4. Кадетская закалка

Александр Жданов 2
Кадетская "закалка".

На фото  - Валера и я  зимой 1963 года.

                Закаляйся,
                если хочешь быть здоров!
                Постарайся
                позабыть про докторов.
                Водой холодной обливайся,
                если хочешь быть здоров!

                Песня из к-ф "Первая перчатка»,
                музыка: В. Соловьёв –Седой,
                слова:В. Лебедев-Кумач 1946г.


                Наша первая  зима в училище в 1963 году, нам тогда было еще 11 лет, выдалась очень холодной и  в здании, в классах  было довольно прохладно.  Вечером во время самоподготовки,  в перерывах, чтобы  согреться,  мы с Валерой выходили в коридор, садились на корточки и отогревались, прижимаясь спинами к большим старым чугунным теплым батареям. Маленький рост позволял мне к тому же втиснутся как раз между верхней и нижней подходящими к батареи соединительными трубами.  И если в классе не было офицера, или сержанта, то я даже  читал учебник, сидя так в этой импровизированной нише.    
 
   Наши с Валерой кровати стояли рядом. И укладываясь на ночь спать, чтобы лучше сохранять тепло, мы не разбирали  перед отбоем  постель, а  залезали в нее, как в спальный мешок,  оставляя края одеяла засунутыми под матрац.  Когда было особенно холодно, то и накрывались одеялом с головой, оставляя лишь небольшое отверстие для доступа воздуха. 

    Весной и осенью вместо майки и трусов  нам выдавали легкое хлопчатобумажное белое нательное белье: кальсоны с подвязками на щиколотках и рубашку без воротника, с широкими рукавами без манжет.  И только с приходом зимы, в сильные морозы  это белье заменялось  зимним, более плотным  и немного более теплым.  Тем не менее,  даже в шерстяном обмундировании и в этом белье  в помещениях училища всегда было довольно холодно.  Многие из нас поддевали под обмундирование трикотажные   спортивные костюмы, но их почему-то очень невзлюбили офицеры роты и особенно старшина.  С чьей-то  легкой руки  эти костюмы  называли  «вшивниками», может быть намекая на то, что в отличие от положенного нательного белья, владелец носил их долгое время не стирая?  В общем по совершенно непонятной, как мне казалось, причине, их всегда на утреннем осмотре внешнего вида старались обнаружить  и изъять из употребления.  Официально  объясняли это просто, как и всегда, когда объяснить что-то было невозможно:   «не положено»! 

-Как же так?   - думал я,  - мерзнуть положено, а носить теплую одежду не положено?  Установить нормальную температуру в помещениях тоже не положено.  А какое это имеет отношение к нарушению формы одежды, если сквозь черную шерстяную гимнастерку совершенно не видно что там еще надето?
 
    Возможно,  старшине  в каптерке не хватало тряпок для уборки помещений роты, или  таким образом нас хотели закалить и адаптировать к будущим трудностям  нелегкой военной службы на севере страны?   Так или иначе, но в младших классах, часто проверяя на утреннем осмотре чистоту подшитого подворотничка и заметив у кого-то  под гимнастеркой  синий или черный  трикотажный спорткостюм,  старшина давал команду сдать его  в каптерку.  И если  потом суворовец не успевал получить его  в субботу обратно, чтобы якобы отнести   домой,  «вшивник»  шел на тряпки.  Мне постоянно приходилось перед осмотром  подворотничков всячески маскировать  костюм под нижнем бельем или вообще снимать перед построением,  одевая  после проверки.  Уж очень тщательно все проверялось некоторыми   особо ярыми поборниками этого установленного порядка. Благосостояние моей семьи тогда, в начале 60-х, не могло обеспечить приобретение каждый раз нового спорткостюма после конфискации старого, а без него моё существование тогда в училище было бы невыносимым.   

     Пожалуй,  одним из немногих всегда теплых и уютных общедоступных  мест в училище,  был  читальный зал библиотеки, где можно было спокойно в тепле  за столом посидеть и почитать книги или журналы.  Первые годы зимой я часто проводил в там все свое свободное время,   иногда увлекаясь так, что  сдавал книгу в самый последний момент. И чтобы не опоздать на построение на обед,  приходилось лететь  со всех ног вверх по лестнице на третий этаж в расположение роты, благо в младших классах мы размещались как раз над библиотекой.
      
    Однажды  зимой в пятом классе  что-то случилось с отоплением, и в помещениях роты было вообще очень холодно. Мои маленькие хитрости с постелью не помогали,  очень долго не удавалось согреться и  уснуть. А утром, после  подъема я   вдруг  ощутил, что  совершенно не могу полностью открыть глаза, что-то мешает. 
   
     Спросонок было  и не разобрать  в чем дело.   Валера, когда я обратился к нему,  в начале даже не смог меня узнать.  Лицо совершенно распухло, став совершенно круглым,  так что вместо глаз оставались только очень узкие щелочки.  Ребята дружно посоветовали  идти в санчасть, а  там меня положили  на несколько дней приходить в нормальное состояние. Оказалось,  что это была аллергия на холод, «крапивница».  И в  дальнейшем я от неё очень сильно мучился.  В холодную и особенно сырую погоду, осенью, весной или зимой, на открытых частях тела, лице и руках, появлялись покраснения и волдыри, как будто от воздействия крапивой,  которые к тому же вызывали зуд и жжение.  Все это было крайне неприятно,  особенно тем, что  привлекало  внимание окружающих.  И если ребята нашего взвода со временем привыкли к этой моей особенности, то незнакомые люди, увидев волдыри на лице, часто досаждали расспросами и советами.
      
      Особенно сильно приходилось мучиться  на взлетной полосе авиационного завода Антонова, куда мы ездили ни свет , ни заря для тренировок к параду. Там было почти всегда сыро и дул сильный ветер.

      По утрам после подъема, старшина объявлял форму одежды на физзарядку. Конечно, она всегда  была довольно легкой.  Весной и осенью  с «голым торсом», а зимой -  в гимнастерках без поясных ремней и без шапок. И только когда мороз достигал минус 20,  физзарядку  заменяли прогулкой в шинелях и в шапках с опущенными и подвязанными под подбородком клапанами.  Но все это  никак меня не закаляло.      
       В восьмом классе,  чтобы наконец избавиться болезни, пришлось  закаливаться самостоятельно.  Стал по утрам поливать себя до пояса холодной водой. Тогда ни о какой горячей в училище и речи быть не могло.  Из кранов лилась только ледяная.  И даже чтобы умыться ею, нужно было проявлять упорство и настойчивость, что уж говорить об обливании всего тела.  Но что оставалось делать?  Приходилось так вот заниматься самоистязанием.
     В итоге к старшим классам от крапивницы остались только неприятные воспоминания. 

    А мы, взрослея, переходя из класса в класс, перестали опасаться проверок. Офицерам и сверхсрочникам было уже не до «вшивников". С возрастом у нас появились куда более серьезные шалости и нарушения.  И уже редко кто не носил под гимнастеркой и брюками хлопчатобумажного спортивного костюма.  А некоторые одевали даже шерстяные, как их тогда называли,  «олимпийки».  Зимой, укладываясь спать,  мы  уже обязательно укрывались поверх одеял шинелями. Даже , когда в спальне было тепло. Но это уже была одна из привилегий настоящих старших кадет,  к тому же последних семилетников!

   Много лет спустя,   уже офицером,   мне  приходилось  постоянно, два раза в месяц,  в  любую погоду выезжать на неделю на полевые занятия за город. В лютую  зиму января  1979 года,  когда в Подмосковье было до 45 градусов ниже нуля,  по Москве ходили новенькие  чехословацкие трамваи,  с облупившейся  от мороза и свисавшей клочьями,  краской. Передвигаться  по улице,  не обвязав рот и нос шарфом было невозможно. В один из таких чудесных и ясных морозных дней наш полевой узел связи Генерального штаба Вооруженных сил СССР выехал на очередное тактико-специальное учение  в леса под Коломной.  Несколько часов требовалось на развертывание аппаратных узла связи, прокладывания  и подключение кабелей.  И столько же на создание в аппаратной более-менее комфортной температуры, превышающей хотя бы ноль градусов.  Включив в станции калорифер, и заглянув в нее через час, я с удивлением увидел, что за все это время температура внутри  увеличилась всего на пару градусов.  О необходимости сходить в поле по нужде, не хотелось даже и думать.  Ни о каких туалетах, разумеется, в лесу речь не шла.
Кто бы стал оборудовать даже самые примитивные на один день?  И уже только мысль о том, что нужно будет оголяться на таком свежем воздухе, ужасала.

       Для отдыха офицеров нашего телефонного центра (батальона) была подготовлена большая  полевая палатка, где располагалось около 10-15 кроватей.  Стоявшая посредине буржуйка, казалось,  не давала никакого тепла. Поэтому спать я улегся,  как был:  в валенках, полевой утепленной куртке с меховым воротником и ватных штанах, свитером и теплым бельем под ними, меховых рукавицах и  шапке-ушанке  с подвязанными под подбородком ушами.  А  через пару часов проснулся от ощущения, что мою голову кто-то медленно сжимает огромным холодным обручем.  Сквозь сон с трудом смог приоткрыть глаза,  ресницы были скованы инеем, а  на  усах и бровях  ощущались кристаллики льда.  Оказалось, что дежурный солдат, которому было поручено следить за печкой и поддерживать огонь,  заснул. Печка  потухла  и  ее уже так и не смогли  растопить до утра. А после завтрака, при смене места дислокации узла связи,  мы долго не могли  сдвинуть аппаратные с мест, настолько сильно они примерзли к земле.  Одну из машин удалось сдвинуть лишь с помощью  двух УРАЛов.
           Очевидно,  что только счастливое детство в суворовском училище дало мне силы пережить все эти зимние приключения без всяких последствий.