Выживание

Ольга Коваленко-Левонович
Рассказ тёти моей, Августы Павловны: «Перед войной перебрались жить в Белый Яр. Поселились в маленьком деревянном домике. Недалеко от Колпашево. 

Переехали летом, в июле. Там мама забеременела. Был 1942 год…».

Надо сказать, что здоровья бабушка моя, Елена Ивановна, была чрезвычайно слабого. Но воспитания – строгого, староверческого. Аборты она не делала! Поэтому, несмотря ни на дикую нужду, голод, болезни, большую семью и страшно неспокойное время, родила пятерых деток. Все они, с помощью Божией, выжили, выросли, получили высшее образование. А деточек нарожали и внуков!

Была бы она сейчас жива, у неё было бы девять внуков, девятнадцать правнуков, три праправнука… И, надеемся очень, веточки эти будут дальше приносить плоды….

Рассказ тёти Августы Павловны: «Папу забирали на войну… Накрыли стол, пригласили гостей. Дивана не было, придвинули стол к кровати, на ней и сидели. Проводили.

А через некоторое время отец вернулся, отозвали его, отправили прокладывать железную дорогу. На всё лето. И как мы пережили это лето – Бог его знает.

Был он землеустроителем. Занимался  топографическими работами, делал карты местности, съёмки, для строительства ветки железной дороги. Дали ему рабочих, оборудование. Железная дорога шла через тайгу, через реку Обь.

Отец приехал домой, привёз мешок муки, сахара, что дали на несколько месяцев работы. Всё это оставил дома. Мама ему насушила сухарей в дорогу. Собрался, взяв ружьё, патроны, уехал в тайгу, с рабочими…

А мама, чтобы родить дочь Ольгу, должна была ехать в больницу, в Колпашево. Договорилась с женщиной, чтобы та присматривала за детьми, и уехала.

Тётка скоро сбежала, прихватив продукты… И мы три-четыре месяца жили одни! Зое было десять лет, Мише – восемь лет,  мне – пять…

Мы, дети, были очень ответственные. Я играла рядом с домом, лепила фигурки из глины. Зоя забиралась на крышу – смотрела, где играет брат Миша. Он играл с детьми в чижика, в бабки… Начинало темнеть, и Зоя звала брата:
–  Михаил, домой!!!

Миша колол дрова для печки, палки, топил печь.

Часто дети собирались в большие компании, ватагой бродили по лесу, искали, что бы поесть. Дети постарше знали, какие растения съедобные, а какие – нет. Ели корни, листики, почки, сладкие молодые стебли. Они, вырастая, становились трубчатыми, жёсткими, не годными в пищу.  А пока не выросли – были сочными, толстыми. Обрывали листья и ели стебли. Миша всегда носил с собою ножичек, им и срубал растения.

Ели хвощ полевой, копали луковицы саранок, на поле собирали колоски пшеницы. Жевали зёрна, обсасывали, а потом выплёвывали жёсткую ость, кожуру…

Однажды, осенью уже, вернулся отец. Я лежала на крыльце, смотрела на облака в небе. Дверь была нараспашку. Появился он, чёрный, обросший, бородатый. Я не узнала его, испугалась, и от испуга не было сил убежать. А он позвал меня:
–  Гутенька, это я, твой папа!

Узнала его по голосу. Спросил:
– Как вы тут?

Достал рюкзак и вытряхнул в таз пять убитых уток:
–  Ощипайте и варите!

Взял мешочек поменьше и высыпал кедровые орехи.
- Папа, не уходи!
- Нельзя, надо идти! Все живы?
И ушёл…

Пришла Зоя.
- Откуда утки?
- Папа приходил.

Начали щёлкать орехи, но Зоя велела теребить уток.
- Теребите все перья.

Начали теребить. Брюшко чистилось легко, а вот перья на спинке сидели крепко. Я начала кукситься. Но Зоя сказала строго:
- Кто не работает, тот не ест.

Я, в тусклом свете коптилки, сражалась с уткой, да так и, не дочистив, уснула.

Проснулась ночью на кровати, в доме - небывалый аромат. Сестра с братом протопили печку, сварили утку и сидели, ели.

- Ой, как вкусно пахнет! – воскликнула я, и, отвернувшись к стенке, горько заплакала. Они заслужили суп с уткой, а я не дотерпела, не дочистила свою… Значит, еду не заслужила.

- Ладно, иди, ешь! – сказала сестра.

Мама родила Олю в 1942 году. Но в больницу её отправили заранее. Родила – и жила более двух месяцев на съёмной квартире! Каждый день ходила, с грудным ребёнком на руках, на пристань. Пароходы, в связи с военным положением, были перегружены, пассажиров  не брали. Она просилась, плакала, говорила, что дети остались одни…

Уехала она поздней осенью, на последнем, перед ледоставом, катере. Уже по реке шла шуга…

А мы, трое, очень сдружились. Подрастая, опекали и маму, и отца, помогали им, чем могли, старались…»