АННА КОРЕНЕВА
Будка слеплена из подручного материала, и зимой, когда включены нагреватели, фанерные стены покрываются изморозью. Но по ночам лужи на полу замерзают, лед хрустит и ломается под ногой. Туман грязными каплями оседает на лице.
Будто бросили в камеру, узникам не дотянуть до теплых дней.
А я дожил; летом стены темницы пышут жаром, раскаленный воздух обжигает легкие.
Когда-то на заводе выпускали изоляторы, ныне полуразрушенные цеха облюбовали десятки фирмочек.
Хозяин придумал взимать мзду с автомобилей, что въезжают на территорию.
Когда пропуска кончаются, водители откупаются от въедливых охранников.
Видеокамеры не установлены, я не отказываюсь от подачек.
Птичка клюет по зернышку, научили опытные товарищи.
Если не брать, то обвинят и покарают.
Был один принципиальный, ознакомили с местными сказаниями. Попытался задержать шальную машину. Встал в воротах и раскинул руки.
У водителя сдали нервы, в последний момент резко вывернул руль. Врезался в стену, из пробитого радиатора ударили струйки пара. Или шрапнелью разлетелись осколки кирпичей.
Так или иначе, но предшественник мой пострадал от необдуманного поступка.
Даже в психушке не излечился.
Я не такой, объяснил ветеранам.
Да и болезнь не заразна, в крайнем случае отскоблю пол и стены.
Не отмыл, но когда прикармливали, ужимался, и нагрудный карман невольно оттопыривался.
Послушно отдавал эти деньги.
По телевизору ежедневно показывают обездоленных детей. Требуется срочная заграничная операция. И государство не готово оплатить непомерные расходы.
Может быть, помогут мои копейки.
Дети подрастают, иногда лечение не помогает.
Такого ребенка приметил поздним летним вечером.
Машины разъехались, конторки закрылись, выбрался из душегубки и содрал мокрую рубашку. Пот крупинками соли обметал тело. Когда обломил кристаллы, на коже остались язвочки.
К ограде подступил пустырь, заваленный расколотыми бетонными плитами и обломками арматуры. Рельсы – раньше продукцию вывозили по железной дороге - были кое-где разобраны, но сохранились около ворот, цеплялись за колеса, водители изощрялись в образной речи.
Я зацепился и тоже сказал.
Проклял неведомое божество, потом вгляделся из-под ладони.
Низкое солнце ослепило.
Порыв ветра пылью и бетонной крошкой запорошил глаза. Не сразу удалось разглядеть.
В светлом слепящем ореоле некое существо вскарабкалось на плиту.
Посланник потревоженного вершителя.
Я распахнул объятия, потом опомнился, негоже полураздетым встречать гостей, прикрылся задубелой рубашкой.
Соль еще глубже въелась в кожу.
Отступил в тень, чтобы не ослепнуть.
Девчушка в воздушном платье.
Сбилась с дороги и пошла пустырем, Подол истрепался, кислотный туман прожег кисею, глаза поплыли, краска грязными разводами изуродовала лицо; застыла над пропастью на краю плиты.
Потеряла равновесие и взмахнула руками.
Бродячие псы, что ночью выползали из нор, насторожились и принюхались.
Задохнулся в запахе смерти и отчаяния.
- Подожди! – попытался помочь ей.
Огляделся и отыскал.
Сквозь каменную крошку пробилась травинка. Тоненькая и бледная, наверное, не нальется соком и не зазеленеет.
- Все же и в нашей пустыне теплится жизнь! – утешил ее.
Подкрался и подставил руки.
До дна больше метра, разобьется, если упадет.
Прицелилась, потом зажмурилась и пальцами зажала нос, так ныряют в воду, но не нырнула, шагнула в пропасть.
Поймал и на мгновение прижал к груди.
Тело ее обожгло, соль еще глубже вонзилась.
Поэтому, чтобы выжить, осторожно опустил ее на кирпичную крошку.
После падения люди долго собирают себя из осколков, недоверчиво озираются, не веря чудесному спасению.
И она не поверила, но замахнулась, чтобы отомстить.
Я не отшатнулся.
Нелепо сражаться с женщинами, но перехватил когтистую лапу. Двумя пальцами сдавил запястье.
Отшельником живу недалеко от завода, и можно за десять минут добраться до сторожки.
Дорога занимает гораздо больше времени.
Надо без потерь просочиться мимо дворничихи.
Однажды познакомила со своей дочкой.
Живет за городом, каждый день приезжает учиться, тяжело так далеко ездить, представила ее.
Увидел, как в глазах претендентки замелькали цифры. Совершенный калькулятор скрупулезно подсчитал потери и приобретения. И мордочка подобна лисьей, запросто проглотит.
Кажется, что-то забыл дома, отбился от нее.
Отступил в парадную и толкнулся в подвальную дверь.
Ушел подземельем, но преследователи могут досками заколотить отдушины.
Пока еще не додумались, обжился в катакомбах.
Но не обойти собачью площадку, напрасно хозяева науськивают псов.
Давно сдружился со зверями.
Псы повизгивают и ластятся.
Срываются с привязи, передние лапы закидывают на плечи и норовят лизнуть в лицо.
Люди страшнее зверей, задумала порвать мне горло, двумя пальцами сдавил запястье, вскрикнула и уронила искалеченную руку.
А я подхватил ладонь – какая нежная и бархатистая кожа – и дунул на рану.
Не смирилась с поражением, другой рукой потянулась к горлу.
- Давай, рви! – не смог повторно обидеть.
Уронила и эту руку.
- Люблю и ненавижу, - прошептала она.
А я разобрал за порывами ветра, грохотом обвала и хрустом каменной крошки на зубах.
Всего лишь женщина, давний спаситель был мужчиной, но поочередно изучил ее запястья и лодыжки.
Не видны следы от гвоздей.
- Любила, люблю, буду любить, - повторила она и приникла к груди.
Рубашка упала, кристаллики соли опять выступили, оцарапалась и очнулась.
Или разбила кулаки о бетонную плиту.
- Все мужики – подлецы и негодяи! – отпрянула и обвинила.
Бесполезно оправдываться, привычно понурился.
Собака забросила бы лапы на плечи и лизнула, женщины более всего способны проклинать.
- Ты - подлец и негодяй? – пожелала убедиться.
- Несомненно, - согласился я.
- Тогда обязан помочь, - непоследовательно заявила она.
Я несколько раз был женат, но всегда терялся в подобных ситуациях.
- Предавал любовь? – спросила женщина
- Любовь или привычку? – переспросил я.
Если до этого, разговаривая с незнакомкой, прятал лицо, опускал голову или прикрывался ладонью и подглядывал в щелочку, то на этот раз не прикрылся.
Страшное лицо, заранее вмазал в кожу прах и тлен, если не удастся уйти от преследователей, то задержу их траурной раскраской, траур смешанный с солью навечно въелся в поры.
И не расправить плечи, повреждены позвоночные диски, и не умею общаться с женщинами.
- Любимый предал ради карьеры, - обвинила и пожаловалась она.
- Убежал от всех и здесь спрятался, - оправдался я.
Чудом прошла пустырем и развалинами, почти не пострадала. Платочком стерла грязь с лица.
Прекрасное, юное лицо не нуждается в косметике.
Под легкой материей угадывается тело. Складочки и морщинки не уродуют его.
Попытался распрямиться – заскрипели позвоночные диски, - и содрать приросшую к лицу маску, и избавиться от гнилостного запаха несвежей пищи – ничего не получилось.
- Спрятался здесь, и уже не выбраться, - поведал о поражении.
- Погибну назло ему, - прошептала девушка. – Нет, просто это единственный выход.
- Анна Каренина, - вспомнил я классику.
- Коренева, - поправила меня.
- Нашу железную дорогу давно забросили, а паровозы загнали на свалку.
- Хочешь отправить меня в дальние странствия? – удивилась она.
- В такую даль, откуда не возвращаются, - согласился с ней.
- Анна Каренина? – переспросила она. – Почти полная тезка.
Бесполезно объяснять, все уже было, и наши беды и достижения лишь бледные копии былого.
- Она погибла, когда ее бросили? – догадалась девушка.
- Да, - безжалостно подтвердил я.
Но мы – бледные копии, и не способны на великие поступки.
- Я – тоже! – решилась девушка.
Все – бесполезно, устал от пустых обещаний и поплелся в свою конуру.
Давно живу один, надоели бабские капризы и истерики, но иногда…
Возжелал, но о колено переломил свое желание, Так ударил, что полопались хрупкие косточки. Поэтому грязь и сажа еще глубже въелись.
- Стоять! – приказала она.
Будто выстрелила из пистолета, оружия у нее не было, я бы заметил, когда прижимал к груди, но от грохота полопались барабанные перепонки.
Если обвалилась плита, вытащу из-под обломков.
Плита не рухнула.
- Нет, так слишком просто, - отказалась погибнуть под обвалом.
- Возвращайся к нему, - посоветовал я.
Охрип и сорвал голос, простенькие слова колючками оцарапали горло.
- Нет, - отказалась она.
- Приползти и облобызать пинающую ногу.
- Еще броситься с крыши, прыгнуть под машину, - перечислила женщина.
- Посадят хозяина здания или водителя, у нас обязательно кого-нибудь сажают,- объяснил ей.
-Слишком просто, - повторила Анна Коренева.
Прищурилась и посмотрела.
На этот раз я не попытался расправить плечи.
- А если…, - придумала она.
Еще не сказала, но я насторожился. Так бывает перед грозой, от статического электричества потрескивают волосы, а искорки покалывают кожу.
- Будет буря, - услышал я.
- Какой ты мелкотравчатый, - вгляделась женщина.
- Молния уже нацелилась, - различил я.
- Переспать с тобой, - придумала она.
- Нет, - отказался я.
- Словно убить себя.
Ее любовь и ненависть смешались с моим желанием и отвращением, взрывоопасная смесь, земля содрогнулась в конвульсиях.
Мужчины учатся, что-то узнают, но это не помогает им, а женщины просто знают.
Безошибочно выбрала нужную тропинку.
Прикрикнула на псов, что оскалились около нор. И те послушно отступили.
Повела меня за руку, уже не вырваться, но можно перегрызть кости и сухожилия, я не перегрыз.
Шла и уговаривала себя, чтобы отомстить неведомому обидчику.
- Самый грязный мужичонка на свете, - предъявила меня.
Неправда, после смены опрокидываю на себя ведро ледяной воды, только так можно отмыться. А потом ножом выковыриваю из кожи крупицы сажи и тлена.
Но она различила под обманчивой оболочкой.
Смердит моя душа.
- Самый мерзкий старикашка на свете.
Да, я стар, но не годами, а разлуками и потерями. И пусть они морщинами и складками не изуродовали лицо, но если вглядеться. Внутренним и самым верным зрением.
Она вгляделась.
- С головой окунусь в эту грязь и мерзость!
Последний раз попробовал вырваться.
А она не обратила внимания на пустую попытку.
Втолкнула в пыточную камеру.
- Заражу моровой язвой, чумой и холерой! – напрасно попытался отбиться.
- Тем лучше! – изготовилась пытать и издеваться.
Пытка надеждой. Зачитывают приговор, но не сразу уничтожают. Забывают запереть дверь. И ты крадешься коридором, замирая от каждого шороха. Потом бежишь полем, и все ближе спасительный лес.
Но вдруг проваливаешься в ловчую яму, из нее не выбраться.
Увидел в боли и в отчаянии.
Так рванула, что лопнула материя.
Вспыхнули и вонзились искорки электрических разрядов. Прикрылась, чтобы не уничтожили. Одной рукой закрыла пах, другой грудь.
Искорки обжигали. Могли сжечь одежду, содрал постылые тряпки.
Покорно улеглась, лежанка сколочена из горбыля, сучки безжалостно вонзились.
Еще безжалостнее, когда я навалился.
Ухватил руки и завел за голову, так прижал к горбылю, что гвоздями вонзились щепки.
И прижал ноги, гвозди тоже вонзились.
И в тело, которое сотрясалось от суматошных толчков.
От конвульсий, от крика наслаждения, больше похожего на предсмертный стон, от крови из прокушенной губы, от свиста воздуха, когда падаешь в разверстую пропасть, от стука колес на стыках рельс, и поезд все ближе, от ствола, от петли.
Женщины целеустремленнее нас, не отступят, а мы не умеем отказывать.
Упала в ущелье, и бросилась под поезд, и грянул выстрел, из-под ног выбили скамейку.
- Убирайся, - очнулась и приказала женщина.
Послушно сполз с лежанки, но встал рядом, дотянусь, если позовет.
Обнаженная и прекрасная, уговорил себя; почти не заметны первые признаки увядания.
- Высокое образование, могу устроиться на престижную должность, - понес какую-то околесицу.
- На помойку и свалку, - выругалась она.
- Думал, во мне отмерло все мужское…, - позвал ее.
- Если бы мир состоял только из женщин, - пожаловалась женщина.
Подобрала и завернулась в разодранное платье.
Я не догадался сжечь эту тряпку.
- Не отмерло, - согласилась она, - Низость, подлость, звериные инстинкты неистребимы.
- Обесчестил и гордишься этим, - обвинила она.
- Все равно, что убил, - оттолкнула меня.
- Но сама себя убила, - попрощалась со мной.
Увидел побелевшее лицо машиниста, напрасно тот пытается затормозить. Взбесившееся железо накрыло тело.
Протянул руки, чтобы удержать на краю пропасти. Пальцы ухватили пустоту.
Не успел выбить пистолет, не перерезал веревку.
Не спас и не помог, не мужчина, а бесполое существо, что укрылось в конуре от превратностей жизни.
Будто можно уберечься.
Она не убереглась, и надо оставить памятную записку на месте ее гибели.
Одну на топчане, доски уже впитали кровь и сукровицу.
Бумажка с грубо намалеванным крестом.
Другую положил на ржавые рельсы, где погибла под колесами локомотива.
Оставил около трещины на тротуаре, около обрывков веревки, везде, куда смог дотянуться.
Приманки и ловушки для обездоленных и брошенных женщин.
Напрасно мы вмешиваемся, справятся и без нашей помощи.
Апрель 2017