Почему на восток? Из книги Избранное

Юрий Юровский
      Ползучая экспансия древних греков по Ойкумене впечатляет не меньше походов Александра Македонского. Началась она задолго до появления талантливого Саши на свет. По меньшей мере за два тысячелетия до Рождества Христова греки полностью обжили Эгейское море с его островами и островками. Существует версия, что до взрыва вулкана Санторин вся их цивилизация была островная. Только после ее уничтожения ужасным катаклизмом начала расцветать материковая Греция, попутно возрождая жизнь на архипелаге. Нынешний же остров Тира, вместе с Санторином, вполне возможно, есть жалкий остаток легендарной Атлантиды. Папа истории Геродот мог и ошибиться, поместив Атлантиду за Геркулесовыми столбами, ибо руководствовался  только египетскими источниками, возможно переписанными с ошибками с оригиналов десяти-двенадцати вековой давности.

    Представления о географии у египтян того времени были совсем другими, чем у греков. Так вот, греки уже к 15 веку до н.э. прекрасно ориентировались в пространстве от Геркулесовых столбов на западе, до Меотиды на востоке. А это расстояние по прямой порядка четырех тысяч километров. Учитывая прибрежный способ плавания, раз в десять больше. Правда, неплохо? А суда? При всем кажущемся примитивизме они обладали приличными мореходными качествами. Судите хотя бы по описанию “Арго”. Правда, с парусным вооружением у них было плоховато. Прямой парус можно было использовать только при попутных ветрах. Но это греков не смущало. Мореходы они были закаленные и не гнушались садиться на весла.
Пристрастия к водоплаванию не испытывал один Саша Македонский. Его армия маршировала по суше, причем основной ударной силой была пехота, в том числе фаланга. 

    Понятно, почему не испытывал. Македония находится в глубине материковой Греции и поднаторела в сухопутных войнах. Однако, великий полководец имел кроме превосходной армии неплохой флот. Во главе его он поставил Неарха, судя по всему незаурядного мореплавателя и флотоводца, ибо неприятностей со стороны моря у Саши не было. А куда направлял свои стопы Македонский? На юг и юго-восток. Запомним.
Плохо я знаю историю древней Греции, да и память некудышная. Но, может быть это и к лучшему. Не забивают мысль посторонние факты и авторитетные мнения маститых историков. Так вот, если взять центром греческой жизни Эгейское море, то восточное направление экспансии явно доминирует над западным. На западе греки прочно укрепились на Сицилии, а дальше почему-то не пошли. Возможно и были какие-то поселения на побережье современной Франции и Испании, но до уровня полисов они так и не выросли. Зато гораздо более далекие северные берега Понта и южные Меотиды притягивали их как магнитом. Вроде и климат здесь похолодней. И кочевники беспокоили. Но все равно они настырно сюда стремились.

    Уже в 6 – 4 веках до н.э. присутствие греков в северном Причерноморье было непреложным фактом. И Ольвия, и Херсонес с субполисами, и города Керченского полуострова наглядно об этом свидетельствуют. Так почему на восток? Ну ладно, Крым по многим статьям напоминает Грецию. Тем более скифов морские побережья не интересовали. Плавать они не умели. Рыбу не ловили. Горы и море вызывали у них отвращение. Тавры – вообще загадочный народ. Что их интересовало кроме разбоя – неизвестно. А Ольвия? Степь да степь кругом. Пресной воды маловато. Однако полис был приличный и процветающий. Еще удивительней города Керченского полуострова. Их здесь около десятка. И по тем временам не таких уж маленьких. Чего они так густо облепили Керченский полуостров?

    Запомнилось мне место на западной оконечности Казантипского залива Меотиды, то бишь Азовского моря. Залетел я туда случайно. На вертолете. И походил по городищу не более часа. Как назывался этот город – убей, не помню. Да и не суть важно. В центре видимо стоял храм. Сохранились остатки колонн, покоящихся на мощных известняковых плитах. С западной стороны жители устроили городскую свалку. Внушительный слой битой керамики терракотового цвета превышал метр. И намного. Значит, жили долго. Горшков, пифосов и прочей посуды успели побить изрядно.
Но больше всего меня поразила давильня.

     Громадный камень, хорошо отесанный, любовно украшенный затейливой резьбой, с круглым углублением для винограда и также изукрашенным резьбой желобком для стока свежевыдавленного сока. Это же сколько труда надо было вложить, чтобы сделать из давильни произведение искусства, место которому, несомненно, в музее. До чего ж они любили красоту эти древние ребята, если из бытового приспособления сделали чудо. И виноград явно был не привозной. Какого черта его везти сюда, на край греческого света? Да и не довезешь, чай не на самолете. Продукт скоропортящийся. Давили свой и сами вывозили вино.

   А где же виноградники? Вокруг голая степь. Ни кустика, ни деревца. Земля каменистая, чуть прикрывающая рифовые известняки неогена. Прямо не верится, что на ней может что-то расти. А воду где брали? В округе ни одного родника, ни озера, ни речушки. Сухая выжженная степь. Может, с тех пор пересохли родники? Или климат изменился? Кто его знает. Но вода обязательно была, и для людей, и для скота, и для хоть минимального полива. Все было. И все кануло в лету. Ветер с Меотиды свистит в древних развалинах, горько пахнет полынь и нещадно палит солнце. Осталось свидетельство, что даже в этих местах можно жить. И жить неплохо.

    Я взял на память обломок небольшого пифоса. Ту часть, которую втыкали в землю, чтобы он стоял вертикально. Положил дома на полку. Теплый терракотовый цвет говорит о том, что пифос скорей всего был привезен издалека. Хочется думать, что из самой греческой метрополии. С Родоса или Хиоса, которые славились своей посудой. А может из Пантикапея или Нимфея. И опять возникает вопрос. Почему сюда, в места не столь привлекательные? На самый дальний греческий восток? И нет у меня на это ответа.

    Есть, правда, одна сумасшедшая мысль. Насколько сумасшедшая – судите сами. Никто не сомневается, что Илиада была для греков библией. Так же как и Одиссея. Все, что в них описано, воспринималось как святая правда. Гиперболичность и метафоричность только подчеркивают остроту сюжета, переживаний, коллизий. Воспринимаются как непременный атрибут поэтического повествования. Свято верил Илиаде и Шлиман. И не напрасно. Нашел Трою, руководствуясь исключительно текстом Гомера.

    Коли так, вспомним одну лишь его строчку: “Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; на небо вышла сиять для блаженных богов и для смертных…”. Это не разговорная речь – это молитва! Так сказать можно только в бесконечном преклонении перед таинством и чудом, которое представляет собой восход Гелиоса. Назвав эту строчку молитвой, полагаю, что это не преувеличение.

     Греки подсознательно боялись ночи, мрака. Мрак Тартара – мрак преисподней, мрак смерти. Эос, в образе прекрасной девы, встает, чтобы светить “бессмертным богам и смертным”. Свет и доброта – ничего более. В то время как все остальные Олимпийские боги постоянно пребывали в склоках, ссорились, дрались, впутывали в свои распри людей. В пылу их гнева даже любимчики и полубоги получали такие подзатыльники, от которых порой не могли очухаться всю жизнь. Если ее им, конечно, оставляли. Эко дело, подвернулся под горячую руку – получи в чайник. А уж если согрешил – у-уу, такое наказании придумывали, помыслить страшно.

    А Эос? Неописуемо прекрасная. Желанная. Любимая. Избавляющая от мрака. Она всегда вставала на востоке. Она всегда была там и только там. Идти к ней навстречу, пасть к ее ногам – великое счастье.
    Вот и весь сказ. Хотите, верьте этой версии, хотите, не верьте. Но мне она нравится.