Простите нас собачки!
После не совсем удачного вояжа в восемнадцатилетнем возрасте по освоению охотничьего промысла, через два года Влад снова вернулся на берега Пелыма. На этот раз парень устроился работать рыбаком в Шантальский участок рыбцеха.
Осенью он, практически, как и все мужское население поселка, заключил с организацией госпромхоза (государственное промысловое хозяйство) «Гаринский» договор на добычу и сдачу пушнины. К началу пушного промысла охотники любители всегда стремились взять очередной отпуск или недельку другую без содержания. А для рыбаков, в тех местах, этот период вообще был мертвым сезоном.
За ним снова закрепили участок по речке Малая Войтья, видимо мало охотников находилось на эти угодья.
В этот раз Влад заранее завез на участок припас; продукты в шумех(кладовка на столбах) сложил, что не съедобное в избушку. К самому сезону его забросили с собачкой на моторной лодке до самого места.
Перед заездом, бригадир рыбучастка предупредил:
- Как только ледок установится подходящий, сразу же выходи, дня два-три попытаемся на озерах неводом половить, хоть для себя карасей добудем.
Конечно из-за «для себя» парню выходить в деревню не слишком-то хотелось. Семьи у него не было, в отличие от местных, поэтому и без рыбы мог обойтись. А по сорок с гаком километров туда и обратно мотаться большого желания не было. Но трудовую дисциплину нарушать не стоило.
В лесу с собакой у Влада что-то контакта не получилось.
Как только от избушки подальше отходили, так она и терялась куда-то, ни голоса не слыхать, ни самой не видать. Возможно лайку нужно было как-то заинтересовать, учить охоте, поощрять лаской все её старания, все же в лес она попала впервые за два года своей жизни.
Но Влад еще сам был довольно бестолковым охотником и больше ругался на нее вечерами.
В последний день, перед выходом к поселку, Влад прошел по путику (охотничья тропа), проверив установленные капканы на соболя. Пока шел по тропе, изредка видел лайку, а как свернул в сторону, погонять рябчиков, она снова словно испарилась.
Когда он, постреляв немного дичи, вернулся к последней жердке с капканом, то увидел под ней собачью лёжку, а привязанная у ловушки поедь (приманка) исчезла. Ругнувшись, охотник вновь подвесил возле капкана крылышко, оторванное от одного из добытых рябчиков.
Пока шел до избушки еще не раз приходилось вновь подвешивать приманку. Постепенно его гнев увеличивался.
Приблизившись к избушке, он отломил упругую ветку, схватил за шкирку, лежавшую у дверей, явно не ожидавшую этого, собаку и начал стегать ее приговаривая:
- Ах ты дрянь такая, мало что ничего не ищешь, так еще и пакостить надумала.
Лайка вывернулась и отбежав от места наказания прижалась к стене избушки.
Влад посчитал, что мало наказал провинившуюся. И чтобы еще добавить попытался снова ухватить ее за загривок. Но, напуганное животное, зажатое в угол, от безысходности ухватило его за кисть руки. Нет, она не прокусила ее, а просто помяла во рту давая понять, что мол хватит меня бить. Но получилось еще хуже.
Эх, гордыня человеческая, – грех ты наш тяжкий!
- Ты хозяина еще и кусать вздумала!
Разъяренный охотник схватил ружье, взвел курок и прицелился. Но что-то дрогнуло в его сердце, не смог выстрелить в беззащитную, с обреченностью смотревшую ему в глаза, собаку. Опустив ствол, он со злостью произнес:
- Не вздумай больше ко мне подходить, знать тебя не хочу.
Хотя конечно понимал, что это только слова.
Утром солнце еще думало просыпаться ли, а Влад уже отправлялся к деревне. Побежала было за нем и собачка. Но охотник, еще помня вчерашнюю обиду, в сердцах цыкнул на нее:
- Пошла вон от меня.
Явно охотник думал, что никуда она не денется, все равно побежит за ним. Ан нет, не побежала. Вначале думал догонит, а потом уже далеко стало возвращаться за ней.
- Ладно, - решил он, - день дороги в один конец, день в другой, три-четыре дня в деревне, ничего с ней не случится за неделю. Каши сваренной много в корыте осталось. Связка вяленой рыбы у шумеха не высоко висит. Есть захочет - сдернет. Приманку-то ведь срывала.
«Но человек полагает, а бог располагает».
В деревне рыбаки не слишком-то торопились на озера. То сено им нужно подвезти, то еще какие-то дела домашние тормозили.
Поэтому к охотничьей избушке Влад попал только через десять дней. Подошел он к зимовью в глубоких сумерках. После выпавшего накануне снежка, свежих собачьих следов видно не было, только старые припорошенные. Покричав немного, горе-охотник забрался в избушку. Приготовил еду и поужинав, завалился спать, после тяжелого дня пути.
Посреди ночи Влад от чего-то неожиданно резко проснулся и открыл глаза, вокруг его окутывала густая, словно осязаемая, темнота.
Вдруг на тело будто что-то навалилось, какая-то тяжесть все сильнее сдавливала его грудь, словно в непосильных тисках.
Паники почему-то не ощущалось, голова работала четко. Появилось желание помолиться, но понял, что не знает ни единой молитвы, хоть бабушка и учила внука им в раннем детстве. Только и сумел он мысленно промолвить:
- Господи, выручай!
Сразу же тяжесть спала с него, словно и не было никогда. Влад сел, зажег керосиновую лампу, и почти до самого утра так больше и не смог заснуть. Лишь перед самым рассветом сон снова одолел его.
Поэтому парень проснулся поздно, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Снова, при ясном дне, стал он осматривать места вокруг избушки. Следы от лап имелись везде, только старые. Каша из корыта выглодана, а связка вяленой рыбы висит не тронутая.
Неожиданно Влад увидел, как от речки по тропе идет человек, в котором тут же узнал лесника из деревни.
Тот тоже, оказывается, в иные годы заходил на этот участок на недельку другую для охоты с собакой. Вчера этот охотник, также, как и Влад, вышел из поселка, но очевидно чуть позже. Вот и пришлось заночевать ему в избушке на берегу Пелыма, километрах в восьми от этой.
Узнав от молодого товарища, что его собачка куда-то пропала, умудренный жизненным опытом охотник осмотрелся кругом и подойдя к приставленным с наклоном к стене доскам, заглянул туда.
- Вот же она.
Свернувшееся клубочком бедное животное было мертво.
Часто мы требуем от братьев наших меньших того, что не в силах они сделать в данный момент и наказываем их за это несоизмеримо. Не спрашивая себя, а сами-то мы много ли делаем даже того, что в наших силах.
Простятся ли нам эти тяжкие грехи. И простим ли мы себя сами за них.