Что было с ним дальше, Хвостворту своим умом не смог бы потом понять, а тогда – и не задумывался. Он брел куда-то, то напролом через кусты, то напрямик по болотным хлябям, не боясь увязнуть и потонуть. Куда брел – совсем не соображал. Сколь не был выбившийся из сил, голодный, продрогший и промокший до нитки, но все шагал дальше и дальше. Ни домика, ни души вокруг не было, ни из одного очага не поднимался дым. Только лес и болото, болото и лес, и Хвостворту шел по ним, не разбирая пути. Сколько сменилось так дней и ночей, он потом не мог сосчитать. Вспоминал, что шел и в темноте, и при дневном свете. И еще осталось в его памяти нечто другое – то ли сон, то ли смутное видение: Словно стоящий перед глазами неясный человеческий образ, белый контур, светящийся во мраке тусклым бледным свечением. Вспоминал Хвост, что шел на его свет, а призрак не двигал ни руками, ни ногами, и как будто бы не удалялся и не становился ближе, но звал за собой безмолвным, беззвучным манием.Виделись у фигуры и рот, и нос, и прочие черты на лице, но все оно вместе было так размыто, словно за туманом, что толком и не разглядишь. Только глаза Хвостворту видел и помнил отчетливо – совсем как человеческие, с темными бусинами зрачков, живые и моргающие белыми веками.
Очнувшись от морока, Хвост перепугался. Не то испугало, что он очутился неизвестно где, неизвестно как, и сам себя за эти дни не помнил. Его встревожили шум и крики неподалеку. Ничего за деревьями не было видно, хотя и стоял ясный день. Но явственно слышались бенахские слова.
«Погоня! - снова промелькнуло в голове Хвоста. – Теперь-то точно сцапают!» Всю прежнюю отрешенность и покорность судьбе как рукой сняло. Беглец снова захотел жить, и снова боялся нового плена. Мысль умереть под вечным небом и лучами солнца его больше не утешала.
Что делать? Бежать? Догонят! Догонят точно, если уж нашли и догнали здесь. Драться? Одному, без оружия и без сил, против целой своры: хорошо, если получится не даться живым, а ведь и того не получится. Псы натасканные на человеческую дичь, возьмут его живым, чтобы потом до смерти истязать перед остальными, для науки и для страха! Ни копьем, ни мечом его не тронут – есть у них на этот случай ухваты с шипами внутрь, которые легко набросить на шею, но трудно снять…
Осторожно пригибаясь, беглец пробирался кустами поглубже в заросли. Хвостворту весь обратился в слух. Внезапный шум стал ему яснее: бенахи не охотились за бежавшим пленником, они сражались. Раздавались боевые кличи, вопль раненных, звон и стук оружия. К бенахским крикам примешивались и другие – на непонятном и странном языке. Где-то совсем рядом шел бой. И Хвост сразу вспомнил всадников с черным зверем на знамени. «Те – подумал он – выискивали здесь кого-то. Вот, видимо, и выискали… или их этот кто-то выискал…»
Рассудив одно мгновение, Хвостворту решил, что все равно, кто на кого тут напоролся, бенахи на неведомых врагов или те на бенахов. Ему в любом случае следует быть от свалки подальше… По крайней мере, - тут же додумал он – пока эта свалка не закончится, и победители не уберутся. А на месте побоища найдется, чем закусить (может быть – целая битая лошадь!) и заодно – свежие угли (а то и кремень), одежда, даже оружие…
Желание поживиться пересилило в Хвосте страх, и он, сгибаясь в три погибели, пробирался кустами поближе к дерущимся посреди леса бойцам. Шум становился все громче и яснее. Хвосту уже легко было различить отдельное слово, и он ясно слышал, когда кричит бенах, а когда – незнакомец.
И сколь не был осторожен опытный дубравский разведчик, но слишком поздно услышал треск в кустах и не понял толком, откуда к нему ломятся. Сорвавшись с места в попытке убежать куда-нибудь, Хвост застрял в плотном колючем кустарнике, расцарапал в кровь лицо и руки. А через мгновение прямо на него налетел откуда-то человек, сбил с ног и вместе они покатились по земле.
Хвосту, вроде бы, уже стоило привыкнуть ко всякой всячине, и не от чего носа не воротить, но запах налетчика был такой, что у дубравца прямо перехватило дыхание! Густая смесь гнилых зубов, прокисшей мочи, дерьма, и всех остальных выделений человека, с одним вдохом проникла в нос, в горло, в нутро, и вывернула бы желудок наизнанку, не будь он давно пуст!
Незнакомец опрокинул Хвоста, навалился на него, и беспорядочно лупил кулаками, целя в голову. От одного удачно приложенного тумака у Хвоста мигом заплыл глаз. Но Хвостворту, собрав остатки сил, резко извернулся и перебросил драчуна через голову. Противник оказался очень легок телом – он взлетел в воздух как птица, описал дугу и перекувырнувшись, с визгом шмякнулся оземь. Хвост вскочил на ноги. Враг его – комок их лохмотьев и косматых патл, завизжал и снова кинулся в атаку, протягивая вперед руки, тонкие как веточки и серые от грязи. Но Хвост опять оказался ловчее: он на удивление легко сбил нападающего с ног, сам насел сверху, и стал вбивать в него локоть, попадая то в лицо, то в лоб, то в темя. Незадачливый враг вопил – жалостливо и неистово, но выбраться из-под Хвоста не мог. Все его потуги скинуть дубравца были такими жалкими, словно он сам был истощен сильнее пленника и беглеца.
Боевой азарт взял верх над осторожностью. Хвосту бежать бы прочь сломя голову, а он словно решил во что бы то не стало доломать случайного противника. На поляну, по которой они катались, выбежал еще один человек. Одет он был не в лохмотья, как первый, но диковинно: в куртку до колен, сшитую целиком из шкуры, и мохнатые меховые сапоги. Засаленные черные волосы лежали, будто приклеенные к непокрытой голове. На левом боку болтались пустые ножны. Лицо новоявленного было плоским и некрасивым, а выражение его – как у перепуганного до безумия.
Хвостворту, едва увидев нового человека, мигом оторвался от смердуна (который уже совсем перестал сопротивляться, и только жалобно повизгивал) и вскочил на ноги. Ладони его сжались в кулаки. Но незнакомец драться и не думал – он встал как вкопанный, лицо его перекосил ужас…
Раздался рев - громкий и гулкий, точно медвежий, полный ярости, и новый встречный Хвоста рухнул ничком, не успев и оглянуться. Из его головы бил родник ярко-алой крови. За спиной убитого появился парень, ростом чуть повыше долговязого Хвоста, при том в плечах вдвое шире, чем тот был и в лучшие годы. Вся его фигура была могучей и крепкой, точно кряж, лицо – мясистым и голым, с толстыми губами, низким лбом и широкими ноздрями. Голову защищал островерхий шлем с длинной бармицей. За спиной парняги висели на ремнях круглый щит, и колчан с парой сулиц, у бедра – меч в ножнах. В ручищах он держал огромную секиру с лезвием-бородой, уже не единожды окровавленную сегодня.
Теперь уже Хвост застыл в ужасе, глядя на этого человека-гору. О том, чтобы справиться с ним также легко, как с первым, и думать было смешно.
Парень тем временем, остановившись, поглядел на Хвоста, потом заметил скулящего у его ног оборванца, поглядел пару мгновений…
И снова поднял глаза на Хвостворту. И в его глазах была такая неудержимая, такая клокочущая свирепая злоба, что свяжи сейчас этому человечищу руки за спиной, и поставь на пути кирпичную стену, то он стену проломил бы одной головой, добрался бы до Хвоста и растоптал его к чертям!
Ноги сами понесли Хвоста задом наперед. Великан снова взревел, и бросился вперед с поднятым топором. Как и хватило у Хвостворту ловкости отскочить и увернуться от первого взмаха! Он натолкнулся спиной на дерево, и пятясь, обежал его, спасаясь от оружия, едва успел спрятать голову за ствол: лезвие секиры, как рубанок, проскользило по стволу, ободрало с него кору на пол-обхвата!
Хвост уже привык в последние дни соображать очень быстро, и он сообразил, что парень всерьез решил окровавить свой топор еще разок. Причем об его, Хвостворту, мозги, и не об чьи иные, именно так…
Под деревом началась не то погоня, не то карусель. Хвост метался вокруг сосны то взад то вперед, парнище с топором – за ним, словно мышка за кошкой. В последний миг бедный беглец успевал отскочить, и спрятаться за спасительный ствол, когда секира со свистом опускалась в очередной раз. Если бы страх не придавал Хвосту каких-то сил, то его давно бы загонял и настиг этот нежданный враг. Великан рычал и пыхтел, но бросать начатого не собирался. Для своих размеров он двигался довольно ловко и легко. И запаса сил у него было, похоже, на полдня такой беготни вперед.
Хвост же выдохся так, что и под ноги смотреть уже забыл. Едва запнувшись о толстый корень под ногой, он рухнул на землю, и не успевая даже подняться, пополз прочь на карачках, задом наперед. Парень с торжествующим ревом вырос над ним, вскинул вверх топор, и заревел по-ратайски:
- А-а-а-а-а-а-а!!!! Подыхай, гадюка болотная!!!
- Да ты ратай! Ты ратай, подожди! Постой! – заорал Хвостворту.
- А? – удивился парень, словно с ним заговорил по-человечески дикий зверь. Но и правда, остановился. Топор его повис, поднятый над головой.
- Я тоже ратай! Я сюда неволей попал! – кричал Хвост – Не убивай! Я у бенахов был в плену, а сюда по лесу пришел!
Парень чуть опустил секиру и спросил. снова по-ратайски, сиплым, грубым и довольно высоким голосом:
- Ратай ты? А что у турьянцев делаешь?
- Да я знать-не знаю, про каких ты турьянцев! Я ж говорю, я ратай. С Горюченского, в дубравской земле! На войне попал к захребетникам в плен, а меня продали господину Колаху в Чолонбару! А я убежал по дороге! А турьянцев никаких я в глаза не видел!
- Что тут шатаешься тогда? – пытал парень.
- Говорю же, убежал! Скитаюсь теперь по лесам один как кот, дохну от голода! Услышал, что бьются – думал, пережду да потом подберу что-нибудь за вами! А тут этот оборвыш на меня налетел, потом ты!
- А не врешь?
- Честное слово!
- Смотри! – парень наконец опустил свою окровавленную секиру – Если хочешь мне голову морочить, голову разрублю как полено! Ну, если не врешь, то повезло тебе на меня нарваться! Еще бы миг, и остался бы без головы. А кто другой из наших тебя бы уже в капусту покрошил!
- А ты что со мной сделаешь? – спросил Хвост.
- Сейчас к начальнику пойдем. Давай-ка, с этого снимай все. Ну! – сказал великан, показывая на убитого. Хвост, пошатываясь, добрел до тела, отстегнул ремни с ножнами, снял куртку, сапоги, меховые теплые штаны, и все до нижнего белья. Связал добычу в узел и закинул за спину.
- Теперь его, вот, бери – приказал парень.
Хвост подошел к бедолаге, что все еще плакал, весь в палых листьях и грязи, и чуть тронул его.
- Эй…
Но тот лишь заскулил в ответ по-щенячьи.
- Смелей ты! – велел детина. – Там, на шее у него, глянь!
Хвостворту наклонился над оборванцем, и разглядел, под клоками волос и бороды, обрывок веревки, с петлей на шее.
- Бери его за веревку, как корову! Бери и веди. – сказал парень.
Хвост схватился за веревку, и лишь чуть потянул, как этот странный зверочеловек перестал ныть, и с удивительной покорностью поднялся на ноги.
- Иди вперед. – приказал детина.
Пошли в ту сторону, откуда Хвостворту недавно слышал шум сражения, и откуда явились перед ним по очереди все три встречных. Вереди шли Хвост и его странный ведомый в поводу, за ними – парнище с секирой на плече.
Бой тем временем закончился. Проходя, Хвосторту видел поле битвы: кругом лежали на земле убитые и раненные. Воины снимали с них одежду, подбирали оружие, вытаскивали из тел стрелы и дротики. Опрокидывали, в поисках добычи, шалаши из жердей покрытых шкурами. Рылись в санях-нартах. Другие подбирали с земли сброшенные для боя длиннополые сермяги, шубы и меховые плащи, кутались в них, грелись у еще горящих костров. Не было сомнения, что они напали сейчас на стоянку, застав врагов врасплох, и разгромили. Кому-то промывали и перевязывали раны. Один из воинов, на глазах у Хвоста, пронзил копьем раненного – такого же плосколицего, как тот, только что зарубленный в затылок, и стал снимать с него меховой полушубок.
- Кормахэ!
«Кормахэ» на языке бенахов значит «кувалда»
- Я говорю тебе, Кормахэ! – скаля желтые зубы, кричал по-бенахски бородатый приземистый воин с лицом в старых шрамах. Он сидел на поваленном сухом дереве и стирал с топора кровь – Кормахэ, хороша ли твоя добыча сегодня?
- Хороша добыча сегодня! – крикнул в ответ детина по-бенахски же – Здесь от моей руки умерло двое болотников, и еще один – там! А вот еще двое, которых я веду к Сотьеру!
- Хороша твоя добыча сегодня! – смеялся бородач.
- Представляешь, - сказал Кормахэ – один из них был в рабстве у турьянцев, а другой, вот этот, у которого глаз похож на синее яблоко, был в рабстве у купца из Чолонбары. Он ратай из-за гор, и воевал с королем!
- О-о-о-о! Такая муха редко залетает в нашу паутину! Сотьер во-о-о-он там! – махнул бородач рукой в сторону – Иди покажи ему добычу, и похвастайся перед ним!
Все речи Кувалды и его товарища были Хвосту понятны, хотя в них и слышался сильный говор – от обычного бенахского языка он отличался примерно как дубравский от захребетского. Вдобавок, некоторые слова говорились немного иначе: как если, например, вместо «огонь» говорили бы «жар», а вместо «медведь» сказали бы «косолапый»
- Сотьер это что, главный ваш? – спросил Хвост.
- Да. Он первый воин в нашей округе.
Сотьера («Сотьер» значит «Снег» по-бенахски) нашли в середине побоища. Он сидел на нартах посреди поляны и молча смотрел, как воины складывают на землю трофеи. В одну кучу – оружие и доспехи, в другую – одежду, шкуры и прочее барахло. В средних летах воевода, или в преклонных, было трудно понять. Его темно-русая борода была короткой, будто Сотьер отпускал ее только в походах, а усы – длинные и густые. На голове у него был ушастый подшлемник, на груди висел подвешенный за шею шлем с полумаской. Еще со стороны Хвост заметил, что воевода в плечах даже шире Кувалды, и очень сутул.
- Кого ты ведешь, Кормахэ? – спросил он, увидев Кувалду с пленниками. – Один из этих двоих турьянский раб, я это вижу. А кто второй? Кто этот человек с подбитым глазом?
- Сотьер! Первый действительно турьянский раб. Второй встретился мне недалеко отсюда. Сначала мне показалось, что это турьянец, и он чуть не расстался с жизнью от моего топора. Но раньше, чем топор коснулся его головы, он сказал мне, что он из ратайской земли. Он говорит по-ратайски, как и я.
Вокруг Хвоста и Сотьера сразу стали собираться любопытные бойцы, уже десятка два или три.
- Вот как? – спросил военачальник - Тогда спроси его, как он здесь оказался.
- Воевода! – сказал Хвостворту по-бенахски – Я могу говорить на вашем языке сам, Нет нужды пересказывать все мои слова тебе, а твои пересказывать мне.
- Вот как? – спросил Сотьер – Значит, ты знаешь бенахский язык. Как ты его выучил?
Изворачиваться не было смысла. Хвост только что говорил Кувалде, кто он и откуда. Теперь менять на ходу историю, значило - класть голову под топор, от которого она только что чудом спаслась. Да и если бы Хвостворту захотел – все равно никакого складного вранья не успел бы придумать, хотя и соображал он, как я уже говорил, в последние дни быстро.
«Будь что будет» - подумал он.
И Хвостворту назвался по имени, рассказал без утайки обо всех своих злоключениях, про невольный уход на войну, про плен, путь на север и бегство. Рассказал об одиночных скитаниях по лесу, и про то, как нечаянно схватился с грязным оборванцем, а потом попал в руки Кувалды.
Сотьер встал с нарт (при этом оказалось, что самый высокий из всех собравшихся кругом бенахов едва достает ему до плеча), подошел к Хвосту, и осмотрел его, словно коня на ярмарке. Пощупал на нем одежду. Распахнул зипун, и поглядел на выпирающие ребра. Даже ткнул под них пальцем, так сильно, что Хвостворту чуть не согнулся пополам.
«Черт собачий, на кой я ему дался! И что тыкать в меня - видит он плохо, что ли!?» - подумал Хвост.
- Я не замечаю по твоим словам, что ты врешь. – сказал Сотьер - Как выглядит господин Колах, о котором ты говоришь?
Хвост коротко описал наружность Колаха. Добавил еще, что в повозке с ним ездит бледная девка, которая визжит по ночам, как поросенок.
- А как зовут его старшего надсмотрщика? – спросил Сотьер.
- Четнаш. – ответил Хвостворту – Он выше меня, и такой же худой как я. Не такой как я сейчас, а какой я был до войны.
- Все это так. Колах из Чолонбары всегда ездит через эти места. Я знаю и самого Колаха, и его старшего надсмотрщика. А еще мой друг сообщил мне, что недавно видел на дороге его обоз. По твоим словам не заметно, что ты врешь. Теперь скажи мне: кто мы такие – ты знаешь?
- Вы бенахи. – сказал Хвост – Больше о вас я ничего не знаю.
- Да, мы бенахи. – сказал Сотьер – К тому же тебе будет теперь известно, что мы называемся слугами короля. Но пусть это тебя не печалит. Наша служба королю заключается в том, что мы не пропускаем врагов через нашу землю в его землю, и не вступаем в сговор с врагами короля. Мы – вольные люди матьянторской страны. В войнах, которые король ведет в полуденных странах, мы не участвуем, и беглецов с полудня не выдаем.
У Хвоста отлегло от сердца.
- Тебя твоему хозяину мы тоже не выдадим. Иначе мне пришлось бы отправить половину моего отряда на полдень. Некоторых – князьям и боярам в их владения, некоторых – в королевское войско, которое сейчас воюет с твоим князем. Кое-кого пришлось бы даже отдать господину Колаху. Поэтому мы не вернем ему тебя, и не продадим за серебро.
Пока что ты останешься с нами, и если не окажется, что ты помощник турьянцев, то ты получишь полную свободу, как только наш отряд придет в населенную страну. Пока что за тобой будет смотреть Кормахэ, поскольку вы оба из ратайской страны. Кормахэ!
- Да, Сотьер! – отозвался Кувалда.
- Я поручаю тебе смотреть за ним, пусть ни на шаг не отходит от тебя. Пусть ест из общего котла, и спит с тобой рядом (Хвост заметил, как по толпе бенахов пробежался очень сдержанный смешок) Если увидишь, что он собирается бежать, или попытается как-нибудь нам навредить, то убей его немедленно. Если он убежит или как-нибудь навредит, будешь держать ответ передо мной. Раба отдашь, чтобы его отвели к остальным. И смени на этом ратае одежду.
Сотьер вернулся к своим санкам, и снова сел на них. Хвост заметил, что нарты еще недавно были крытыми. Сейчас все покрытие с них сорвали, остались целы лишь дуги из гнутых жердей. На санях, рядом с сидящем военачальником, Хвост увидел, в ворохе шкур и тряпок, убитого старика. Мертвец был одет в пышные меха, увешан оплечьями и бусами, то ли из кости, то ли из дерева. На голове торчал колпак из волчьей шкуры с мордой и ушами, и жидкая прядка седых волос спадала из-под него он лоб. Такая же была и борода убитого – седой, тоненькой и редкой. Выпученые глаза глядели вперед мертвым пустым взглядом. Беззубый дряблый рот распахнут…
- Все будет сделано, как ты сказал! – ответил Кормахэ воеводе – Будешь теперь со мной! – добавил он, повернувшись к Хвосту. Хвост молча кивнул.
Так Хвостворту снова стал свободным. На словах или на деле, к худу или к добру – он пока еще не знал.