*Эпизод сырой и требует хорошей вычитки, но пусть будет пока здесь в этом виде. В дальнейшем будет заменен*
День только занимался. Раннее утро выстудило воздух над Золотой гаванью и приукрасило небо над склонами Шерскадских гор в нежный розовый и лазурь. Снег давно сошел, обнажив мощеные камнем улицы Аквидола, его окрестности, прибрежный лед сходил куда медленнее, но несколько теплых солнечных дней освободили пути торговым кораблям. В город пришла весна, а вместе с ней шум и гомон торговцев, предлагавших лучшие во всей южной Фрамории товары. И только на верхушках гор все еще лежали белые шапки.
Женщина в охотничьем костюме, подбитом мехом кролика, продвигалась по улицам Аквидола, держа под уздцы смирного гнедого жеребца. Она оглядывалась по сторонам, скользила взглядом по раскинутыми шатрам таких же иноземцев, прибывших сюда ради торговли и выгодных сделок. Все они были похожи друг на друга и не похожи разом. В основном за безделицами шатров следили мужчины. Потные от усердной возни с ящиками и окриков зазывалы: кто в пестрых шерстяных халатах, подвязанных широкими поясами, в квадратных шапках, кто в соболиных и медвежьих мехах, в шапках из дикого лесного зверя, кто в длинных туниках до пояса или пят из грубой, выделанной кожи – все они съехались за поживой. И Аквалонгард обещал щедро им воздать. Блестящий на солнце, словно ограненный самоцвет, ратующий за мир и порядок на море, он вместе с тем жестоко гнал из своих портов пиратов и прочих отщепенцев, избавлялся так, как полагалось уничтожать крыс и вшей, без жалости и раскаянья. Но не всех удавалось вытравить.
Улицы петляли, уводя путницу то налево, то вправо, а временами вверх. Город казался многоэтажным, как будто незаметно для людей он устремлялся ввысь. И ввысь же за ним стремились здания и живописные мосты, выстроенные умельцами из Карад-Зума над речушками. Остановившись на миг перед белокаменным храмом Митре, женщина сбросила капюшон и с какой-то неведомой сталью в голосе пробормотала слова молитвы:
- Услышь меня, свет хранящий, даруй свою длань надо мною в пути да прими мои подношения
Плюнув на гладкие каменные плиты пред входом в обитель бога солнца, она двинулась дальше, ведомая своей целью.
Под капюшоном обнаружились светлые волосы, заплетенные в тугую косу и схваченные черным шнурком. Голубые глаза отражали весеннее небо, застывшее над головой. Она была стройна и красива, как лесная лань, но двигалась словно хищник, крадущийся к жертве или готовый обороняться. Аквидольцы замечали ее в толпе. Здесь, как и в Андоре, штаны носили лишь мужчины. Им было непривычно и любопытно. Во взглядах, провожавших иноземку, читался немой вопрос: «Кто ты такая? Зачем приехала?».
Три горсти земли и одна встреча – таким был ответ, но он не объяснил бы и десятой доли того, к чему та хотела прийти.
- Ведунья из Андора! Стой!
Окрик застал ее врасплох. Свой род занятий она никому не называла, как и родную землю, в Аквидол прибыла на нусанском корабле, а по прибытию сообщила лишь, что она танцовщица. Такой ответ и пара бронзовых монет устроили человека, занимавшегося переписью всех, кто приходил в порт. Лишь один человек знал о ней больше, и он должен был ожидать в условленном месте.
- Стой, говорю!
Решив не испытывать судьбу, Мьериванн придержала коня и обернулась на окрик. За ней бежал немолодой мужчина в потертом коричневом кафтане. Он натужно кряхтел и придерживал округлый живот, нависший над поясом, будто у беременной бабы.
- Я за тобой от самой пристани слежу, - сообщил он, поравнявшись с путницей и оттирая пот со лба и седеющей бороды. – Думаешь, легко за вами, молодыми, угнаться? Несешься, как кобылица.
- Дорн Калиман? – произнесла неуверенно Мьериванн.
- Дорн. Калиман, ага, - ухмыльнулся тот и шумно выдохнул. – Не хотел заставлять тебя плутать по городу, да и дела перенес на другой день, раз уж ведунья из Андора пожаловала.
Он осклабился и хотел было потрепать женщину по плечу, но та легко увернулась и бросила:
- Нет нужды кричать об этом, к тому же ведунья это не совсем то слово…
- Ну да, прости, запамятовал. Ты же одна из наших, верно? – на лице толстяка появилась презрительная усмешка. – Укрощаешь Смерть, говоришь на том самом языке и помощь моя тебе нисколько не нужна. Так я и понял, сразу, как только увидал. Сама справишься, что бы ты там ни надумала, верно?
Он потешался над ней, пряча за густой порослью усов усмешку и отступая назад с поднятыми руками, как если бы сдавался.
- Нет, стой, - бросила Мьериванн, схватив его за запястье.
- Ну что я говорил, - Дорн явно был доволен собой.
- Мне нужна помощь. Я… я не справлюсь одна.
- Ты не одна из наших, ведунья. Иначе сама бы во всем разобралась, так?
Она закрыла глаза, борясь с желанием плюнуть и ему в лицо и уйти, но все было не так. Не так мирдусинка представляла себе встречу с таинственным некромантом из Аквидола, но гнев и гордость не то, что поможет ей с этим человеком, кем бы он себя ни мнил. Смирение и подобострастность. И капелька лести.
- Дорн Калиман, я прошу тебя, выслушай меня и реши, готов ли ты сотворить нечто, на кто никто прежде не решался. Если скажешь, что это дело недостойно твоего мастерства, я буду искать других. Я осмелюсь пойти на это, ибо загнана в тупик и не вижу иного выхода, ведь я лишь женщина, едва знакомая с магией.
Мьериванн проглотила рвущееся наружу несогласие со словами и склонила голову в знак почтение некроманту, находившемуся на одной из высших ступеней и способному сворачивать горы, если это потребуется. Тот окинул ее придирчивым взглядом, хмыкнул, сделав какие-то выводы, и сказал:
- Хорошо. Я выслушаю тебя, так и быть. Иди за мной и старайся не отставать.
Дорн небрежно махнул пухлой рукой, явив взору пару золотых перстней, и двинулся прочь от места, где настиг иноземку. Той ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Золото должно было ее насторожить. Творцы магии Ночи и Смерти не носят его, оно напоминает солнце, они же ратуют за покровительство Луны. Но Мьериванн старалась запоминать дорогу, которой они шли, и не терять из виду широкую спину аквидольского некроманта.
В душном и тесном кабаке, затерянном на стыке двух улиц Перченной и Саламардовой, вечерами собирались люди, не самых добрых намерений и не самого толстого кошелька. Сюда приходили далекие от слов «честь» и «совесть», проще сказать головорезы и воры, но сами они себя так, конечно же, предпочитали не называть. В богатом и цветущем всеми цветами радуги городе были свои грязные и убогие места, отдаленные от спокойного центра и относительно приличного района вокруг пристани. Эта окраина Аквидола, захватывающая еще несколько улиц, не имевших даже имени, таковой и была, а кабак «Пьяная вошь» считался обителью для отчаянных пытателей Кайры-судьбы.
Этого Мьериванн не знала. Зато прекрасно понимал другой иноземец, расположившийся за одним из дальних столиков с кружкой пенного пива. Он смачно потягивал его и незаметно, как ему казалось, косил в сторону выхода, надеясь не увидать там недавних знакомцев. Высокий и жилистый, обвешанный десятком, не меньше, побрякушек, какая на цепочке, какая на шнурке, мужчина сутулился и временами касался волос, становившихся от этого только грязнее. Его родина, Хорувия, граничила с морской державой на севере. Ее он покинул в попытке сбежать от долгов, вернее от тех, кто мечтал содрать с него шкуру живьем и насадить на кол. Не шкуру, конечно же, а его самого. Да только такое будущее не нравилось Бруту Аквину. Кого оно вообще могло устроить?
Уверенный в собственной удаче и обаянии, Брут покинул город, где вырос, и ринулся, как и многие его соплеменники, в портовый город. Возможность наняться на один из торговых кораблей, повидать свет и получить за это честную оплату, хорувиец даже не рассматривал. Не потому что опасался морской болезни или быть съеденным заживо хищными рыбами, и не потому что страшился попасть в лапы к пиратам. Нет, чтобы покрыть долги и вернуться, ему было нужно много денег, очень много. И потому он снова начал играть в домах утех, охотно ставя имущество в Хорувии, которого у него не было, и золото, которого отродясь не водилось. Поначалу Бруту везло. Несказанно везло, по-другому не скажешь. Соперники по столу возмущались и хватались за ножи, но гнев их стихал, когда тот щедро угощал за свой счет. Брут не скупился, вкладывая в будущее и замыливая им глаза, чтобы его подтасовка оставалась незамеченной. Здесь никто не знал, как он мог мухлевать. Это был его дар, а проклятьем стало неумение вовремя выходить из игры.
В один из вечеров обман раскрылся. Один из захмелевших противников схватил его за руку и вытряс на стол все, что Брут припрятал в рукаве. Потом ударил по лицу, едва не сломав челюсть, и выволок за ворот на улицу. Окунул лицом в снег и хорошенько прошелся ногами по ребрам, обещая выпотрошить и скормить собакам. Прежде уважаемый в обществе богатеньких прожиг и выпивох вмиг стал презрен. За первым подтянулись остальные, каждый муж считал своим долгом побить Аквина, а шлюхи пытались оттащить их и вернуть к увеселениям.
Вход к большим деньгам и их владельцам был закрыт. Брут лишился возможности обчистить их досуха и сбежать. Кое-что из выигранного осталось, ему хватало ума откладывать в тайник, а не тратить все на выпивку и женщин, завоевывая доверие, но хитрый план по легкой наживе провалился. И теперь Брут Аквин пил дешевое пиво в самом замшелом кабаке, пропахшем псиной и застоявшимся потом, и строил планы, способные вытащить его из этой неприятной ситуации.
Посетителей в это время суток здесь почти не бывало. Одинокие выпивохи, вроде него, не задерживались подолгу. Тихо выпивали свое пойло и отправлялись прочь. Вошедшая пара привлекла внимание Брута, точнее даже молодая женщина, что была с неопрятным толстяком в коричневых одеждах. Слишком она выбивалась из привычного облика здешних завсегдатаев. Мужчину Брут прежде встречал, здесь он бывал так же часто. Прикладывался к бутылке, а после лапал женщин, но так, будто делал им одолжение. «Грозный, страшный чародей, который всех тут превратит в смердящие останки, ну да, ну да» - вспомнил хорувиец его угрозы и усмехнулся про себя, сделав добрый глоток напитка, на цвет и на вкус больше похожего на ослиную мочу. Если тот и был когда-то силен, то не стал бы кидаться пустыми словами. Маги не любят шутить, это Брут знал не понаслышке. К тому же заговоренные амулеты не работали против хорошей трепки, зато любую колдовскую дрянь отразили бы как щиты. Матушка сотворила их от того, кто стер бы этого пьяницу одним щелчком пальцев, а уж она старалась на совесть.
И вот толстяк вошел в кабак, придержав дверь для светловолосой спутницы, пропустил ее вперед и махнул рукой на стол в противоположном от Брута углу. Та озиралась настороженно, взялась за ворот плаща, да так и осталась стоять, пока толстяк нарочито громко раздавал хозяину указания.
«Слишком красивая и чистенькая для этой клоаки. Что ты забыла здесь с этим пустословом?» - подумал Брут, изучая ее хрупкую фигуру и растерянное, но решительное личико.
Будто почуяв на себе взгляд, иноземка обернулась в его сторону. Ему стало любопытно, как и местным жителям. Тут должен был таиться какой-то секрет, и чем бы он ни был, мужчина потупил взор, уткнувшись в пиво, и весь превратился вслух.
Калиман заказал вина, а еще похлебку из бычьих потрохов себе. Предложил и Мьериванн за его счет, но она отказалась, решив утолить голод в другом, более приличном месте. Кабак вызывал у нее смутную тревогу, но раз некромант привел ее сюда, на то были веские причины. Так она считала, изучая немногих посетителей и тесный зал. Двое мужчин, оба заняты выпивкой и даже не глядят в их сторону – это хорошо. На миг ей показалось, что тот, тощий следит за ней, но то был скорее невольный интерес, присущий другим аквидольцам.
Протиснувшись между расставленными стульями к столу, на который указал Калиман, женщина замешкалась, решая снимать или нет походный плащ.
- Тебе кажется, что это зловонная дыра на теле Фрамора, а? – спросил тот, истолковав выражение ее лица. – Все верно, так и есть.
- «Пьяная вошь»? – произнесла Мьериванн, сев в плаще. – Иногда мне кажется, что те, кто дает имена питейным местам вроде этого, соревнуются друг с другом за звание самого нелепого.
- Как бы то ни было, здесь нас никто не подслушает. Этим пройдохам, - Калиман махнул рукой от себя, описывая полукруг. – Дела нет ни до каких магических споров.
Сделав большой глоток из чаши, толстяк сунул руку за пазуху, извлек письмо и бросил его на липкий от пролитого пойла стол. Мьериванн принюхалась к своей чаше, сморщилась и покосилась на сверток бумаги. Печать была сломана, но на сургуче сохранился знак Флавена – изогнутая буква «ф» в центре цветка. Крепость передавалась и продавалась, владельцы подписывались родовыми фамилиями и лишь один из них, за то недолгое время, что жил в ней, создал этот символ. Желал ли он дать месту право голоса или отказывался именоваться в письмах чужим именем, найдя золотую середину, узнать теперь не дано.
- Сперва я опешил. Даже подавился и пролил на себя вино, что бывает со мной редко, - заговорил, посерьезнев, Калиман. – Мертвецы не рассказывают сказок. И не пишут писем, а если от них приходит что-то, то уж точно не в виде просьб чернилами на бумаге.
Он не закончил, и потому ведунья покорно молчала, стараясь не показать своего ликованья.
- Все наши знают, что так подписывался только Алорди Вердмур, пока хозяйничал там, а он умер несколько лет назад. Так что мне стало интересно, кто присвоил себе Флавен. Или точнее, - он сощурился, глядя в упор на иноземку. – Кто воспользовался его именем.
- Я отправила три таких послания, надеясь на долю азарта и стремления стать первыми в своем деле, но ответ получила лишь от тебя, - сказала та, выдержав взгляд, и отодвинула в сторону чашу с вином.
Пить его она не собиралась, достаточно и запаха, бившего в ноздри не хуже уксуса.
- Что же… Скажешь, король, как его там, вышвырнул прежнего владельца и посадил туда женщину? Вздор и чепуха!
- Не скажу. Владелец жив и находится во Флавене, но это ненадолго, - теперь пришел ее черед улыбаться.
- Допустим, мне это знать ни к чему. Но что за дерзкий план, в котором ты просишь помощи и покровительства? – Калиман, уперев локти в стол, развернул свиток и прочитал слух, нисколько не боясь быть услышанным кем-то еще. – Ритуал сей неизведан поныне, но тот, кто пожнет урожай, станет первым в своем ремесле и никто его первенства не оспорит, а умение будет залогом не только славы, но и скорого обогащения. Страждущие выстроятся в ряды… О чем тут речь, ведунья из Андора?
Толстяк поднял глаза, Мьериванн набрала воздуха в грудь, чтобы произнести вслух то, что вынашивала последние месяцы, а тощий выпивоха в дальнем конце зала напрягся струной, прячась за очередной кружкой пива.
- Есть трактат, - проговорила женщина, голос дрожал, но отступать некуда. – Точное описание того, что нужно делать, чтобы воскресить мертвого. Не поднять, как марионетку из могилы, а именно дать ему жизнь. То же тело, ту же душу и волю, украсть, вернее, выкупить из Дальних земель.
- Ну и ну, - присвистнул некромант, вскинув брови.
- Только представь, сколько людей захочет вернуть своих родственников и возлюбленных. Убитые горем, они будут умолять, отдадут любые деньги, только бы ты дал им то, чего они так страстно хотят.
- Это невозможно.
- Это возможно! Ритуал сложен и требует невероятного расхода сил, слабый некромант скорее всего не вынесет отдачи и умрет, но сильный, находящийся на одной из высших ступеней способен преодолеть это и стать еще выше. Стать первым…
Мьериванн завладела его вниманием, и теперь ее сложно было заставить замолчать.
- Кто нарушит ход вещей и вызовет гнев богов, - оборвал ее Калиман. – Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? Заварить такую кашу, что вся колдовская братия завопит, как недорезанная свинья. Это тебе не трупоходов из могил подымать, это уже серьезное вмешательство в мироздание, на которое Белый орден вряд ли закроет глаза, а Красный запытает до смерти, чтобы вызнать рецепт. Я еще слишком молод, чтобы совать голову в петлю, - он почесал тронутую сединой бороду и осмотрелся вокруг, будто только теперь испугался, что их могут подслушать. – И трактат у тебя, конечно же не с собой?
- Может, я женщина, но не дура, - отозвалась Мьериванн.
- И не во Флавене, полагаю, раз ты рассылаешь от его имени подобные послания.
Женщина откинулась на спинку стула, оставив его предположение без ответа.
- И чтобы сотворить это… чудо, тебе нужен сильный некромант? – он задумчиво чесал бороду и шею.
- Я не сомневалась в твоей проницательности, Дорн Калиман.
Если тот и распознал издевку, то не подал вида.
- Что ж, представим, я согласился и ввязался в это безумие. С кого ты предлагаешь начать?
Женщина замерла. Весь предыдущий разговор сводился к тому, чтобы заинтересовать собеседника, поманить у него перед носом наживкой и подцепить крючком. Но аквидолец не спешил попадаться, он кружил рядом с добычей и осторожно присматривался к ней.
- Кого ты хочешь воскресить? – с нажимом повторил Калиман.
Она судорожно сглотнула, чувствуя, как пересохло в горле, и все же взялась за чашу с вином. Правда, отвращение пересилило и Мьериванн, так и не сделав глотка, поставила ее назад.
- Алорди Вердмур.
Калиман не повел и бровью, услыхав имя покойного, затем хмыкнул, отхлебнул вина и пропел что-то себе под нос.
- Зачем мне воскрешать другого некроманта, который к тому же, по слухам, при жизни владел одним из самых мощных фолиантов?
- Только представь, какие знания он может принести с собой.
- Знания! Это еще безрассуднее! Воскрешать того, кто может и по стенке размазать, чихнув. Не дура она! Думаешь, что если получится, будешь с голубком встречать тихую старость?! Как же!
- Он ведь здесь рос, - женщина вцепилась в его руку, остановив очередной взмах. – Ты знал его? Его семью?
Взгляд ее был кроток, молил о помощи и сострадании и Калиман сжалился.
- Конечно, глупая. Я постигал седьмую ступень, когда над его родовым гнездом распростерла крылья беда. Кто мог сказать, что мальчишка пойдет по стопам… что станет одним из нас. Таврог что-то такое знал, он словно… а, не важно, все равно оба теперь под землей. Так пусть там и остаются. Послушай, никто не пойдет тебе навстречу, если услышит, кого ты хочешь воскресить. Это дело решенное, не стоит даже заикаться, но… - он облизал растресканные губы. – Я мог бы посодействовать, если выбрать кого-то иного. И желательно сразу заручиться оплатой от страждущего родственника, чтобы на случай удачи, а ты должна признать, что вероятность ничтожная, мы получили больше ожившего трупа.
Он положил горячую и липкую ладонь поверх ее руки. Мьериванн напряглась, почувствовав его пальцы и на подбородке. Другой, свободной рукой, она невольно потянулась к кинжалу, спрятанному в голенище сапога.
- Я мог бы научить тебя чему-то из тайных знаний, - говорил он, шумно дыша ей в лицо. – Ты ведь хочешь этого, да? Первый некромант, совершивший невозможное, и первая женщина, владеющая магией Ночи и Смерти. Это сильно звучит, безумно, но… все когда-то меняется, так? Давай выпьем за это, не бойся, на вкус это пойло не так погано, как на запах. Выпьем немного, а потом пойдем ко мне. Тебе ведь нужно где-то остановиться, пока… пока не определимся, кого воскрешать, и не отправимся за твоим трактатом.
- У меня есть еще незаконченные дела, - произнесла Мьериванн, довольно холодно.
Она держала сталь, прикидывая, куда успеет ударить раньше, прежде чем толстяк поймет, что его слова не сработали. Если прежде у мирдусинки были сомнения, то теперь их не осталось. Дорн Калиман не собирался помогать.
- Какие дела? Ты ведь только прибыла в город, тебе нужно отдохнуть, помыться, в конце концов, и поесть.
Он держал за запястье, так крепко, будто тисками, а голос был вкрадчив и тих.
- Давай выпьем, за наше сотрудничество.
- Убери руку.
- Или что?
Толстяк усмехнулся, не собираясь, выполнять просьбу. Мьериванн вперилась в него взглядом, чувствуя как сжимается хватка на запястье. Сердце в груди застучало сильней. Вот он двинулся вверх, едва решил подняться со стула и потащить ведунью за собой. Она ударила раньше. Взмахнула клинком, вонзив его с яростью зверя в податливую плоть. Раздался хруст, а следом крик.
- А-а-а! – завопил Калиман, схватившись за руку, пригвожденную к столу. – Убью-у-у!
Отбросив стул и отскочив на пару саженей от раненого некроманта, Мьериванн воздела правую руку к потолку харчевни, а левой начала чертить знаки Мертвого языка. Если ввязалась в драку с могущественным противником, будь он хоть трижды свиньей и пропойцей, будь готова принять удар. А потом дать деру, иначе…
- В пыль сотру, тварь неблагодарная! Черви твое тело источат заживо! Гной из глаз, ушей ручьем смердящим… - сотрясал воздух толстяк, прерываясь на стоны и всхлипы.
Мьериванн замерла, едва закончив с символом защиты. Догадка, пронзившая ее, была невероятна так же, как сама затея с воскрешением. Стенающий над раной Калиман был пуст. Какими бы силами не владел он прежде, как ни благоволил к нему Источник, теперь все кануло в небытие. Его дух и тело стали так слабы, что он все не решался выдернуть кинжал из запястья. Так и стоял, согнувшись над столом, седалищем к выходу.
- Дорн Калиман, некромант девятой ступени? – произнесла женщина, осторожно переступая с пятки на пятку.
Ответом ей были новые всхлипывания.
- Ты ничего не можешь мне сделать, - продолжала она, все больше уверяясь в своей правоте. – Ты жалок и мерзок.
- Убью, с-собака!
И пока Мьериванн обходила его полукругом, держа на расстоянии и двигаясь к двери, прочь, сам толстяк совладал с кинжалом. Выдрал его из дерева и плоти с диким воплем и бросился на ведунью. Будто разъяренный кабан, несся он на хрупкую противницу, не оставляя ей возможности отразить удар. При ней не было иного оружия, кроме того, что целило в грудь. Тогда белокурая ведунья развернулась на носках, подавшись телом назад, и выставила вперед правую руку. Она едва коснулась кончиками пальцев потного лба и чуть не потеряла равновесие, но успела выплюнуть змеящееся «Шор-тхи». В последний миг налетев спиной на пустующий столик, Мьериванн сцепила зубы и бросилась к выходу.
Она не оборачивалась, чтобы попрощаться с некромантом, потерявшим свой дар. Хлопнула дверь. Зашевелись оба посетителя, наблюдавшие за короткой перепалкой едва дыша. Появился из глубины коридора, ведущего на кухню, хозяин.
Дорн Калиман несся тараном, потому не смог изменить направления, когда Мьериванн ускользнула. Рухнул на дощатый пол, едва успев согнуть руку с кинжалом и не покалечиться. А когда он выпрямился, стоя на коленях и слепо шаря руками вокруг себя, по коже наблюдавшего Брута прошелся мороз.
- Мои глаза… - стонал толстяк, едва не плача. – Мои глаза… что с моими глазами?... я ничего не вижу…
В глазницах его зияли глубокие бурые впадины, похожие на вскрывшиеся язвы, а из них по щекам и седеющей бороде сочился гной вперемешку с густой кровью.
Следующий эпизод => http://www.proza.ru/2017/04/22/1435