Пушкинская метель или Игра в счастье

Михаил Колодочкин
Зачем Пушкин с Белкиным написали «Метель»? И, вообще, о чем это?

Попробуем разобраться. Напомним: на дворе 1830 год.

Пушкин едет в Болдино. Пока что он холостой.

***

Что такое сватовство, свадьба, венчание, брак? А нечто непонятное – своего рода игра. С банальными правилами, непредсказуемым сценарием и непонятным смыслом. Но не сыграть в нее нельзя. Это что-то типа обязательной программы, заложенной на генетическом уровне.

А Пушкин – игрок. Он сыграет в эту игру.

***

Трудно назвать Пушкина искателем проторенных путей. Банальность никогда не станет личностью, и уж тем более первым поэтом России. Однако же вот что он пишет другу:

«Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды... До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут… Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах. Мне 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей».

Похоже, что ему не очень-то хочется жениться. А вот еще послание – уже другому другу, но на ту же тему:

«Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни.»

Опять те же мысли: мол, куда я полез? И еще:

«Осень подходит. Это любимое мое время… Пора моих литературных трудов настает – а я должен хлопотать о приданом, да о свадьбе… Должно было мне довольствоваться независимостию, которой обязан я был Богу и тебе… Хандра схватила (меня) и черные мысли мной овладели.»

Ему хочется заниматься тем, к чему лежит душа – творить. Но налицо «черные мысли», связанные исключительно с раздумьями о предстоящем начале той самой игры, от которой нет сил отказаться… Поэт одновременно и уговаривает сам себя, и признается, что никакие радости ему точно не светят…

Последней из повестей Белкина, т.е. ближайшей к началу упомянутой игры, стала как раз «Метель».

Последняя попытка хоть на бумаге вырваться из свадебной колеи.


***

«Метель» – интересная повесть.

Необычная.

Ни характеров, ни живых персонажей – сплошные штампы… Карнавал с масками. Анекдот про тещу. Но именно это и мучило автора: мол, и меня может ожидать нечто подобное.

Пока что Пушкин - хозяин положения: с пером в руках ему подвластно всё. И он издевается над всем тем, что вскоре его погубит.
 
Главная героиня у него – «бледная и семнадцатилетняя». Как вам такое «и»? При этом она «была воспитана на французских романах и, следственно, влюблена»…

Дура, в общем – чего уж там скрывать. Впрочем, чуть дальше будет и другая конкретная характеристика: «молодая преступница». Такой вот манекен. В обличье женщины.

В кого она влюбилась-то? Читаем: «Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик…» Короче говоря, дура влюбилась в «предмет».

Героини Пушкина вообще любят выходить замуж за военных. Так поступили сестрички Ларины, к этому же стремится «бледная и семнадцатилетняя». Чуть дальше Пушкин напишет про военного в широком смысле слова: мол, «любовнику во фраке плохо… в его соседстве».

Он предвидел, на кого будет поглядывать его будущая жена? И за кого потом выскочит замуж? В обоих случаях видится мундир, а не фрак.

Так вот, насчет «предмета»… Пушкин не удостаивает его фамилии: просто Владимир, в лучшем случае – Владимир Николаевич. А появившегося позже полковника Бурмина, напротив, называет только по фамилии.

Почему так неопределенно? Потому, что для игры в свадебный фарс это не имеет значения. Интернетов тогда не было, но французские романы действовали на недалекие умы ничуть ни хуже. «Молодая преступница» решила выйти замуж – и вышла-таки. Пусть немножко не за того, кого наметила, но на карнавале разрешено всё.

А хотел ли жениться сам «предмет» – он же прапорщик Владимир? Не очень, скорее всего. А если и хотел, то ради денег. Потому что за невестой он в итоге послал… кучера: прихвати ее, дескать! А сам искал свидетелей, затем обедал у одного из них, а после того, как трое знакомых проказников радостно согласились пошалить, будто бы специально оставил их компанию и направился в церковь в одиночку.

Искал повод не явиться? В итоге дорогу нашли все, кроме него. За это время невеста вышла замуж за другого…

Каким чудом ни священник, ни трое свидетелей, ни служанка, ни сама дура-невеста не поняли, что перед налоем стоит совершенно незнакомый им всем человек? А вот таким: ведь это же фарс, маскарад… Пушкин как бы специально заводит сам себя и читателя: вот, мол, что бывает с теми, кто не от большого ума стремится под венец! Да еще без благословения добрых и заботливых родителей.
Нет благословения – нет дороги в храм.

Все хотели приключения – все его получили.

Особенно дурак-жених. Не будет лезть, куда не надо. Пушкин настолько его презирает, что вскоре выскажется так: «Владимир уже не существовал». Не умер, не убит, а именно так – «не существовал».

Предмет – он и есть предмет. Либо существует, либо нет.

Кстати, очень интересно: а как все-таки звали Бурмина? Надо полагать, что тоже Владимир. Потому что даже самый пьяный на свете поп обязан был произнести фразу «Венчается раб божий Владимир…» И не будь Бурмин Владимиром, вряд ли такой обряд считался бы законным…Да и Бурмин бы встрепенулся, назови его батюшка не по имени.

Однако же всё прошло гладко.

Правда, в конце надо было поцеловаться, но тут невеста, наконец-то, попыталась задуматься над происходящим. И завизжала – мол, не тот!

Но финальные поцелуи, надо полагать, были необязательны… Дура-невеста стала дурой-женой.

Вообще-то на три года у новобрачных сложилась семейная идиллия. Ни ссор тебе, ни скандалов… Такому счастью можно позавидовать. О таком, возможно, втайне мечтал и Пушкин. Потому что отлично понимал: никакого спокойствия у него не будет. Нормальная жизнь подходит к концу.

«Женясь, я думал издерживать втрое против прежнего, вышло вдесятеро».

***

А в жизни Маши забрезжил счастливый конец  – опять из романа.

Появился Он.

Полковник.

Раненый.

С Георгием в петлице и «с интересной бледностию».

Почему-то они не узнают друг друга. Правда, девица Маша по сценарию была тогда в полуобмороке, но вот Бурмин-то обязан был ее узнать. Чтобы гусар детально не разглядел стоящую с ним рядом молоденькую барышню, на которой женится – нет, так не бывает…

Впрочем, это не столь важно. Может быть, что и узнал, но решил не убегать вторично: сколько можно-то? Важнее поведение Маши.

Нет, увы – она не поумнела… А потому решила откровенно поиздеваться над полковником – иначе не скажешь. С одной стороны, «ободрить его большею внимательностию и, смотря по обстоятельствам, даже нежностию». Но при этом «приготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романтического объяснения». Пушкин обозвал такое поведение «военными действиями».
 
Ей не нужна любовь. Ей нужен стандартный фарс. И чтобы обязательно «у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье».

Не стоит требовать от нее многого: кукла не может превратиться ни в человека, ни в женщину. Она давно все продумала: надо перестать поддерживать разговор, чтобы усилить взаимное замешательство – ну, давай, мол, говори про любовь-то! А затем, в решающий момент, театрально заявить: дескать, «я никогда не могла быть вашею женою…» И – страдать, страдать…Чтобы все романисты рыдали от зависти.

Но Пушкину хочется видеть счастье. Пусть не свое, а чужое, да к тому же вымышленное, но помечтать-то можно... Поэтому военные действия дурехи стараниями автора не имеют успеха. И не важно, узнал ее Бурмин или нет – главное, что роман обрел счастливый финал.

Препятствий нет. Муж стоит на коленях перед женой.

Пушкин не стал размышлять на тему, будут ли дважды супруги счастливы.

Думаю, что он в это не верил. Даже на бумаге.