Некоторые люди иногда берут на себя смелость утверждать то, чего никогда не было на самом деле, да и не могло быть. Но это ещё не беда! Почти все способны проповедовать другим очень опасную, разрушающую всё и вся идею: якобы днём с огнём не отыскать настоящей любви и верности, сочувствия и желания помочь, бесстрашия и героизма. Эти неверующие никогда не смотрели дальше своего носа и не слышали ничего, кроме звука собственного голоса. Ладно, сознаюсь: я тоже не особо-то интересовалась такими философскими категориями. До той поры, пока жизнь не взяла меня за мою тоненькую косичку и не привела к интереснейшим событиям, которые пришлось запомнить раз и навсегда.
Тот вечер был тринадцатым в июле, да ещё и пятницей. Ярко-красный закат окрашивал деревья, реку, дома и дорогу в зловещий алый цвет. На стёкла окон он ложился без примеси зелёного и голубого, оттого и казался жителям сполохами давних пожаров.
Огонь, добывший себе свободу, – настоящее бедствие для деревни. С помощью услужливого ветра, подгоняющего пламя вперёд, он может пойти так далеко, что остановят его только в лесу, да и то – через несколько дней. Дома, пристройки, заборы превратятся в чёрный, преследующий людей до конца жизни страх - навязчивое ощущение незаслуженного наказания. Огромный кусок прожитой жизни окажется вырванным из бытия столь легко, будто всё, что происходило в ней, никогда не существовало на этом свете, и никому было не нужно.
Так думали все жители деревни в тот вечер - старики, пережившие не один пожар, женщины, знающие, о чём думают, мужчины, ведающие о том, что огонь не оставит им ни одной стены – только обуглившиеся остовы печей.
Мы – городские девчонки и мальчишки – ведали немного: временная летняя передышка от школьной жизни казалась нам настолько короткой, что думать было некогда, да и не о чём. Мы просто жили, наслаждаясь своим здоровьем, разрешенной взрослыми беспечностью и чудесной погодой середины июля.
Однако даже наши весёлые и беспечные думы в тот вечер окрасились тёмными тенями страха, неосознанного, но властного. Мы затихли, переглянулись. Кто-то из нас негромко сказал:
- Будто огнём всё охвачено! Неприятно… Может, на речку сходим? Когда вернёмся, солнце зайдёт, да и попрохладней станет.
- О, да! – все с радостью приняли предложение пойти искупаться, и вскоре все тревожные думы были начисто забыты. До поры, до времени.
Часа через два солнце зашло, и откуда-то тихо да незаметно выполз белый, как молоко, туман. Стало прохладно. Вкусно запахло травами. Лишь вода в речке потеплела, завлекая в воду, а заманив, не выпускала из своих нежных объятий.
- Ну почему нельзя превратиться в русалку и навсегда остаться ею – жить в речке, плавать вместе с рыбами, искать янтарь в прозрачных ручьях? – кричала мне подруга, пытаясь протащить платье по длинным мокрым волосам.
- Не гневи Боженьку! – всерьёз сказала я. – Хвост вырастет, как ходить будешь? Пойдём лучше домой, а то не догоним остальных.
У околицы мы догнали своих друзей и, распугивая трусливых овечек, неторопливо пошли по широкой деревенской дороге.
Когда я за своей спиной услышала громкое, доселе мною не слыханное шипение, время изменило скорость, направление и попыталось присвоить себе то, что ему никогда не принадлежало – расстояние. Оглянувшись назад, я увидела доски обшивки дома, разрываемые пополам какой-то неведомой силой. Стёкла брызгами разлетались в разные стороны. Из чёрных проёмов окон, как в замедленной съемке, вырастали огненные грибы, верхушка которых была чёрной, а основание – ярко-оранжевым. Дождём посыпался шифер, и только он, этот шиферный дождь, заставил услышать происходящее.
От неожиданности я замерла, словно смотрела фильм с захватывающе-интересным сюжетом. Лишь громкие крики друзей заставили меня очнуться и пуститься в бегство – подальше от пылающего дома и острых осколков шифера, продолжающих сыпаться сверху.
Оказавшись в безопасности, мы молчали, напряженно глядя на огромный костёр, изрыгающий столп ярких искр. Затем что-то внутри нас сработало, и тело начала колотить мелкая дрожь - неприятная, неконтролируемая. Теперь происходящее не искажалось ни временем, ни пространством, вырисовываясь чёткой и ясной картиной: дом, охваченный огнём в мгновение ока, мы, из темноты наблюдающие за его гибелью, страх, пришедший на смену инстинкту сохранения жизни.
- Во дворе сидит на цепи собака, - не своим голосом сказал кто-то. – Она не сможет выбраться. Кто осмелится сейчас лезть в это пекло? Тем более, что в хлеву наверняка стоит баллон с газом.
- Никто, – прошептали мы, и в широко раскрытых от волнения глазах девочек показались слёзы.
Лишь утром мы узнали о потрясающем человеческом подвиге и сильных лапах собаки, перепрыгнувшей через яростное адово пламя.
«Филиппов спас собаку,– рассказывали нам очевидцы. – Он ринулся в огонь, быстро отвязал животное и выскочил со стороны хлева. Баллон с газом взорвался почти сразу. Мы думали, что он погиб. Но нет – живой и невредимый! А собака, вырвавшись из огня, побежала к пруду, ибо шерсть на ней горела и дымилась. Вот все испереживались-то! Благо, хозяина дома не было! Точно погиб бы!»
Но эта весть нам была подарена утром, а ночью мы лежали без сна, содрогаясь от озноба под тремя одеялами. Загодя хоронили хозяина дома и собаку, ещё не ведая о том, что существуют на свете люди, способные совершить подвиг, не обращая никакого внимания на страх и всесильный инстинкт самосохранения.
С тех пор много воды утекло, но память бережно хранит обжигающие страхом картины этого дня, как урок, усвоенный на всю жизнь: никогда не говори «нет» тому, с чем ты ни разу не встречался, и о том, чего еще не довелось пережить.