Лёха Яптиксалинский

               
               
                Уж сколько их упало в эту бездну...
               
                Марина Цветаева.

С моим Серёгой мы шагаем…, нет, отнюдь не по Петровке. Не только до неё, но и до  тайги отсюда не менее тысячи километров. Мы шагаем по Яптик-Сале – крошечному посёлку, приютившемуся на восточном побережье Ямала.

Здесь расположен рыбучасток Новопортовского рыбозавода, где зимой подлёдным ловом добывают деликатесную ряпушку, прозванную обской селёдкой. С началом ледостава она идёт жирная, икряная. Малосолка с пряностями – просто пальчики оближешь, а если ещё с горячей картошечкой в мундире, так вообще такое объедение, что и за уши не оттянешь! А вяленая, из которой так и сочится янтарный жир, да с пивком! Куда там ваша вобла или тарань, и в подмётки не годятся!

Доставалась, однако, эта рыбка нелегко. Лагерей на Ямале, правда, не было; досюда ещё не простёр Гулаг свои вездесущие зловещие щупальца, чему послужило отсутствие железной дороги и морских портов, но условия на рыбном промысле по суровости мало чем отличались от лагерных. Бригады рыбаков по несколько дней жили на льду. И одеты были в ватники и такие же ватные штаны, на ногах чуни: к высоким литым резиновым калошам пришивались брезентовые голенища, а внутри носок из оленьего меха. Но вот выбирать-то рыбу из сетей на морозе приходилось голыми руками. Посему на эту адскую работу и соглашались обычно или бывшие зэки, которые решили порвать с прошлым, а настоящее их не хотело почему-то понимать и не принимать, и которым было трудно, а подчас и вообще невозможно устроиться на другую работу, или те, кто был в бегах, или по какой другой причине старался замести свои следы. Сюда брали всех. Но не все выдерживали суровые условия, уходили. Оставались самые выносливые и решительные, которые со временем становились бригадирами и составляли костяк – основу промысла, местную элиту, презирающую официальную администрацию и объединённую благодаря Куприянову в своеобразное братство.

Вылавливали в те времена ряпушки так много, что не успевали вывозить легкомоторными АН-2, и пришлось специально обустраивать ледовый аэродром прямо на льду Обской губы, невдалеке от посёлка. И, несмотря на то, что грузовые АН-26 один за другим только и успевали приземляться, и  взлетать загруженные выше крыши ямальским деликатесом, штабеля мешков, плотно набитых ряпушкой, ни уменьшались, а наоборот увеличивались, растянувшись на сотни метров вдоль взлётно-посадочной полосы. И один за другим приползали тракторы и приволакивали с дальних порядков огромные сани гружённые ряпушкой. Грузчики трудились не покладая рук круглые сутки. Лишь одна бригада сменялась на другую. И день, и ночь не прекращался рёв моторов, лязг гусениц, сдобренных крепким матерком грузчиков. И всё это было пропитано таким характерным запахом свежевыловленной рыбы, который не спутаешь ни с чем другим, и который уже никогда не забудешь.

Здесь же находился наш АРМС (автоматическая радиометстанция). На сезонное техническое обслуживание станции и прилетели мы со своим  неразлучным другом и соратником Серёгой и с нашим общим любимцем Фрамом, чьи бусинки глазёнок и носик-пуговка поблескивали у меня из-за пазухи. Обычно по жилищным проблемам мы обращались к начальнику  рыбучастка Лесковскому, и он выделял нам какую-нибудь захудалую хибару. Но на этот раз Серёга, ни о каком Лесковском не желал и слушать.

– Будем жить у Лёхи Куприянова, – решительно заявил он.

– ???

– В прошлый заезд познакомились. Вот такой классный мужик! – поясняет Серёга, показывая большой палец.

– Какие новости? – интересуемся у повстречавшихся рыбаков.

– Лёха Куприянов уже вторую неделю не пьёт…, – сообщают как главное событие мирового значения.

Вообще-то в Яптике бывают лишь две новости: Пьёт, или не пьёт Лёха, и с кем живёт начальник рыбучастка Лесковский. Когда мы впервые оказались в Яптике, то Лесковский, которому было в ту пору немногим за тридцать, сожительствовал с кастеляншей, что была лет на двадцать старше его. Когда нам необходимо было найти её, то словоохотливые рыбаки пояснили:

– Как увидите самую, что ни есть страшную бабу, так это как раз и будет она.

По такому исчерпывающему описанию мы безошибочно узнали её при встрече, и убедились в правильности их утверждения. Когда же к ней приехала дочь, любвеобильный начальник рыбучастка моментально тут же  переметнулся к молодой. И они вдвоём выгнали мать из дому. Когда же дочь  улетала на материк рожать, её место снова занимала мать. Вот эти трепыханья и отслеживала любознательная публика, а других новостей на Яптике, по крупному счёту, не было. «Ребята! Напишите мне письмо, а то здесь ничего не происходит…»

От поведавших нам новости рыбаков пахнуло чем-то непередаваемо знакомым, и мы безошибочно определили: духи… «Красная  Москва».

– Не иначе, как в отпуск намылились? – пытаемся угадать.

– Однако нет. Водку уже давно всю выпили, лосьоны, ну, и всякое там, что горит, тоже. В магазине осталась только «Красная Москва»…

Хотя официально администрацию в посёлке представляет всё тот же начальник рыбучастка, но неофициальным, так сказать духовным лидером являлся, безусловно, Лёха Куприянов, у которого собирались все «сливки местного общества». Ну, естественно, как и заведено в мужской компании не  аристократов, а суровых, обожжённых Севером на тяжёлом зимнем рыбном промысле, дело не обходилось без стакана. Поэтому, когда говорят: пьёт или не пьёт Лёха, то подразумевают, собирается или нет клуб местной элиты, решая в застолье все мировые проблемы местного масштаба.
 
Лёха – уникальнейшая личность. В нём одновременно уживались, широта души бесшабашного гуляки и дружеская теплота надёжного и верного товарища. С первых же минут знакомства проникаешься к нему доверием настолько, что кажется, будто бы знаешь его сто лет. Нет,  он не был ни вожаком, ни атаманом, вовсе нет! У него не было и в помине диктаторских наклонностей. Он никогда не пытался выделиться на общем фоне, но окружающие всегда прислушивались к его советам. Он не повелевал, а только именно советовал и пользовался у всех неоспоримым авторитетом.

Занимался он обслуживанием ретранслятора, обеспечивающего радиосвязью геологические партии, работающие на Ямале. В его распоряжении был целый комплекс соединённых между собой балков-вагончиков, где хватало места и для аппаратуры, и для дизеля, и для жилья. Был даже гостевой балок – а-ля  салон Анны Павловны Шерер, где и собирался яптиксалинский бомонд – бригадиры рыболовецких порядков.

В этом суровом краю, не менее суровые люди, волею судеб, оказавшиеся на краю Земли и зачастую не имеющие ни семьи, ни родного угла, под его кровлей обретали давно позабытое, а некоторым и вообще не изведанное от рождения, тепло семейного очага. А контингент рыбаков был довольно таки своеобразный, принимая во внимание, что для оформления на работу здесь не нужно было ни трудовой книжки, ни даже паспорта. Их прошлым тоже никто не интересовался. Поэтому чтобы держать в повиновении весь этот разношерстный сброд, от бригадиров требовались твердость и решительность. Отработав многодневную вахту в стуже на льду, бригада возвращалась в жилуху на отдых. И бригадиры спешили к Лёхе. И каждый находил здесь теплоту, участие и дружеский совет. Не раз он выручал попавших в беду совершенно для него чужих людей. Здесь и мы обрели пристанище, где чувствовали себя как дома.

Отдельный неотапливаемый балок отводился под продуктовый склад,
заваленный ящиками с продуктами и мешками с мороженой рыбой: муксуном, корюшкой, ряпушкой…, был даже мешок с ершами, на тот случай  если у кого-то появится желание заварить тройную ушицу. По всему же внутреннему периметру холодного балка почти под самым потолком была прибита полка в одну доску, специально предназначенная для котлет.

Котлеты из муксуна – коронное блюдо Лёхи (пальчики оближешь) и одновременно своеобразный календарь. Лепил их Лёха, когда не пил, и он не  пил, до тех пор, пока полностью не заполнял полку несколькими сотнями (если не тысячами) котлет. Заполненная полка – верный сигнал: пора начинать! И салон открывался. И сюда устремлялись не ради пьянки, а чтобы услышать дружественный совет, ощутить душевную близость и позволить застывшему и огрубевшему на морозе сердцу отогреться в теплой компании.  В эти дни Лёха ничего иного не готовит: только жарил котлеты на всю честную компанию. И какие котлеты! Никогда ни до, ни после не приходилось мне отведать подобного лакомства. Сигналом же для закрытия салона служила  последняя съеденная котлета.
 
Ко дню нашего приезда полка ещё не была полностью заполнена котлетами, а стало быть, начинать застолье ещё не положено. Но к чёрту все календари! Ведь дорогие гости прибыли! Признаюсь, ох как не хотелось мне брать грех на душу: срывать Лёху с трезвянки. Но не пригубить по случаю встречи, это было как-то уж совсем не по-людски, а, следовательно, ещё больший, тяжкий грех!

Да и что такое, в принципе, одна бутылка водки на троих здоровых мужиков – что слону дробина, лишь повод для душевного разговора, да и только. Наутро же – ни в одном глазу…, сворачиваем свои спальники и отправляемся на работу. И больше – ни-ни.

Под ногами поскрипывает плотный наст. Пар, от дыхания, оседает игольчатым инеем на усах, бородах и шапках. Похоже, мороз за тридцать, коль не более. Конечно, обслуживать станцию приятнее летом, да чересчур уж коротко оно на этих широтах. Опять же лето для Новой Земли, это стало для нас законом.
 
АРМСы Ямала, да к тому же ещё, если есть отапливаемое жильё по боком, то их и зимой можно обслужить. Жаль только вот с толстыми кабелями, что деревенеют на морозе, сладу нет: поди-ка, прикрути их разъёмы к блоку автоматики, когда металл обжигает голые пальцы. Зато в сотне метров есть тёплое жильё, так что можно и потерпеть.

На работу отправляемся неизменно втроём: Фрам, хоть ещё и совсем крохотуля, но так привязан ко мне, что не желает расставаться ни на минуту. Устроишь его за пазуху – сердцу теплей.

АРМС установлен в бывшей конюшне. Лошади давно уже перевелись, и помещение служит теперь нашей науке. Работать со щенком за пазухой уж больно несподручно, поэтому я укутываю его как младенца и укладываю рядом, на что он соглашался с большой неохотой, но смирялся-таки, пока я оставался в поле его зрения. Но ведь нам приходилось заниматься и датчиками, что находились снаружи.
Тогда Фрам выкарабкивался из своего логова и семенил за нами следом.
Потом усаживался рядом и, потешно поводя головёнкой, следил за нашими манипуляциями. Но холод не тётка, однако, особенно для такой крохи. Когда у него начинали мёрзнуть лапки, он ковылял ко мне, и, тряся каждой лапкой по очереди, пытался объяснить, как ему зябко и жалобно подвывал: «Авв-вааа, ава-ва-ваааа», до тех пор, пока я, сжалившись, не засовывал его снова за пазуху. Тогда он благодарно лизал меня в щёку, сворачивался клубочком и  затихал. Ещё до нас было сказано Экзюпери об ответственности за тех, кого приручили...

Вернувшись вечером восвояси, мы застали «почтенное общество»  возлежащим как патриции во время трапезы вокруг тазика, наполненного  непонятной сиренево-бурой жидкостью, которую присутствующие зачерпывали ковшиком и, как индейцы трубку мира, пускали по кругу. С недоумением в глазах мы застыли на пороге. Скоро всё, однако,  разъяснилось.
 
Во время навигации в трюм корабля-снабженца попала забортная вода и промочила несколько ящиков с карамелью. Продавец магазина в спешке не досмотрел и принял в свой подотчёт порченый товар. Когда оплошность обнаружилась, то было уже поздно «пить боржоми». Предприимчивый делец  нашёл, однако, выход из щекотливого положения. Он стал продавать водку с нагрузкой. К каждой бутылке полагался довесок в виде бесформенного кома слипшейся карамели.

Одни тут же выбрасывали негодный продукт, но большинство всё же приносили эти комья домой. И вот когда запасы «akva vitа» полностью иссякли, Лёха не поленился, и с мешком прошёлся по приятелям, набрав под завязку слипшейся бурой массы.

Разжиться у пекаря дрожжей – дело нехитрое. Не понадобилась, как Юрию Никулину, и логарифмическая линейка. В огромном баке запенилась и забулькала животворное зелье. Нетерпеливые приятели поначалу робко, но с каждым разом всё настойчивее вопрошали:

– Ну, как там? Скоро?

– Как только будет готово, то приглашу всех, – без обиняков отрезал Лёха.

Ещё не вся полка была заполнена котлетами, да и брага не совсем выигралась. Однако наш приезд и та символическая бутылка послужили спусковым механизмом туго натянутой тетивы. Ну, невмоготу стало дожидаться финального розыгрыша браги. Вначале решили только попробовать, как там, она, родимая?   

Оказалось, что и на вкус лепота, и в голову шпыняет преизрядно. Тогда и решили нацедить тазик, и ковшик пошёл по кругу. Градус, правда, ещё не  ахти какой, но зато можно употреблять и без закуса. Посему, каждый вечер, возвращаясь после работы, мы заставали «патрициев» возлежащими  вокруг животворящего источника. В «симпозиуме» мы были почётными гостями. Однако, пригубив для приличия, мы желали всей честной компании доброго  вечера и отправлялись на боковую. Проработав целый день на морозе, едва успевали залезть в спальники, как Морфей смыкал нам ресницы.

Постепенно бак, казавшийся поначалу бездонным, обмелел. Наконец и фантиковую массу отжали до капельки. Тогда кому-то в голову пришла счастливая мысль, что можно ведь и фантиковую массу эту жевать, высасывая из неё последние градусы. «Патриции» теперь больше смахивали  на коров, жующих свою жвачку. Больно и жалко было видеть этих в принципе-то мужественных и отважных людей скатившихся в угоду «зелёному змию» до состояния жвачных животных…

Слава Богу, что вскорости котлеты закончились и ко времени же нашего отъезда, Лёха вновь был «как огурчик», и лепил новую порцию котлет. На прощанье дружески обнялись и услышали его традиционное, сказанное от чистого сердца:

– Приезжайте, буду очень рад, по-пьянствуем!

Но больше уж нам не суждено было свидеться. Тогда мы не могли себе и представить, что видим его в последний раз. В следующий наш приезд, на месте балков раскинулось черней горя,  пепелище, выделяя зловонный смрад. Доподлинно причину пожара так и не установили. В заключение комиссии значилось обычное для таких случаев: короткое замыкание…

К горлу подкатывается ком. Эх, Лёха, Лёха, душа нараспашку, сколько раз твоя рука и твой совет спасали других, а себя-то ты и не смог сберечь...

Есть люди внешне ничем не примечательные и незаметные, как та нить, на которую нанизаны бусы. Мы любуемся красотой бус и совсем не замечаем скрепляющей их нити. И только когда эта нить порвётся, и бусы рассыпаются, мы осознаём её значение. С уходом Лёхи, Яптик стал хиреть: начался раздор между бригадирами и развал на промысле. А с распадом Союза рыбучасток и вовсе прикрыли…, а ряпушку потеснила норвежская, откормленная на комбикорме, форель…

 «Покой   друзьям,  которые  уплыли
За  грани  неизведанной  страны.
Кого  забвеньем  сонным опоили 
Скупые  руки  вечной  тишины.

А  путникам,  что  плавают  и  едут,
Карабкаются,  стынут  и  гребут,
Пошли,  Всевышний,  хлебушка  к  обеду,
И  добрых глаз,  что  веруют  и  ждут»
                А.Рюсс.               


П-ов Ямал, Мыс Каменный, апрель 2017г.