Памяти Евгения Евтушенко

Нина Веселова
ТЫ И НЕЙТРОННАЯ БОМБА
(газета «Вологодский комсомолец» от 22.9.1982)


Когда сегодня говорят о последних публикациях, неизменно спрашивают:
– Ты Евтушенко читал?
И не называют вещь. Всем ясно: речь идёт о его новой поэме «Мама и нейтронная бомба».
Седьмой номер журнала «Новый мир» за текущий год. Взяла его и я.
Нередко к нашумевшему произведению относишься с предубеждением. Но первые же строки поэмы сломили его, потому что доверчиво и беззащитно вошло вдруг в стихи человеческое тепло. Оно происходило от кожаной куртки матери поэта, той крутки, на которой осталась дырка от ввинченного когда-то значка МОПР (Международная организация помощи борцам революции).  Этой курткой «мать иногда закутывает кастрюлю, в которой томится картошка или пшённая каша, и от дыхания кастрюли кожанка становится тёплой, словно от юного тела мамы, потерянного кожанкой»…
Детали бытия, такие привычные в своей повседневности, вдруг приобрели трагическое величие в преддверии возможной катастрофы. Тишина и покой были в моём доме, и я вдруг заново ощутила их как бесценный дар нам, людям. А совсем ведь недавно умолк телевизор, и вместе со звуком ушла из квартиры трагедия Ливана. Но ушла ли? Имеем ли мы право давать ей уходить?
Семилетняя дочка, заслышав позывные программы «Время», просит: «Можно я посмотрю?» И хоть время позднее, я не смею ей отказать. Она впивается в экран, и с него смотрят на нас полные ужаса глаза арабских ребятишек.
Детские проказы…Как вдруг желанны и дороги они, если хоть на миг представить чудовищную возможность исчезновения всех детей! Я слушала ровное дыхание спящей дочери, и мне вслед за поэтом стало страшно «за кукол, которым не угрожает жестокое отрывание косичек, за окна, которые не разобьются от невежливого мяча, за карусельных, навеки свободных лошадок, поскрипывающих в мировой пустоте…»
Этого не должно случиться; и чтобы не случилось, в моей памяти и в памяти каждого, кто прочтёт поэму, навсегда поселится этот страшный образ-предупреждение. Сегодня нельзя жить, не сознавая ежеминутной нависшей над человечеством опасности. Не случайно Евтушенко взял эпиграфом к поэме сообщение западных газет о том, что принимаются заказы на бункеры, которые спасут от любых атомных бомб. Не спасут! Воображение художника нарисовало жуткие последствия апокалипсиса, после которого всё на свете теряет смысл. Но не для того нарисовало, чтобы напугать, а для того, чтобы спасти нашу планету, по которой ползут за его бабкой Ганной «её белые, чёрные, жёлтые и шоколадные внуки, и каждый сжимает в руках картофелину земного шара».
Много сейчас пишется рецензий на эту поэму, рецензий глубоких и серьёзных. Но среди них мелькнули несколько, заставивших меня взяться за перо.
«А если это проза?» – называется одна, автор которой углубляется в дебри литературоведения и указывает Евгению Евтушенко на далёкость его белого стиха от поэзии. «А если не это главное?!» – захотелось воскликнуть мне в ответ. И подумалось не впервой – и ещё более убеждённо – что слово во все времена, и сегодня особенно, прежде всего должно быть борцом.
Я встала наутро поле прочтения поэмы; светило солнце, день обещался быть тёплым; мамы вели за руки ребятишек в садики, а малыши проказничали; я улыбнулась… и вдруг вспомнила пугающее соседство слов: «Мама и нейтронная бомба». И замерла.  Вдруг со всей очевидностью я поняла, что отныне нельзя жить, как прежде. Надо что-то делать. Надо бороться!
Вот я и пишу о своём чувстве, пишу, чтобы все, кто сможет, прочитали поэму. В  этом, наверное, состоит моя борьба, мой листок для того, начатого Евгением Евтушенко «бумажного журавля, летящего грудью на бомбы».
Но это – не всё. Если меня прямо спросят: а что можем сделать мы – я, ты, он, она? Ограничиться участием в субботниках в Фонд мира, подписями под открытками протеста?
Не только. Главное сегодня – не поддаться успокоению, душевной наркомании. А она там, где «забвенье о пепле прошедшей войны», где «забвенье уроков истории».  «Какая разница, что за наркотик: ампула или просто пол-литра за пазухой у наркомана футбола! А телевизорные наркоманы!.. Мебель, сервизы, машины – для многих это наркотики в твёрдом виде».
Вот так обстоят дела сегодня. В современном мире не может быть счастья отдельно для какого-то города, страны, какого-то одного народа.  Все на планете – одна семья, одно человечество, и одна у него колыбель. Совсем не случайно разноликую и многоголосую, распадающуюся на кусочки картину жизни на Земле автору поэмы удаётся «склеить» плакатом, который вывешивают итальянские мальчишки со взглядом «словно забытые мопровские значки». Плакат этот гласит: «Остановите нейтронную бомбу и прочие бомбы!»
Помните в поэме некоего Лёву – «диссидента одежды», «интернационалиста вещей», который решил «переменить  фон» и покинуть Родину? Автор встречает его в Нью-Йорке, «магазинно» одетого, постаревшего.  Что же тот «бункер» из хвалёной «красивой жизни»? Тихо и счастливо в нём?
«Лёва поднял глаза с подглазными мешками, набитыми пылью скитаний, и вдруг спросил совсем по-московски, вернее, по-улицегорьковски: «Старичок, только без трёпа, как ты думаешь, будет война?»
Я не могу забыть итальянского профессора «с глазами несостоявшегося карбонария». Когда-то открытой борьбе со злом он предпочёл тёплый кабинет и теперь мечется с альбомом своих любовных воспоминаний, потому что нечего ему больше оставить после себя. Он тоже прожил лучшие свои годы «в бункере», до которого не достучаться совестливым и страждущим.
А у старой бабки Ганны, «крестьянской Коллонтай партизанских болот», – ожоги на груди от фашистских зажигалок. «Мяне пытали, дзе партизаны…Але я не сказала ничого…»
Словно ожог ощущаю после прочтения поэмы, и не даёт он покоя. Знаю теперь наверняка: таким должно быть слово – калящим, вынимающим душу, приводящим её в иное качество. Знаю: беспокойной должна быть жизнь, тревожной, честной.
«Вы можете себе  представить Толстого, купившего бункер?» И это он призвал нас – всех добрых людей, которые «родня по душе», – объединиться против людей злых и недобрых. И бабка Ганна, которая «знает не Кафку, а лишь огородную кадку и про кварки, наверно, думает, что это шкварки» – она тоже зовёт «шукать родню по белому свету» – «у Америцы ци у Африцы».
Потому что сегодня каждое доброе движение души нашей помогает спасать Жизнь. И каждый низкий наш поступок и даже помысел утяжеляет чашу весов, на которой Смерть. Если все мы выберем первое, нам не страшно будет заглянуть в «послезавтрашние газеты».