3. Сержант-воспитатель

Александр Жданов 2
СЕРЖАНТ-ВОСПИТАТЕЛЬ.*

(На фото - старший сержант сверхсрочной службы Н. Березовой с суворовцами на экскурсии под Киевом)


                Он плакал до тех пор, пока сон не охватил его своими
                широкими объятиями... Но и во сне Буланин долго еще
                вздыхал прерывисто и глубоко, как вздыхают после слез
                очень маленькие дети. Впрочем, не он один в эту ночь
                плакал, спрятавшись лицом в подушку, при тусклом 
                свете висячих ламп с контр-абажурами.

                "На переломе (Кадеты )". А.И. Куприн, 1900 г.


       Мои первые месяцы в Киевском суворовском военном училище в 11 лет в 1963 году были для меня, как, наверное, и для многих моих однокашников, самыми трудными.  Незнакомая обстановка, новый коллектив совершенно разных по воспитанию, общественному положению и жизненному опыту ребят.  Новые порядки, требования и ограничения. Ну, и естественно, в 11 лет, постоянное стремление домой.  Уже много лет спустя после окончания СВУ кто-то рассказывал, как первое время он по ночам слышал в спальне чей-то приглушенный подушкой плач.  В первые месяцы случилась у нас и неприятная история.  Был в роте мальчик Саша,  почему-то со странной, на мой взгляд,  кличкой «Рашен*».  Английский мы тогда только начали учить, сразу после поступления,  и было непонятно почему для нее использовали именно это английское слово.    
               Он с первых дней стал по ночам писаться в постель. Очевидно связано это было со сменой обстановки, с полученным, как сейчас модно говорить, стрессом, оторванностью от тепличных домашних условий.  А тут еще неадекватное отношение нашего вновь сформированного  мальчишеского коллектива  усугубило обстановку, сделала ее  нетерпимой. Бедного мальчика  попросту  задразнили. Слишком уж в том возрасте мы были непримиримы ко всему, что нас могло отличать от других.  И в том,  что его быстро отчислили из училища,  была, конечно, в первую очередь  наша общая вина.
         
    В  шестом классе вместо любимого нами майора Грищенко Игоря Филипповича командиром нашего взвода, то есть офицером-воспитателем   был временно (хотя, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное) назначен его заместитель,  старший сержант сверхсрочной службы Николай  Березовой. Внешне это был невысокий,  стройный, подтянутый  военный. Срочную он то ли начинал, то ли заканчивал  в Кремлевском полку, где получил отменную строевую выучку. На  самоподготовке часто и  много рассказывал о своей службе, о том,  как   их учили ходить специальным парадным строевым шагом,  о постоянных занятиях строевой подготовкой, о трудностях,  возникавших в связи с необходимостью в любую погоду часами стоять,  не шелохнувшись,   у Мавзолея.  Рассказчиком он был хорошим. Не знаю, уж каким образом  успел послужить, видимо, еще и во внутренних войсках, так как, по его словам,  за время службы вдоволь поездил по стране, сопровождая заключенных.  Как-то во время такой поездки  старший сержант, тогда видимо еще молодой рядовой, улегся спать в нишу для багажа в купе   и это спасло ему жизнь. Один из заключенных, напав на конвоира, овладел автоматом и расстрелял весь конвой, в том числе и, открыв дверь в купе, всех, кто в это время был там с Березовым, не заметив конечно его над собой и сзади на багажной полке.
                Как-то получилось, что в нашем взводе  киевлян,  было много,  больше,  чем в других взводах. А их в увольнение домой  отпускали в субботу с ночевкой до 18.00 воскресенья, то есть на сутки.  Естественно, это  было очень  долгожданным и желанным событием. Мы с моим другом Валерой Чижиком, ждали субботы как манну небесную, с понедельника перед отбоем считая сколько дней осталось до увольнения. Хотя не попасть домой можно было по разным причинам. В первую очередь, конечно, получив неудовлетворительную оценку по любому предмету. И если двойку по истории, русскому языку. или зоологии можно было до субботы исправить, то например два балла по физкультуре за силовые упражнения: подтягивание, или подъем переворотом,  мне лично (а я в младших классах не отличался блестящими успехами в силовой подготовке) сразу исправить было невозможно, нужны были длительные постоянные тренировки. Естественно, что лишение городского отпуска (так называлось официально увольнение) воспринималось нами, как трагедия и переносилось очень болезненно.  Приходилось ведь тогда опять ждать долгие шесть дней очередную субботу.  Естественно, что к концу недели мы уже знали, кто идет в город, а кому не повезло. К увольнению готовились, разумеется тщательно.  Чистили пуговицы и бляхи, что составляло тогда особую, длительную  процедуру. В те времена у нас ведь были только латунные пуговицы, которые быстро тускнели (анодированные появились намного позже). А для  придания им блеска пользовались специальной жидкостью - асидолом, который наносили тряпочкой на пуговицы и бляху, а потом специальной щеткой  натирали до блеска. Чтобы не испачкаться пуговицы вставляли в специальный трафарет. По мере расходования асидола его заменяли зубной пастой, или даже зубным порошком с водой.  Гладили мы тщательно и шерстяные брюки в бытовой комнате.
         Еще совсем  недавно мало кто из нас занимался своим внешним видом сам. А тут и брюки научились гладить (то что для шерстяных брюк  нужно было обязательно использовать тряпку, мы постигали на опыте) и подворотнички** безупречно подшивать.             
      
   Старший сержант сверхсрочной службы Березовой очень любил дисциплину и порядок. Всегда ходил с папочкой, в которой была обычная 12-листовая школьная тетрадка и остро отточенный карандаш, которым он тщательно и аккуратно заносил в нее в течение недели все сделанные им суворовцам взвода замечания.  А их у него можно было получить всегда и везде -  за опоздание в строй, за плохо почищенные ботинки, пуговицы, или бляху, неаккуратно или несвоевременно подшитый подворотничок, за руки в карманах, или за разговоры в строю.
   
    Он был по характеру большим весельчаком, любил по любому поводу пошутить.  После проведения в субботу обязательных хозяйственных работ, выстраивал увольняемых, уже переодетых в  парадную форму и  тщательно проверял  внешний вид. Затем с  неизменной обезоруживающей  улыбкой доставал из папочки заветную тетрадку. Просмотрев ее,  объявлял, например, что у суворовца Дмитриенко в течение недели были  замечания, а посему  к своему величайшему сожалению, он  не может отпустить  его в увольнение.  Тот, естественно, пытался оправдаться, доказать, что тут какое-то недоразумение или ошибка. Но ни виноватый, подавленный вид, ни обещания впредь не получать замечаний,  не производили на Березового никакого впечатления.  Оставаясь в неизменно веселом расположении духа,   он доставал из папочки  увольнительную записку Дмитриенко и на его глазах разрывал ее пополам. 
Психологически для 11 летнего мальчика, всю неделю мечтавшего об увольнении, это было слишком тяжелым испытанием. Несчастный суворовец заливался слезами.  Естественно, что все, кто в это время находился в строю увольняемых с замиранием сердца ждали своего приговора.

  - Кто следующий? Кому еще не повезет?  Не дай бог я!  -  лихорадочно соображали мы и перебирали памяти  все события недели и свои за это время поступки. 
Только получив заветную увольнительную записку, можно было расслабиться и стараясь не искушать судьбу мы бросались на выход.   
       А старший сержант, отпустив всех, тем не менее делал благородный жест,  проявляя великодушие. Доставая из папочки новую, судя по всему, выписанную уже заранее увольнительную, выдавал ее потерявшему всякую надежду, расстроенному, заплаканному суворовцу.   

Примечания:

*  - Офицер-воспитатель - командир взвода суворовцев в суворовских военных училищах в СССР и кадет в кадетских корпусах России до 1917 г.
*   - «рашен» от англ. Russian  - русский
**  - подворотничёк – прямоугольный длинный кусок белой ткани, пришиваемый с обратной стороны воротника гимнастерки, или мундира.