18.
…ДНИ летели за днями напряжённо, стремительно. Как и предполагал, а может быть, как сам и решил Гладыш, Валентина повезли хоронить в Хабаровск. И Зинаида, вместе с его отцом и братом, сопровождала гроб до самого дома, а потом ещё несколько дней жила у Голициных, разделяя печаль и заботы семьи.
Торопиться ей было некуда, предоставленный отпуск она решила провести здесь, целыми днями бродя по знакомым местам и встречаясь со школьными, не забывшими её друзьями.
По сравнению с шумной суетливой Москвой жизнь в Хабаровске текла спокойно, хотя перемены были заметны на каждом шагу, да и сами ребята изменились до неузнаваемости. У подружки Алёны росли близнецы, Герка с Верочкой тоже поженились и родили девочку, Вадька Маслов возглавил городской комсомол, Глеб Сатинов, работал начальником пристани, а Валера Малюгин стал актером драмтеатра и, по слухам, уже выбивался в премьеры. Все они старались по возможности не оставлять Зинаиду одну, ходили с ней на кладбище, занимали разговорами, домашними чаепитьями, а однажды большой компанией закатились на спектакль, где блистал и витийствовал в главной роли Валерка.
Перед тем как вернуться в Москву, Зинаида съездила в Благовещенск и оттуда на попутке добралась до поселка, где когда-то располагался летний лагерь полка. Тут, как и прежде, всё осталось неизменным, не хватало лишь палаток, выстроенных в три ряда на вырубке, ныне густо поросшей кустарником и мелколесьем. В доме, ранее занимаемом канцелярией и штабом, обитала контора «Заготпушнины», и всё так же стояли немного осевшие и покосившиеся сараи и конюшня, у которых расстреливали и рубили красноармейцев.
Сейчас здесь ничто не напоминало о прошлом, и там, где безвинно пролилась кровь матери и остальных женщин, земля была покрыта подорожниками и кашкой. Разноцветные куры копались в свежих конских катышках, одноухий пёс, вывалив от жары язык, прохлаждался в тени конюшни на том самом месте, куда скатилась шестнадцать лет назад отрубленная голова хорунжего.
Всё это неожиданно возникло перед глазами, ноги сразу ослабли, голова закружилась, и Зинаида, чтобы не упасть, ухватилась рукой за бревно коновязи и несколько минут стояла так, отгоняя от себя гнетущие воспоминания. Затем, выйдя за ворота, нарвала у дороги немного полевых цветов и, вернувшись, рассыпала их на месте гибели матери...
Москва встретила её обычной суетой и шумом. Каланчевскую площадь заливали асфальтом, и рёв ползущих катков, звон летящих трамваев, чад дерущего горло гудрона и нескончаемый ор установленных на столбах черных радиотруб оглушали, потрясали и пугали впервые оказавшихся в столице провинциалов. Однако Зинаида чувствовала себя как рыба в воде. Взяв такси, она с вокзала поехала к дяде, и, не сообщая никому о своём возвращении, несколько дней пожила у него.
Как-то раз, когда он, отоспавшись после рабочей ночи, вышел к столу, она осторожно, стараясь не волновать, намекнула ему о повышенном интересе Гладыша к его персоне. Алексей Александрович нахмурился, отложил вилку и долго сидел так, думая о чём-то своем. Потом отщипнул кусочек хлеба, неохотно пожевал его и сказал со вздохом:
- Что ж, это не первая попытка... Они мечтают меня сделать своим сексотом. Только ничего у них не выйдет, так и передай своему комиссару.
-Что значит, передай? И почему именно я? - вспыхнув и покрывшись красными пятнами, оскорбилась Зинаида. - Я наоборот уверяю его, что у нас с тобой нет никаких контактов. Ты напрасно думаешь...
-Да ничего я не думаю, - примирительно улыбнулся он. - Просто зная эту породу, уверен, что они начнут действовать и через тебя.
-Но у меня любой, где сядет, там и слезет! Не такая я дура, чтобы не понять, что к чему...
- Ой, дочка, не зарекайся...- Алексей Александрович нервно скомкал салфетку,и бросив её на стол, закинул руки за голову.- Не таких, как ты, ломали... И дай бог, чтобы нам с тобой до этого не дожить.
Этот день они до вечера провели вместе, две родные одинокие усталые души, и, быть может, впервые за все годы смогли выговориться и сокровенно понять друг друга. Зинаида словно случайно обмолвилась о своей беременности, и Алексей Александрович, разволновавшись, умолял её рожать, уверяя, что дитя от любимого человека будет ей и спасением, и радостью до конца жизни.
- Да и я, дед,понянчусь на старости лет, и чем смогу, помогу, лишь бы было здоровье!..
Вскоре за ним пришла машина, он уехал на работу, а Зинаида подошла к окну в кабинете и долго смотрела через мост на свой дом, вернее, на дорогу, ведущую к дому. Она видела набережную и тот кусок мостовой, где попал под автомобиль Валентин, однако сейчас всё это почему-то казалось нереальным и таким далеким, словно с того дня прошли многие годы...
Что ж, любая боль излечивается ещё большей болью. И лучше иметь дырку в кармане, чем дырку в сердце, - как удачно сострил какой-то мудрец. Надо было жить, несмотря ни на что, нужно было снова во что-то верить. Потому что 25 - это всего лишь п я т ь по пять, когда жизнь, по сути дела, едва начинается и у каждого человека всё ещё впереди.И сейчас самым важным для Зинаиды была н о в а я жизнь,которую она тихо носила под сердцем. Этот крохотный комочек пока не давал о себе знать, но он скоро зашевелится, затолкается, застучит, вырываясь на свет и возвещая о себе миру.
На следующий день, в воскресенье, Зинаида Сергеевна вернулась домой. А в понедельник, ровно в 9 часов, появилась в вестибюле своей «конторы» и, предъявив удостоверение молодому, уважительно приветствующему её дежурному, неторопливо и спокойно прошла к себе...
...КАК установило следствие, ни родные спецслужбы, ни тем более японская разведка к гибели капитан-лейтенанта Голицина отношения не имели. Всё объяснялось гораздо проще. И ближе всех к истине, оказывается, была Зинаида, допустившая мысль о каком-то «сбрендившем» шофере.
Был шофер, был подлец, дуролом, свинячье рыло, живший неподалеку, на Большой Ордынке. Совершенно свихнувшийся от обманной любви, многократно помноженной на обиду и ревность. Драгоценная его пассия изменяла с каким-то железнодорожником, и он, выверив маршрут, по которому тот ходил на свидания, возжелал рассчитаться с ним раз и навсегда.
Выпив шкалик «московской», он угнал из гаража только что отремонтированную полуторку и, когда появился Валентин, как и железнодорожник, одетый во все черное, ретивое шоферское сердце не выдержало, и он спьяну и сдуру нажал на газ. Но в секунду разглядев , что сгубил не того, скрылся с места происшествия, и через Лаврушинский вылетев на Большую Ордынку, врезался на скорости в угол собственного дома.
Полный бак бензина и сильнейший удар спровоцировали взрыв, и когда, наконец, удалось сбить огонь и разрезать автогеном изуродованную кабину, доставать из неё было практически некого.
Вот поэтому следователь «дело» быстро закрыл, переслав в Наркомфлот и НКВД копии соответствующих постановлений. И если бы Зинаида Сергеевна смогла ознакомиться с ними, то и вся её дальнейшая жизнь, вероятно, сложилась бы иначе.
Однако комиссара Гладыша это не устраивало. Положив документы в дальний ящик отела, он решил н а й т и убийцу, и он его нашёл.
Как всякий многоопытный руководитель, а тем более куратор могущественного Отдела, он, помимо общего штата сотрудников, имел несколько доверенных и испытанных бойцов. Однако пришло время кого-то менять: слишком многое знали и наследили сверх меры на подслушивании и слежке за большими людьми.
Изучая методику зарубежных коллег, информация о которой текла постоянно, Гладыш неизменно отдавал предпочтение исключительным приемам СС и СД. Вот где действовали профессионалы, безупречно умеющие избавляться от всего, что мешало работе.
И ещё он сокровенно помнил, как бесстрашный Лаврентий Павлович, организовав очередное «покушение» на Сталина, героически прикрывал его собственной грудью. К счастью, сам Гладыш в этих играх никогда не участвовал, а иначе давно был бы уже на том свете.
Однако один из причастных к тому «покушению», понимая, что ему грозит, на какое-то время ускользнул от преследователей и, тайно встретившись с Гладышем, рассказал обо всём.
По его словам выходило, что Берия во время отдыха Генсека на озере Рица посадил в кустах двоих громил, приказав им, как только о б ъ е к т выйдет на прогулку, тут же начать пальбу в воздух холостыми патронами. Отказаться от приказа значило не только немедленно умереть самим, но и обречь на погибель свои безвинные семьи.
Выхода не было.
Они п о к у ш а л и с ь, а Лаврентий с п а с а л, тут же собственноручно пристрелив их на месте. Все концы были спрятаны. Семьи в ту же ночь вырезаны до последнего младенца, а затеям уничтожены и те, кто устроил резню. Это были чисто гестаповские методы, и Гладыш ещё тогда подивился коварству и умению полпреда ОГПУ ловко заметать следы.
«Холостая стрельба» была ловко придумана, и сей опыт хотелось бы взять на вооружение. Уединившись на даче в Серебряном Бору, Гладыш долго прокручивал в уме в а р и а н т ы. Если ш у т к а удастся, то он убьёт двух зайцев: избавится от хранителя опасных секретов и позволит Зинаиде свершить «возмездие».
Спустя несколько дней он вызвал её к себе. Усадив напротив, долго расспрашивал о поездке, о настроении, а напоследок, провожая, объявил как бы между прочим:
- А убийцу твоего капитана мы всё - таки нашли.
- Что-о?- Зинаида даже покачнулась от неожиданности. Почему же о самом главном он говорит в последнюю очередь? - И кто же он такой? Где теперь? Неужели это правда?
- Ну а ты-то как думала... Я ж тебе обещал!
Зинаида с мольбой скрестила руки на груди, глаза её горели опасной решимостью.
- Я прощу вас... прощу, товарищ комиссар! Я должна его увидеть... и если можно, спросить...
- Да о чём ещё спрашивать? - пренебрежительно скривил губы Гладыш. - Он и так во всём признался... теперь дело за тобой. До суда мы решили его не доводить, разберёмся сами здесь… Ну а ты если не захочешь, отдадим Казалинскому. Он у нас чекист твёрдый и безжалостен к врагам.
Зинаида удивилась. Ещё совсем недавно он готов был предать этого б е з ж а л о с т н о г о со всеми потрохами. Однако напоминать об этом не стала, занятая своими мыслями.
- Ну а если я, - наконец, после недолгого молчания сказала она. - Если я... я сама... с ним за всё рассчитаюсь?
- Ты?- Гладыш с некоторым сомнением посмотрел на неё. - Это был бы идеальный вариант. Ради этого ведь я и старался... для твоего успокоения… если хочешь, возмездия. Но сумеешь ли ты? И где гарантия, что в последний момент не откажешься и не бросишь наган?
Произнеся эти слова наигранно небрежно, хотя всё внутри у него ликовало, он опять поразился крутой перемене, что произошла с Зинаидой у него на глазах. Такой холодный, суровый и решительный взгляд мог быть только у очень волевого человека.
«Да-а, непредсказуема и изменчива... как в ь ю га...» - неожиданно вспомнил он своё давнее определение. - Довела себя девочка. Теперь не дрогнет...»