Одинокий саксофон

Мила Суркова
          "Двухдневная луна ещё правила небесами, – именно так Анне хотелось говорить в этом месте. – Что там, в Божественной выси? Особый свет? Или особая темнота?" Но она не осмелилась произнести это вслух.
          Луна приблизилась к облаку, столь редкому в этой части Индии в конце октября, прилегла на него, словно на мягкую перину, и поплыла по медленно светлеющему небу.
          Чистая темно-синяя высь подрагивала в предвкушении рассвета.
    
          Анна, её муж Михаил и Марк направлялись к месту ранней пуджи по дощатой, очень длинной дорожке – конца не было видно. Марк здесь бывал часто, его друзья – впервые.

          Анна, как впечатлительная и тонко чувствующая натура (так не раз говорил о ней Михаил, вкладывая в эти слова покусывающую иронию, мастером которой был), замечала вокруг мистические знаки и улавливала необычные звуки.

          – Слышите, воздух вибрирует, откликается на звучание флейты-ветерка? – остановилась она.
          Марк кивнул. Михаил не ответил. Анне казалось, что здесь она стала другим человеком, хотя прошло всего несколько часов, как они приехали. Ощущение невесомости возникало у неё при каждом шаге босых ног. Она словно отрывалась от дорожки всё выше и выше, оставалось только взмахнуть руками – и воспарить.

          Анна немного отстала от мужчин, словно хотела привести в действие возникшее желание. "Только бы Михаил не догадался – насмешек не оберёшься", – подумала она, и порыв сошёл на нет.

          Она заметила, что друзья мало говорили, лишь изредка перебрасывались короткими фразами.
          Небо становилось молочно-синим. Казалось, снимешь тонкую эмалевую плёнку, а под ней – голубизна.
          Анна прибавила шаг и услышала конец фразы Марка: "... музыка сфер".
          "Какой красивый у него голос – мягкий и глубокий. О чём он? – удивилась она. – Тоже что-то слышит? Он же в прошлом – музыкант".

          Побледневшая луна соскользнула с облака – пора уходить со сцены.

           Анна воскликнула:
          – Вот он!
          В четырехчасовом утреннем небе храм возник, словно по волшебству. Казалось, он опустился с небес на сонную гладь воды, погрузился в нее и сиял из глубины золотистым светом.
          Как они могли пропустить этот момент?! Золотой храм!
          И хотя его появления ждали, увиденное ошеломило.

          "Вот так и мир перевернулся, – понеслись мысли Анны. – Где реальность жизни? Там, где присутствует расчётливость, рассудительность, холодность и жестокость? Или внутри нас – в чувствах, ощущениях и поступках? Возможно, мы живем вовсе и не в реальном мире, а в придуманном нами. Создали законы, в том числе и нравственные. Думаем, там, куда душа уйдёт после смерти, получим поощрение за добродетели и наказание за греховность. Мы верим в это, успокаиваем свою совесть. Не лучше ли жить по её законам?
          А у всех ли есть совесть? Что это такое: внутренний судья, защитник или чистый ребёнок? И не оправдываем ли мы её отсутствие, говоря: таковы жёсткие законы жизни.
          Какие мы грубые и алчные! Если бы только красота существовала в мире. И только это было бы реальностью".

          Марк взглянул на неё. Он догадался о ее чувствах и улыбнулся.
          – Здесь узнаёшь другую жизнь, познаёшь себя, – сказал он.
          – Чтобы узнать себя, не надо ехать так далеко, – возразил Михаил, не отрывая взгляда от храма. Он не верил "во всякую ерунду" – так он отзывался об исканиях человека.
          – Ты прав. Важно не место, а работа внутри себя, – согласился Марк. – Но такие места помогают некоторым начать этот путь.

         Михаил, как и Анна, был поражён красотой храма, но больше интересовался тем, как он строился, а не "мистическим путём познания".

          – Марк, действительно ли в облицовке использовано золото? Ты же бывший ювелир, должен знать, – спросил Михаил.
          – Меня пригласили участвовать в строительстве храма. Я приезжал и помогал, чем мог. Когда привезли тонкие пластины золота, оставался до тех пор, пока мастера не закончили работу. Да, это настоящее золото.

                ***

          В храме под открытым небом собрались люди в ожидании пуджы. Они сидели на мраморном полу. Все, кроме Анны и Михаила, в индийской одежде – даже трое европейцев, которых они встретили по дороге. Анна хотела купить себе сари в Ченнае, где они планировали задержаться на день, а потом добираться к храму. Но решили нигде не останавливаться, и прямо из аэропорта поехали к месту.

          Необычность и яркость красок женских нарядов поражала: шелковые сари, широкие шаровары (шалвар), которые собираются в манжеты в районе лодыжки, камизы – длинные  рубахи с разрезами по бокам (в юности Анна носила с брюками туники, похожие на них). На плечах – тонкие шарфы в тон наряда.
         Анна знала эти названия, потому что имела привычку перед поездкой в новую страну узнать о ней как можно больше.

          Появились служители храма в оранжевых одеяниях. Один из них подошёл к Марку, что-то сказал ему. Оказывается, пригласил в первый ряд. Анну охватило чувство вины перед теми людьми, что остались позади, и она стала смотреть вниз, на пол. Потом прикрыла глаза: мерцающее золотое сияние согревало веки. Анна хотела запечатлеть его, пропустить по всему телу.
          Она встрепенулась и подняла голову, когда услышала звон колокольчиков, а затем рассыпную дробь барабанов. Гипнотизирующий темп нарастал, в груди шевельнулось что-то живое, до этого свернувшееся в прозрачный комок, словно пойманный зверёк.

          – Эти барабаны – мриданги, - шёпотом пояснил Марк, наклонившись к ним. Больше ничего не сказал, прикрыл глаза и стал еле заметно покачиваться, повторяя слова мантры, которую произносил человек, сидящий возле алтаря – так Анна назвала это место.
          Мриданги ускорили темп, звучание их усиливалось. Отскакивающие дробинки звуков легонько ударяли Анну в грудь, заставляя сердце раненой птицей биться в клетке. Что-то поднялось к горлу, трепетало, пытаясь вырваться.

          Анна прикрыла глаза. Когда немного успокоилась, смотрела на огонь, следила за руками удивительного человека – Шри Шакти Аммы. Ради встречи с ним они и приехали сюда.

          С определённым интервалом, видимо, соответствующим смыслу мантры, Шри Шакти Амма лил в огонь масло (судя по запаху – сандаловое), густое молоко, выкладывал цветы возле огня и пел сильным и красивым голосом, вибрации которого отзывались в ней. И Анна начала проговаривать слышимое: "Ом Намо Нараяни".

          "На самом деле у него другой голос, – подумала она. – А сейчас он слился с огнем, воздухом, небом и получил чарующую мелодичность".
          Неожиданно для себя она стала тихо петь со всеми, борясь со стеснением. Только оно и осталось от прежних её ощущений. Всё остальное было новое, никогда прежде не испытываемое и прекрасное чувство единения со всем миром.
          Воздух, насытившийся вкусами и ароматами священного огня, словно шелк, подрагивал над головами людей.
          Анна взглянула в даль и увидела, как из-за холма выскочили лучи солнца, кинулись к сияющему храму, потом переметнулись к огню на алтаре и затрепетали вместе с его красными лентами в ритуальном танце.

          Анна потонула в этом свете, звуках, магическом голосе Аммы, дружном хоре людей, повторяющих мантру чудесными голосами. Её голос всё увереннее вписывался в эту утреннюю феерию. Всё остальное перестало иметь значение. Только это божественное упоение и небывалый, никогда раньше не испытанный, внутренний покой.

          Она не сразу заметила, что всё затихло: барабаны, пение служителей, людей. Внутри нее звучала волшебная музыка. Спустя мгновение ей послышалось, как небеса откликнулись ей.
          Или ей это показалось?

                ***

          Когда вернулись в свою комнату (отелем их пристанище не назовёшь, скорее, домик для гостей), обнаружили полный беспорядок: покрывала на кроватях сбиты, газеты и книги на полу – некоторые порваны, стул опрокинут, тарелка разбита, а бананы исчезли.
          Марк, вошедший к ним за книгой, засмеялся:
          – Обезьяны. Вы забыли закрыть окно.
          Не стало и телефона Михаила. Он сдерживал свой гнев, но плотно сжатые губы не оставляли в этом никаких сомнений. Она-то знала. "Зачем злиться? – думала Анна. – Здесь нет ни сотовой связи, ни интернета. И телефон стал просто молчаливым куском пластика".

          Она навела порядок, и они отправились завтракать.

          Было ещё раннее утро, но влажная жара уже была ощутима. Трудно дышалось и в помещении с несколькими длинными столами в центре для посетителей и такими же вдоль стены, на которых разместились блюда с рисом и тремя видами острых соусов.
          Анна взяла чай из рук пожилой женщины, тоже приезжей, из Франции. "Здесь многие помогают, кому какая работа по силам", – заметила она.
          Анна захватила с собой фотоаппарат и после чая, пока мужчины ещё разговаривали, смотрела утренние снимки. На одном из них она увидела около десяти небольших кругов одинакового размера пастельных оттенков, словно шарики в её пудренице.

          – Напоминают сферы, – заметила она, показывая снимок мужчинам.
          – Ерунда, – отмахнулся Михаил, не желая прерывать разговор о своем новом проекте. – Это капли дождя попали на экран. Вечно ты во всём видишь мистическое, – не сдерживая раздражения, добавил он.
          – Но дождя не было. Их здесь не бывает до декабря. А сейчас только октябрь, – тихо произнесла Анна, не глядя на мужа.
          – Это ангелы, – спокойно заметил Марк.
          Михаил ничего не сказал, но взгляд, который он в эту минуту бросил на друга, говорил:"И ты туда же..."

          Кто-то поставил на стол чашу с горячим рисом. Никто уже не ел, но уходить не хотелось, словно не та нота прозвучала в заключительном аккорде и её надо повторить.

          Они остались в помещении одни. Марк пил чай. "Он так спокоен. Всегда спокоен. Интересно, а каким он был в молодости? Мы с ним знакомы десять лет, но я мало что о нём знаю", – подумала Анна и решила прервать затянувшееся молчание.

          – Марк, как Вы узнали об этом месте? Когда первый раз приехали сюда?
           Марк мягко посмотрел на неё:
          – О, Анна, это был долгий путь. Я шёл к пониманию, как говорят, смысла жизни, точнее, к осознанию себя, десятилетия. Вернее, я не знал, что шёл. Так складывались обстоятельства или, говоря банально, звёзды. Если бы я не оказался здесь, многое бы потерял в своей жизни.
          – Расскажите, Марк! Поймите, это не простое любопытство, – попросила она. – До дневной пуджи у нас ещё много времени.
          – Да, я знаю, Анна, что это не просто интерес журналистки.
          – Я бы хотела узнать о Вашей жизни.
          – Зачем?
          – Вы мне кажетесь человеком знающим и понимающим то, что многим не под силу. – Анна смутилась. – Но не сразу я так подумала о Вас. Хочу признаться, что первая наша встреча меня насторожила. Вы принесли нам столько дорогих подарков, целую сумку деликатесов, что я заподозрила в вас человека, связанного с нечистым бизнесом. Сами понимаете: девяностые годы. У нас ничего этого не было, даже продукты по талонам получали. И тут Вы: усы, бородка, заморская одежда... Деньги... Ну вылитый гангстер. Стоило опасаться, – засмеялась Анна.
          – Я это тогда заметил в твоём взгляде. Но твоё гостеприимство было на высоте!

            Марк помолчал, раздумывая, стоит ли рассказывать о себе.

          – Ну что же, – начал он. – В моей жизни всё складывалось так, как и должно было быть. Это я позже понял. А раньше... Разные мысли мучили: от "почему это со мной происходит?" до "что делать?"

          Я жил в Белоруссии. Там же закончил школу. Мама – врач. Отец – физик, известный в стране учёный, работал в институте. Как примерный еврейский мальчик, я занимался в музыкальной школе по классу фортепиано (исполнял мамину мечту, надо сказать, с огромным удовольствием).
          Музыку я любил, особенно джаз. Мечтал играть на саксофоне. Когда кто-то добывал пластинки с записями джазовых композиций, мы собирались дома и слушали. С другом мы создали свою группу. В школе. Исполняли популярную музыку, что-то сочиняли своё. Играть джаз и не мечтали – нам бы не позволили. Ты же понимаешь. В те времена. Джаз в Союзе не был запрещён, но и не поддерживался особо как чуждая советскому человеку культура. Я уже взрослым смог слушать зарубежных джазовых музыкантов. И моего любимого в то время Чарли Паркера, который не просто играл, а вытягивал из саксофона свою душу. И мою тоже.

          Мне было четырнадцать, когда отец взял меня с собой в Москву. Уже перед возвращением домой мы пошли на концерт джазового оркестра Эдди Рознера. Это меня потрясло. Особенно саксофон. Это особый инструмент: он – одиночка, солист, рвущаяся из оков душа музыканта.

          Я сказал отцу, что хочу играть на саксофоне. И отец мне его подарил... в тот день, когда ушёл от нас с мамой. Это случилось ровно через полгода после нашей поездки в Москву. Это был удар. Взрывная волна горя накрыла меня всего. Где-то глубоко внутри собрался ком такой сильнейшей энергии зла, ненависти, разрушения, что, казалось, ещё секунда – и неустойчивое равновесие между жизнью и смертью взорвется.

          В школе я скатился до двоек, музыкальную не закончил. Жил в каком-то оцепенении, словно замороженный, и только музыка рвалась из этого холода. Она-то меня и спасла. Я часами сидел за пианино и импровизировал, изливая боль. Но саксофон не трогал. Я его упрятал подальше. Так он там и лежал до тех пор, пока мама не сказала: "Марк, в жизни всякое бывает. Он не захотел оставаться моим мужем, но не перестанет быть твоим отцом".

          Но я не хотел его видеть. Напрасно он звал меня в Москву, куда приезжал на конференции. Встретился я с ним только перед моим отъездом в Америку.

          Отец был умным человеком. Почему был? Он и сейчас жив. Только очень стар. Она, его новая жена, работала у него ассистенткой. Понимаешь, любовь, страсть. Он, оказывается, давно с ней был, но не уходил от нас, ждал, когда я школу закончу. И я раньше думал: ну что он в ней нашёл? Мама у меня красавица, добрейшая женщина.
            Отец живёт в небольшом посёлке на Волге, там родина его жены. Он давно не работает, пишет книги. Они воспитали двоих детей, Таню и Сашу.

          Я послушал маму и достал саксофон. Он понимал меня, звучал, как голос моей застывшей души, стонал, дотрагивался до моих сердечных ран, выносил на поверхность мои мрачные мысли. Он был таким же одиноким, как и я. Я брал его, и начинался диалог с отцом. Сначала это был резкий разговор. Мы с саксофоном обвиняли, кричали, плакали... Постепенно тембр и интонации стали меняться. Теперь инструмент  что-то объяснял мне, увещевал.
           Не сразу мы нашли понимание.
           Постепенно мой одинокий товарищ  успокоился, я стал его чувствовать как живое существо и, наконец, мы подружились.
           К этому времени я не то чтобы простил отца, но постарался понять. Постарался. Понимаете? Первый раз об этом говорю. Думаю, если бы не эта ситуация с отцом, я бы не смог так понимать музыку, обострённо чувствовать её.
         
            Я поступил в строительный институт. Почему не стал дальше заниматься музыкой? Теперь я нёс ответственность за маму и мне нужна была крепкая профессия. С первого курса играл в студенческой группе. Меня заметили ("играешь, как живёшь") и пригласили в группу известного в то время певца. И вместо строительной площадки у меня появилась сцена. С концертами мы проехали весь Союз. Я встретил мою Ольгу. Мы поженились. У нас родилась Мариша.

          Дочке было пять лет, когда она тяжело заболела. Мы с Олей несколько суток не спали, выхаживали её.
          Однажды, когда я, казалось, на минуту провалился в тягучий сон, мне приснился странный человек в оранжевом одеянии, босой. Подумалось, индус. Мужчина ничего не говорил, мягко улыбался – добрые глаза с детской смешинкой. Он медленно приподнял ладонь внутренней стороной ко мне на уровень своего сердца. "Будь спокоен, всё будет хорошо", – так я понял его жест.

          Я проснулся. Температура у Мариши спала. Странный сон со странным человеком не уходил. Я думал: "Кто это? Что за необычное видение?"
          Марк замолчал, размышляя, стоит ли продолжать.

          – Что было дальше? – спросил Михаил. А Анна подумала: "Ты вместе с Марком десять лет и ничего о нём не знаешь".

          Марк встал, подошёл к окну, за которым колыхнулись ветки – мы увидели большую серую обезьяну.
          – Ваша подружка ждёт, какое вы ей приготовите угощение, – засмеялся он и вернулся за стол. – Да, я не мог забыть человека из своего сна.
          А жизнь разворачивала свою спираль.

          Прошло тридцать лет. Мы уже жили в Нью-Йорке. Наши друзья, Клэр и Майкл, переехали в новый дом и пригласили к себе. Майкл – известный в этом штате врач.
          Мы зашли в его кабинет, и я увидел старинный индийский шкаф цвета тёмного малахита. В нём несколько полок. На средней – фигурка богини (это потом я узнал, что её имя Лакшми), перед ней зажжённая свеча, свежие белые цветы без стеблей, блюдце – на нём банан, виноград.
         
           Клэр, как мне показалось, недовольно сказала:
          – Каждое утро он тут молится.
          – Читаю мантры, – поправил её Майкл, обняв за плечи.
          – Кормит свою богиню свежими фруктами, поит молоком, – продолжила жена. – Обычно он никого сюда не пускает.
          Майкл же, спокойный, как слон, (он и внешне чем-то был похож на это благородное животное, такой же степенный), только улыбнулся в ответ.

              Меня будто обожгло, когда я увидел на письменном столе фото: это он! человек из моего сна!
          – Кто это? – спросил я Майкла.
          – Это... как тебе сказать... Таких людей называют святыми или учителями. И Майкл рассказал об этом человеке, о его необычных способностях. Это Шри Шакти Амма. Он разносторонне развит, хотя получил только школьное образование. На землях, принадлежащих его храму, он построил школу, больницу и университет. Проект сделал сам. Лечение и учёба – бесплатные. Для всех, кто приходит к нему, есть столовая, где каждый может поесть, не тратя и копейки. И, кстати, он любит музыку и сочиняет. Играет джаз.
          – ?! – опешил я. – Но почему ты мне никогда о нём не говорил?
          – Человек должен сам прийти к желанию общаться с такими людьми. И тогда откроется путь, появятся нужные люди, книги. Они будут возникать, словно неожиданно, но поверь мне, это ты их призвал, – спокойно проговорил Майкл. – Я не могу такое предлагать или рекламировать. Это же не поездка на море с целью  поваляться на песочке.

          Марк минуту молчал.
          – И вот с тех пор я приезжаю сюда два раза в год.

          Анна спросила:
          – А как вы первый раз встретились с Аммой?
          – Так, словно знали друг друга всегда, даже когда не родились в нынешнем теле, – загадочно ответил он.
          Анна читала о реинкарнации, но странно было слышать об этом от серьёзного и умного Марка.
          – Амма мне мягко улыбнулся и, хотя был намного моложе меня, я почувствовал в  нём великую мудрость и отеческую поддержку, – закончил Марк.

          На следующий день мы гуляли по обширной территории храма. Нам разрешили посетить и личные места Аммы: его дом, сад, огород.
         
         Возле пруда с лотосами Марк сказал:
         – Лотос расцветает с восходом солнца и закрывается на ночь. Подобным образом и наш ум открывается и наполняется светом знания. Лотос растёт даже в грязи, но остаётся прекрасным, напоминая нам, что мы тоже можем и должны при любых обстоятельствах оставаться чистыми и красивыми внутри.

                ***

         Через три дня Анна с Михаилом возвратились домой, а Марк задержался в Индии. Во время полёта Анна размышляла о многом – было о чём подумать. И о Марке тоже. Она перебирала в памяти события его жизни и словно слышала его мягкий голос:

         – Мне было чуть больше тридцати, когда всё чаще стали появляться мысли об эмиграции. Некоторые направлялись в Израиль. Но я хотел в Америку. И вот мы с Олей решились.
          Это был отъезд навсегда. Понимали, что не сможем приехать даже навестить родных. А мамы уже не было...
          Было больно, когда кое-кто из знакомых называл нас предателями, которым нет возврата домой.

          Я решил поехать к отцу, попрощаться.
          Скромный дом на окраине волжского городка. Сад, огород, куры. И мой отец поливает помидоры... Я удивился своим слезам.

         После ужина прошли в рабочую комнату. Здесь находились два больших стола на всю длину комнаты, видимо, сделанные на заказ. На них чертежи, схемы. Отец показал свою новую книгу.

         – У него мало времени для работы, – сказала его жена Валя. Я заметил, какие у нее красивые глаза. До этого видел её только один раз, когда они с отцом уезжали из Белоруссии. Я прибежал тогда на вокзал и издалека смотрел, но к ним не подошёл. Тогда я её ненавидел.
          Заметив доброту в ее взгляде, понял, что она любит отца. А он – её. Сердце, до этого бившееся в ожидании неприятного момента встречи с женой отца, перешло на спокойный ритм.
          Я улыбнулся и обнял их. И мы трое, как бы тебе это объяснить, в это мгновение зазвучали слаженно после облегчённого, почти неслышного вздоха... И дирижёром этого важного мгновения был я. Это как в джазовой сессии, когда каждый поворот темы чувствуешь наперёд каким-то особым органом, существующим только у музыкантов.

         Прибежал Сашка, мой четырнадцатилетний брат, бросился ко мне, прижался. Он совсем не похож на меня, полная противоположность: светлые вихры, обгорелый на солнце небольшой нос, большие серые глаза. Я почувствовал, что этот мальчишка близок и дорог мне.

         Прощались на следующий день, хотя, когда я ехал сюда, думал поздороваться с отцом, побыть несколько часов – и назад. Я просто желал исполнить долг перед отцом. Но сейчас я понимал, что оставляю здесь свою семью. И увидимся ли мы ещё – бог весть...

                ***

          Анне вспоминалось, как Марк рассказывал об отъезде из страны:

          – Время ожидания на вокзале в Москве казалось вязким сном. Мы с Ольгой волновались.
          Долгая проверка документов, чемоданов, пересчёт таможенником наших денег – восемь купюр по пять долларов. Прощупали у куклы мягкий живот, руки, сняли с неё голову. Мариша плакала.
           –  Золото? Бриллианты? Деньги? – эти вопросы, заданные уже в который раз, раздражали. Деньги? Да, есть сорок долларов. Золото? Да, конечно, книги.
           – А это что? Альт саксофон? – спросил пограничник. И я удивился, что он разбирается в этом. – Я в музыкальную школу ходил. У вас есть разрешение на вывоз?
           – Я музыкант. Это мой инструмент. Вот документы, – ответил я и мысленно поблагодарил знающих людей, которые меня об этом предупредили. Хотя у меня же не скрипка Страдивари, а обычный саксофон.

           И все-таки инструмент не разрешили взять. Наверное, посчитали это достоянием государства. И, когда я выходил из комнаты досмотра, саксофон остался на столе – потускневший, поблёкший, одинокий.

          Поезд пересёк австрийскую границу. Билеты, таким как мы, продавали только в социалистические страны – у нас был в Болгарию. Но мы решили попасть в Вену. И, когда поезд немного притормозил недалеко от города, мы и ещё одна семья спрыгнули и побежали.

          Город нас поразил. Мы же ничего толком не знали о загранице. Я вспомнил, что у нас с отцом была мечта: попасть в Вене на симфонический концерт, послушать Штрауса.

          С чемоданами (остановиться было негде и не на что) мы отправились по адресу, где, как нам говорили, помогают приехавшим евреям. Там сидел старичок. Предложил Израиль или США. Выбрали Америку. Нам купили билеты.

          Вот так мы добрались до Нью-Йорка. Приютили нас знакомые.
          В первый же день я пошёл искать работу. Языка не знал. Взяли грузчиком в магазин вместо заболевшего испанца. Когда он вернулся, я стал безработным.
          Ходил по городу, искал. Однажды услышал русскую речь. Обрадовался так, словно родню встретил. Заговорил с мужчиной. Взяли мойщиком машин.

          Потом кто-то сказал, что в узбекский ресторан нужен музыкант. Прослушали. Взяли. Но нужен свой инструмент. А денег у меня нет. Занял у знакомой пятьсот долларов – и в магазин. А там цены от тысячи. Что делать? Стою в растерянности. Хозяин, видимо, поляк, спрашивает по-русски:

          – Что хочешь?
          – Мне нужен саксофон, но у меня нет таких денег.
          – Сыграй, – он протянул мне инструмент.
            Я играл так, словно счастливая жизнь вернулась ко мне. Поляк, бывший музыкант, спрашивает:
          – Сколько у тебя есть?
          – Пятьсот.
          – Давай деньги, бери инструмент и беги отсюда, пока я не передумал.

          Это был сопрано саксофон, который помог нам выжить.
          Я играл в ресторане, но тот через месяц закрылся. И снова без работы. Долго рассказывать, кем я только ни был: мойщиком посуды, грузчиком, дворником... Платили мало – мы нищенствовали.

         Однажды недалеко от нашего дома увидел, как старый еврей ругал двух подростков, даже замахнулся на них тростью за то, что они курили. Я вступился:

         – Не бейте! Да мы ведь тоже в детстве пробовали.
          Старик мне:
         – Почему ты вступился?
         – Это сын моего соседа.
         – А ты чем занимаешься? – продолжал старик.
         – Безработный.
         – Хочешь поработать у меня ювелиром? – неожиданно спросил он. – Я тебя научу.
         Я согласился.
   
         У него в ювелирной лавке я познал азы профессии. Через полгода старик говорит:
         – Иди в магазин напротив, у них больше работы будет. А у меня слишком маленькая лавочка для тебя.

         Но меня не взяли, сказали, что надо пройти курсы, самоучки им не нужны. Обучение на курсах стоит две тысячи. Не потяну.
         Старик посоветовал сходить в одну организацию, где помогают евреям. Дал адрес. Они оплатили мою учёбу.

         На курсах надо было учиться год. Я занимался без отдыха: мало спал, не гулял с Маришей – всё легло на Ольгу.
         Через полгода говорю своим учителям: "Я готов сдать тест". Удивились, но согласились проверить меня. Дали сертификат и за то, что быстро обучился и освободил место для другого ученика, выписали чек на тысячу долларов. Это было богатство! Я купил Марише большую куклу, всяческих вкусностей, нам с Ольгой – вина.

        Пошёл снова устраиваться на работу в магазин. Говорят: "Русские – хорошие ювелиры. Берём".
        Дали первое задание: отремонтировать изделия. Взял я пакетики. Страшно стало. А вдруг не получится? По вискам пот от волнения течёт. Решил рассортировать их по степени трудности. Начал с лёгких. Несколько сложных изделий я незаметно положил в карман и во время обеда побежал к своим учителям за помощью и советом.
         Если бы в магазине увидели это, обвинили бы в воровстве. Докажи потом. И вот мне помогли, и я побежал обратно. А хозяйка уже в напряжении сидит, и все настороженные: заметили отсутствие некоторых пакетиков, думали, украл. Я сел за свой стол и положил их на место. Кое-что ещё оставалось доделать, помня пояснение учителя.
         Сдаю работу. Хозяйка проверила и повысила мне зарплату. Я стал получать двести долларов в неделю.
       
         Вечерами я играл в ресторане. Там собирались разные люди. Время было неспокойное. На Брайтоне орудовали бандиты, выходцы из Союза. Меня некоторые знали. Были парни и из моего города, один даже с нашей улицы. Они часто приглашали меня к себе за столик. Как-то я услышал, что они собираются ограбить наш магазин. (Они не знали, что я там работаю). Я прошу:

         – Ребята, не надо! А они мне:
         – Марк, не мешай!

         И вот через несколько дней они заходят  в магазин. Я показываю взглядом: "Не надо". Минутная пауза. Потом один подходит ко мне, снимает с руки браслет, протягивает: "Отремонтируй". И ушли.

           Хозяйка спрашивает:
          – Ты их знаешь?
          – Да.
          Думал, уволит. Обошлось.

          Однажды пришла клиентка, принесла кольцо с бриллиантом, которое ей подарила дочь. Его надо было немного расширить. Камень по виду в несколько карат. Я предложил хозяйке:
         – Давайте вынем бриллиант, клиентка заберёт его с собой, а потом при ней поставим.
         Так и сделали. На следующий день женщина принесла камень и села ждать, пока я закончу работу. Неожиданно камень треснул. Я испугался. Хотя вины моей не было. Что делать? Замазал, зашлифовал. Отдал.
          Дома все книги перелопатил, хотя знал, что бриллиант не может расколоться. Позвонил в Москву знающим людям. Они сказали, что такого быть не может.
          Утром пришёл на работу и та самая клиентка явилась с претензиями, что на камне трещина. Я говорю: "Это не бриллиант. Но если я виноват, то буду выплачивать из зарплаты, сколько нужно". Ушла она разъярённая.
          Через день возвращается с пакетом – виски, шоколад – и приносит извинения. Была у эксперта. Оказалось, дочь ей подарила кольцо с искусственным камнем.
          Да, интересная у меня была профессия. В этом магазине я проработал восемь лет.
          Но потом решил начать свой бизнес.

                ***

          Анна знала, что Марк оставил ювелирное дело и вот уже пятнадцать лет занимается строительным бизнесом.
          Они с Ольгой часто приезжают в Россию: помогают детскому дому и дому престарелых. В Америке Марк поддержал материально несколько начинающих музыкантов.

          Последний раз Анна и Михаил встретились с Марком в Нью-Йорке. Все вместе сходили в джаз клуб. Выступала известная группа. Анна заметила, что Марк во время концерта, как и в Индии во время пуджи, полностью погрузился в музыку и ничего не замечал. Он был там, куда уносил его голос любимого саксофона.

         На следующий день обедали у них дома. Анна попросила Марка сыграть. Ольга принесла инструмент. Марк заметил:

         – Это тот самый саксофон, что подарил мне отец. Тогда таможенник передал его моим друзьям, а они через несколько лет привезли его мне.
         Я знаю, Анна, что ты берёшь уроки игры на фортепиано. Скоро поймёшь, что нет одинакового звучания музыкального инструмента, особенно саксофона – его звуки подобны человеческому голосу.
         Уникален человек: его характер, душа, тембр речи... Уникальна жизнь каждого. И когда она уходит, остаётся шлейф, сотканный душой из мыслей, чувств, ощущений.

         Его последняя фраза и интонация, с которой она была произнесена, почему-то болью отозвались в Анне.

         Марк играл. Это было проникновенное звучание то ли саксофона, который отчего-то страдал, то ли души музыканта.

         Когда Марк закончил, последний звук всё ещё поднимался вверх...

         – Эту мелодию мы играли с Аммой перед моим отъездом, когда прощались, – Марк ненадолго замолчал. – Он сказал, что представляет мою жизнь, как регистры в музыке. Нижний передаёт напряжение и трагическое состояние моей юности.
         Среднему регистру присуща мягкая, благородная и светлая звучность. Он особенно напоминает человеческий голос. Это мои поиски, осознание глубины жизни.
         Высокий – это  особая яркость и блеск. Это умиротворение, творческие порывы, доброта.
         Я тогда его слушал и улыбался. А потом и мне некоторые люди стали напоминать определённые музыкальные инструменты.

         – А я с каким ассоциируюсь? – задала вопрос Анна. Михаил засмеялся.
         – Альтовый саксофон в звуках среднего регистра, – ответил серьёзно Марк. – У тебя звучат ноты одиночества. ("Одиночество вдвоём", заметила про себя Анна) Но знаешь, Анна, одиночество иногда необходимо. Даже таким счастливым людям, как я, – улыбнулся он и обнял Ольгу. – Светлые аккорды мироздания звучат, когда мы в одиночестве проходим нелёгкий путь рождения; торжественные и воздушные – когда умираем, опять же в одиночестве совершая свой последний полёт.
   
          Все молчали. А Марк продолжил:
            – Наша жизнь для вселенной – миг. Вы знаете, есть кактусы, у которых цветок живёт только одну ночь. Мы сожалеем, что так мало. Но он успевает принести нам счастье созерцания его красоты и остаётся воспоминанием.
           – Марк, а как вы ощущаете время? – опять спросила Анна.
           – Время имеет непреходящую ценность, его пронизывают Божественные энергии. Первый раз я почувствовал магию времени в Индии. Там думаешь о высоком и чистом, смотришь в Небо и в себя. И время замирает. Оно ждёт и любуется тобой, видя тебя таким, каким ты ещё себя и не осознаёшь. Твой мир в это время только здесь: душа, чувствование, понимание всего, что казалось до этого неясным. Этот отрыв от цивилизации и от людей иногда необходим, чтобы ничто не заглушало голос твоей божественной души.

              Стояла глубокая спокойная ночь, когда они прощались. Марк провожал друзей до такси. Анна запомнила его последние слова: "Я прожил большую жизнь, многое испытал и думаю, если бы не было музыки, которая, как прочная нить не дала сорваться, не знаю, как бы всё повернулось. Музыка тянула меня ввысь, выметала из души сомнения, страхи и наполняла прозрачным светом... Знаете, единственная нота задаёт тональность внутренне завершившейся мелодии. Так и музыка для меня явилась важнейшей жизненной нотой".
              Анна подумала: "Какая же красивая эта твоя главная нота, Марк!"

                ***

         Ночные звонки – неприятная вещь. И этот звонок заставил Анну испугаться. Михаил взял трубку. "Да, держись, Оля""
         "Что-то случилось с Марком", – болью пронеслось в висках; и эти слова отпечатались зловещим оттиском и, пока муж разговаривал, висели перед глазами как чёрные буквы на чёрном плакате.

         Мы знали, что Марк болеет. Но теперь... Оля плачет. Значит, всё очень плохо. Она хочет ещё попробовать полечить мужа в Европе.

         Михаил организовал лечение в Швейцарии. А когда врачи сообщили, что шансов нет, заказал и оплатил санитарный самолёт до Нью-Йорка. В Европу Марк летел с Ольгой и дочерью, назад – без них. Они возвращались на рейсовом самолёте.
           Через час после взлёта Марк ушёл... Одинокий. Без своих любимых.

         Что он слышал в последний миг? Слова медсестры или божественную музыку, несущуюся к нему с небес? Музыку сфер?

         Угас аккорд ещё одной жизни. "Каждый человек и его земной путь – это своеобразная и только его мелодия, которая вливается в небесный оркестр у кого-то ещё при жизни, у других – после неё", – вспомнились слова Марка.

                ***

          В это время Анна с сыном находились в Индии. Шла вечерняя пуджа. "Человек благодарит вселенную за предоставленную возможность быть частью мироздания", – звучат слова мантры. Горит священный огонь и возносит к небесам весть о ещё одной душе, ищущей там приюта.
   
          Душа не исчезает, время не умирает. Они – дыхание жизни. Последний вдох и последний выдох – и душа вливается в общее космическое Время, чтобы начать отсчёт  новой жизни...



Примечания:
Пуджа - обряд в индуизме. Проводится для выражения почтения и преданности Богу (или богам).
Сари - традиционная женская одежда в Индии, представляющая собой кусок ткани длиной от 4,5 до 9 метров.
Нараяни - богиня.
Мантра - священный текст, как правило требующий точного воспроизведения звуков, его составляющих. Мантры сравнивают с псалмами, молитвами, заклинаниями.