Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2017/04/08/1863
Связанных разбойников вывели из землянки. Построившись в ряд, они предстали пред взором шамана.
– Тут не все. Я помню скобленые лица, – перевел слова шамана Тукта.
– Один безбородый ушел к морю. Больше никого нет, – развел руками князь.
– Люль! Вуй! – показал пальцем на Никишку шаман.
– Он купец.
– Он убил одну из моих жен, – перевел Тукта. – Я видел. Глянь у него ожерелье в семь подвесок из сапфиров. И ты убедишься, воевода, что он не человек, он вуй!
Никишка отступил назад. Озираясь затравленным взглядом, выкрикнул:
– Брешет, нехристь, оговаривает!
Антип, подойдя сзади Никишки и развернув его к себе лицом, повелел:
– Руки разведи. Осмотрю я тобя.
– Ты в шапке у него глянь, вот она, откинул купчина ее в сторону, – подав малахай Антипу, посоветовал Ваулихан.
Десятник, прощупав головной убор, с треском вырвал подклад. На мох, к ногам казака, посыпались украшения.
– Не губи, воевода! Веди меня в Тобольск, там большому воеводе все скажу. И про козни Казимира поведаю, и про измену государю покаюсь, – упав на колени, взмолился Никишка.
– Нет, упырь. Поведаешь все тут, Лексею Семеновичу, – взяв за шкирку купчишку, рявкнул сотник. И потащив его в землянку, попросил: – Писца с бумагой пошли со мной, княже, я его мигом допрошу!
– Мы отдадим вам всех, но для начала их опросим. Так полагается. Утром за ними приходи, – объявил окончательное решение воевода и предложил: – Приглашаю к трапезе тебя и твой народ.
Шаман, когда толмач ему перевел предложение князя, спрыгнул с оленя и, приложив руку к груди, произнес длинную речь.
Тукта тотчас перевел:
– В знак согласия и мира я повелю зарезать двух белых оленей, а воеводе государя желаю поднести в дар две непли для его жен на сапожки.
– У меня одна жена, – улыбнулся Алексей.
Шаман выпучил глаза и, повернувшись к Тукте, спросил:
– Господарь шибко беден? У него нет серебра, чтоб купить себе еще жен? Я дам ему еще шкур. Мне он нравится.
– Он молод еще, и у орысов совсем нет много жен. Им это запрещает белый бог, – поклонившись, пояснил шаману Тукта.
МОСКВА
Проводив Афанасия, Федор Никитич присел за столешницу. Пригубив вина, патриарх отставил кубок в сторону.
Грусть обуяла его. Вспомнил он богатыря, брата своего, Михаила, что лошадь мог шутя и играючи положить наземь да в борьбе равных себе не имел. Помер братец-силач в яме земляной в Ныроме. Василия и Ивана вспомнил, сосланных Годуновым в Пелым на погибель. Александра как наяву увидел, коего уморили в Усолье-Луде на Белом море. Как сам выжил, одному Богу ведомо. Но натерпелся притеснений и сам. Постригли насильно. Много лет пробыл в заточении у короля польского. К любому шороху каждый миг прислушиваться-то, каково? То ли трапезу несут, то ли палачи идут.
Феофан тяжко вздохнул, отхлебнул из кубка и вновь призадумался:
– Давеча челом били об освобождении из монастыря дочери Бориса. А как запамятовать зло от Годуновых? Как простить этому выводку змеиному смерть братьев? Ведь всех под корень извели, один только сын его Михаил и остался. Выпусти Ксению, вновь бояре недовольные во власть полезут. Опять смута по Руси пойдет. Пусть уж терпит за отца своего богомолица. Еще теснее содержать надобно, чтоб не общалась она с миром. Вот и песнь уже в черном народе ходит. Поют ее бродячие калики. Поют жалобно, а народец слушает, мотает на ус.
– Сплачетца на Москве царевна, ох-те мне молоды горевати, что едет к Москве изменник, ино Гриша Отрепьев Расстрига, что хочет меня полонити, а полонив меня, хочет постритчи, чернеческой чин наложити! – промурлыкал напев Федор Никитич, барабаня пальцами по крышке стола в такт песне.
– А чрез кого воду в чистом пруду мутят остатки Борискиных прихвостней? Гусляры да скоморохи. Вот кого нужно извести. Никаких потешек и кащун чтоб. Большим собором надобно осудить сию похабщину. Оградить сына Михаила от наветов и посмеши.
Патриарх окликнул писца:
– Ну-ка, разыщи-ка мне, Никодимушка, список грамоты приговорной Сергиевце-Троицкого монастыря.
– Где скоморохов хулят?
– Сметлив ты больно, за то и доржу при собе, – похвалил Федор Никитич писца и ласково предложил: – Возьми-ка пряники с моего стола, детишкам своим снеси. С Покровом Святой Богородицы поздравь.
***
Снег и сумерки сводили видимость к нулю.
Но молодой шаман знал. С плохой или хорошей новостью, но Хвома все равно вернется к берегу.
Мамар собрал хворост, вытащил из-за пазухи сухой трут. Накрывшись капюшоном, он высек огонь и принялся раздувать пламень. Вскоре прутики затрещали, и костер разгорелся. Шаман сходил за хворостом и бросил пучок в огонь. Костер запылал, бросая отблески на темные волны, набегающие на берег.
Заунывная песня предков покатилась эхом вдоль берега. Отстукивая ритм на бубне, молодой шаман просил духов отпустить из объятий смерти своего друга.
Много ли времени прошло или мало, неведомо. Мамар уже полностью погрузился в транс, когда в бок ему ткнулся мокрый нос обессиленного медведя. Хвома лег рядом и, вытянув морду по мху, со стоном, как человек, вздохнул.
Немного в стороне от костра, у береговой кромки, безжизненно колыхалось на набегающих волнах тело Ванюшки.
Шаман, отложив бубен, бросился к другу.
***
ОСТРОЖОК НА ВОЛОКЕ
Еще не рассеялся утренний туман, а шаман со своими людьми подошли к валу за плененными воеводой разбойниками.
Молча, потупив взгляды в землю, стояли упыри. Каждый знал – пощады не будет. Один только Никишка скулил, как побитая собака:
– Не губи, княже. Не отдавай меня на растерзание язычникам.
Но Алексей махнул плетью, и стража из десятка Антипа, толкая в спины обреченных, погнала их к подъехавшим селькупам.
– Что с ними станет? – поинтересовался Макар Савватеевич у Тукты.
– Их ждет бездонная пропасть. Летом появилась в тундре огромная круглая яма. Это знак духов. И шамана говорит, что надобно принести жертву. Так велят духи. Мы ранее принесли в жертву пять белых оленей, но яма не сомкнулась. Это недобрый знак. Теперь мы отдадим яме пришлых людей.
– Мы пойдем с вами, – объявил Алексей, – мне надобно глянуть. Прям бездонная, яма-то?
– Нет дна. Камень кидашь, а всплеска не слыхать.
– Далёко она, яма-то?
– Нет, князя, совсем близко. Пять ден пути.
Воевода обернулся к десятнику:
– Сбирайся со мной, Антип, да людей покрепче возьми. Пойдем, глянем. Описать надобно это явление. На десять дней продукты возьми, не подъедать же самоедов.
Шаман в знак согласия кивнул головой.
– На пурлахтых орыса мозна. Айда санами, княся.
***
Разведя огонь в чувале, Яна зажгла восковую свечу. Освещая стены полупещеры, полужилья, она остановила свой взгляд на нише. Глиняная крынка, заткнутая деревянным чопом, покрытая толстым слоем тенеты и пыли, явно была не пуста.
Достав ее, женщина вытащила пробку.
– Соль, – разочарованно прошептала она. Надо искать жир. Должон же он быть, должон. Пошарив рукой глубже, Яна потянула на себя тряпичный сверток. Истлевшая материя порвалась, и на землю рассыпались предметы.
Яна наклонилась и, опустив свечу, рассмотрела на земляном полу пожитки неизвестного отшельника.
Пару серканок она отодвинула носком сапога. Подняла берестяной туесок , открыла крышку. Понюхала, потыкала пальцем затвердевшее вещество.
– Жир, лыжи смазывать, – догадалась ворожея.
Емелька застонал. И атаманша, выйдя из оцепенения, подхватив ермачок, бросилась к речке, приговаривая:
– Потерпи, сыночек, мамка тобе шурпу мигом приготовит. Потерпи, родненький. Потерпи, лапушка.
***
ЯМАЛ.
Пять дней спустя
Это была даже не яма, а огромная воронка, появившаяся из чрева земли.
Алексей осторожно подошел к краю, но дна так и не разглядел. Внизу клубился туман. Отвесные стены уходили в преисподнюю.
Князь кинул в пропасть кедровую шишку, которую шелушил дорогой, лузгая орехи, коротая время. Шишка, описав дугу и пробив себе путь в пелене тумана, бесшумно ушла вниз. Ни всплеска падения, ни единого звука воевода так и не дождался. Ему стало не по себе, и он отошел от пропасти, осенив себя крестным знамением.
Шаман под звуки бубна исполнил жертвенный танец. Селькупы, качаясь из стороны в сторону, мычали в такт, стуча древками копий и рогатин оземь.
Жуть нашла на обреченных. Катаясь по мху, они молили о пощаде.
– Уйдем отсель, Лексей Семеныч, – потрогав за рукав завороженного князя, настойчиво предложил Антип, – чтой-то мутно мне от шайтанства ихнего.
– Нет. Буду глядеть. Описать сиё явление надобно. Ведьм на край земли мало кто хаживал, и чудо чудное никем, окромя нас, не лицезрелось, а в летописях и преданиях не упоминалось.
Одним за другим сталкивали в пропасть лиходеев. Их отчаянный вопль гасился где-то в безмерной пучине.
Последним подтащили упирающегося и извивающегося Никишку.
– Воевода! Помилуй мя!
К Никишке подбежал шаман и широким махом перерезал горло костяным жертвенным ножом. Кровь, хлынувшая из перерезанной глотки, паря и пузырясь, потекла в пропасть. Подошедшие два самоеда столкнули тело и, поклонившись шаману, почтительно отошли в сторону.
Алексею стало дурно, и он оперся на подставленную руку сотника. Земля заходила под ногами у воеводы, пошла волнами.
Селькупы, воя, упали ниц.
Когда Алексей очнулся от наваждения, он не поверил своим глазам. Пропасти не было. Страшное блюдце сомкнулось. А на месте, где была бездонная яма, стуча в бубен, с пеной на губах, крутился и приплясывал в бешенстве шаман.
Антип, схватив воеводу в охапку и стуча от страха зубами, крикнул своим казакам:
– Уходим, братцы! Богохульство сие! Шайтанство!
Перепуганные казачки, не заставив долго ждать, похватав пищали и пожитки, бросились прочь от ужасного места, приговаривая:
– Да подь он пропадом, край земли ентот! Упаси Господи ашо раз испытать тако!
*- Люль – плохой,нехороший.
*- Вуй – зверь.
*-непля – шкура оленя, выделанная в августе. Короткий ворс. Замш.
*-пурлатых – обряд принесения в жертву.
*-серкан – деревянная ловушка для мелкого зверя.
*-туес - берестяная коробочка.
*-кащуны -языческие былины.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/10/504
Фото: Ямы Ямала.