После моего рождения мы с мамой восемь лет жили в тесном общежитии для тружеников огромного завода, который имел стратегическую ценность и славился на весь Союз. Но вот незадача - был выстроен в самом центре большого города! Люди старшего возраста ещё хорошо помнили войну и полагали, что случись она снова, первые бомбы упадут прямо сюда и мы мигом взлетим на воздух. При моих расспросах мама подтверждала эту неизбежность, и я боялась однажды стать кусочком мяса. Старалась не представлять смертельные вражеские налёты и руины любимого дома, жёлтого, как мирное солнышко.
Наша далеко не новая трёхэтажка завершала шеренгу из пяти похожих строений, вытянутую вдоль улицы Синельникова. Одна стена крайнего здания граничила с просторным палисадником, другая, потемневшая от пыльных выхлопов, - с бетонным забором машиностроительного гиганта. Только подъездная сторона была выбеленной и приятно-пёстрой: в каждом оконном проёме сквозь стёкла виднелись цветные занавески или шторы, а балконы плотно завешивались отстиранным бельём.
Белые простыни развевались на ветру флагами капитулянтов, их пунктиром разделяли синие и чёрные мужские трусы под названием "семейные". Где-нибудь сбоку неброско колыхались "дудочки" кальсонов, женские ночнушки, комбинации, лифчики. На верхние верёвки обычно цеплялись детские вещички вперемешку с игрушками. Эти "гирлянды" выглядели гораздо веселей исподней одежды и однотипного постельного полотна. Любопытные взгляды окрестной ребятни так и липли к чистеньким рядкам кукол, мишек да зайчиков. Прищепки, едва выдерживая их мокрую тяжесть, часто соскальзывали, и в ветреную погоду нечаянно освобождённые пленники один за другим катапультировались на асфальт. Долго не залёживались – что упало, то пропало.
Детей в общем доме было много, взрослых тоже. Жильё с минимумом удобств выделялось профкомами предприятий как временное пристанище, но большинство семей оседало здесь надолго. Мама добросовестно лечила работников "Дальэнергомаша", потому и получила в служебное пользование маленькую комнату.
Понятие Родины начиналось для меня с тихого двора, который под сенью старых тополей объединял жильцов в дружеские сообщества рыбаков, дачников, картёжников, автолюбителей, выпивох. Подъезды, их было три, выходили на широкий ровный тротуар. Даже в проливной дождь он оставался идеально чистым: небесная вода стекала в зелёную зону, вразброс засаженную деревьями и кустами. Там же располагалась песочница, в ней в тёплое время года совками и ручонками копошились малыши. Их мамы и бабушки, приглядывая за чумазой ребятнёй, удобно рассаживались на скамейках и часами обменивались политическими и местными новостями.
Я сплетнями не интересовалась. В компании непосед бегать и прыгать не могла, потому крутилась вблизи замечательного широченного стола. Он был не письменным домашним, а игровым дворовым. Правда, совсем не детским. Свободные места вокруг появлялись нечасто. Трудолюбивый народ, отстояв у станка положенную смену, по вечерам отдыхал на улице. Мужчины, притулив в тенёк сетки с хлебом, куревом и молоком, сооружали из крупных дощатых ящиков табуреты, спешно занимали выгодные позиции и до сумерек перекидывались в карты или "забивали козла" костяшками домино. Женщины предпочитали лото. Даже родных дочек и сынков к этому развлечению они не допускали, считали, что рано мальцам тянуться к деньгам.
Посреди столешницы на кону всегда лежала кучка серебристо-бронзовой мелочи. Одно цифровое поле стоило копейку, обычно игроки брали их по три-четыре. Победитель срывал солидный куш (больше рубля!). По меркам дошкольника - целое состояние. Из-за мощных спин я косилась на монетки, мельком поглядывала на вытянутые из мешка бочонки и тут же выискивала похожие циферки на ближайших картонках. Подсказки сыпала всем подряд, причём правильные.
Однажды кто-то благодарный усадил меня рядом с мамой. Я получила в пользование краешек стола, игровой набор и обомлела от нежданного доверия. Но сильно не растерялась и с первого захода приумножила стартовый капитал в пятнадцать копеек. Второй раунд тоже был удачным, так оно и пошло.
Спустя некоторое время подслеповатые взрослые доверили мне роль ведущей. Смешно подражая горластым предшественникам, я забавно называла единичку колом, двойку - Дунькой, семёрку - кочергой. Где восемь, там было "милости просим", одиннадцать оглашалась как барабанные палочки, тринадцать - чёртова дюжина, восемнадцать дополнялась уточнением – девушке лет, девяносто – дедушке. Цифра шестьдесят девять звалась туды-сюды.
Весёлые комментарии не мешали накрывать фишками нужные квадратики, и заслуженная награда всё чаще и чаще оседала в кармане моей старенькой растянутой кофты. Партнёры по игре показушно сокрушались и, посмеиваясь, грозились выпроводить "банкиршу" в отпуск. Мама мой "заработок" не отбирала. Я без отчёта тратила деньги на сладкие булочки, сок, мороженое "Пломбир" в хрустящей вафельке и блокноты с карандашами. А бумажные рублики откладывала в конверт-копилку – авось пригодятся!
Увы, с наступлением холодов жизнь менялась не к лучшему. Двор пустел, его разноголосый шум стихал до безмолвия. Огромный стол заносило снегом вплоть до столешницы, песочница вообще скрывалась из виду. Скамейки тоже грустно утопали в сугробах и теряли привлекательность. Дорожки к ним никто не протаптывал. Зима загоняла в укрытия людей и животных, изрядно подпортив настроение тем и другим. Кошки и собаки прятались в подвалах и сараях, а жильцы коммуналки возвращались в многолюдные секции, распрощавшись с уличными радостями до весны.
Дом я по-детски воспринимала лишь приложением к двору. Наши с соседями "апартаменты" состояли из пяти комнат, в которых проживали человек двадцать. Они были разных полов, возрастов, национальностей. Привычки, характеры, нравы и желания каждый имел свои собственные. Места общего пользования – туалет, душ, коридор, кухня, балкон – время от времени становились плацдармом для стычек. Никто никому не угождал, поводов для недовольства накапливалось предостаточно. Редкие перемирия с чаепитиями и непринуждённой болтовнёй неумолимо сменялись затяжными кухонными войнами.
Взвинченные бытовыми неурядицами соседи выясняли отношения, жестоко унижая друг друга. Визгливые женщины размахивали поварёшками, сковородками и разделочными досками, мужики басисто матерились, трясли кулаками, пинали двери, порой разбивали посуду и мебель, хватались за ножи и топоры. К счастью, до серьёзного мордобития ругань не доходила.
Обычно дети пережидали шумные скандалы на улице и без утайки рассказывали о том, что творится в их секциях: то чей-то папка пришёл пьяным, то мамка где-то запропастилась, то место у плиты или у раковины хозяйки не поделили, то котлет недосчитались. Особый интерес вызывали тёти и дяди, вместе принимающие душ. А вот девочки и мальчики почему-то мылись отдельно. Не понять!
Каждая обновка тоже обсуждалась подробно. Стоило "зажиточной" семье приобрести цветной телевизор, как махом росла очередь из желающих посмотреть его и на него. Подобное любопытство вызывали хрустальные вазы, чайные сервизы, мебельные гарнитуры и шерстяные ковры - роскошь мало кому позволительная. Наибольшей популярностью среди малышни и подростков пользовались велосипеды, однако я на них не заглядывалась. Чтобы не завидовать здоровым сверстникам, гоняющим по тротуару, уходила гулять в малолюдный палисадник.
После очередной перебранки наша секция погружалась в желанную тишину. На краткий период повздорившие до хрипоты соседи закрывали рты и делали вид, что вообще незнакомы. Даже не здоровались! Потом снова накапливалась злость и на пике раздражения кто-нибудь провоцировал новый скандал.
Из тёплой уютной комнатки я попусту не высовывалась. Если находилась в коридоре или на кухне, за мной, "чтоб чего не учудила", приглядывала старая-престарая неряшливо одетая и лохматая бабушка. Она жила за стенкой и всегда реагировала на звук дэцэпэшных шагов и хлопание нашей двери. Сморщенная и сгорбленная старушка опиралась на толстую деревянную клюку, шептала что-то непонятное себе под нос, кряхтела, тяжко вздыхала и в открытую звала смерть. Наверно, болела неизлечимо. Слушать её было противно, она походила на ведьму.
Бабушкин внук-подросток при всяком удобном случае корчил гадкие рожи, называл меня калекой, норовил толкнуть или больно ущипнуть за бок или за руку. Я порывалась просить старших мальчиков дать ему по морде, но жалость была сильнее. Дрались знакомые пацаны сурово, а Игорёк был трусливым и хиленьким. Ему бы точно не поздоровилось. Мама в ответ на взрослые и детские оскорбления поливала словесной грязью и проклинала всё их семейство вплоть до седьмого колена. Поток обоюдной брани казался нескончаемым.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/04/04/319