Заканчивался 1966 год. В марте следующего года Объединённому комитету профсоюза предстояло переизбираться, но я не раздумывал, – я собирался продолжать работу в профсоюзном комитете. Тем не менее, надо было писать доклад и отчитываться. Так или иначе, а итоги надо было подводить.
У нас сложилась великолепная команда. Месткомы институтов не имели никаких нареканий на нашу работу. Наш авторитет был высок, как никогда раньше. Мы многое сумели сделать, но ещё больше было задумано.
Сдававшийся в эксплуатацию большой зал Дома учёных на 1000 зрительских мест и хорошей театральной сценой открывал перед нами большие возможности. Мы теперь могли приглашать большие коллективы и музыкальные, и драматические, и эстрадные. И на 1967 год была создана обширная программа.
Мой замечательный помощник и близкий друг Владимир Иванович Немировский (он совмещал посты директора ДК «Академия» и директора Дома учёных и был членом Президиума Объединённого комитета профсоюза) был душой и мотором культурного феномена Академгородка, к нему ходили за поддержкой, как в Мекку, и он при достаточно скромном бюджете её оказывал, поддерживал и материально, и морально, создавая атмосферу благожелательности и дружелюбия.
Исповедуя свободу творчества, он никогда не оказывал никакого давления на наши многочисленные клубы и коллективы.
Таким же был в то время и художественный Совет, возглавляемый Геннадием Львовичем Поспеловым.
Рискуя что-нибудь забыть, попробую перечислить основной наш вклад в копилку культурного феномена Академгородка.
Здесь крупные достижения будут перемешаны с традиционными формами деятельности, которыми мы, естественно не брезговали, принимая и развивая их.
Вот и первое, что пришло в голову, – это проходящие у нас постоянно абонементные концерты симфонического оркестра Арнольда Михайловича Каца, которые пользовались у нас большим успехом.
Киноклуб «Сигма», освоивший и зрительный зал ДК «Академия», и Малый зал Дома учёных, готовился освоить большой зал Дома учёных для показа шедевров мирового кино. С только что созданными фильмами стремились к нам приехать режиссёры кино для предварительного показа и обсуждения.
Симфонический оркестр и оркестр народных инструментов готовили свои программы.
В профсоюзной музыкальной школе училось более 300 детей.
Не знаю, сколько точно, но уж не меньше двух сотен учились в детской художественной школе.
Начал работать и детский симфонический оркестр под управлением Эдуарда Михайловича Левина.
Детский сектор Дома культуры «Академия» под руководством Нины Михайловны Козловой шёл от одного рубежа к другому, и всё большее число детей вовлекалось в кружки и клубы, становились участниками детских оркестров и театрального детского коллектива «Клит».
Пользовался большим успехом клуб «Старшеклассник», созданный Ниной Михайловной Козловой. Там одновременно занималось до 700 детей.
Большие планы были у Михаила Яновича Макаренко. В 1967 году были намечены выставки Фалька, Гриневича, Филонова, Эль Лисицкого должна была состояться выставка Павла Филонова. Их работы давно уже нигде не выставлялись. Картинная галерея за полтора года своей работы приобретёт славу у любителей живописи как галерея авангардного искусства.
Мы не побоялись показывать картины, закрытые в спецхранах музеев или оставшиеся у вдов, тщетно пытающихся организовать хоть какой-нибудь показ великих произведений их умерших мужей.
Большим успехом пользовался ежемесячный лекторий в ДК «Академия» «Человек и время», где выступали известные учёные и общественные деятели по проблемным вопросам нашей жизни.
Бурлила жизнь в кафе-клубе «Интеграл». Дискуссии, которые там проходили, были весьма остры, но Президент клуба Анатолий Израилевич Бурштейн умело держал планку: предельно остро, но ничего антисоветского.
Он знал, что в аудитории всегда сидят наблюдатели от партийных идеологических органов. Догадывался и о наличии «стукачей» в Правительстве Интеграла.
У нас начала создаваться Школа современного (бального) танца под руководством весьма активного руководителя Школы Геннадия Малькова. Он со своей партнёршей Александрой Шестаковой успешно выступали на всесоюзных соревнованиях по современному танцу, а в промежутке между соревнованиями вели Школы. Александра Шестакова вела такую Школу в ДК «Юность».
В Доме учёных Геннадий Мальков уже занимался с фанатами танца в недавно сданном большом хореографическом классе на втором этаже Дома учёных.
Должен сказать, что это было время, когда любительские школы, или клубы бальных танцев появились и в Москве, и Ленинграде, и во многих городах. Отношение идеологических блюстителей к ним было, мягко скажем, прохладное. Им казалось, что и танцы слишком вольные, и одежда слишком фривольная.
Тем не менее, это движение ширилось, тем более что лучших танцоров стали показывать по телевизору.
Мы всячески содействовали развитию этого красивейшего вида то ли спорта, то ли искусства, каковым он и стал сегодня. Но пока что в 1960-е годы современные бальные танцы числились «за другим ведомством» – ими занимались наши работники культуры.
Театр-студия Арнольда Пономаренко готовила к постановке «Бориса Годунова». Теперь первый акт ставился по пьесе А.С. Пушкина, а второй – по Константину Толстому.
Активно работал детский отдел ОКП. Его твёрдо взяла в свои руки и вела Евгения Николаевна Верховская, тоже зпмечательный мой помощник.
К 1967 году исчезли очереди в детские сады и ясли. Программа их строительства была полностью под нашим контролем, да и выдачу направлений члены детского отдела строго контролировали. Был построен родильный дом с современным оборудованием. Особое внимание уделялось лечению детей.
Заканчивалось строительство здания, в которое должен был въехать Клуб Юных Техников. Поскольку и академик Лаврентьев, и главный инженер УКСа Ладинский именовались там не иначе, как «дедушками», у меня не было сомнений в том, что здание, построенное как «Лаборатория вспомогательных процессов Института Гидродинамики», будет передано именно КЮТу.
Игорь Фёдорович Рыжков, директор КЮТа глядел на меня влюблёнными глазами и готовился к переезду.
Прекрасно работала и Станция юных натуралистов.
На стадионе спортклуба СОАН успешно функционировал Дом физкультуры, под руководством Ниеолая Ермакова, а рядом вскоре начала функционировать конькобежная база, построенная как «Склад Вычислительного центра СОАН». Теперь было место, где выдавали коньки напрокат и где можно было погреться.
В детской спортивной школе занимались несколько сот детей.
Я был доволен работой спортивного отдела в целом и его руководителем Игорем Михайловичем Закожурниковым, тоже моим замечательным помощником, а также его энергичным и никогда не унывающим его помощником Эдиком Падалко. Огромную помощь оказывал и Станислав Борисович Горячев, громкоголосый, но очень деятельный и справедливый защитник спорта в Академгородке.
Нам удалось добиться в Госплане РСФСР увеличения ассигнований на строительство жилья, детских учреждений, корпусов больницы, магазинов и предприятий соцкультбыта, и теперь в первый год новой пятилетки строиться жилья и соцкультбыта стало много больше, чем раньше.
Очередей на жильё уже практически не было, как и очередей в ясли и детские сады. Школьники начали заниматься в одну смену.
В декабре государственная комиссия приняла в эксплуатацию торгово-бытовой комплекс (ТБК) в микрорайоне «Б» на Золотодолинской улице. Там был спортзал, где я планировал создать секции для занятий детей. А большое, но уютное помещение столовой передать кафе-клубу «Пол интегралом» для молодёжного кафе. И подготовку к этому мы уже начали.
В профсоюзном комитете теперь было много путёвок, считавшихся дефицитными. Мы обменивали путёвки в Сочи, имевшиеся у нас в изобилии, на любые другие. Теперь уже нас находили профсоюзные комитеты различных предприятий, предлагая в обмен на наши путёвки санаторное лечение желудочно-кишечных и других заболеваний в здравницах страны.
Я помню, что показатели заболеваемости в Академгородке постоянно улучшались, что было связано с улучшением условий труда и жизни людей, профилактической работе Медико-санитарного отдела СОАН с населением. Мы рассматривали каждую жалобу, поступающую к нам, следили за культурой отношения медицинского персонала к больным.
Меня мало волновали вопросы движения за коммунистический труд. Они еле теплились, но никто не мог бы поставить мне в упрёк их слабое развитие. Это были нежизненные вопросы, не имевшие никакого отношения к подлинной науке. Но вот, чем мы могли помочь, мы занимались, – вопросы охраны труда и техники безопасности были в нашей повестке дня постоянно.
У меня был замечательный помощник – Первый заместитель Председателя МКП СОАН Гарик Платонов, мой близкий друг и соратник. Мы понимали друг друга с полуслова, и никогда в отношениях между нами не возникало трещинок или недомолвок. И у нас всё получалось, даже самое трудное, хотя приходилось придумывать многоходовые комбинации и реализовывать их.
Некоторые даже считали, что я порой иду сложным путём к решению каких-то вопросов, но, перебирая в памяти, решения, которые приходилось принимать, я и сегодня убеждён, что других путей их решения тогда не было.
Это было интересно и увлекательно: ставя перед собой какую-то цель, мы разрабатывали программу, которой и следовали, внося в неё на ходу изменения, если это требовалось. Большое значение имела и интуиция, и тут мне Гарик полностью доверял.
Мы делали своё дело в условиях академического «двора» с приближенными лицами, в условиях влияния академических жён, которые всегда были в курсе абсолютно всего. К сожалению, «приближённые лица» часто преследовали свои личные интересы и подавали в начальственное ухо лживую информацию, а «академические жёны» имели свои взгляды на многие вопросы, особенно вопросы морали и культуры. У них были фавориты и люди, которых они терпеть не могли. Беспристрастными они точно не были.
Наибольшее влияние на своих мужей имели Вера Евгеньевна Лаврентьева, Ариадна Дмитриевна Соболева и Ольга Николаевна Марчук. Возможно, и другие жены академиков оказывали сильное влияние на решения, принимаемые их мужьями, но я об этом знаю крайне мало, а писать могу только о том, что лично знаю, в чём уверен и что мне запомнилось.
А вот влияния идеологических работников райкома я практически не ощущал. Они не лезли в наши дела. И мы не бегали в райком со своими вопросами, обходились своим умом. И мне удавалось отклонять кандидатуры райкома КПСС на те или иные должности в нашей структуре под любыми благовидными предлогами.
Но внешне всё было вполне уважительно и благопристойно. На рожон мы не лезли. Собирали информацию по социалистическому соревнованию, ходили на заседания в райкоме по их итогам и по подготовке к демонстрациям трудящихся. И им не к чему было прицепиться. Так было. Но в следующем году всё изменилось.
В этом кратком резюме по итогам 1966 года, счастливейшего года в моей жизни, я многого не коснулся. Просто, чтоб не повторяться, поскольку об этом уже писал.
Я не ставил себе целью перечислить все достижения Объединённого комитета профсоюза и его учреждений – кружков, клубов, школ, секций, о которых раньше писал.
Я не ставил себе целью написать обо всех людях, которые работали вместе с нами или рядом с нами. Подавляющее большинство из них не были помощниками, они были соратниками.
Это были наши годы. Это было наше время. Это было место, где мы жили – Академгородок, которое мы сами создали. Оно стало таким, каким мы хотели его видеть. Жить в нём стало интересно. Жизнь наполнилась новым смыслом.
Мы уже не были желторотыми юнцами. Мы всё понимали и во всём разбирались. В наше время не было баррикад, и мы не выходили на запрещённые митинги, которых тоже не было. Ещё свежи были в памяти репрессии 30-50-х годов. Да и при Хрущёве посадить было нетрудно, что и делалось. Вскоре оказалось, что и во времена Брежнева сажали за милую душу.
Тем не менее, мы боролись, делая жизнь такой, какой мы хотели её видеть. И не подумайте, что это было просто. Мы твёрдо знали, что можно и что нельзя, и постоянно своими действиями сдвигали границу между «можно» и «нельзя» в сторону «нельзя», расширяя область «можно».
Возможно, некоторые нас назовут конформистами, скажут, что мы играли по правилам, установленными сильными мира сего. Думаю, что это не так. Да, мы хорошо знали эти правила. И, как призывал Остап Бендер, «свято чтили уголовный кодекс».
Мы учитывали возможность реакции властей на наши действия. Поэтому мы помалкивали, не допускали неосторожных высказываний, чтобы не давать пищу «стукачам» и не давать возможности предотвращать наши действия. Но мы знали, что наша команда нравится далеко не всем, а многие относятся к нам с известной подозрительностью.
И не думайте, что нам не противодействовали. Партийные собрания Институтов СОАН всегда стояли на страже, придерживаясь самых консервативных взглядов. Бдительные члены партии сигнализировали в райком и обком о каждом случае проявления инакомыслия или просто намёка на него.
А «стукачи», о существовании которых мы прекрасно знали, записывали всё, что говорилось, и передавали в КГБ. Работать в таких условиях было непросто. Но мы работали.
Мы создали удивительную систему, в которой появились и выросли люди, думающие так же, как мы. А некоторые, принимая появившиеся вольности, как результат изменения системы в стране, раскрепостились настолько, что позволяли себе открыто высказываться по болевым точкам страны, каковых тогда было очень много. Не только на «кухнях», но и в открытых дискуссиях.
Мы были не единственными, кто это делал. Вспомним публичные выступления будущего академика А.Г. Аганбегяна, социолога Т.И. Заславскую, тоже будущего академика. Вместе с нами работали академики А.Д. Александров, Л.В. Канторович, В.В. Воеводский, но они были осмотрительны и высказывались осторожно.
Но видите, чтобы перечислить, кто так поступал, хватило пальцев одной руки. Их, на самом деле, было мало.
Например, академик Г.И. Будкер тоже был осмотрителен и высказывался только в приватных разговорах или, когда был уверен, что рядом только «свои». Большинство директоров институтов помалкивали. Они, как и академик Лаврентьев, на первое место ставили интересы науки.
Это выражалось в том, что даже если проштрафившиеся молодые учёные высказывали взгляды, несовместимые с официальными, они пытались вывести их из-под тяжёлой карающей длани партийных боссов.
А вот, например, академик А.П. Окладников ничего такого себе не позволял. А если высказывался, то проповедовал ортодоксальные взгляды.
Академик А.А. Трофимук (директор Института геологии и геофизики), как и член-корр. Пруденский (директор Института Экономики СОАН) в области идеологии были ярыми реакционерами.
Это и понятно – оба перед приходом в СОАН поработали в «системе». Академик Трофимук несколько лет был главным геологом Главнефтеразведки Миннефтепрома СССР, а член-корр. Пруденский был в 1955 - 1958 гг. – заместителем председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы.
Правда, в июне 1966 года Пруденский по болезни оставил пост директора Института. Назначение директором члена-корр. Абела Гезевича Аганбегяна весьма ободрило всех нас. Мы слышали его публичные выступления, где он резко и нелицеприятно критиковал экономическую систему страны, рассказывал об удивительных случаях бесхозяйственности.
Академик Г.И. Марчук никогда себе не позволял высказывать взгляды, отличные от официальных. Да и былт ли они у него? Он был ловким и хитрым. И я снова не могу отказаться от эпитета, который уже употреблял по отношению к нему – он был угодливым.
Снова напомню, что про Марчука ходила такая байка: «Гурий Иванович Марчук придумал новую единицу угодливости – один гурий. У самого Марчука показатель угодливости равен двум гуриям».
Конечно, он был особенно угодлив перед нужными людьми, необходимыми для своей карьеры. Я видел, как он ведёт себя на заседаниях Президиума СО АН. Но и в повседневной жизни Марчук говорил мягким елейным голосом, как бы входя в положение собеседника. За словами же у него всегда крылся определённый замысел. Они только скрывали его суть.
Знал я, что Марчук в хороших отношениях с обкомом. Михаил Алексеевич не раз и не два посылал его к Горячеву вместо себя, полагая, что Марчук лучше него договорится с Горячевым по каким-то вопросам, требовавшим присутствия руководства СО АН у первого секретаря обкома КПСС.
Между тем, сотрудничество Марчука и Горячева впоследствии переросло в тесное взаимодействие и сыграло огромную роль в отстранении академика Лаврентьева от всех дел в СО АН и возвышении Марчука.
Но вернусь снова к особой ауре Академгородка и к тем, кто её создавал.
Естественно, приезжие артисты, музыканты, режиссёры встречались не с Марчуком и Трофимуком, а с теми, кто ходил на встречи с ними, а потом опекал их, как гостей, показывал Академгородок.
Из именитых нельзя не упомянуть В.В. Воеводского и Г.И. Будкера, Л.В. Канторовича, А.А. Ляпунова и А.Д. Александрова. Но и других «опекунов» у нас было довольно много.
После встреч и концертов мы не оставляли наших гостей одних в гостинице. Мы сделали постоянным ритуалом то, что гости зазываются к кому-нибудь домой, «на кухню», где за «рюмкой чая» беседа продолжалась, и цензурных ограничений там уже не было. Гость расслаблялся и был чрезвычайно рад, что, вот, есть на свете места, где он может чувствовать себя совершенно свободным и говорить обо всём, о чём только пожелает.
Всё-таки самоцензура, присущая нам всем в то время, создавала определённое стрессовое состояние. Избавиться от стресса хоть на какое-то время, не чувствовать на себе его гнёт, – было счастьем.
На этих посиделках завязывались знакомства, и начиналась дружба, сохранявшаяся на годы и десятилетия. Уезжая, гость знал, что у него в Академгородке остаются друзья. И он стремился приехать сюда ещё и ещё раз.
Не удивительно, что в столицах заговорили об особой ауре Академгородка, которая, и на самом деле, была. Не было в Академгородке так душно, как в других городах, и, прежде всего, в столицах. И оттепель, у нас продолжалась, в то время как других местах, в т. ч. и в столицах, уже наступили заморозки, объявленные ещё Хрущёвым.
Видимо, райкому КПСС было приказано в 1966 году кончать с этим. Обком же с Горячевым во главе уже давно бы это сделал, если бы мог. Но вот, они решили, что время наступило. И в течение следующих двух лет многое, что создавалось нашими руками, было разгромлено.
Но память об этих годах осталась. Правда, сейчас больше пишут о том, как громили. Но уходящее поколение моих сверстников помнит не только о разгроме, но и о том, как было до разрушения. Хотя воссоздать на бумаге эту обстановку весьма трудно. Многие написали о том, что им было близко. Кто об «Интеграле», кто о киноклубе «Сигма», кто о работе с детьми, кто о симфоническом оркестре. … Но общего полотна не получилось. И это понятно.
Я попытался показать картину социальной и культурной жизни Академгородка в целом, но получилось у меня или нет, не знаю. Здесь, видимо, надо пользоваться художественными средствами, быть писателем или драматургом. Но это не ко мне. Я только летописец. Да и то, пишу не по горячим следам, а на склоне лет, через полвека. Правда люди того времени ярко стоят у меня перед глазами, молодые, полные сил и веры в будущее – своё и страны.
Зато пишу правду. Ту, которую видел и о которой знаю не из чужих уст.
И я ещё раз хочу подчеркнуть. Значимость Академгородка определялась наукой. Академик Михаил Алексеевич Лаврентьев – создатель Академгородка, и для меня его имя священно. Но не наукой единой жив человек. И не одни учёные жили в Академгородке.
Жизнью можно назвать существование человека, если удовлетворяются его многочисленные и многогранные запросы, в том числе и в области его материальных и духовных запросов, весьма далёких от научных интересов.
И, я уверен, не было бы в Академгородке крупных научных достижений, если бы не удовлетворялись здесь, не только научные запросы, не только материальные потребности, не только социальные требования, но и проблемы душевного голода.
А в стране Советов это была, пожалуй, самая крупная проблема. Ибо душа человеческая не терпит голода и не выносит насилия. Мы кормили её и раскрепощали. Отсюда и благодарность человеческая, отсюда и ностальгические воспоминания о том времени. Отсюда и память. Память душ.
Теперь я перейду к последней фазе жизни культурной республики СОАН. К её разгрому. Это не означает, что всё было разгромлено до основания. Основа, заложенная в эти годы, осталась. Остались традиции, которые было трудно искоренить. Осталась память.
Разгром начался с меня. Впрочем, в марте 1967 года обставлено всё это было тихо и вполне пристойно.
Конец книги 8.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/03/476