно живут, и гостей если Царица впускает, то уж привечают – будь здоров! Здесь земля плодородная, зимы-осени нет, урожай в год собирают по три раза. Всякие беды Царица отводит своей властью. Ни голода, ни поветрий не бывает! Можно если хочешь, даже жить весь год без крыши над головой, спать на земле!
Хвост лег на расстеленный по земле плащ, и почувствовал, как сквозь ткань достигает его мягкое тепло, идущее от самой земли.
- Вот жизнь-то здесь! А, Кувалда! – сказал он, потягиваясь.
- Жизнь здесь сладкая. – подтвердила баба-конь.
Едва Хвост лег, как его снова непреодолимо потянуло в сон. От самой мысли, что после всех мыканий последних дней (да и последних месяцев) можно, ни о чем не заботясь, лежать на травке; да лежать в таком месте, где даже костров не надо зажигать а греться прямо от земли, где кормят всякого гостя как князя, и где ни с какой стороны не надо остерегаться нападения – от этого уже тело расслаблялось в блаженной неге!
«Ой, Небо! – успел он подумать – Неужели теперь правда, все позади! Откуда же я вырвался, и куда попал!» Успел так подумать, и уснул. Сквозь сон до него донеслись последние отголоски ратайской речи, и показалось дубравцу, что он снова среди своих. Даже не среди дружины Беркута, а в совсем родном месте, может даже – у Горюченскго Городища, прилег отдохнуть, умаявшись в поле…
И привиделся ему странный сон. Хвостворту спал и чувствовал, будто сам он стал как мех, наполненный водой, а в воде плавает что-то крупное, холодное и скользкое. Словно большая рыбина касалась его изнутри то краем спины, то прочеркивало тонким длинным усом, и от этих прикосновений Хвоста передергивало сквозь сон. Откуда-то издалека до него смутно доносились слова, различить которых Хвостворту не мог. Но звучали они все громче и яснее, и стало понятно, что говорит снова женщина, как недавно на болоте. Существо внутри будто заволновалось, зашевелилось резче, чаще, и тем чаще, чем сильнее слышался голос Хозяйки.
- Убирайся! – прогремел царицын голос. Рыба уже не плавала – она билась и металась, и Хвост решил, что сейчас его разорвет в клочки.
- Убирайся! – загремело опять, и тут, заглушая глас Царицы раздался жалобный крик, исполненный боли ужаса, такой громкий и прнзительный, что Хвост подскочил на месте и пробудился. Холодный пот бежал по его лицу, но пощупав себя, парень убедился: вроде цел…
Стояла глубокая ночь. Лагерь лежал лежмя, без костров и часовых, сопел и посвистывал. Кувалда спала неподалеку, положив котомку под голову, и храпела как пять мужиков. Ярко светила луна. От земли шло мерное, мягкое тепло.
«Вот же ж, твою ж мать! – подумал Хвостворту – В таком-то месте, и приснится же такая дрянь!»
Он перевернулся на другой бок, и через минуту снова заснул.
Утром сельчане вместе с приветливым старостой явились снова. У них наготове был завтрак – свежий хлеб, масло, вареные яйца, и дымящая пшенка в укутанных горшках. Матьянторцы перекусили, и скоро собравшись, стали прощаться с гостеприимными хозяевами.
- Доброго пути! – говорил староста, подходя к каждому, обнимая, и хлопая по плечам. Вдобавок он пообещал немедленно отправить гонца в тот поселок, возле которого Сотьер наметил обеденный привал.
- Пусть там все будет готово к вашему приходу! – сказал он.
Отряд двинулся в долину. Только сейчас, покинув стоянку, Хвостворту впервые увидел ту реку, шум которой слышал вчера. Неширокая – не более двадцати обхватов от берега до берега, она пенилась между скал сплошным белым буруном на множестве камней, и четырьмя уступами спадала в озеро. Дорога вдоль реки шла то ровно, то забирала чуть вверх. Малицу и пимы из-за жары Хвостворту надевать не стал, пришлось снять и башмаки, в которых, без пим, нога болталась как в ушате. Вся верхняя одежда висела узлом на спине у Хвостворту, и голые пятки ступали по земле, как по огромному теплому пирогу.
Хвост глядел по сторонам, и не уставал удивляться – такая диковинная, и прекрасная страна открывалась его взору. От бурной речки шли в обе стороны склоны гор, все в лугах, садах, а где поровнее – в картофельных полях и пышных нивах. В одних садах деревья вовсю цвели, в других ветви провисали книзу от плодов – то яблок, то вишен, то таких, что Хвост и не знал. Выше в гору начинались сосновые леса, а за ними - широкие зеленые пастбища, чуть ли не до самых вершин. Горы, что окружали долину, снег почти не покрывал – белые шапки лежали лишь на самых их вершинах.
Чем выше поднимался отряд, тем чаще Хвост видел людей. На реке кто-то бил рыбу, а кто-то набирал воду в огромную бочку на колесной повозке. Женщины полоскали белье. Купались дети. Работали на полях – с одной стороны от дороги могли сеять, а с другой в то время могли жать. Проезжали телеги, груженные сеном, дровами, или мешками с картошкой. Двое пастухов прогнали стадо овец. Скотину было видно на пастбищах – и белые отары, и трехцветные пятна коровьих стад. Несколько раз путники миновали селения, деревушки в десять-двадцать дворов. Хвост не мог даже понять, из чего сделаны домики, так густо стены были увиты плюющем и хмелем, до самых черепичных крыш.
И сколько бы людей не встречалось, все были приветливы, улыбались, здоровались и махали руками. Словно видели старых знакомых. Да так, наверное, оно и было – отряд Сотьера приходил в Бабье Царство уже не в первый раз.
Такова была эта страна. Созданная то ли стихией, то ли колдовством, а скорее всего – и тем и другим. Земля вечного лета и изобилия, неведомой силой хранимая между заледенелыми горными перевалами с одной стороны, и безлюдным, бесплодным болотным краем – с другой.
Удивительнее же всего Хвосту были те самые ключи. Они попадались тут и там, то по одному, то целыми гроздьями, повсюду испуская в небо облака белого пара. От одних источников пар едва струился тонкой дымкой, от других – валил столбом. Самые горячие источники непрерывно клокотали, и выбрасывали струи кипящей воды вверх на три обхвата, так что дух захватывало!
Хвостворту не мог налюбоваться и надивиться. «Небо! Дома расскажу – никто не поверит!» – только и мог он подумать.
Пройдя с десять поприщ, матьянторцы остановились на привал у большого поселка. Здесь, как и при входе в долину, их уже ждал прием – так же одетые селяне во главе со старостой, огромный котел кипящего супа из рыбы и сливок, хлеб с маслом, сметана… Да что там еще перечислять!
Уже начинало смеркаться, когда у дороги на пути отряда показалось селение. На этот раз – немалое, целая слобода, примерно в двести дворов. Путников на дороге заметили издалека, и у окраины села стала собираться пестрая толпа людей. Молодых – больше чем старых, а девушек, кажется – больше, чем юношей. Или это Хвосту так показалось?
Когда подошли совсем близко, то Хвост обратил внимание на стоявшую во главе сельчан женщину, с виду лет сорока пяти или чуть больше. Она была высокой, выше со стоящих кругом мужчин, и плотной – но, конечно, не такой, как Кувалда. Женщина была в белом платье до пят, с воротом и пояском, расшитыми голубым узором. Золотистые длинные волосы стягивал обруч-венок из широких деревянных пластинок. Женщина стояла впереди, и как будто на некотором отдалении от остальных. Спина ее держалась прямо, широкие плечи были расправлены в стороны, а взгляд и выражение лица - величавы. Если кто здесь и походил на царицу и владычицу края, то только она. Но Кувалда говорила, что сестра ее очень красивая. А женщина, стоявшая на дороге перед матьянторцами, была лицом приятна, но красавицей Хвост ее не назвал бы, к тому же и в летах.
«Может, Кувалда имела в виду, что ее сестра в сравнении с ней самой, с Кувалдой - красавица? – подумал дубравец – Ну что ж, тогда верно!»
Сотьер встал напротив Царицы, и опустился перед ней на одно колено.
- Здравствуй, светлая госпожа царица! – сказал он. – Благодарю от нас всех за спасение и за теплую встречу! Не знаем, как тебя благодарить!
- Встань, ты же не слуга, и не ответ здесь держишь! Вы гости! – ответила она, и Сотьер поднялся на ноги. – Если я могу заколдованных вернуть, вылечить раненных, и спасти добрых людей от турьянцев, то другой благодарности мне не нужно. Знаю, все про ваш поход – и как вы бились, и кого встретили. Знаю, что моим приемом остались довольны.
- Как не быть довольными! – усмехнулся Сотьер.
- Отдыхайте у нас, сколько вам нужно – говорила царица, обращаясь ко всем - Ешьте с нами за одним столом. Ходите по всем дорогам и тропам. Река, лес, и ключи – ничего для вас не запретно! Может быть, что-то нужно еще?
«Да пожалуй, нужно!» - приметил просебя Хвостворту. Он дивился тому, как много молодых хорошеньких сельчанок толпилось позади царицы – целые стайки – шептались меж собой, алели румяными щечками, улыбались и сверкая глазами, посматривали украдкой на пришлых людей.
«Вот на эту тропу я бы свернул побродить! – думал Хвост, радуясь, что синяк под его глазом по дороге успел сойти – Здесь-то ягодки почище, чем растут в лесу! Куда тут тебе, господин Колах, с твоей бледной поганкой! Дарю ее тебе, черт с вами обоими!»
Стотьер еще раз поблагодарил владычицу, и сказал, что кроме ее милости желать гостям нечего.
- Добро! – сказала Царица, и показала рукой на просторное пустое место слева от дороги – Здесь разбивайте лагерь, идите мыться с дороги, а после ждем вас всех на ужин.
Сотьер поклонился, велел своим людям располагаться на ночлег, и сам пошел, куда указала хозяйка. Царица, развернувшись, зашагала в селение.
И тут из толпы селян, до сих пор почти скрытая за спиной властной женщины, выбежала девушка, в почти таком же белом платье, такая же золотоволосая, но ниже ростом, чем Царица, и тонкая, как веточка. Неловкими шажками она подбежала к Кувалде, накинулась на нее и обняла – рук едва хватило, чтобы обхватить огромную фигуру!
- Здравствуй, сестренка! – воскликнула она, смеясь.
- Здравствуй, моя милая! – захохотала в ответ и Кувалда. И нежно, аккуратно, словно боясь нечаянно сломать, обняла изящную девушку своими огромными руками.
Хвост снова удивился, хотя, кажется, уже ничему здесь удивляться не приходилось!
«Кто здесь Царица, а кто кувалдина сестра?» - подумал он.
Названные сестры расцеловались, и девушка, чуть отодвинувшись и держа Кормахэ за руки, заговорила:
- Ну как ты, что ты, рассказывай! Как я боялась за вас всех, ты бы знала! Я думала, у меня сердце выпрыгнет, когда это все видела!
- Да ничего, милая! – ответила Кормахэ – Все утряслось, слава Небу и вам с госпожой!
Они обнялись, и болтая на ходу, пошли куда-то в сторону: Одна огромная, грязно-серая, в оружии с ног до головы, другая – ей по плечо, изящная, легкая, вся белая, и такая чистая, словно светилась изнутри. Хвост изумленно моргал глазами им вслед.
- Эй, стреженец! – одернул его краснолицый бенах-весельчак – Смотри, глаза проглядишь! Пойдем-ка, барахло сбросим - да булькаться в тепленьком! Спеши, пока воду не замутили!
Хвостворту пошел, куда все.
Матьянторцы сложили свои пожитки, разделись до тельного, и двинулись – толпой и кучками – вверх по склону, в сторону кромки леса. Там из-под земли поднимались, как пушистые белые хвосты, целый ряд столбов пара. Путь до купален был вымощен камнем, а ближе к источникам разбивался на множество мелких дорожек. Темнело понемногу, и люди из слободы принесли и расставили кругом светильники, горевшие ярким ровным светом. Огня в них не было видно, и как, отчего они светили – было непонятно. Может быть, снова от колдовства.
Но Хвоста занимало не это. От кипящих пышущих паром ключей, горячая вода по канавкам стекала в ванны, выложенные серым и белым камнем. Разные – круглые и овальные, маленькие – в самый раз для одного человека, и большие – на целый десяток, одни открытые, другие – обнесенные сверху дощатыми стенками и увенчанные крышей. всего их было дюжины две. И люди, с серой от грязи кожей, с лицами, черными от копоти костров, опускались в эти странные но, черт, такие потрясающе приятные купальни! Кажется, даже обильная еда и сон на теплой траве не были так кстати после множества дней лесных скитаний! Хвост влез в одну из ванн, растянулся в ней, и каждая мышца, каждая косточка в нем запела…
- О-о-о-о-о-о… - слышалась отовсюду.
- Во-о-о-о-о-от же ж твою ж… - протянул Хвостворту.
Он лежал, балдея как свинья в луже, и думал что не в жизнь на захочет встать. Прямо ощущал, как грязевой панцирь на нем растворяется, и из-под слоев нечистот начинает пробиваться живая кожа, как теплые волны обдают его при каждом движении. И нега, нега неописуемая во всем теле… Он лил воду себе на голову из ладоней, и прозрачная в ладонях, вода сбегала по его лицу черными струйками. Мало было поливаться – Хвост нырял с головой, под водой тормошил волосы что было сил, а вынырнув, высунул язык, как собака, и упал затылком на каменную оградку купальни.
- Все! – сказал он в голос – Не в жизнь отсюда не уйду! Пусть еще есть сюда жрать мне приносят, и я тут остаюсь!
- Прямо в бане, что ли? – смеясь, крикнул из соседней ванны краснощекий. Распаренный и отмытый, он покраснел еще больше, и был теперь по цвету сродни свекле.
- Да. Прямо тут! Весь век здесь проваляюсь… Ох, хорошо-то как! – добавил он, набрал в грудь воздуха, и снова с головой ушел под воду.
Из села прибежал паренек, и сказал Сотьеру, что ужин уже накрывают. Военачальник встал во весь свой великанский рост, и сказал так, как иные люди кричат во все горло:
- Домываемся, и ужинать! Кто захочет - после еще поваляетесь, а сейчас Хозяйка ждет, нам нельзя ее не уважить!
Матьянторцы, поплескавшись и понежившись еще немного, стали по одному выходить из воды. У дорожки их встречали двое сельчан с целыми мешками белья: Каждому гостю они давали полотенце, портки и рубаху с поясом. Сколько такого добра у них было припасено, и на какой случай – Хвосту было лень и думать. Дождавшись, пока из купален выбрались почти все, и тянуть дальше было неудобно, Хвостворту пошел одеваться. Кормахэ нигде не было видно.
Потом был ужин на площади посреди села, не на скатертях на траве, а за длинными столами и со скамейками к ним. При свете тех же волшебных фонарей. Снова было хоть отбавляй самой отличной еды. Но Хвост уже не набивал поскорее живот чем попало, а старался попробовать кусочек от каждого блюда, ломтик от каждого пирога, и из каждого горшка зачерпнуть и посмаковать хорошенько. Местных за столами почти не было, только хозяйка и несколько важных мужей сидели во главе полукруга столов. Кувалда с ее названной сестрой появились чуть позже, и сели от Хвостворту на другой стороне площади. Кормахэ уже успела отмыться и переодеться в то же, что и остальные матьянторцы – в мужское, как ей, наверное, было привычнее. Они с названной сестрой болтали между собой без умолку, но о чем – Хвост не слышал. До дубравца доносился только смех, в который обе покатывались через два слова – кувалдин громоподобный хохот, и звонкий, радостный смех светлой девушки.
«Наверное, ни на минуту не замолкали. – подумал Хвост – Все время, что мы мылись и ходили, они проболтали! Бабы! Вот теперь видно, что баба!» - заключил он мысль о Кувалде.