Сингулярий-глава 20

Маркус Виль
                20 Бабушка «Берлин»
Странные  сны приходят обычно под утро, когда шансы их досмотреть сводятся к нулю из-за будильников, таймеров и прочей электронной нечисти. В секунды, когда рушатся миражи, в которых ты был знаменитым футболистом или получил  миллион в наследство – эйфорию сменяет досада , скучная мысль о том , что ты по-прежнему  Вася Пупкин и в никакую лотерею не выигрывал, и что тебе пора на завод, в пропахший машинным маслом цех . Вчера ты пил в одном из районных генделей и вместе с товарищами ругал начальство, сегодня ты будешь спешить , потому что за опоздание могут уволить. Впрочем, верный будильник тебя бережет, несмотря на всю  ненависть к его звону.  Хочется разбить часы о стену, но жалко, как никак, семейная реликвия: раньше они будили  вкалывающего за трудодни деда, потом «их истошность» поднимала отца , который, как и ты, боялся опоздать на завод.
В отличие от других,  опухших от  пятничного  недосыпа и  дружно проклявших сигналы к пробуждению , Карабин был рад рингтону : в ту ночь его сон был пугающе глубоким. Он видел похожие на мозаику картинки,  причудливые узоры, менявшиеся словно в калейдоскопе. Как  на оживших полотнах , рисуемых не кистью , а только игрой  воображения -морская гладь становилась небом, гора равниной, а незнакомый город мертвой пустыней. В сновидении Карабин разглядывал песчаную поземку , ему  ничего не стоило  превратиться в одну из песчинок или вовсе распасться на атомы и молекулы...Уменьшив себя до размера летящей в солнечном луче пылинки,  а потом став еще в миллиарды раз невесомее , он удивленно витал над ее выщербленной как у Луны, покрытой валунами, пустыней. Вокруг него простиралась другая микровселенная , ее черный бархат был пронизан светом  триллионов  пылинок-звезд. Он подумал , что в этом пространстве -решете человеческая секунда выросла в световой год, а миллиметр вытянулся до акселерата-парсека.  Ужас невозвращения отсюда толкал его в бездны бесконечного дробления. Всякий раз, натыкаясь глазами на меньший  по объему предмет, он убеждался, что пределов  нет... Нисходя из яруса в ярус он думал , что субстанция равная  вирусу , вполне могла быть  галактикой с сотнями или тысячами изолированных друг от друга миров , проживающих в своем мимолетном  хроносе   и что история каждого  из них, от рождения  до гибели,  уместится в пару минут, за  которые Карабин выкурит сигарету.
Рингтон выдернул его из черной пропасти, вернул слух и зрение, а с ними свет. С улицы доносились автомобильные гудки  и хриплые выкрики из чей то луженой глотки: “Молоко! Сметана! Творог!”.
Взбодрив себя контрастным душем, он позавтракал двумя сосисками и стаканом яблочного сока. С извлечением последних  припасов, эхо в холодильнике усилилось : на полках сиротливо лежало пол пачки маргарина и пара  абсолютно плоских тюбиков из под кетчупа и горчицы. Так же ноздри Карабина уловили дух-фантом,  живший здесь в память о  давно съеденном луке. Для полной картины не хватало паутины с  мохнатым пауком-полярником.
По дороге в супермаркет он всей кожей ощутил эхо бэд-трипа.  ничего  его глазам не мерещилось , вот только глядя на разморенных зноем людей он почувствовал, что самого   его пробивает озноб. Мимо прошлепали в обнимку парень с девушкой-она в коротком топике и воздушной юбочке, он с перекинутой через плечо футболкой, в пляжных шортах. Парочка топала размеренно, своей цельностью напоминая катамаран; девушка обмахивалась тетрадкой , в тщетной надежде создать вокруг себя хоть какой-то воздушный поток. ВСЕМ, ВСЕМ,ВСЕМ ,БЫЛО ЖАРКО! На стихийном , в один ряд , базарчике,  торговки -сидящие кто на стульчике , кто на перевернутом ведре , добывали сквозняк с помощью веток и все как одна воодрузили на головы бумажные треуголки. Только Карабин шел  зябко поеживаясь , непроизвольно вжимая в плечи голову.
Супермаркет с работающими на полную мощность  кондиционерами казался могильным  склепом. Катя тележку мимо пестрых рядов, он крепко стиснул зубы , опасаясь что те сейчас затеят нешуточную дробь. Захотелось обратно в квартиру; заполнив треть тележки  и поспешно расплатившись, Карабин покинул “ледяной дом”. Возвращаясь к себе он  отметил еще одну странную деталь: мимо газетного киоска бодро шествовала худющая остроносая старушка, которая , судя по ее внешнему виду , также находилась вне июльского зноя. Одежда бабки заставляла подозревать в ней малахольную : плотно облегающий лицо красный платок и такого же цвета старомодный плащ. Внезапно эхо воспоминаний из детства  подтолкнуло Карабина к старушенции.
“Неужели?”-с каждым шагом все более удивляясь , спрашивал он себя.
На красном плаще сумасшедшей располагался  иконостас из сверкавших на солнце значков , делающих ее похожей на живую  витрину советской истории. На красной шерстяной ткани Карабин разглядел два разновозрастных облика Ильича, от кудрявого полнощекого ангелочка (на значке октябренка) до привычного образа с выпуклой лысиной и бородкой (значок ВЛКСМ ) , будто окрепшего и повзрослевшего на старческой груди, вождя мирового пролетариата .Помимо ленинских ,на  плаще красовались значки ГТО , ДОСААФ , а также различные серпастые и молоткастые свидетельства канувшей эпохи.
“Не может быть ...-“все еще не верил собственным глазам Карабин. Рудиментарная старушка , чей образ надежно прятала детская пам'ять, была никто иной, как доблестной “Бабушкой Берлин”-потешным обьектом жестоких ребяческих игр. Легенду про обладательницу красного плаща детям, причем каждый на свой лад, рассказывали сведущие родители. Общим в этих историях было то, что вышедшая на пенсию ударница производства встретила одинокую старость в однокомнатной “хрущевке” и на почве незыблемой веры в коммунистические идеалы , тихо тронулась умом. С тех пор ее боевой униформой ( в любое время года ) стал  кумачового цвета , покрытый доспехами советских значков  - плащ , который пенсионерка носила с гордым и злым выражением лица. Карабин , чье счастливое детство застыло в середине восьмидесятых, был  одним из той шайки шалопаев, которая завидев вдалеке “Бабушку Берлин” окружала помешанную и звонко , наперебой лаяла: “Хайль Гитлер”!”Хайль Гитлер!” Хайль Гитлер”! Сумасшедшая ускоряла шаг , отчего ее “ордена” начинали грозно звякать, и превращаясь в неистовую Ягу , хватала желтыми пальцами камни и комья земли, исторгая проклятия “выродкам” и “фашистам”. Карабин думал, что она давно умерла , и вот , теперь остановившись в трех шагах от бабки, испытывал подлинный восторг( Жива , значит, курилка!), смешанный с угрызениями совести и запоздалым раскаяньем.
“Сколько ж ей должно быть  лет ?-думал он -как минимум, далеко за девяносто.Те же значки, тот же плащ , правда истрепанный и покрытый пятнами, то же лицо с острыми блуждающими глазками , только осунувшееся, расписанное новыми морщинами...
В руке “Бабушка Берлин” сжимала красную сумку из кожезаменителя и судя по выглядывающим из сумки стеклянным горлышкам , вполне успешно освоила бутылочный бизнес.
Старуха обращала на себя внимание, во всяком случае Карабин заметил, как глядя на возникший из ниоткуда  призрак Страны Советов  ,  приоткрыла рот киоскерша .
Изучив газетный прейскурант и ничего не купив бабка двинулась дальше, и тут Карабин , в приливе доброты извлекший из кармана красную(под стать стилю патриотки) десятку, подошел к ней.
-Вот , бабуля , возьмите...Купите себе что-нибудь-наставительно произнес он , пытаясь переложить деньги в ладонь безумной , но та , будто не замечая этого, зашаркала прочь . Только поджатые, обсыпанные лиловыми пятнами губы продолжали бормотанье , из которого Карабин разобрал только три  слова : “Суки” и “****ские фантики”.
Он стоял и глядел на удаляющуюся красную спину , пока та перековыляв через дорогу, не скрылась за углом дома.
-Не дай бог до такого дожить-подала голос киоскерша и печально вздохнула. Карабин не ответил и шурша пакетом с продуктами пошел дальше.