Жизнь третья. ИСТЕЦ
Ты никому не можешь быть судьей,
Пока к добру не обращен душой.
Нуридди;н Абдуррахма;н ибн Ахма;д Джами;
Глава 1. Утоли мои печали
Не тот велик, кто никогда не падал,
А тот велик — кто падал, но вставал!
Конфуций
— Вот примерно так всё и произошло, — Игорь Александрович, майор ФСБ областного Управления забрал у меня из рук фотографии и спрятал их в папку. Аккуратно застегнул замок, внимательно посмотрел на меня. — Молодой человек, может, вам водички дать?
Я только безразлично помотал головой. В последнее время многое для меня потеряло смысл: карьера, фешенебельные курорты, дорогие тачки, ночные клубы… Всё или почти всё, но только не близкие мне люди… И свою очередную потерю я переживал тяжело. Особенно, когда к этому абсолютно не был готов.
Не далее, как пару месяцев назад, ещё в бытность мою в монастыре, мне пришла ценная бандероль от Елены. А в ней — мой паспорт, настоящий, с моими истинными данными, и водительские права. Значит, всё-таки есть на свете справедливость! Не всё и не всегда так хреново, как рисуют нам современные авторы сумрачных детективов об «оборотнях в погонах»; на страже Закона, так сказать, по-прежнему в большинстве своём стоят те, у кого «чистые руки, пламенное сердце и холодный ум».
И вот не проходит и пары дней, как я, можно сказать, вернулся в мир, как на кордон к Фёдору нагрянул этот улыбчивый Игорь Алексеевич и огорошил меня страшной новостью: две недели назад в Подмосковье при невыясненных обстоятельствах была застрелена майор юстиции Елена Константиновна Казарина. В глухом лесу тело обнаружили совершенно случайно местные жители. И далее по протоколу…
Мы сидели за столом в летней кухне, и я тупо пялился на склоняющийся к закату солнечный диск. Майор терпеливо ждал. А я молчал. Да и не о чем было говорить. Ещё вчера я мечтал, как прилечу в Москву, куплю громадный букет белых роз и завалюсь к ней в гости, прихватив по дороге бутылку настоящего «Hennessey», а сегодня с глянца фотографий на меня смотрят такие знакомые глаза, подёрнутые пеленой смерти… По спине пополз липкий пот… Значит, ещё ничего не кончилось. И пока я прохлаждался в монастыре, в безопасности и покое, за меня на переднем крае бились и погибали прекрасные люди! Эти паскудные Игроки хладнокровно и расчётливо уничтожали всех, кто мне был близок или дорог по тем или иным причинам: Елену, Светку… Муху. А сколько полегло тех, о ком я и слыхом не слыхал? И что же это за Игра такая, у которой, словно у Революции в стародавней песне, нет конца?
— Сергей Николаевич, мы можем продолжить? — подал голос терпеливый безопасник. Я судорожно кивнул. — Тогда один единственный вопрос: почему именно вас она упомянула в письме, которое пришло в наше ведомство накануне её гибели. В нём она дала адрес вашей мамы и сообщала, что многие темы, затронутые в письме, вы сможете прокомментировать более подробно.
— О чём письмо? — вяло поинтересовался я, слабо надеясь на ответ исходя из своих представлений о его «ведомстве». И несколько удивился, ровно настолько, насколько хватило сил в данной ситуации, когда Игорь Алексеевич соизволил пояснить:
— Она передала нам материалы одного расследования, которым занималась последний год. В нём фигурировала некая организованная группа лиц, скажем так, занимавшаяся «решением вопросов» крупных бизнесменов в несколько необычной форме.
— Мягко говоря, — кисло сострил я. Майор кивнул.
— Ваш случай с компанией — отжимом денег, уводом бизнеса — был далеко не единичным…
— Кто б сомневался, — буркнул я. Майор, не обращая внимания на мои хилые попытки иронизировать, бесстрастно продолжил:
— Но далеко не каждый раз всё обстояло так… трагично, со столькими жертвами, так сказать… Точнее, ваш случай — первый, когда «зачистка» свидетелей и финансовых концов производилась с такой тщательностью и размахом. Кроме уже известных вам лиц, с лёгкой руки этих дельцов с жизнью распрощалось в общей сложности почти два десятка человек. Я не стану вас пытать о том, как вы влипли в эту историю: всё довольно подробно изложено в рапорте Казариной. Меня больше интересует ваша фирма, «Гелиополис», её последние сделки, направления деятельности в России и за рубежом, сотрудники…
Я невесело рассмеялся:
— Дорогой мой товарищ майор, я вряд ли чем-либо смогу быть вам полезен. Судите сами: где я, а где моя бывшая фирма? Не проще ли порасспросить её работников, прошлое и нынешнее руководство, которое после моего ухода практически не поменялось? Того же Бориса, к примеру?
Игорь Алексеевич смотрел на меня ласково, как смотрит психиатр на пациента, выражая своё нетерпение исключительно тем, что поигрывал замочком своей шикарной папочки. Затем очень проникновенно произнёс:
— Даже если вы знакомы с деятельностью нашей конторы только по фильмам, всё равно имеете представление о наших информационных возможностях и методах работы. Конечно же, мы опросили всех. Несомненно, ваш бывший коммерческий директор первым попал в круг наших пристальных интересов. А после того, как тамбовские коллеги пообщались с персоналом некой районной клиники и с её главным врачом, нам вообще всё стало если не понятно, то где-то рядом. Но дело в том, что эта комбинация с автокатастрофой, липовым нотариусом, переделом бизнеса далеко не самое главное из того, что вообще творилось вокруг этой истории…
Я встрепенулся, к его явному удовлетворению. Майор продолжал с заметным воодушевлением:
— Не надо быть оперативником МУРа, чтобы понимать несоответствие целей и методов аферистов, затеявших комбинацию по изъятию, так сказать, вашего кровного детища — архитектурной фирмы. Не стоят те несколько десятком или даже сотен миллионов основных и оборотных средств тех усилий и жертв. Аферисты никогда не действуют такими методами, бизнес должен быть чистым от крови, иначе с его новыми владельцами никто не станет иметь дела. Есть, конечно, исключения, но там и суммы другие…
— Нет такого преступления, перед которым остановится империализм, — процитировал я нечто, всплывшие из глубин воспалённого сознания. Майор кивнул.
— Примерно так. Поэтому мы, наша служба, просим вас о содействии.
Я пожал плечами:
— А у меня есть выбор?
Игорь Алексеевич рассмеялся облегчённо:
— Выбор есть всегда. В вашем случае — тем более.
Я удивлённо воззрился на него:
— Не соблаговолите объясниться?
— Охотно. Вы абсолютно свободны. За вами не числится преступлений, все дела, в которых вы, так или иначе фигурировали, либо закрыты по тем или иным причинам, либо заморожены. Для тех, кто упорно занимался вами год назад, вы перестали представлять интерес после смерти Казариной. Если вы помните, вас и тогда-то не спешили списать, только в камере собирались сделать первую попытку от вас избавиться. Но нам надо, чтобы они снова активизировались.
— То есть, — с максимальной иронией пояснил я, — сумели со всевозможной тщательностью исполнить то, что не удалось им год назад: прибить меня где-нибудь в тёмном уголке.
— Чушь. Я же сказал: никто не станет теперь вас убивать: себе дороже. А вот заинтересуются всенепременно. Стоит лишь вам оказаться в поле их зрения. И тогда мы сможем их…
— Взять? То есть, арестовать? — поразил я его своей проницательностью. Он отмахнулся:
— Да зачем! Просто выявить, кто они и что из себя представляют. А уж потом постараться выяснить, что было их конечной целью в этой операции с вами. Так поможете?
Я невесело рассмеялся.
— Только сначала урегулирую некоторые свои дела. Накопилось, знаете ли, за год…
Дядя Фёдор хлопнул широченной ладонью по струганой поверхности стола:
— Ни в какую Москву я тебя не отпущу, — громыхнул он, бросив из-под сведённых бровей на меня самый свой сумрачный взгляд. — Год в ските хова;лся, теперь на подвиги потянуло? Приключений на корму захотелось? Вокруг тебя люди падают, что твои сосенки под топором дровосека, а ты сам лезешь на рожон. Окстись, паря, о матери хоть подумай, один ты у неё!
— Как же, «один»! — огрызнулся я. — Вон вас сколько, советчиков на мою голову!
Я мотнул головой в сторону собравшегося у дядьки местного «курултая» в количестве полутора десятков человек и состоящего из моей многочисленной родни. Кроме Фёдора и Петра поучить меня уму-разуму собрались тётки и сёстры, племянники и племянницы под предводительством по большей части немногословных, но от этого не менее решительно настроенных дядек. Все они обожали мою маму, а в отношении меня успели составить вполне себе ясное мнение, как о беспутном шалопае (это детские годы) и неблагодарной скотине (а это уже про мои отроческие и более поздние метания). На сегодня их задачей стало уберечь мою маму от очередных издевательств с моей стороны, а заодно и постараться наставить меня на путь истинный. От суда Линча их удерживала исключительно позиция Фёдора, во-первых, как хозяина дома, а, во-вторых, как человека, который имеет собственную чёткую позицию по всем без исключения вопросам. В данном случае, она совпадала с позицией «общества». К моему сожалению, поскольку я дядьку уважал не меньше прочих и с его мнением считался.
Фёдор обвёл хмурым взглядом родственничков, смотревших на него, как достопамятные бандерлоги на удава Каа в известном мультике, тяжело покачал головой:
— Серёжка, ты, конечно, мужик уже взрослый, сам должен всё разуметь… Никто тебя не уговаривает сиднем дома сидеть. Но вот именно в столицу тебе пока что путь заказан. Погоди, уляжется всё немного, съездишь. С Борькой твоим без тебя есть, кому разобраться. А остальным уже и не поможешь…
Прав был Фёдор, со всех сторон прав… Я и сам в глубине души понимал, что не время сейчас туда соваться, что всё это лишь всплеск неконтролируемой ярости, умопомрачающего гнева на скотов, ради своих мелкокорыстных интересов отобравших у меня самых близких людей. И жажда отмщения, застилающая глаза кровавым покрывалом. После визита фээсбэшника я стал сам не свой, по ночам просыпался в липком горячечном угаре с одной только мыслью: достать их… Кого, я думаю, понятно и так.
И в этот момент запищал мой мобильник. Махнув рукой родственной шатии-братии, я выскочил во двор и гаркнул охрипшим от споров голосом:
— Котов на проводе…
— Привет, Серёжа…
Я, стараясь унять дрожь в ногах, присел на ближайшую скамейку. Прокашлявшись, просто ответил:
— Здравствуй, Юлька.
Через полчаса я ввалился в комнату, где кролики-бандерлоги-родственники ждали моего возвращения с показным равнодушием. Дядька собирался уже проехаться по моим манерам, но я взмахом руки пресёк его тираду в корне и произнёс на опережение:
— Москву отставить, дорогие мои. Повезло вам сегодня, я туда уже не собираюсь…
Что было встречено ровным одобрительным гулом. Я продолжил:
— Вы абсолютно правы: надо заниматься насущными вопросами, типа, что делать и с кем жить. Исконно русский риторический вопрос «Кто виноват?» откладываем до поры. Поэтому повестку дня собрания считаю исчерпанной, предлагаю всем вместо «трубки мира» символически попить чайку, а тебя, дядя Фёдор, приглашаю для конфиденциальной беседы в виду вновь открывшихся обстоятельств.
И пока родня занялась подготовкой к семейному чаепитию, под которое ушлые мужики уже нацелились опрокинуть по стаканчику Фёдоровой самогоночки, мы с хозяином вышли во двор. Дядька присел в тени яблоньки, достал трубку, принялся набивать табаком, время от времени косясь на меня лукавым взглядом. Я не торопился начинать беседу, всё ещё отходя от семейной полемики. Наконец Фёдор раскурил трубку, выпустил в сторону легкомысленно бегущих по ослепительному июльскому небу облаков первую сиреневую струйку дыма и не столько спросил, сколько констатировал:
— Она?
Я кивнул. А чего распинаться? Историю моего знакомства с Юлькой дядька уже знал, входил, так сказать, в круг посвящённых. Знал и то, что встречались мы всего лишь единожды, пообещав непременно встретиться при других обстоятельств. С марта много воды утекло и в прямом, и в переносном смыслах. Я теперь не был связан монастырскими канонами, вполне себе светский человек, вот и написал ей пару часов назад соответствующую эсэмэску. Все те чувства, что наполняли нас, ни по какому телефону излить было совершенно невозможно, и весь наш разговор свёлся к тому, что надо встретиться, и как можно скорее. Вопрос только в том, мне ли ехать в Екатеринбург или ей прилететь ко мне.
— В Ёбург собрался? — уточнил он, словно подслушав мои мысли. Я уклончиво пожал плечами, дескать, возможно и — да… Он кивнул каким-то своим мыслям, и ни с того, ни с сего задал уточняющий вопрос:
— А ей слабо?
— Собственно, нет… Как раз и определяемся с этим.
— Считай, определились. Звони, пусть прилетает. Денег нет на дорогу — дадим. Сам лично билет возьму, теперь с этим Интернетом хоть прям из дому не выходи, как у того Емели, всё «…по щучьему» велению происходит, не сходя с печи. Звони девке, скажи: «Ждём!»
Вопреки моим волнениям Юлька неистово обрадовалась возможности самой приехать ко мне. Причина такой радости объяснялась тем, что она не успела рассказать родителям обо мне, поскольку до того, как наши отношения определятся окончательно, считала это лишним. Когда я между делом рассказал об этом Петру с дядькой, первый возмутился таким «некорректным» отношением к моей персоне, а Фёдор глубокомысленно изрёк: «Всё в руках человека, а человек в руках женщины!» Но в целом такой подход одобрил.
Кроме того, она под большим секретом сообщила мне, что именно к Фёдору у неё имеется конкретное дело, касающееся, впрочем, нашего с ней непосредственного будущего. Это меня крайне заинтриговало, и я стал ждать её прилёта с ещё большим нетерпением, в свете чего вся эта моя затея с Москвой, мстительные помыслы, «жажда крови» моих врагов стали мне казаться настолько мелочными, что мне стало непонятно, как я вообще мог помышлять о чём-то подобном.
Юлька сообщила, что через день закончит на работе все свои дела и уходит в отпуск, и прилетит ко мне первым же рейсом. Мы с Петром по этому поводу развили бурную деятельность. Поскольку я плотно прописался у дядьки, то он выделил ей под апартаменты отдельную комнату, снабдив её предусмотрительно (и к моему смущению) громадной, до селе бесхозной, двуспальной кроватью. Мама навезла из дома кучу нового постельного белья, практически невостребованного в её скромном хозяйстве, Пётр принялся наводить порядок во дворе и в доме. Мы вытащили из помещений неожиданно громадную кучу всяческих ненужных вещей, которые рачительный Фёдор вначале отсортировал по степени пригодности к дальнейшему использованию, а затем определил частью в мусорный контейнер, который регулярно вывозила спецмашина, а частью в тёмный чулан, до лучших времен. И добавил глубокомысленно:
— Есть всё-таки и от женщин польза! Когда бы в хате разобрал?
Потом мы на волне всё того же настроения убрались в сараях и хозяйственных пристройках, заодно вывезли Фёдорову другу из соседней деревни почти полный автоприцеп всяко разных дров для баньки. Свою баньку Фёдор в моё отсутствие благополучно справил, и мы теперь каждую пятницу парились до одури, сопровождая это мероприятие обильным чаепитием.
Попервоначалу Петька намекал на пивко под леща в процессе, так сказать, но дядька единожды одёрнул его, сурово сказав, что баня с алкоголем такие же родственники, как осёл с петухом, и брательник притух. Да и я после года своего «монастырского» уклада особенно и не настаивал.
К приезду гостьи дядька пообещал истопить какую-то особенную баньку, во что, зная его многочисленные таланты, верилось легко. Ну, скажите мне ради Бога, откуда у этого изначально сугубо городского жителя такие познания в сельском быту! Да и не только в нём: вспомнилось, как я после разговора с майором ФСБ заперся в своей комнате и залился неистовыми злыми слезами… Прорвало тогда не на шутку, меня разрывала жажда мести: за Елену, Светку, Муху… И дядька, войдя ко мне и положив руку на плечо, сказал: «А не говорил тебе, часом, отец Валерий, выслушав твою исповедь, что начертано на иконе Богородицы «Утоли мои печали»? Ах, нет… Не успел, значится. Так там в числе прочих есть и такие слова, как бы именно для твоего случая писаные — «Суд праведный судите, милость и щедроты творите… И злобу брату своему в сердце не творите». Подумай на досуге, инок». И он вышел. Я тогда впервые после монастыря призадумался, как мне жить дальше.
Юлька прилетала вечером следующего дня. Надо сказать, характер у неё оказался тот ещё, почище моего будет. Сказала — сделала, не откладывая в долгий ящик. Честно говоря, поначалу я боялся этой встречи. Долгими весенними ночами я представлял, как это случится, какие слова подберу, что почувствую, наконец. Почти годичная аскеза после бурных лет погружения в бизнес здо;рово изменила мой жизненный уклад. Казавшиеся доселе незыблемыми привычки вдруг словно бы сами собой канули в Лету, изменились вкусы, пристрастия… А что касается Юли, так я попросту робел при одной мысли о скорой встрече, что первым почувствовал Пётр и пришёл в неистовый восторг! До сей поры он считал меня сделанным даже не из железа — из победитовой стали. В его мозгу после всех моих приключений-злоключений вылепился этакий образ если не Супермена, то уж Капитана Америка точно. С которым он прочно ассоциировал меня.
И этот «железный человек» боится, оказывается, простую девчонку с Урала! Сначала это не укладывалось в его понимании. Он при каждом удобном случае подначивал меня, затем, после профилактической беседы с Фёдором, сменил агрессивную позицию на созерцательную, преисполнившись желания посмотреть на ту, что смогла из меня на расстоянии, пообщавшись до этого всего лишь пол дня, практически верёвки вить. И тоже впал в нетерпеливое ожидание.
За пару часов до прилёта Фёдор выкатил из гаража знаменитую «Ниву» и заставил нас с братом чуть ли не продезинфицировать её со всем прилежанием. Потом мы приняли душ прямо в саду, переоделись в свежевыглаженные сорочки, облачились в брюки, стрелками которых можно было порезаться, сменили привычные кроссовки на стильные туфли и, прыгнув в кабину, помчались в аэропорт.
Самолёт зарулил на стоянку, стих рёв двигателей, трап подкатил к распахнувшейся двери, и, сопровождаемые улыбками стюардесс, на горячий после июльского дня бетон стали спускаться пассажиры. Я старался отсюда, от выхода, высмотреть в их толпе Юльку, но на таком расстоянии, да ещё и при вечернем освещении сделать это было практически невозможно. Поэтому я бросил заниматься глупостями и стал ждать, когда длинный аэродромный автобус привезёт вновь прибывших к нам.
И вот здесь-то я её сразу узнал! Она вышла одной из первых: легкая голубая юбочка-разлетайка, тонкая белая блузка, изящные туфельки-шпильки… И сияющий старинной бронзой в лучах заходящего летнего солнца ореол кудряшек! Не успела она выйти из проёма двери, как я подскочил, подхватил её на руки и закружил на зависть её попутчикам.
А для нас время и пространство снова перестали существовать как тогда, в «Николах», мы растворялись друг в друге без остатка, и я уже не мог понять, как это я выдержал те месяцы, что оставалось мне пробыть в монастыре? И отчего так боялся этой встречи?
— А я — Фёдор, — незаметно подошедший дядька деликатно кашлянул, — не помешал? Вот что, девонька, давай свой багажный талон, а пока эти шаромыжники приволокут чемодан, мы пройдём в машину. Чего уставились, орлы? Была команда «бегом марш»…
А мне вдруг вспомнились недавние слова дядьки про надпись, сделанную неведомым мастером на той богородичной иконе. И все мои помыслы об отмщении, происках врагов и прочей мишуре показались такими мелочными. Кто знает, может быть, Юля и окажется для меня той, что «утолит мои печали»? Время покажет. И мне хотелось бы, чтобы это произошло как можно скорее. Я просто устал ждать…
Глава 2. Покой нам только снится!
Труд — целительный бальзам,
Он — добродетели источник.
И. Гердер
Войдя в огромное помещение бывшего коровника, чем-то напоминающее запущенный гараж обанкротившегося автохозяйства, я недоверчиво оглянулся на Фёдора. Тот улыбался своей рабоче-крестьянской улыбкой с так любимой в последнее время мною прямо-таки ленинской хитрецой во взгляде. Если вспомнить мировую историю, такая мимика ничего хорошего сулить не могла, и я на всякий случай осторожно поинтересовался, внимательно глядя в дядькины глаза:
— Федя, а ты отвечаешь, что мы именно там, где надо?
Загадочно хмыкнув, дядька только развёл руками:
— Не обессудь, барин… Чем, как говорится, богаты…
Я ещё раз внимательно оглядел помещение. Серые, полуоблезлые стены с потёками воды из-под стропил, погромыхивающая каким-то оторванным листом кровельного железа крыша. Ворота без створки, слегка покосившиеся, но в остаточной части выглядевшие вполне себе дееспособными. Единственное, что внушало оптимизм в этой картине всеобъемлющего хаоса.
Я махнул рукой и решительно зашагал к выходу из коровника, стараясь не наступить на многочисленные холмики, которые могли оказаться боюсь даже и представить чем. Фёдор не сдвинулся с места, выжидаючи глядя мне вслед. Я остановился в проёме ворот, подставил лицо мягкому свету июльского солнца… Экватор лета, самое время нежиться на пляже или копаться в огороде, пропалывая грядки, мама давно уж просит помочь, а всё времени вроде бы нет. И вместо этого я каприза Юлькиного ради осматриваю какие-то древние коровьи обители совершенно неприглядного вида.
Спиной я чуял внимательный взгляд Фёдора между лопаток, как пятно лазерного прицела вражеского снайпера. Выдержав МХАТовскую паузу, чтобы не потерять лицо истинного предпринимателя уровнем не ниже Саввы Морозова, с наивозможнейшим холодом в голосе процедил:
— И это нам предлагается в аренду?
Я ожидал хотя бы извиняющегося тона, а в место этого услышал елейное:
— Да нет, батюшка государь наш, в аренду мы уже взять ничего не успеваем: изволите ли видеть, если работать по остаточному принципу, то придётся исключительно покупать…
— Это?! Покупать?
— Именно. Серёжа, сбавь тон. Цена в полтора миллиона за этот сарай не то что приемлема — она прекрасна. И если бы не был Михей, глава местной администрации, моим закадычным другом и охотником к тому ж, фиг бы ты, мил человек, этот коровник даже в реестрах узрел. Для себя он берёг, жмот, я же с ножом к горлу пристал: отдай да отдай! Еле уломал, а ты морду воротишь…
Я молчал. Фёдор распалялся:
— Да ты знаешь, что аренда себе боком встанет! Вон в Томске мой приятель звероферму бесхозную подобрал, оформил всё честь по чести, в аренду на сорок девять лет, запустил соболя, песца стал разводить, а через пару лет отобрали: себе такая коровёнка нужна, мол… Ты этого хочешь?
Я устало вздохнул:
— Ой, дядя, да ничего я уже не хочу. Это Юлькина фанаберия, вот пусть и выбирает, что ей надо. Я в этих делах ни черта не понимаю.
— А кто понимает? — удивился Фёдор. — Я вон и то не сразу допёр, что она удумала, пока не разобрался, что к чему. Ай, да баба! Не голова — Дом Советов! Держись за неё, Серёга, и будешь как за каменной стеной, даром, что из этих, офисных…
Я рассмеялся, с удовольствием чувствуя, как со смехом исчезает злость и нервозность. Фёдор был, как всегда, прав. И совершенно не хотелось с ним спорить по этому поводу.
Всю эту компанию действительно замутила Юлька, когда немного обжилась на новом месте. Она настолько органично вошла в нашу жизнь, что уже через пару дней после её появления в доме Фёдора все без исключения мои родственники независимо от близости были от неё без ума.
Прямо из аэропорта мы приехали на кордон, который привёл её в такой восторг, что Фёдор заранее простил ей свой до недавнего времени вполне устоявшийся, но в ближайшем будущем обещающий быть до основания перелопаченным быт. Будучи истинной воспитанницей индустриального мегаполиса и его урбанистического общества, она непритворно восхищалась призаборными соснами, кудлатым Акбаром, сразу признавшем в ней родственную душу и облизавшем пришелицу своим громадным шершавым языком.
Не успел Петька втащить в дом её чемодан, обклеенный бирками заморских отелей, как она, распахнув его вместительное нутро, вручила братцу какую-то малахитовую поделку, а дяде Фёдору достался приличных размеров бинокль с бликующей сиреневым отсветом просветлённой оптикой. «Цейсовский, морской», — недоумённо воззрился Фёдор, вертя в руках прибор и силясь прочитать надписи на фирменной бирке. Юлька только чуть смущенно улыбалась и смотрела на меня шалым взглядом… Потом мы весело пили чай с малиновым вареньем, дядькин компот, Петьке даже досталось малость самогона, но только самая малость, поскольку ему ещё предстояло предстать пред очи соей Ольги, а это, братцы, ещё тот аттракцион…
В общем, когда он отчалил, а Фёдор, сославшись на какие-то одному ему ведомые дела по дому, оставил нас вдвоём, я вдруг подумал, что до этого момента просто боялся такой вот близости… Долгие месяцы ждал, мечтал, а сейчас боюсь! Юлька встала, подошла ко мне, провела мягкой ладонью по волосам, прижала к груди мою непокорную голову. Тихо вздохнула. И сказала:
— А ты не о чём не думай, родной. Пойдём, покажешь девице её горницу.
Она подхватила меня под локоть, и я повёл её на второй этаж, туда, где заждалась своего часа ни разу не давленная широченная супружеская постель. И отчего-то подумал, а не колдун ли наш Фёдор, коли уж загодя приготовил такое двуспальное чудище? Но ни времени, ни желания обдумать такую революционную мысль у меня не оставалось, и вниз мы спустились только к завтраку…
А поутру, за завтраком, уминая какие-то сверхъестественные плюшки, которые Фёдор успел испечь ни свет, ни заря, я поинтересовался у сияющей, как медный пятак (почти во всех смыслах) возлюбленной:
— Не поделишься ли со мной, дорогая, тайной, которая касается не только меня, но и моего разлюбезного дяди? Не скрою, мы тут извелись от любопытства, тебя ожидаючи…
Юлька рассмеялась:
— Да нет никакой тайны! У меня появилась одна идея, и я хотела посоветоваться с Федором Германовичем насчёт того, насколько она безумна…
Фёдор, до этого деловито чистивший свой «ремингтон», оторвался от дела, задрал на лоб очки и внимательно посмотрел на неё:
— И что за дело?
— Сейчас! — Юлька вскочила и бросилась наверх. Я на недоумённый взгляд дядьки лишь развёл руками, мол, и сам здесь впервой… Юлька вернулась через минуту и вручила Фёдору большую тетрадь в синей обложке, типа канцелярской книги, исписанную её убористым почерком. На страницах я успел разглядеть мелькнувшие формулы… Дядька пробежал несколько страниц, гостья стояла у него за плечом, затаив дыхание. Прервав чтение, Фёдор поднял на неё глаза, внимательно так посмотрел и спросил:
— И ты серьёзно этим собираешься заниматься? Без дураков?
Она истово кивнула. Фёдор расплылся в широченной улыбке, каковую я у него отродясь не видывал. Встал, хлопнул ладонью по столу:
— Молодец! Считай, что завербовала меня в союзники. Помогу, чем могу.
— Эй-эй! — вскочил я. — Это что тут за коалиция создаётся без моего соизволения?! Как-никак, ты ко мне в гости приехала?
— К тебе, — рассмеялась Юлька. Я сурово кивнул.
— Так. Значит, я всё должен узнавать первым. Почему я не в курсе твоих дел?
Она бросила на меня такой лукавый взгляд, что моё естество взыграло, и только громадным усилием воли я сохранил видимость спокойствия. А она, между тем, продолжала:
— Мне кажется, что после сегодняшней ночи…
— Ты, как истинный джентльмен, просто обязан жениться на девушке, — захохотал дядька, нимало не смутив этим гостью. Она выжидательно смотрела на меня.
— А что я? Я ничего… Я всегда с моим удовольствием… — залопотал я.
От такого неожиданного натиска я окончательно потерялся, а она тем временем, подлив мне в пиалу (дядька пользовался исключительно ими, утверждая, что чай из них вкуснее) горячего пряного чая, настоянного на листьях смородины, продолжала:
— Милый Серёжа, я приехала сюда не погостить, я приехала к тебе насовсем, — и, увидев мою окончательно обалдевшую и совсем не умную физиономию, кротко добавила. — Конечно, если ты против, то я просто немного тут побуду, город посмотрю и…
Я вскочил, сграбастал её в объятья, утонул лицом в душистых рыжих кудрях, словно хранящих тепло утреннего солнца. Немного отстранился, глянул в глаза — не шутит! Значит, всё — правда, жизнь продолжается! И я счастливо засмеялся.
— Так что же такого в этой синей тетради? — небрежно поинтересовался я, утопая в громадной перине и наматывая на палец рыжие кудряшки возлюбленной, которая тоже обитала в этих пуховых волнах нашего счастья и в настоящий момент, пользуясь короткой передышкой, что-то изучала в своём телефоне.
— Мама звонила, — констатировала она, откладывая аппарат на тумбочку и ввинчиваясь мне под бок. — Подумать только, не надо тащиться в этот треклятый офис, слушать болтовню местных клушек и считать дни до встречи с тобой… Милый, как всё славно, ты даже не представляешь!
Это я-то не представлял? Да я был сейчас самым счастливым бездельником на свете. Недоделанный архитектор, недобитый дворник, недообращённый монах… Полуфабрикат, одним словом. Но зато безмерно счастливый. Однако, в какой-то момент я ощутил, что меня банально разводят, и вернулся к вопросу:
— Не финти, дорогая. Что в той тетради? Синее море — белый пароход? Как у Остапа Бендера?
— Нет, — засмеялась она. — Это всего лишь бизнес-план. Такой малюсенький бизнес-бизнес-планчик нашего с тобой прекрасного будущего.
— Никакой бизнес-план не поможет, если сразу после завтрака мы будем возвращаться в кровать вплоть до обеда, — возразил я. — Под лежачий камень, сама знаешь…
— Ну, хорошо, — она приподнялась на локте, однако с таким истинно женским коварством, чтобы пышные локоны не слишком прикрывали выглядывающую не сообразно моменту вызывающую грудь. Я хотел было опять пуститься во все тяжкие, но она мягко отстранилась:
— Дорогой, у нас вся жизнь впереди. Не торопись выпить её до дна в один день — лопнешь!
Я откинулся на спину с видом оскорблённой добродетели:
— Ладно, рассказывай, чем привела дядьку в состояние исступлённого восторга? Я его таким ещё не видал до твоего появления.
— Правда? Здо;рово! Понимаешь, — она в запале уселась на постели, и её прелести явились передо мной во всём своём естестве. И это было как-то настолько само собой разумеющимся и естественным, что нисколько меня не смутило. — Я придумала, чем нам с тобой заняться… Не беспокойся, только после того, как теперешние потехи нам порядком поднадоедят.
— Долго ждать придётся, — неискренне посетовал я, по-кошачьи облизываясь, она рассмеялась, прикрылась одеялом.
— Подождём. В общем, жить нам на что-то надо, вот и займёмся делом. Пойдём в аграрии.
Я откинулся на спину и захохотал, на миг представив себя за этаким классическим крестьянским плугом, запряжённым парой быков, как изображали в школьных учебниках. Она укоризненно посмотрела на меня, потом сама прыснула:
— Ты что, меня дояркой представил?
Когда и эта картина сформировалась в моём сознании, я просто провалился в подушки, хохотал до поросячьего всхлипа и остановился только тогда, когда Юлька довольно чувствительно стукнула меня кулачком промеж лопаток.
Откашлявшись, я просипел:
— Прости… Накатило… Посев и надой отпадают по определению. Так чем ты предлагаешь заняться, любимая? Кролиководством? Разведением селекционных пород кур?
— Осетрами, — просто сказала она, пропустив мимо ушей весь мой сарказм. И я понял, что шутки кончились.
Если бы мне, когда я слыл знатоком морской и прочая кухни и регулярно посещал московские и европейские рестораны не чревоугодия для, а токмо за ради эстетического наслаждения, кто-нибудь сказал, что вот этот конкретно осётр, источающий томительные ароматы специй, не выловлен мужественными волжскими рыбаками под Астраханью, а благополучно прошёл свой жизненный путь в примитивном садке, я бы рассмеялся тому в лицо. Пусть невежественно, но зато не разрушает иллюзию некоторой патриархальности ресторанного действа.
А так что же получается? Икра белковая, крабы синтетические, осетрина из аквариума! И это традиционно русская кухня, господа!
Но сегодня, когда я воистину король без королевства, осетровый бизнес при ближайшем рассмотрении показался мне весьма привлекательным. Во-первых, рыба эта, как ни крути, благородная и в определённых кругах весьма востребованная. Это — факт. Во-вторых, производство её, как практически на пальцах доказала мне Юлия Станиславовна (после прочтения её бизнес-плана по другому называть её у меня язык не поворачивался), было не только простым с технологической точки зрения, но и весьма рентабельным, не требующим особых познаний. Естественно, при более глубоком анализе находилось достаточно тонких мест, но, на взгляд Фёдора, вполне преодолимых. Дядька вообще по поводу этого проекта преисполнился воодушевления и даже сумел заразить им меня, доселе преисполненного самого черного пессимизма. Мои доводы на тему, что «…я архитектор, а не ихтиолог или там Ихтиандр, я даже не аквариумист!» его не трогали и разбивались об его уверенное спокойствие, как волны о скалу. Постепенно я втянулся в эту авантюру с присущим мне азартом.
Главный затык был в самом помещении, которое обязано было быть тёплым, иметь водоснабжение (естественно, рыба же!), канализацию, отопление. Остальное производство мало чем отличалось от содержания аквариума. Проточные фильтры, как в бассейне, чтоб не было застойных бескислородных зон, собственно ванны, системы очистки воды, поддержание определённой температуры. Как оказалось, всё это не было в дефиците и продавалось как фирмами со складов, так и через всё тот же Интернет. Но сама ферма… Я было затосковал…
— Я не разделяю твоего пессимизма, — говаривал Фёдор, гоня машину к дому. — Что из того, что крыша прогнила? Так или иначе, её пришлось бы перекрывать. Но на своём-то коровнике оно куда сподручнее, я, племяш?
Я молча кивнул, поскольку уже про себя «прокачал» ситуацию и, при стороннем взгляде, всё выходило не так уж хреново.
— Что касаемо отопления, так с этим и вовсе просто. Поставим локалку: котёл купим, газ рядом — дотянем. К батареям присовокупим тёплые полы, вообще работать комфортно будет. Термостат установим, автоматику, стоит-то копейки…
Копейки… Складывалась вполне себе конкретная сумма в несколько миллионов, которой у меня не было. Что-то оставалось на счетах, карточки и доступ к ним я восстановил, но это крохи. Кроме обустройства производства надо ещё малька закупать, корма, обустраивать территорию, кататься по потенциальным покупателям, раскручивать маркетинговые исследования. В целях экономии на первых порах решили отказаться от наёмного труда, пока не поставим дело на промышленную основу. Опять-таки исключительно по соображениям практичности и экономии…
И хоть Юлька всё прекрасно просчитала, благо по профессии была экономистом — и неплохим, как оказалось, сути дела это не меняло: если мы всё-таки решим заняться этим бизнесом, деньги придётся искать. Где, я пока ума не мог приложить. Но, решил по принципу французского императора «…ввязаться в бой, а там будет видно».
Но, как выяснилось, Юлька была не только прекрасным экономистом-теоретиком, но и практиком, профессионалом до мозга костей. Чем нисколько не напоминала советский Госплан, для которого главное было поставить задачу. Знаете, «принцип петуха» в действии: «Моё дело прокукарекать, а там хоть не рассветай!»
У неё и по поводу финансов имелись выкладки. И одной из них она огорошила нас с Фёдором, едва мы приехали до дому и сели обедать.
Расставляя перед нами тарелки с борщом, она как бы между прочим бросила:
— Серёжа, мне кажется, нам необходимо пожениться.
Дядька подавился квасом, который традиционно потреблял летом перед обедом. Я чуть не уронил ложку… Мы оба воззрились на неё, она же, нисколько не смущаясь под нашими изумлёнными взглядами, пояснила:
— Я собираюсь продать бабушкину квартиру в Екатеринбурге, ту, что досталась мне по наследству, и в которой я и живу. А деньги вложить в наше дело. И некорректно будет, если наше предприятие окажется после этого не семейным делом, а просто долевым партнёрством. Мои родители этого не поймут.
— А свадьбу с бухты-барахты они поймут? — съязвил я, на что получил исчерпывающий ответ:
— Свадьбы не будет. Пока. Только распишемся. Всё равно живём как муж и жена. Так пусть будет по закону. И для дела польза. А то твои близкие воспринимают меня как туристку какую-то…
Это был камень в огород одной из моих вертихвосток-сестрёнок, которая как-то высказалась в том роде, что вкусят пришлые деревенского быта и уже на всю голову колхозники. А через недельку-другую шасть к себе в города — и были таковы. Можно подумать, не она сама жила в городской квартире всю сознательную жизнь! А Юлька как-то всё это прослышала, но не обиделась, хоть и запомнила.
И вот теперь такой пассаж… Я впал в задумчивость, но Фёдор рубанул ладонью:
— Дельно! Сделаем проще: чтобы времени не терять, распишитесь в нашем сельсовете… тьфу ты, прости Господи, в Администрации. Михею литр первача выставлю — решит вопрос в тот же день. А потом поедем в Покровку, пусть отец Валерий повенчает. Это правильно будет.
Я только развёл руками, а Юлька повисла у меня на шее. Фёдор хмыкнул на это:
— Смотри, паря, так и провисит всю жизнь, вишь, как тренируется…
— А я и не против, — бросил я, обнимая будущую супругу.
Расписались мы через день, что действительно оказалось делом нехитрым. Теперь наша кровать-монстр могла по праву называться сначала брачным, а потом уже супружеским ложем. Свадьбу сыграли более чем скромно, были лишь самые близкие, остальным пояснили, что гулять будем по осени, когда приедут тесть с тёщей. Мама моя была на седьмом небе от счастья и заявила, что с первого взгляда признала в моей супруге будущую невестку. Мы с Фёдором, независимо друг от друга, отметили, что раньше она такой толерантностью по отношению к невесткам не отличалась. А Юлька после этого долго говорила по телефону со своими родителями, о чём — Бог знает, только потом весь вечер ходила сердитая. Но после получаса произвольных упражнений в постели новоиспечённая жёнушка малость отошла, бросила что-то вроде «перемелется — мука будет», и забылась со мной до утра.
А через день заявила, что нам до венчания необходимо слетать в Екатеринбург и всё-таки познакомиться с её родителями. А то, дескать, не по-Божески это. Такая перспектива меня не слишком вдохновляла, поскольку виделось, что для знакомства с новыми родственниками я ещё не созрел. Но неожиданная мысль, что прямого рейса отсюда до Екатеринбурга нет и лететь придётся через Москву, направила мои мысли в совершенно другое русло. Я моментально согласился на всё, и через день, оставив на Фёдора заботы по оформлению документов на коровник, который Михей, разговевшись очередной порцией самогона, передал нам не только в рассрочку, но и с отсрочкой первого платежа, мы с утра пораньше вылетели в Москву.
За два часа полёта я успел много всего передумать: представил, как зайду в офис своего бывшего коммерческого директора и начищу ему рыло, как съезжу на Троекуровское кладбище, положу цветы на могилу той, что спасла меня от тюрьмы, да и от смерти, почитай… Как посижу во дворике моего детства, пройдусь по тротуарам, что мели; мы с Мухой. Год всего прошёл, а кажется — полжизни пролетело!
Но когда под раскосыми крыльями самолёта замелькали подмосковные сады, промелькнула Кашира и машина, грузно завалившись на левое крыло, чиркнула тенью над знакомым шоссе и покатилась по раскалённому бетону Домодедова, я вдруг понял, что не желаю претворять эти замшелые планы в жизнь.
Мы неспешно, как иностранные туристы, прошли по посадочной галерее и вышли в зал прилёта. До рейса в уральскую столицу у нас ещё был впереди целый день, который мы решили посвятить прогулке по Москве. Лавируя в толпах прибывающих и убывающих, мы направились в сторону платформы аэроэкспресса, по дороге я успевал рассказывать Юльке какие-то байки из практики своих многочисленных вояжей и искать автомат с горячим кофе.
Последний нашёлся достаточно быстро, я метнул в его необъятное нутро монетки и стал ждать, когда в выпавший стаканчик плеснёт густая струя ароматного бразильского или швейцарского напитка. И когда я вожделенно произвёл первый глоток божественного нектара (хотя, какой там может быть нектар в этих порождениях мировой стандартизации!), рядом раздался такой знакомый голос с давно забытой хрипотцой:
— Здравствуй, Серёжа!
Юлька замерла на полуобороте, удивлённо приподняв брови, у меня чуть не выпал из руки стакан с обжигающим кофе: передо мной, как всегда элегантная и неотразимая, совершенно не изменившаяся за тот год, что мы не виделись, стояла Луиза!
Глава 3. Будущее не в прошедшем?
Только тот, кто строит будущее,
имеет право быть судьей прошлого.
Ф. Ницше
Строительство новоиспечённого «осетрария» велось стахановскими темпами. Его под неусыпный контроль взял другой мой дядька, Геннадий, в прошлом директор крупной строительной компании, а сейчас на пенсии не знавший, где применить свои богатые связи и опыт. На моё предложение возглавить очередную «стройку века», он откликнулся с неподдельным энтузиазмом. Да и чего бы, скажите на милость, не строиться, когда есть на что строить и из чего строить…
Наш с Юлькой вояж, который изобиловал изрядными потрясениями, принёс свои плоды, правда, совсем не так, как планировалось, что лишний раз подтверждает поговорку, что «…человек предполагает, а Господь располагает». Началось всё со встречи с Луизой…
Мы сидели в небольшом аэропортовском кафе и пили душистый чай с лимоном. Юлька, которую я до сей поры не посвящал в смутные стороны своего прошлого, отнеслась в новой знакомой с настороженностью, вполне отвечающей ситуации: её новоиспечённому мужу бросается на шею прекрасная незнакомка, которая оказывается на поверку далеко не «проходным моментом» из его досвадебной жизни. К тому же, надо признать, «моментом» довольно эффектным.
Надо отдать должное Луизе, она моментально оценила ситуацию, благо, в нашем совместном прошлом всё благополучно порешилось ещё год с лишним назад. Но и вот так просто расстаться у меня духу не хватило, отчего-то эта женщина не стала для меня лишь рядовым эпизодом. Её приглашение посидеть в каком-нибудь местном заведении мы приняли, и вот теперь ведём светскую беседу вполне в английском духе.
— Архитектуру я оставила, во-первых, потому, что это не моё, я тебе сразу это ещё тогда заявила, а, во-вторых, для полнокровного бизнеса у меня теперь просто не хватает времени. Я, знаешь ли, дорогой ты мой товарищ Котов, теперь мамочка. Сына воспитываю. Вот так-то!
— Браво! — неподдельно восхитился я. Это снимало все возможные ностальгические изыски; как мне показалось, Юлька тоже облегчённо вздохнула. Луиза улыбнулась своей самой неподражаемой из самых загадочных улыбок:
— Спасибо… Я теперь всё больше дома, в Москву прилетела получить причитающиеся мне по решению суда очередные активы моего «бывшего»… Он настолько погряз когда-то в своём беспутстве, что не сподобился даже составить распоряжения на этот счёт соответствующим образом. Пара сумм туда, пара — сюда, и мои адвокаты выискали достаточно оснований, чтобы оспорить многочисленные завещания. Два процесса я уже выиграла, по третьему тяжба в самом разгаре. А пока оформляю то, на что уже имею право. Вот так-то, Кот… А как сам? Никогда не представляла себе тебя сначала разведённым, а потом — женатым…
— Времена меняются, — буркнул я, — люди — тоже.
— Но в одном ты неизменен, и это радует…
— В чём же?
— В стремлении обладать самым-самым, — она хитро кивнула в сторону Юльки. Та зарделась, я нахмурился:
— Не оценил юмора. Поясни?
— Самый-самый архитектор их московских, самая-самая жена из богемы, да и в бизнесе преуспевал… И опять нашёл самую красивую женщину, теперь уже вне пределов столицы…
— А я особенно и не искал, — возразил было я, но тут уж решила вставить свои «пять копеек» Юлька и заявила:
— Это, между прочим, я его нашла. В монастыре, куда он сбежал от своей, как вы говорите, «самой-самой» счастливой жизни.
Луиза изумлённо воззрилась на меня:
— Кот, ты — и в монастыре?!
Я смущённо пожал плечами.
— Не совсем, если уж честно… Трудником был, не послушником.
— Какая разница! — воскликнула эта изумительная в своей непосредственности женщина. — Не в этом суть… Я если и могла сопоставить тебя с монастырём, то только женским! Хотя, в распутстве ты и тогда замечен не был. Это что же должно было произойти, чтобы ты дошёл до жизни такой?
— Многое, милая Лу, очень многое, — неожиданно сердце скрутила жестокая боль, такая, что я даже испугался! В глазах защипало совсем не по-мужски, я поднялся:
— На минуту вас покину, девочки, мне надо посмотреть расписание…
Они понимающе глядели мне вслед.
Когда я вернулся минут через пятнадцать, обе сидели себе мило рядком и рассматривали какие-то фотки. Юлька, едва я уселся за столик, протянула мне одну:
— Любуйся, милый! Скоро и у нас с тобой будет такое же чудо!
С глянца снимка на меня смотрел совсем ещё маленький карапет, упакованный в пелёнки с рюшечками и бантиками. Синими бантиками, отметил я. Уж настолько-то я оперировал познаниями в семейной жизни, чтобы понять: у Луизы теперь есть сын. Вот они на прогулке, вот с её мамой, с друзьями, как я понял…
— Поздравляю, — мне было действительно радостно за неё. Наша короткая встреча навсегда врезалась в мою память, было время, когда я корил себя за то, что сразу не остался с ней, всё равно моя семейная жизнь тогда стремительно катилась к закату. Ну, да ладно, слава Богу, у всех всё сложилось: у Луизы сын, у меня — Юлька.
— Кстати, чем занимаешься в свободное от свободного времени время? — скаламбурила Луиза. Я усмехнулся:
— Затеяли вот бизнес. Будем выполнять продовольственную программу партии и правительства.
— В смысле?..
— Растить осетров.
— Как здорово! Прям под Москвой?
— Нет, я теперь в Москве только проездом. На Урале.
— Далековато, — она лукаво посмотрела на нас с Юлькой. — Но, как я понимаю, оно того стоит?
Вопрос прозвучал двусмысленно, но я ответил исключительно на деловую его составляющую:
— Несколько затратно поначалу, но какое дело сегодня начнёшь без вложений? Оборудование, помещение…
Она кивнула.
— Вот поэтому я и не заморачиваюсь с архитектурной конторой. И как с финансами, хватает? Твоя, я слыхала, в паре с Борькой-мерзавцем обула тебя по полной?
Я скривился, не хотелось выглядеть полным идиотом, но слово произнесено. Тем более, что все мы здесь из одной тусовки выросли, кроме Юльки, естественно, а слухи в этом гадюшнике распространяются быстрее скорости света вопреки всем теориям Эйнштейна. Затем кивнул.
— Есть такое дело. А с финансами решаем. Как раз в Екатеринбург летим, к инвесторам…
Юлька хихикнула, Луиза понимающе посмотрела мне в глаза, в глубине её зрачков, бездонно чёрных, заходились в неистовой пляске весёлые бесенята. И я вдруг понял, что Юлька уже всё успела ей доложить, и моя реплика об «инвесторах» ничего, кроме безудержного веселья, в данном контексте у нормального человека вызвать не может.
— И нет в этом ничего смешного, — вскинулся я, стараясь сохранить хорошую мину. — Крутимся, как умеем.
— Крутиться ты действительно умеешь, — согласилась женщина, одновременно копошась в своей сумочке и беседуя со мной. — Человек ты деловой до мозга костей, этого у тебя не отнимешь… Хотя, помнится, многие старались.
Она достала из сумочки чековую книжку, раскрыла её, что-то быстро начеркала, поставив внизу размашистое факсимиле, знакомое мне по прошлым нашим делам. Оторвала листок и протянула мне. Я только мельком глянул — и оторопел: в чеке на предъявителя была проставлена стоимость нашего контракта на продажу её «Эклектики» моему «Гелиополису». Холодно спросил:
— И что это?
— Возврат средств, вложенных в заведомо неприбыльное предприятие, — равнодушно прокомментировала она.
— Поясни? — я категорически не собирался оказываться в положении должника этой женщины и спинным мозгом чувствовал во всём этом подвох.
Она пожала плечами.
— Давай начистоту, Кот… Ты купил это чёртово архитектурное бюро исключительно потому, что пожалел бедную вдовушку?
Я замялся… Говорить о действительной необходимости той покупке у меня, конечно, оснований особых не было. Прожили бы и без «Эклектики», но доводы Луизы, в тот момент желавшей пристроить бизнес, тогда казались мне убедительными, да и Борька поднажал… Борис! Сука, вот в чём дело! Да ему на хрен не сдалась эта контора, он стремился вытащить все мои наличные деньги, чтобы я потом остался без средств! Это и была Игра, как же я сразу не догадался… И тут я заметил, что мои дамы воззрились на меня с неподдельным испугом, настолько, видимо, изменилось моё лицо.
— Ты права, — чтобы снять напряжение, я встал и поцеловал Луизе ручку. Из Юлькиных глаз потихонечку улетучивался страх. — Наверное, тогда действительно на меня что-то нашло. Но я никогда об этом не пожалел, поверь уж, если можешь.
— Верю, — тихонько рассмеялась Луиза. Я вернулся в кресло, отпил холодного чаю. — Потому и отдаю тебе твои собственные деньги. Мне они и тогда были не особенно нужны, хотелось, знаете ли, пристроить дело в хорошие руки. Кто ж знал, что всё приберёт эта скотина. Я в данном контексте не о Светке… Кстати, вы давно в разбеге?
— Светлана погибла, — не глядя на неё, бросил я.
— Извини…
— Да ладно уж, проехали. Видишь вот, как у нас, бизнесменов всё через одно место. Сначала твой муженёк представился довольно неординарным образом, потом у меня такая катавасия… Сложно всё как-то…
— Но от денег отказываться не вздумай, — она строго подняла пальчик. — Мне Юля вкратце рассказала про ваши проблемы. Идея отличная, но продавать свою квартиру — не выход. Когда есть другой, естественно. В вашем случае он уже нашёлся. К тому же, у меня есть свои резоны вкладываться в тебя. Когда-нибудь расскажу, если случай выпадет. А пока, ребята, мне пора. Самолёт через пару часов, регистрацию объявили. Удачи вам, и смотри, Кот, не упусти счастье, береги Юлю! А обидишь девчонку — найду и хвост откручу, — она встала, чмокнула меня в щёчку, обняла Юльку, которая даже хлюпнула носом украдкой, подхватила свою сумочку от Гуччи и летящим шагом направилась к стойкам регистрации.
— Я что-то даже и не спросил, куда летит, — пожав плечами, пробормотал я.
— А какая разница? — Юлька обхватила меня за талию, потащила в сторону аэроэкспресса. — Поехали на обещанную экскурсию по Москве!
Сообщение от Луизы пришло на мой телефон через полчаса, когда мы уже летели в сторону города. «Зарегистрировалась на рейс, — писала она. — Спасибо, что не отказался от помощи. Я старалась не столько ради Кота, сколько ради отца моего замечательного сына. Не беспокойся, Серёжа, я не стремлюсь развалить твою семью. Тогда я уже знала, что у меня получится, и — получилось. Я не о чём не жалею, ребёнок этот был желанным, как и сам ты когда-то. Теперь ты навсегда со мной в нашем сыне! Береги жену, она у тебя замечательная. Луиза Набокова, так и не ставшая Котовой». Вот так-то, дорогие мои, я стал отцом, но почему же мне так муторно на душе?!
Дядя Гена хмуро бросил передо мной очередную накладную, устало присел на стул, достал из холодильника бутылку минералки, сбил крышку и припал к горлышку, гулко глотая. Я смотрел на него, отодвинув в сторону текущие бумаги и ждал. Допив воду, дядька откинулся на гнутую спинку стула, закинул ногу на ногу:
— Ну, что, Серёга, дело на сегодня, по ходу, встало.
Я не перебивал, примерно зная продолжение. После паузы дядька изрёк:
— Председателя вешать пора.
Так, это тоже мы слышим, примерно, раз пять за рабочую неделю. Что у нас конкретно сегодня?
— Он обещал подписать допуски на подключение трех фаз?
Я кивнул, догадываясь, что за этим последует. И не разочаровался в своей проницательности, взращенной на местном колорите.
— Он давеча нажрался этой Фёдоровой дури, а по сему сегодня не в состоянии поехать со мной в районную администрации и в Энергосбыт…
— Что и требовалось доказать, — махнул я рукой. — Всё, дядя Гена, завязывай ты с ним что-то согласовывать. Ты, главное, делай разводку в помещениях, устанавливай генератор, а мы с Фёдором сделаем ему недельный роздых, а потом подхватим под белы рученьки и протащим за раз по всем согласовательным инстанциям. До конца августа ещё неделя осталась, успеем бумаги подготовить и с начальниками предварительно переговорить. Надеюсь, пройдёт, как по маслу.
— А лоханки-то свои когда монтировать будешь?
— А как только после вас черновую отделку закончат, кабельные каналы спрячут, и начнём монтаж оборудования. Тебе ж потом ещё финишную отделку вести. Думаю, к октябрю все остальное закончим, отопление запустим, а там хоть в зиму работайте. Хотя, до зимы надо уже производство запустить. Хотелось бы, по крайней мере.
… Мы строились быстро, благо, что коробка и подсобные помещения имелись, остальное было делом техники. Больше согласованиями занимались, чем работой. Бригады Геннадий подобрал умелые, голодные до работы, они сидели на «объехте» с утра до позднего летнего вечера. Я старался обеспечивать всех необходимыми материалами и техникой, сидел сутками в этом вот вагончике на площадке, своей штаб-квартире, так сказать, которую покидал только поздно ночью, да и то под конвоем Юльки, требовавшей, чтобы я свой «…супружеский долг выполнял регулярно». Я, в общем-то, и не слишком спорил. В общем, после нашей «командировки» с финансами стало нормально, и дело закрутилось…
Зато всё обломилось с Юлькиными родителями. Я наивно посчитал, что отсутствие необходимости продавать бабушкину квартиру снимет возможную напряжённость в наших отношениях, и они, первоначально воспринявшие брак любимой дочери в штыки, теперь будут ко мне значительно благосклоннее. Так уж фигушки!
Юлькин отец, бывший военный, постарался сразу поставить меня на место, на пальцах разъяснив, кто есть кто…То есть, он суть белая кость, потомственный офицер, интеллигент в хре;новом по счёту поколении, а я — московский хлыщ, совративший сумасбродную девчонку пустопорожней болтовнёй и теперь подбирающийся в семейным ценностям… В тот момент я возблагодарил Бога и Луизу за то, что от продажи квартиры пришлось отказаться! Последствия дальнейших переговоров были бы летальны для обеих сторон.
И все наши потуги как-то сгладить ситуацию, постараться найти взаимопонимание или хотя бы просто понимание наталкивались на глухую стену полной неприязни. Я усиленно старался понять, что, кроме моей украшенной шрамом рожи может ещё так ополчить против меня совершенно незнакомых мне людей, но не находил ответа. Юлька, по её словам, своих родителей в таком сугубо негативном состоянии тоже раньше никогда не видела.
И только однажды, когда псевдо-тёща в порыве страстного гнева изрекла: «Господи, да разве ж можно даже сравнивать — Сашенька и это московское недоразумение! Плебей, прости Господи…», всё встало на свои места. Оказывается, Юлька сорвала им некий предполагаемый брачный альянс между ней и племянником местного губернатора, на который папа, начинавший подвязаться на политическом поприще, весьма рассчитывал. А здесь эта дикая во всех отношениях любовь… В общем, идиосинкразия ко мне выработалась ярая и стойкая. И радужных перспектив не сулившая.
Юлька плакала в номере гостиницы, я ходил из угла в угол, как тигр в клетке, но ничего не мог придумать. В какой-то момент она, вытерев слёзы, подняла на меня красные глаза, улыбнулась припухшими губами и прошептала:
— А ну их всех! Надо строить свою жизнь, а не оглядываться на чужую.
— Это ты про что? — не понял я. Она откинулась на диванные подушки и неожиданно расхохоталась. Это было настолько не в тему, что я даже испугался. Но она пояснила, отсмеявшись:
— С детства мне ставили в пример жизнь родителей, сначала — бабушка, потом они все ужи прожужжали. Всё просто и понятно: она была студенткой педвуза, он — курсантом-зенитчиком. Познакомились на торжественной «случке», как сами называли совместные вечера студентов-педиков и зенитчиков. У мамы в институте, в женском студенческом туалете, даже кто-то из наиболее озабоченных колхозных стипендиаток выцарапал на стене: «Умру у стен зенитки, но стану женой офицера!» Умирать-то не умирали, но к последнему курсу как-то рассасывались по выпускникам-курсантам и, получив свободный диплом, забив на свою малую родину и «любимую профессию», отправлялись с новоиспечёнными лейтенантами по гарнизонам, а то и за границу, как моя мама. А теперь вот она учит меня, «мерить жизнь с кого»! Сколько себя помню, они с отцом собачились по поводу и без повода. Меня бабушка спасала, мать отца. Она действительно была из «бывших», точнее — в следующем поколении. Знала несколько языков, прекрасно музицировала. И вот она-то мне как-то и сказала: «Лучше головой в балку, чем под венец из-под палки, девонька. Сама решай, что и как, ты у меня умница. А этих… Этих не слушай». В общем, заказывай билет на Москву, если можно — на сегодня. Опостылело мне что-то здесь, да и до;ма дел полно.
Она назвала домом чужой для себя город, а у меня от счастья сердце готово было разорвать грудную клетку! Утром следующего дня, практически ближайшим рейсом мы вылетели в Москву.
К концу августа, как я и предсказывал, наши проблемы с согласованиями практически разрешились. Михей, вышедший из штопора накануне уборочной, моментально привёл себя в состояние, пригодное для вполне качественного употребления, Фёдор летал с ним по инстанциям, иногда им составлял компанию и я, дядька Генка свирепел на площадке, как надсмотрщик на галерах. Всё крутилось, всё шевелилось, строительная эпопея обещала завершиться в установленные нами сроки. Это такая редкость, когда желание выполнить задуманное совпадает с возможностями. И грех упускать такие моменты.
Тем временем мы уже прекрасно представляли, где закупать молодь, и что это за малёк должен быть. Я научился разбираться в незнакомом оборудовании, объездил несколько подобных хозяйств в целях получения опыта, Юлька искала будущих потребителей нашей продукции. В общем, дело двигалось, и к началу октября я впервые вошел в практически готовый цех, сияющий белизной кафеля на стенах, лампами дневного света, алюминием резервуаров. Вчера мы промывали их, заодно прогоняли насосы и систему фильтров. Скоро в громадных бассейнах должно было поселиться первое поколение наших питомцев. Оставались последние штрихи, так сказать… Но у меня из головы не выходила встреча, которая произошла на обратном пути, из Екатеринбурга в Москве. Я не планировал её заранее, поэтому позвонил господину Кацу уже по прибытии в столицу.
И опять закатное солнце золотило устремлённый к поздним августовским небесам, увенчанный стремительной ракетой обелиск «Покорителям космоса», что напротив нашего неизменного с Кацем кафе. Отсюда когда-то начался мой путь к новой жизни, сюда еж я приехал, чтобы разобраться с жизнью прошлой.
До сих пор не понимаю, с чего это я решился на звонок своему бывшему экономисту. Наверное, правы те, кто утверждает, что преступника всегда тянет на место преступления, жертву — к преступнику, а бывшие жёны не могут оставить в покое давно утраченных супругов.
Но на мой звонок Яков Израилевич отреагировал живо, словно только его и ждал!
— Сергей Николаевич, дорогой, куда ж вы запропали! Здесь такое творится! Я немедленно выезжаю, вы знаете то кафе…
И вот мы сидим друг на против друга, потягиваем свежевыжатый сок, и Яков раскладывает передо мной какие-то папки. Я пока ничего не понимаю и терпеливо жду. Юльку я отпустил побродить по ВДНХ, не время ей ещё вникать во все мои прошлые заморочки, самому бы разобраться!
— Ага, вот! — Кац торжественно воздел над столом какой-то счёт-фактуру. — Извольте видеть, господин бывший Генеральный, что творят ваши некогда преданные друзья, так сказать.
Я поморщился, отхлебнул ледяного сока.
— Яков, давайте без этой театральщины. Просто разъясните мне, что и как. Честно говоря, я хотел только поинтересоваться у вас, как там дела в когда-то моей фирме. Всё таки родное детище, не отпускает…
— Так и я как раз про то же! — воскликнул Израилевич, его дорогущие очки сверкнули праведным гневом. — Деньги уводят, шлимазлы , и даже не могут это сделать по-человечески! Это всё до первой качественной финансовой инспекции!
Я философски пожал плечами:
— А может они и не собираются надолго здесь задерживаться? Бабки-то, небось, в офшоры выводят?
— Куда ж ещё! Да не в этом дело… Я вам говорил тогда, что компанию преобразовали в холдинг? Точнее, холдинг её купил, а с некоторых пор она стала основной в нём. Так вот, эти господа, чтобы мне так жить, как им живётся, набрали подрядов в Турции, и теперь почти весь основной финансовый поток перетекает в турецкие банки…
Я помотал головой, поднял перед собой руки, чтобы прервать поток еврейского красноречия:
— Окститесь, Яков! Давно ли наши в Турции строят? Насколько я помню, турецкие компании сюда тащатся, поскольку дома работы нет…
— Ха! — воздел Яков к потолку указательный палец. — Именно. Но, таки, уже никто ничего там и не строит! Или уже я полный идиот. Мы как бы там строим. Мы нанимаем фирму, заказываем ей проект — заметьте, турецкую фирму, при наличии своих прекрасных кадров, из той же «Эклектики»… Затем заключаем договор с турецкими же строителями и строим.
— А что строите-то?
Яков вздохнул.
— Нечто… Чего никто из нас и в глаза не видел.
Я опешил.
— А кто же принимает работу, акты подписывает, сдаёт заказчику?
— Этим занимается непосредственно ваш «лепший» дружок Борис-свет-Львович, который теперь, кроме генеральского чина имеет ещё и должность, называемую «директор департамента сопровождения контрактов». Под ним все бумаги, таинственные заказчики этих «потёмкинских деревень» и не менее таинственные подрядчики, горячие турецкие и прочие арабские парни. Никого это в нашей конторе, кроме вашего скромного слуги, это, по большому счёту, не интересует, поскольку деньги люди получают приличные, за такие и глаза можно отвести в сторону, даже если что-то и подозреваешь.
— А многие подозревают? — усмехнулся я. Кац раздражённо повёл плечом.
— А кому это надо? — вопросом на вопрос ответил он. — Я в это влез в силу моей должности, но уже был предупреждён «царём Борисом» о возможном увольнении «по несоответствию», что в мои годы, согласитесь, подобно приговоры в профессии. Но мы попадаем под последние законы о борьбе с незаконным обналичиванием средств, по стране идут сплошные камеральные проверки… И если нас зацепит Центробанк, то моё «несоответствие» покажется мне детской игрой в крысу… Там, чтоб я так жил, уже органы госбезопасности копать станут, а с ними в моей семье не принято портить отношения. Так и до Земли Обетованной и слинять не успеешь.
Я поднялся:
— Вот что, Яков Израилевич, в Москве я, сами знаете, проездом. Бумаги эти, как я понимаю, вами для меня специально и приготовленные, я с собой прихвачу, покопаюсь на досуге. Глядишь, что и нарою. А сами, я вас умоляю, сидите тиши мышки, пока я не позвоню и не скажу, стоит ли вообще чего-то вам опасаться, или пусть уж сами себе яму копают. А лучше отправляйтесь к вашей родне, куда-нибудь в сторону Аравийской пустыни или там к гробу господню… Не знаю, в общем, но, главное, подальше отсюда. Надеюсь, в вотчинах Моссада ваш всемогущий Холдинг окажется бессилен. Тем паче, что в последнее время именно с арабами он отчего-то и задружил.
Яков поднял на меня свои печальные прозрачные глаза, протянул ладонь с длинными, тонкими музыкальными пальцами и неожиданно тихо сказал:
— Спасибо, Серёжа… Только и вы уж там поберегите себя до лучших времён. Знали б вы, как всем нам не достаёт порою этих ваших со Светланой «ССовских» времён! Воистину, как сказал классик, «…что пройдёт, то будет мило». Но хочется верить, что всё вернётся на круги своя. Я, юноша, пока ещё верующий человек.
— Вы возможно удивитесь, но я — тоже, — невесело усмехнулся я, и пожал его тёплую ладонь.
Глава 4. Мерила ценностей
Ничто не внушает мне такого презрения к успеху,
как мысль о том, какой ценой он достигается.
Гюстав Флобер
Зря говорят, что в наше время, эпоху повального засилья Интернета всё гораздо проще, чем это было когда-то. Не надо, мол, годами что-то выискивать по библиотекам, платить мастерам за вековые тайны из промыслов, носиться «галопом по Европам» в поисках необходимого оборудования и материалов: дескать, любой лобастый очкарик за пару часов качественного интернет-сёрфинга отыщет тебе слона в упаковке, были бы деньги. А заодно и обучит в режиме он-лайн всему, что только мятежной душеньке угодно: от приёмов томительной Кама-Сутры до конструирования на коленке ядерной бомбы.
В чём-то это, действительно верно. На стартовом этапе важна именно сама информация, а её в мировой Паутине до чёртиков. Зато на деле всё гораздо сложнее. Взять, к примеру, тот же поиск нужного. Такое реально только в американских блокбастерах типа «Миссия невыполнима», когда Том Круз задаёт поиск по двум исключительно редким для Сети ключевым словам типа «файл» и «компьютер», после чего получает аж три (!) ссылки. Для разнообразия, попробуйте — и получите массу удовольствия! И отыскать в этом ворохе полезной, не очень полезной и просто идиотской информации нужное — задача та ещё…
Но, как бы то ни было, мы прошли все эти круги адовы, мы построили свою вожделенную акваферму, оборудовали её по самым требовательным стандартам, дотошная Юлька отыскала в том самом интернете наилучших поставщиков рыбьей молоди, и в начале октября мы запустили всё-таки наше производство!
Радовались, как полоумные, буквально все: начиная от меня и Юльки, Петра с Ольгой, дедьёв, мамы и родственников и заканчивая не просыхающим за всё время становления нашего безумного предприятия Михея.
Поскольку на обслуживание этого комплекса требовалось всего-то два человека, на первых порах занялись этим процессом мы сами. И вовсе он от жлобства или отсутствия денег. Во-первых, мы просто не представляли, кого можно подпустить к нашим питомцам, этим симпатулечкам-малькам, даже в таком портативном виде уже напоминающим будущих красавцев-осетров. А во-вторых, у нас оказался одинаковый подход к делу: прежде чем нанимать рабочих, мы должны были сами досконально разобраться во всех тонкостях процесса. Так я, например, пришёл в архитектуру, изначально, к неудовольствию Светланы, пропадая сутками на строительных объектах, лазая по лесам, меряя лазерным уровнем фундаменты, выверяя диагонали углов. И только вникнув если не во все, то в большинство вопросов строительного производства, я решился пойти на эту авантюру с созданием собственного архитектурного бюро.
В нашем случае с фермой всё оказалось гораздо проще. При своевременной замене биофильтров, кормёжки рыбы и грамотном обслуживании самих резервуаров, заключающихся в чистке от грязи и не выживших мальков, процесс идет естественным путём. Бесперебойная работа мерно гудящего в пристройке голландского котла гарантировала постоянную температуру в помещении, с водоснабжением мы тоже подстраховались, пробурив собственную скважину и установив глубинный насос. И даже на случай проблем со светом был припасён аварийный бензиновый генератор на пятнадцать киловатт с соответствующим запасом топлива, гарантирующим его работу минимум в течение суток. В общем, полностью автономное в случае такой необходимости предприятие. Моя родня, поначалу относившаяся к затеям «этой рыжей» с определённой долей скепсиса, теперь готова была носиться с ней, как чёрт с писаной торбой, особенно многочисленные сестрёнки, которые её просто боготворили и регулярно забегали к нам о чём-то пошушукаться.
Но наибольшее потрясение я испытал, когда как-то поздним октябрьским вечером Юлька приехала домой с фермы в сопровождении какой-то незнакомой женщины, элегантной, средних лет, одетой в строгое осеннее пальто цвета беж. Густые тёмные полосы тяжёлыми волнами спадали на плечи, глаза прикрывали тёмные очки. Большего в окно я разглядеть не успел, а когда вышел им навстречу, и изумлением распознал в загадочной незнакомке свою маму!
В один момент мой мозг словно взорвало: Боже мой, как она красиво, да и лет-то ей всего лишь едва за пятьдесят, самая жизнь начинается. Отец был на двенадцать лет её старше, да и родила она меня едва ль в девятнадцать, как только вышла замуж за талантливого инженера, приехавшего, как и она, в Москву в поисках заработка и семейного счастья!
…Я бросился маме навстречу, подхватил на руки, закружил её, она слабо отбивалась и только смущённо улыбалась… Юлька стояла в сторонке, ехидно посмеивалась и, когда мои восторги несколько поутихли, пояснила:
— Вот что с нами, женщинами, делает простая прогулка в салон красоты и маленький шопинг. Кстати, дорогой, у нас для тебя новость. Мы с мамой (кивок в её сторону) решили, что она будет жить с нами. Под моим личным покровительством, если уж у тебя не неё своего времени не хватает. А то они там, у Фёдора, смотрю, все потихоньку приживаются! Петька от своей Ольги туда ныряет, Санёк со товарищи не вылезают с заимки… А у мамы, между прочим, свой дом, твоими стараниями добытый, имеется. Да втроём и веселее.
Мне на это было нечего возразить. Да и незачем. Тем более, что за всеми своими семейными и производственными глупостями я почти перестал уделять маме внимание. Теперь у меня появилась возможность исправить это упущение.
Накануне Нового года у нас появились московские гости. Началось всё с того, что мне позвонили с незнакомого номера. Я по давней привычке обычно стараюсь просто так телефоны не раздавать, соответственно посторонних телефонных визитёров по определению не имею. А если уж кто-то и дозванивается на мой сугубо личный мобильник, следовательно, он «допущен к телу» мной или кем-то, кто посчитал звонок этого человека важным для моей скромной персоны.
В трубке я с удивлением и даже с определённым чувством радости узнал голос Романа, своего бывшего водителя. Чего там говорить, я не раз его вспоминал во время своих мытарств по подворотням, городам и весям, в монастыре. И в Москве собирался навестить, но «абонент был временно недоступен», а впустую таскаться к нему домой, не будучи уверенным, что хозяин там будет, да к тому же имея в компании Юльку, я посчитал неразумным.
И вот его радостный голос звенит в моём ухе:
— С наступающим, Сергей Николаевич, с новым счастьем, как говорится…
— Рома, бродяга, и тебя с тем же самым поздравляю! Ты откуда узнал мой номер? Я обзвонился тебе, когда приезжал в Москву, а ты был в отключке…
— Я сменил симку, как только уволился из конторы, ещё по весне. А ваш телефон дал Яков, рекомендовал позвонить.
— И чем ты занимаешься?
— В настоящий момент сижу в Домодедово, через пару часов буду у вас. Простите, что уж без спросу, но с вами тоже сложно созвониться.
— К чёрту церемонии! Я тебе всегда рад. Называй номер рейса — встретим, приветим, а то уж несколько часов осталось до Нового года, пора и по первой попустить.
Рома замялся, это было слышно даже по телефону…
— Ну, что там у тебя? — подбодрил я. Он вздохнул:
— А ничего, если я приеду не один?
— С Оленькой моей, небось? — развеселился я, бухнув наугад — и не ошибся!
— С ней. Значит, можно?
— Конечно, бродяга! — заорал я. — Прилетайте, ребята, места всем хватит — и ещё останется. Диктуй рейс, мы тебя встретим.
Этот Новый год был, наверное, самым весёлым за все мои предыдущие годы. Посудите сами: прошлый я благополучно со всем смирением, причитающимся труднику, встретил в стенах монастыря. Позапрошлый, насколько мне не изменяет склероз, в одиночестве (Светлана закатилась с подругами куда-то на Багамы, которые я, ввиду своей хронической водобоязни, терпеть ненавидел). По-моему, даже в клубе, но, так как память не сохранила памяти о том событии, видимо был в стельку… А остальные вообще слились в какой-то сплошной мазок. Исключения составляли детские воспоминания да первые студенческие годы. Но как давно это было!
А здесь большая кампания собралась у Фёдора на кордоне, среди самых настоящих елей, которые мы украсили самодельными картонными игрушками и гирляндами из простых лампочек, покрашенных, как когда-то делали наши родители, тушью. Столы ломились от снеди, мама и Юлька при посильной помощи Оленьки напекли кучу пирожков с брусникой и малиной, которую Фёдор собирал по лесам, нашлось место на столе и домашним грибочкам, летним заготовкам с собственного огорода, на котором мы с сугубо городским Петькой пахали, как негры на плантации, пока не переключились на ферму. Не обошлось и без традиционных в нашей семье новогодних пельменей. В общем, пир был на весь мир.
На громоздком, ещё видно прабабкином комоде стоял громадный аквариум, в котором солидно шевелили хвостами два небольших — чуть больше ладони — крутогребенных осётрика. Они лупали на нас глазками-бусинками и тихонько шевелили гренадёрскими усами. Это Юлька их пригласила отпраздновать с нами Новый год, клятвенно пообещав после праздника вернуть к собратьям в садок.
Собралась вся наша родня. В одиннадцать проводили год старый, а в полночь, под грохот салюта из множества петард, сиявшего по всему горизонту и больше напоминавшего канонаду в Бейруте, встретили Новый год. Звенели фужеры, звучали тосты, смешные и не очень, но зато искренние, молодёжь веселилась от пуза, то запуская фейерверки, то пускаясь танцевать под какую угодно музыку — от попсы до классики, то отправляясь на ближайшую лесную опушку бросаться снежками.
А под утро, когда все угомонились, а я пристроился возле камина и, откинувшись в дядькином кресле-качалке, смотрел на ещё тлеющие угли, ко мне тихо подошла мама и присела на край крутобокого дивана. Взяв меня на руку, тихо спросила:
— Ты счастлив, сынок? Стоила она того, твоя прошлая жизнь?
Я просто сказал:
— Счастлив. А прошлая жизнь, какой бы она не была, моя. И от этого не отвертеться. Что-то мне подсказывает, что ещё не раз мы с ней пересечёмся.
— Ох, пореже бы, — покачала мама головой. Я кивнул:
— А уж как мне этого не хочется…
Но в эту новогоднюю ночь мне всё казалось таким далёким и ничего не значащим, что на душе вдруг стало необычно тепло и легко. Я поднялся, приобнял маму за плечи, прижал её голову к своей груди:
— Ничего не бойся. Я теперь всегда буду рядом… Прорвёмся.
Первого числа, после того, как гости оклемались и приникли кто к рассолу, кто к минералке, я засобирался на ферму. Роман вышел за мной в сенцы, Ольга следовала за ним хвостиком, не отпуская его локоть ни на минуту.
— Вы далеко, Сергей Николаевич? Нас одних оставляете?
— На ферму, — я набросил пуховик, стал натягивать ботинки. — На Юльку вас оставляю, отдыхайте. Чего вам ещё остаётся?
— А с вами можно?
Я пожал плечами.
— Валяйте, если интересно. Одевайтесь, я пока машину прогрею.
Они управились споро, забрались в кабину. Роман уселся рядом со мной, Оленька сзади, и я погнал «тойоту» по просёлку, меж застилающих горизонт снежных отвалов. Оленька вертела головой, как воробей, ей всё было интересно после московской рутины. Роман тем временем расспрашивал меня о нашем хозяйстве. После моих кратких объяснений я в его глазах стал выглядеть, похоже, как некий «знатный аграрий» из теленовостей периода Советского Союза. Хотя, откуда ему-то их помнить.
Но действительность окончательно повергла его в восторг! Технарь от Бога, он крутился вокруг насосов, фильтров, генератора, отопительного котла и всё спрашивал, спрашивал… Не знай я его тучу лет, заподозрил бы в экономическом шпионаже, ей богу! Оленька с неподдельным восторгом смотрела на солидно шевелящих хвостиками мальков в садках. Такого скопления осетрины в одном отдельно взятом водоёме она себе и представить не могла. Она со своей зарплатой их и в ресторанах-то не пробовала, а на богатых любовников, как я помню, ей отродясь не везло.
Вдоволь налюбовавшись на наше хозяйство, Роман неожиданно спросил:
— Шеф, а вот если бы всё повернулось обратно, фирма, скажем, стала снова вашей, стали бы вы нами опять руководить? Вернулись бы в Москву?
Оленька как-то так очень внимательно посмотрела на меня, и не было в её взгляде обычной игривости. Я присел на лавочку возле одного из садков, усмехнулся:
— Ты историю про римского императора и капусту знаешь?
Ромка помотал головой, Оленька тоже смотрела на меня предельно удивлённо и подтвердила, что нет.
— Был такой древнеримский император, цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август, который прославился, прежде всего, тем, что стоял за натуральную демократию и даже не был похоронен в мавзолее, как императоры до него, потому что умер простым римским гражданином. Несмотря на все обвинения в тирании, даже на некоторые традиционные чисто монаршие заскоки вроде страсти к монументальному строительству и бескорыстной любви к драгоценным камням, Диоклетиан был действительно очень демократичным правителем. Едва придя к власти, он заявил гражданам, что через 20 лет — как только приведет империю в порядок — он оставит трон. Представьте себе, не обманул тиран и деспот, именно так и поступил. Собрал на плацу войска, представил им нового Цезаря и убыл в город Сплит, в свой двухэтажный приморский дворец, где на досуге весьма удачно сочетал занятия философией и сельским хозяйством. Но, что ни говори всё-таки личность в истории кое-что да значит. Пока Диоклетиан вел здоровый образ жизни в Сплите, империя под управлением его приемника, цезаря Дазы, благополучно разваливалась. И римляне вновь пришли звать диктатора-пенсионера на царство. Но Диоклетиан наотрез отказался. «Ну почему, цезарь-батюшка?!» — возопили сограждане. «Ах, сограждане, если бы вы видели, какую я капусту вырастил у себя в Сплите, вы бы не спрашивали такой глупости», — сказал бывший император. Собственно, с этой фразой он и вошел в Историю.
Ребята расхохотались, смеялись так, что даже мальки в ёмкостях заметались, как угорелые.
— Мораль такова: заниматься надо тем, к чему лежит душа, и в чём действительно преуспеваешь. На сегодня этот мега-аквариум — моё любимое, вынянченное, можно сказать дело. И на фиг мне, простите за вульгарность, обратно в эти разборки московские лезть?
Я поднялся, прошёлся вдоль садков, посмотрел на термометры, показывающие температуру воздуха и воды в ёмкостях, проверил датчики биофильтров. Добавил рыбе корма. Роман следил за мной взглядом, а когда я вернулся к ним, спросил:
— А к себе нас на работу возьмёте?
От неожиданности я забуксовал посередине помещения, насмешливо посмотрел прямо ему в глаза:
— И ты, мил друг, готов променять своё московское существование на возню с этими эмбрионами? — я кивнул в сторону мальков. — Это ж не экскурсия, здесь ежедневно надо что-то делать не взирая на праздники и выходные: кормить, чистить, ремонтировать оборудование… Это не игра в крестьянина, тем более, что натуральные крестьяне-то, собрав урожай, по зиме действительно «торжествуют»: занимаются только работай по дому. А у нас цикл круглогодичный. Без выходных и отпусков.
— Ну и что? — независимо вскинулся Ромка. — Вы смогли, значит, а мы, москвичи, белоручки какие-то что ли?
Я кивнул в сторону Оленьки, которая, против ожидания, слушала весь этот бред с явным одобрением.
— Она на всё согласна, лишь бы вместе были, — в голосе моего бывшего личного водителя просквозили просительские нотки. — В Москве всё равно работы нет, да и знакомые, кто знал, где мы работали до этого времени, теперь злорадствуют… Противно, насколько люди по природе злы и завистливы. Раньше только и слышишь: «Рома, поинтересуйся у шефа, ему проектировщики не нужны?» «Рома, а машина в воскресенье при тебе будет? Нужно товарищу на свадьбе подсобить» и так далее по тексту. И теперь на одном гектаре никто с нами… Да что там говорить…
Он махнул рукой и пошёл к машине, Оленька потянулась за ним, бросая на меня взгляды, полные неподдельного разочарования. И я решился:
— Эй, боец! Если ты и по жизни так быстро сдаёшься, то нам не по пути. Персональным драйвером я тебя взять к себе не могу, у меня только две вакансии: фермер и… фермер. Всё. Устраивает такой расклад — милости просим, трудитесь на здоровье, а я освобожу себе время для других дел, производство со временем расширять будем. Нет? Так никого насильно не тащу.
Роман бросился ко мне, схватил аз руку, крепко пожал:
— Сергей Николаевич, не сомневайтесь, мы справимся!
Оленька истово кивнула. Я рассмеялся:
— Конечно, справитесь. Не боги горшки обжигают. Я-то справился… Ладно, с жильём здесь вопрос решим, а свою московскую квартиру можешь сдать квартирантам, всё деньги. А пока поехали праздновать, как-никак Новый год на дворе!
Так мы обзавелись первыми «наёмными работниками». Впрочем, сами работники были вне себя от счастья, поскольку, как выяснилось несколько позже и не без помощи дипломатических способностей Юльки, только здесь, вдали от своих родственников, они наконец-то смогли быть вместе. Это мне по душевной своей близорукости тогда, в офисе, казалось, что девочка эта, Оленька, ищет принца на белом коне, а Роман для неё слишком прост. Да и офисно-планктонная масса подогревала версию своими пересудами, которые нет-нет, да и доходили до моих царственных ушей. А на поверку выяснилось, что загвоздка была как раз в родителях Ольги, которые и представить себе не желали, что красавица дочь свяжет свою жизнь с каким-то «водилой». Её братья, в количестве двух особей, даже пытались разок его проучить, но, как я уже говорил, Рома был парень не промах, и своего по жизни привык добиваться самостоятельно и не особенно размениваясь на деликатность.
После того, как попытка переговоров провалилась, и братья попытались поучить его уму-разуму с применением методов грубого физического воздействия, мой Ромка, не мудрствуя лукаво, начистим обоим рыла, что называется, от пуза, не заморачиваясь по поводу своего трепетного отношения к их младшенькой. Оленька на всё это закрыла глаза и продолжала встречаться со своим возлюбленным.
Потерпевшая поражения родня не смирилась и потребовала реванша, выставив тяжёлую пехоту в виде корешей-байкеров. Повторная Куликовская битва подмосковного разлива завершилась в Новогиреево, куда Ромку понесло на свадьбу к другу, полным поражением этой объединённой коалиции, поскольку в спонтанную драку впряглись Романовы товарищи и бывшие сослуживцы по «войскам дяди Васи», герои-десантники, которые к тому же на беду братьёв именно в этот день кроме свадьбы отмечали традиционным купанием в фонтанах города свой профессиональный праздник. От продолжения банкета Оленькиной родне пришлось отказаться, поскольку на ближайшие полгода её активные родственники начисто выбыли из строя, познавательно проводя время в различных клиниках.
В общем, идея Романа поселиться с нами и работать на ферме пришлась как нельзя кстати. Проблема возникла лишь косвенная, поскольку рядом теперь обретались целых две Ольги, я имею в виду Петькину супругу тоже. Но Юлька быстро перекрестила любимую Романа в Алёнку, и всем всё стало опять очень лепо.
Теперь, когда ферма не отнимала у меня время в полном объёме, появилась возможность заняться и другими вопросами. Сначала на поверку дня всплыла тема венчания, которую мы после летнего, не шибко удачного уральского вояжа отложили на неопределённое время. Но мама моя, оказывается, не оставляла мысли всё-таки познакомится с далёкими родственниками и, как я не противился этому, настояла на том, что ей необходимо съездить в Екатеринбург и лично во всём разобраться.
Маму мою надо, конечно, знать так, как её знаю я, чтобы поверить, что миссия, которую она собиралась на себя возложить, выполнима. В этой хрупкой и скромной женщине скрывалась недюжинная сила воли и твёрдая убеждённость в правоте своего дела, а это, как известно, может и горы своротить. К моему немалому удивлению, Юлька, которую моя конфронтация с её предками уже довела, в общем-то, до белого каления, встала на её сторону. Посопротивлявшись некоторое время их совместному натиску, я сдался и заявил, что они могут делать всё, что посчитают нужным, только меня пусть в покое оставят. Мама засобиралась в дорогу, а Юлька ни с того, ни с сего вдруг сказала, что мне уже пару раз из Москвы «звонил тот самый еврей, дядя Яша». Я возмутился в том плане, что всё узнаю последним и что о таких звонках надо говорить сразу, а не по прошествии полугода, и немедленно связался с Яковом Израилевичем.
Трубку долго не брали, потом дребезжащий женский голос нервно поинтересовался:
— Уже кому здесь не покоится?
Я на всякий случай бросил взгляд на часы: было только три часа дня. По Москве так и вообще час пополудни… Суббота… И осторожно ответил:
— Мне бы Якова Израилевича можно услышать?
— А вы кто? — каркнуло из Москвы. Я замялся, потом бросил:
— Друг.
— Ха, друг, ты слышала, Соня? Здесь кто-то бормочет себя Яшиным другом? И где вы были, друг Яши, когда все любящие его люди столицы провожали старого Каца в последний путь?
Спина моя мигом покрылась липким холодным потом. Я даже не проговорил — прохрипел в трубку:
— Как в последний путь! Что случилось? Давно он умер?
На том конце мобильного провода крякнуло, потом что-то обрушилось, и уже другой не менее скрежещущий голос язвительно провозгласил:
— Не будьте сволочью, не калечьте психику моей сестры… С чего вы взяли, что Яша помер?
— Но вы же сами сказали «последний путь», — пролепетал я, чувствуя, что отпустило, но коленки всё ещё предательски дрожат. Возмущённая птица на другом конце света продолжала клевать меня в темечко:
— Юноша, для нас последний путь — на Землю Обетованную, а то, что вы имеете, уже вообще запредельно… Яша улетел в Израиль неделю назад. Надеюсь, я не стану слишком навязчивой, если предложу вам представиться?
— Сергей… Сергей Николаевич Котов. С кем имею, так сказать?..
Трубка помолчала, в ней что-то гулко рокотало, потом уже первый голос объявил:
— Господин Котов, для вас персонально от Якова есть что сказать. А именно: не позднее конца марта приезжайте в Тель-Авив или Хайфу, на ваше усмотрение, для Каца московский климат в последнее время вреден. Там и поговорите, о чём — найдётся. Да, и ещё добавлено… Простите, почерк у него плохой, как курица лапой… Ах, вот: ничего не предпринимайте, пока с ним не встретитесь. Читайте то, что вам уже передали. И выбросьте из вашей пустой головы те гадости, что наговорили мне вначале и не вздумайте повторить впоследствии! — крякнуло на прощание это чудо, трубка устало запищала отбоем.
— Интересно, и как я его найду в этом Тель-Авиве? — запоздало спросил я умолкший аппарат. Оставалось ждать сведений со стороны.
Глава 5. Земля обетованная
Пессимизм — это роскошь, которую
евреи не могут себе позволить.
Голда Меир
Самолёт прорезал облака, устремляясь к земле, многочасовой перелёт благополучно завершался, не омрачённый так любимыми Голливудом турбулентностями и террористами. Не выпадали под визг сирены кислородные маски, не вываливалась из пилотской кабины с перекошенным от страха лицом красотка стюардесса, никто не приставлял мне к виску ствол «кольта-магнума». В общем, рутина. В отличие от того, что предшествовало моему вояжу по следам незабвенного Каца, а именно — на Землю Израилеву.
Сразу по возвращении из Первопрестольной, я озадачился тем, что достал из самого дальнего закутка бумаги, что передал мне прошлым летом Яков, и приступил к их самому тщательному изучению.
В этом мне взялась помогать Юлька, поскольку вся эта финансовая макулатура была сплошь по её специальности. И первое же пристальное изучение всей этой цифири привело, к мягко говоря, нетривиальным находкам.
Моё любимое детищу, компания «Гелиополис» была девственно чиста перед законом. То есть, настолько чиста, что так просто не бывает. Конечно, где-то дебит с кредитом не сходился, но ровно настолько, что попадал в рамки допустимой погрешности. Кредитная политика была на загляденье прозрачной, но и там, если зависали некие странные суммы, то тоже вполне попадающие под рамки допусков.
Даже воровали у нас, оказывается, прямо-таки образцово-показательно. Немного завысили тарифы там, малость переплатили исполнителю здесь, но при своевременном покаянии эти моменты даже могли пойти нам на пользу: смотрите, люди добрые, любуйся, государство родимое, сами не местные, в Москве впервой, подайте Христа ради на развитие скромным труженикам архитектурной отрасли…
Сначала это восхищало. Через пару-тройку томов «дела» стало настораживать, а на третьи сутки неусыпного копания мы замерли, обалдев от масштаба «…картины маслом», как любил выражаться один наш общий знакомый в поселковой администрации. Кто-то сверхгениальный проводил в дело комбинацию по выводу средств за границу, используя нашу компанию как ширму для своих махинаций. Причём, это не была Светлана, не её размах и стиль, при всём моём к ней уважении. И это не мог быть Борька, скотина, в чистом виде: мозгов бы не хватило.
Только человек с аналитическими способностями великолепного Якова Израилевича смог бы собрать воедино все эти разбросанные по всевозможным договорам, ведомостям, счетам-фактурам отдельные даже не штрихи — намётки на следы грандиозного финансового преступления. Только по тем цифрам, которые оказались в нашем распоряжении, можно было судить, что некто не без непосредственного участия моего коммерческого директора провёл через счета «Гелиополиса» не менее сотни миллионов полновесных американских «рублей». И при этом на счетах компании остались только строго полагающиеся ей по статусу комиссионные. Вот так-то, «…а вы говорите — павлины…»
В общем, было от чего, как говорят на Востоке, «…сесть на ковер раздумья и положить в рот палец удивления». Но всё, вышеобнаруженное, не давало конкретного ответы на вопрос: насколько это связано с моим «отстранением» от дел и, главное, со смертью Светланы? Чем наши скромные персоны могли так не устраивать неведомых аферистов, если на протяжении почти пяти лет они ловко умудрялись пользоваться нашей невнимательностью? В моём понимании, мы для них значили не более, чем какие-нибудь мифические инопланетяне. Иное дело — Борька, с появлением которого и началась вся эта финансовая вакханалия. Он явно был далеко не рядовой фигурой в их раскладе. Именно он подкинул мне идею с Игрой… Стоп, а Игра — тоже их детище?
У меня голова шла кругом, Юлька старалась разобраться во всём наравне со мной. Если до последнего времени я оберегал её от излишнего знания, которое, как известно, «…умножает скорби», то теперь она явно навёрстывала упущенное. Хорошо ещё, что молодое пополнение и Фёдор сняли с нас во многом заботу об осетровом рае, Но, что бы не происходило, и как бы мы не были заняты, пару дней в неделю мы с женой уделяли своему маленькому хозяйству. Наши питомцы потихоньку росли, мы втянулись в определённый ритм, и такая жизнь нас полностью устраивала. Не давали покоя только эти «взрывоопасные» бумаги.
На идею Юльки «показать их кому следует» я отреагировал адекватно и сразу вспомнил улыбчивого «товарища майора» Игоря. Он согласился встретиться ос мной моментально, всё с той же улыбкой принял Яшины папки и отбыл в своё управление, пообещав связаться со мной в ближайшее время. На том всё и встало.
Я не особенно печалился по этому поводу, тем более, что мама моя успела к тому времени развить бурную деятельность в Екатеринбурге, о чём мы были оповещены многочисленными звонками Юлькиных родителей. И если в начале эпопеи звонки эти напоминали скорее рёв возмущённых фанатов ЦСКА после проигрыша любимого клуба, то чем дальше, тем больше тон их сменился сначала на виновато-просящий, а потом уж и вовсе на терпеливо-увещевательный. Как я понял, что мама моя провела в рядах будущей родни основательную политико-воспитательную работу.
В общем, накануне Дня российской армии Юлька оповестила меня, что её «железный генерал» папаша в сопровождении любимой супруги собирается нанести нам официальный визит в ближайшее время. Морально я к этому, конечно, готовился, но память той летней встречи была ещё слишком сильна, и перспектива близкого общения тестем меня однозначно из колеи выбила. Спас Фёдор, нагрянувший как-то в гости, которому Юлька впарила эту же новость. Дядька, в отличие от меня, в панику впадать не стал, а, потеребив богатую бороду, задумчиво спросил:
— Батя твой — охотник?
Юлька кивнула. Фёдор небрежно махнул рукой.
— Не забивайте голову пустяками. Разберёмся.
С тем и уехал. Что это значило, я понял позже, когда делегация родственников «с той стороны» в количестве почти двадцати душ напрочь отсутствовавшая на нашей свадьбе по известным причинам, вывалилась на перрон старого вокзала.
На Вокзальную площадь подкатил «пазик» под водительством Петра, и дядька, с достоинством выйдя из припарковавшейся рядом неизменной «Нивы» хлебосольным жестом указал уже начавшим ёжиться от пронизывающего февральского ветра с крепким степным морозцем гостям на распахнувшуюся дверцу автобуса:
— Прошу в транспорт, гости дорогие… А вас, — он подхватил под локотки уже готовых закипеть от праведного гнева тестя с тёщей, — просят пройти в персональное авто…
И легонько так подтолкнул к моему «лендкрузеру». Я поспешно подхватил их баулы и впереди всех устремился к стоянке.
Уже в машине, слегка разомлев по дороге от тепла печки, тесть соизволил констатировать:
— Всё не так уж и плохо, да мать?
Та только обречённо кивнула.
— А про машину Юленька не писала, — ни с того, ни с сего вдруг добавила она. Я усмехнулся про себя: что жена переписывается с мамой по электронке, я знал, но, оказалось, она не обо всём докладывала
— Мы только пару месяцев как обзавелись, — скромно счёл необходимым пояснить я. Тесть в зеркале заднего вида сдержанно кивнул:
— Дела идут хорошо?
— Не жалуемся. Но пока используем, как бы это сказать, скрытые резервы, что ли. Первый продукт пойдёт не раньше, чем через полгода-год.
— Так долго?
— Да, по технологии примерно всё так и получается.
— А прибыльность такой фермы?
— В идеале — процентов тридцать-пятьдесят. В нашем случае может быть и больше, удалось сильно сократить издержки. Корма там, энергия подешевле… Вообще о ветряках подумываем и солнечных коллекторах. Тогда и экономия значительней будет.
Тесть ещё раз кивнул и задумался надолго…
В ещё большую задумчивость он впал на ферме, когда Рома с Алёнкой провели маленькую экскурсию по осетровой обители. Тесть походил между рядами садков, понаблюдал за нашими питомцами с видом инспектора одновременно пожарной охраны и санэпиднадзора. Осетрята приветливо помахали ему хвостом. Юлька держалась всё время несколько позади и искоса посматривала на меня, словно ища защиты… Я только пожимал плечами на все её безмолвные вопросы и ждал.
Когда мы уже отчаялись услышать хоть слово, одобрительное или ругательное, практически всё равно, семейный «генсек» разлепил твердокаменные уста и коротко, чисто по-военному спросил:
— Венчаемся когда?
— Завтра, — бойко отрапортовал я, чуть не добавив в запарке «герр генерал». Он кивнул каким-то своим мыслям, потом посмотрел на меня долгим тяжёлым взглядом, неожиданно-широко улыбнулся и выдал:
— А что, зять, водку потребляешь?
— Кто ж её в России не потребляет! — нейтрально ответствовал я. Тесть распахнул своё шикарное пальто и, достав из-за пазухи совершенно глобальных размеров фляжку, лихо скрутил сверкающую металлическую пробку и плеснул добрую дозу в спешно подставленные Ромкой стаканы. Воздев свой к потолку, рявкнул:
— Горько, что ль?
Я и отреагировать не успел, как Юлька впилась в мои губы огненным поцелуем… Я был на седьмом небе от счастья.
Было и венчание, я вернулся в свой монастырь теперь уже в роли жениха, и отец Валерий скрепил наш брак теперь уже небесной печатью. Юлькины родители задержались у нас почти на две недели, не спешили отъезжать и прочие родственники, так что мы в перерывах между работой и домашними хлопотами перманентно праздновали по второму разу наше бракосочетание.
Но когда-то всё заканчивается, окончился и этот подзатянувшийся праздник. Новоиспеченные родители, к нашему огромному удивлению, неожиданно высказали желание приехать на жительство к нам в деревню, пока хотя бы на полгодика, «захватить плацдарм», как выразился тесть. Что будет дальше — время покажет, добавил он. Мы были не против, тем более, что Фёдор, с которым тесть на почве охоты почти что породнился, подыскал им небольшой, но добротный дом за приемлемую цену.
В общем, когда всё рассосалось, мы вспомнили о документах господина Каца. Я уже собрался позвонить своему «секретному» приятелю, но он неожиданно (видимо, только для нас) объявился сам и предложил побеседовать накоротке…
Мы пересеклись в небольшом кафе, и «товарищ майор» Игорь взял сразу быка за рога:
— Не скрою, Серёжа, подкинул ты нам работки… Не скажу, что всё так уж однозначно, но под прикрытием твоей конторы уже долгое время функционировала грандиозная финансовая структура. Твой Кац сумел такого накопать, что на десятки лет тюрьмы тянет.
— Насколько я в курсе, финансовые преступления у нас такими сроками не караются, — скромно блеснул я своими юридическими познаниями. — Как говорил один мой знакомый: «Кража пары сотен рублей — банальное воровство, хищение пары сотен миллионов — бизнес, урезание госбюджета на несколько миллиардов — большая политика!» Что-то я не помню, чтобы кого-то у нас в стране за такое сажали…
Игорь кивнул, лучезарно улыбаясь.
— Совершенно верно. В лучшем случае — грандиозные штрафы без конфискаций… Но здесь дело не в махинациях и отмывании денег. Пока ещё рано говорить об этом, но, надеюсь, после твоей встречи с израильским другом, надеюсь, многое прояснится окончательно.
Я насторожился.
— Что-то не помню, чтобы я собирался в Израиль…
«Майор» Игорь наклонил голову и лукаво посмотрел на меня:
— Но ведь не против? Тем более, что товарищ приглашает…
Я отставил в сторону бокал с минералкой, поднялся:
— Мне не нравится, когда кто-то всё старается решать за меня.
Безопасник пожал плечами.
— А мне показалось, что ты сам заинтересован в том, чтобы закрыть вопрос с Игрой раз и навсегда…
Я развёл руками:
— Вот и закрывайте, вам, простите за каламбур, и карты в руки… Я-то при чём?
— При том, — терпеливо принялся объяснять чекист, — что всё, что мы имеем суть только косвенные улики. Во всех этих документах только следы операций, а реальные факты, как я понимаю, Кац прихватил с собой в целях безопасности. И он готов ими поделиться, но только с тобой лично. По крайней мере, так он заявляет…
— А, — восхитился я. — Вы и его достать умудрились!
Игорь кивнул.
— Так поедешь? Тем более, что и повод есть самый что ни на есть официальный: в конце марта в Тель-Авиве будет проходить выставка оборудования и семинары по вопросам аквакультуры… Израиль, сам знаешь, в этой области уже лет пятьдесят как подвизается и лидирует, если не ошибаюсь. Заодно и с пользой для дела скатаешься.
Я только развёл руками…
«Обшоломкались» мы, по меткому выражению Якова, в здании аэропорта Бен-Гурион, чтобы «…не выходить лишнего на горячее аравийское солнце». Мудрый еврей совершенно не изменился, только загорел и стал более степенным, что ли… Но оптимизма у него не убавилось ни на йоту, что он продемонстрировал, едва мы устроились под защитой кондиционера его скромного «Порш кайенн»:
— Серёжа, я таки рад, что эти бэн зона; тебя пока что не достали!
Это «пока что» я сразу отметил и пригорюнился… Видимо, прав был мой знакомый потомок Дзержинского, что такие вопросы лучше решать, не допуская развития болезни. И нейтрально ответил:
— А уж как я-то рад… Но может мы сразу перейдём к делу, коли я здесь? А то у меня ещё на эти два дня пребывания намечены одна выставка и пара конференций по бизнесу…
— Конечно, конечно, — Кац запустим двигатель, газанул, и машина шаландой поплыла в сторону города… Несмотря на сугубо цивильное прежнее существование моего знакомого, я заметил, что он где-то уже успел нахвататься привычек настоящего шпиона: едва машина покатила по шоссе, он стал немотивированно перестраиваться из ряда в ряд, менять скоростной режим и постоянно контролировал ситуацию на трассе в многочисленные зеркала. Такого за ним в Москве я не замечал. О чём и не преминул сообщить.
Кац только плечами пожал:
— А вы думали, я уехал из страны от хорошей и спокойной жизни? Не смешите мои сандалии: ни один нормальный человек не бежит из рая. Оттуда только изгоняют или линяют по глупости. Просто дома стало явственно попахивать жареным. Причём — от моей задницы. Пару раз я замечал за собой слежку, однажды в меня чуть было не влепился громадный самосвал! И что вы себе думаете: после такого можно оставаться поблизости от дома и ждать, когда к тебе придут не для дать премиальные? Но эти товарищи настолько упёртые, что попытались достать меня и здесь… Но спасибо Моссад, от них не зря нервничают маньяки разных стран… Теперь я дышу хоть и через раз, но относительно спокойно. Беседы по душам с местными «особистами» не в счёт. Издержки демократии.
Я слушал его внимательно, и постепенно начинал волноваться за свою семью и родных. А Кац, ловко направляя машину в сторону от столицы, продолжал просвещать меня:
— Серёжа, переночуешь у меня в кибуце, это безопаснее. Они могут отследить твой прилёт, если пасли тебя в последнее время. А в кибуце это практически невозможно…
— Да кто «они»? — наконец не выдержал я. Кац изумлённо воззрился на меня:
— А я разве не сказал?
Я помотал головой. Он хлопнул себя по лбу:
— Ишак старый! Конечно, террористы!
От такого заявления я просто окосел и замолк на то время, что он разъяснял мне ситуацию.
Мы в нашем таком привычном и обыденном пире как-то перестали осознавать терроризм как данность в реалиях нашего существования. Да, «где-то там», «у них» самолёты врезаются в небоскрёбы Торговых центров, бабы-смертницы с грозными «поясами шахидок» наводят шорох на вокзалах, автомобили, под завязку набитые тротилом, врезаются в толпы паломников… Но это где-то там. Но вдруг случились падающие дома на Каширке, «Норд-Ост», Беслан, взрывы в таком спокойном и привычном московском метрополитене имени незабвенного отца мирового террора товарища Ленина… И получилось, как в той навязшей в мозгах рекламе: «Как?! У вас ещё нет бомбы в подъезде?! Тогда мы идём к вам!»
…Я лежал в одной из московских клиник в конце девяностых на плановой в то время операции, когда по осени вдруг стали валом привозить окровавленных женщин, стариков, детей… В палатах и коридорах стояли крики и стоны, корпус хирургии окружали толпы родственников, врачи с перекошенными от ярости собственного бессилия пытались спасти, кого можно… Упали два дома на Каширском шоссе, и это стало первым звонком в невидимой войне, пришедшей в мой дом. Тогда всё и вся валили на чеченские войны, имена полевых командиров-бородачей не знали только те, кто в силу своей слепоты или глухоты не воспринимал телевизор.
Апофеозом террора стал захват развлекательного Центра на Дубровке, сотни смертей и мутная история с освобождением заложников… Дальше всё пошло несколько на убыль, но тему никто не снимал, то там, то сям звучали сообщения об удачных и не очень попытках что-то как-то взорвать. Но это всё равно были бледные отсветы того, что происходило за пределами страны, где эта «пиромания» приобрела совершенно грандиозные размеры. В войну с мировым терроризмом включились целые страны, и война эта требовала денег, причём — от обеих сторон.
Я до недавнего времени считал в силу своей неосведомлённости, что террористов питают в основном доходы от наркотрафика. Каково же было моё удивление, когда Яков Израилевич на пальцах, как дважды два, доказал мне, что средства моей фирмы перетекали на счета компаний, подконтрольных совершенно одиозным экстремистским организациям как на Востоке, так и на Западе.
Вся схема напоминала классическую ситуацию с кооперативами в бывшем СССР. Предположим, что вам, как успешному партийному или просто номенклатурному работнику удалось оттяпать от «закромов Родины» приличную толику. В преддверии местного капитализма остро встаёт вопрос легализации таких капиталов, поскольку ни ОБХСС, ни Генпрокуратуры ещё никто не отменял… Ещё легендарные Гдлян и Иванов трясут «хлопководов» в Узбекистане, а Щекочихин раскрывает одну историю советской мафии за другой. В такой ситуации просто так пользоваться незаконно нажитым состоянием, мягко говоря, рискованно, поскольку деяние это попадает под «расстрельную» статью Уголовного Кодекса. И тогда в помощь себе, любимым, товарищи партийцы создают кооперацию.
Гениальный по тем временам ход: регистрируется кооператив, например, по «ремонту пирожков», никаких пирожков он, естественно, чинить не будет, а регулярно кладёт на свой счёт выручку в виде того самого «нажитого преступным путём» капитала, платит смешной по тем временам налог в 2,5 процента с чистой (!) прибыли и жирует на «честно заработанные». Все помнят, что когда году этак к 91-му кооперация наконец-то развилась, её быстро приструнили грандиозными налогами и прочими поборами. Кто опоздал, тот не успел, как говорится… Народные избранники к тому времени уже успели легализовать прикарманенные «деньги партии».
Сегодня история повторяется с учётом реалий времени: составляется, например, контракт на проектирование и строительство некоего объекта, желательно за рубежом, через соответствующую волне себе «чистую» компанию, которая, кстати, и ведать не ведает, в каких раскладах замешана. Она всё проектирует и, как инвестор, даже инвестирует капиталы Заказчика в работу, которая, в конечном счёте, проводится только на бумаге. Компания получает свою прибыль, а «Заказчик» и «Исполнитель» остаются полностью довольны, поскольку первый перевёл, а второй получил громадную сумму денег совершенно легальным путём. Вот такую роль «фирмы-прачечной», как говорят товарищи из ФБР, и сыграл мой родной «Гелиополис». А турецкие и прочие «строители» оказались компаниями «однодневками», слинявшими сразу же после подписания актов выполненных работ. Что и раскопал мой милейший главный экономист. Он не успел меня посветить во все подробности, поскольку вокруг стали происходить всякие там нежелательные для здоровья события. Пришлось «уходить огородами», как говорится…
Я сидел, «обалдев сего числа», и пытался собрать мозги в кучку… Яков смиренно наблюдал мои метания поверх очков и грустно улыбался. Вдохнув-выдохнув, я пробормотал:
— Ну, и что прикажете мне с этим вселенским знанием теперь делать?
Яков снял и протёр очки, снова водрузил их на нос. Тихо сказал:
— Я отдаю вам все документы в «живом» и электронном виде, а вы их передаёте, куда следует. Вам проще, вы пока выпали из их поля зрения. А я — пас, уж увольте, дорогой Серёжа.
Я собирался ответить что-нибудь «со свойственным мне цинизмом», как любил говаривать во времена оны сам Яков Израилевич, но тут запищал мой телефон. Голос Луизы в трубке звенел белью:
— Алло, Серёжа, ты где?! Они украли моего… нашего с тобой сына! Прилетай в Сочи, им нужен ты, ты нужен мне… Я совсем запуталась… Сделай что-нибудь!
Я ошарашенно посмотрел на Якова. Тот, словно мог услышать наш разговор, понимающе развёл руками:
— Оказывается, и вы под прицелом, господин бывший начальник… Даром, что не еврей. Что будете решать?
Я поднялся:
— Для начала разузнаю обстановку. Как всегда, война план покажет. Прорвёмся, — ввернул я своё любимое напоследок.
Кац порывисто обнял меня.
— А я и не сомневаюсь.
Глава 6. Мама, я жулика люблю!
Для того чтобы научить мир чему-то,
ты должен преподать ему урок…
Брет Истон Эллис
…В себя я приходил долго и муторно. В голове поселился непоседливый ёжик, который при каждом моём неловком движении начинал беспокойно ворочаться и метаться внутри черепной коробки, топоча мелкими своими лапками по воспалённому мозгу. Постепенно тёмная пелена сползала с сознания, как шкурка с ошпаренного помидора, начали проявляться первые отсветы воспоминаний, но они не принесли ожидаемого результата, напротив, заставили содрогнуться от внезапно накативших эмоций.
Состояние было подстать тому, что так хорошо было описано Доцентом в «Бриллиантовой руке»: «…здесь — помню, а здесь — не помню». Помню, как спешно вылетел из Тель-Авива ближайшим рейсом в Сочи, где меня должна была ждать Луиза, помню, как проходил таможню и ловил такси до Мацесты, на адрес съёмной гостинки. Прекрасно помню, как в лабиринтах приморского городка искал вожделенный дом, потом спешил на четвёртый этаж, звонил в дверь. И от души, судя по теперешнему состоянию, получил чем-то весьма твёрдым и увесистым по балде.
Проанализировав положение, я убедился, что всё прекрасно вижу, а если и не вижу чего-то в действительности, то только от присутствия на голове какого-то тёмного мешка. Смешно… Вдобавок ко всему, я сижу на стуле, привязанный к его спинке, во рту привкус крови, и мне холодно… От близких стен явно веет влажным бетоном. Подвал? Гараж? Хрен его знает, от перемены мест слагаемых, как говорится…
Где-то далеко шумела автотрасса, этот звук моторов и шелест шин не спутаешь ни с чем. Да и дом тот, который я разыскивал, находился в паре сотен метров от шоссе Сочи-Адлер. Значит, если выводы мои верны, то я всё ещё нахожусь там же, где и расстался на время с памятью. Хорошо это или плохо, ещё предстояло выяснить. В конце концов, меня не прикончили сразу, ergo , я пока ещё нужен. Хотя, если мыслить предельно логично, на фиг я кому из этих «пособников мирового террора» сдался! Чего такого есть у меня, что им может так понадобиться или просто повредить? Даже эти документы Каца, если вдумчиво разобраться, не более чем пугалка. Пока Яков Израилевич был в России, он ещё как-то мог им навредить, но у себя на родине всё это не более чем информация для специалистов. Думается мне, что таковой у спецслужб в достатке. Подумаешь, ещё одной прачечной меньше станет. По большому счёту, даже моему «Гелиополису» предъявить нечего: всё контракты были вполне легитимными, деньги уходили по назначению, а что кто-то там чего-то не стал строить и удовлетворился одними бумажками, итак это сплошь и рядом: нет заявления потерпевших — нет дела. А откуда взяться этим потерпевшим, если вокруг сплошь заинтересованные в таком положении дела люди!
Тогда в чём смысл кражи ребёнка Луизы, моего возвращения? Что ещё такого есть у меня, от чего «мировой терроризм» трясёт лихоманка? Это, товарищи, уже вопрос… Но, как оказалось, ответ на него был близок и в прямом, и в переносном смыслах: где-то скрипнула дверь, повеяло сквознячком, посторонние шумы несколько усилились… Даже послышалось, как кто-то вошёл и присел на что-то, стоящее чуть в стороне… Это «что-то» под ним слегка хрустнуло пружинами. Диван? Кровать? Похоже…
А потом раздался Голос.
— Как жив-здоров, гость дорогой?
Голос был вроде бы русский, но с едва заметным восточным акцентом, таким, знаете, не кавказским, как его любят изображать в соответствующих фильмах, нет. Интонации и фразы были вполне отечественными, но само их построение, общий тон, что ли наводили на мысль о том, что владелец Голоса — не природный носитель «великого и могучего». Слишком правильно он на нём говорил. Так говорят обычно те, кто язык изучал академическим путём, в ВУЗах, и имел обширную практику в русскоговорящей стране, а поскольку страна такая на весь мир одна, то жил этот товарищ именно в России. В общем, как-то так… Но надо было отвечать, и я, помедлив, буркнул:
— Вашими намазами… Дорогой…
Смешок… Некто, видимо оценив мой чёрный юмор, встал и подошёл ближе.
— Не обижайся, Сергей-свет-Николаевич, что пришлось тебя кастетом успокоить: не ровён час — стал бы шуметь, сопротивляться, соседи бы прибежали, милиция, конечно, куда ж без неё… А так решим наши вопросы по-тихому, по-семейному, если хочешь… Вот в чём ирония ситуации: хотел бы тебя убить, да не могу. Пока не могу. Нужен ты нам, дорогой товарищ Котов.
Я дёрнулся на стуле, стараясь незаметно проверить крепость «семейных» уз, но ребята сработали на совесть: капроновый шнур ни на йоту не ослаб. И я притих до поры. Голос это отметил.
— Правильно, Котов. Излишние телодвижения делу не помогут, время дорого, поэтому не буду говорить тебе страшные вещи про твою девку, семью, ребёнка, не маленький — сам всё понимаешь, если уж прилетел по первому звонку. Для того, чтобы всё расставить по своим местам перед серьёзным разговором, поясняю: Луизу мы выпустили, как только ты сел в самолёт в Тель-Авиве. Нам лишние заморочки не к чему.
«Значит, они следили за мной в Израиле!» — прошиб мен пот. Ох, прав был Кац, трижды прав, что свалил на Землю Обетованную… Здесь его бы уже давно отправили в «поля Вечной Охоты»… Но то, что Луиза и сын — сын! — в безопасности, кардинально меняло дело. Одно — рисковать своей головой, совсем другое брать ответственность за чужие жизни. Но ситуация всё равно требовала прояснения, и я решился на вопрос:
— А откуда мне знать, что вы не брешете?
— Собаки брешут, — отрезал Голос. Запиликали кнопки мобильника, мне к уху приложили холодок аппарата, из которого прозвенел дрожащий голос Луизы:
— Что вам ещё от меня нужно?!
— Это я, — я постарался придать голосу максимум оптимизма. Не хватало ещё тратить время на истерики. — Ты в порядке?
— Серёжа! Ты жив! Прости меня, мне ничего не оставалось делать, как позвонить… Они…
— Знаю. Сейчас это не важно, после поговорим… Ты где? Что с сыном?
— Я пока в Москве, еду в Шереметьево… Они ушли из маминого дома, как только ты вылетел из Израиля… С сыном всё в порядке… Но что теперь с тобой…
Та же невидимая рука отключила связь. С наивозможнейшей иронией Голос произнёс:
— Кровожадные террористы не отпускают заложников… Так, если я не ошибаюсь, пишут в ваших газетах?
— А в ваших? — не удержался от сарказма я. То, что Луиза и сын были вне опасности или, по крайней мере, пользовались относительной свободой, слегка развязало мне руки. Пусть пока только в переносном смысле…
— А у нас нет своих газет, — обладатель Голоса не провокацию не поддался и не скатился до дешёвой полемики, на что я, честно говоря, так рассчитывал. Потянули бы время, а там и шнурок бы малость ослаб, к чему я всё последнее время прилагал немалые усилия, незаметно от собеседника напрягая и расслабляя определённые группы мышц. — И давайте не уходить от темы разговора. Времени у меня в обрез вашими стараниями, господин Котов…
Последнее слово прозвучало плевком в мою сторону. Здорово же ты их достал, Кот, если тебе персонально уделяют столько внимания. И, главное, чем достал? Вот в чём вопрос, как говаривал незабвенный Принц Датский…
— Поэтому переходим сразу к сути дела, — продолжал Голос. Он перемещался где-то в пределах отведённого нам помещения, дефилировал передо мной туда-сюда. «Нервничает», — вдруг открылось мне. Хотя нервничать в данной ситуации — привилегия исключительно моя. — У вас есть нечто, что нам исключительно интересно. И без вас эту самую «малость» мы получить никак не можем. Думаю, что тайну вам не раскрою, если сообщу, что именно поэтому вы до сих пор живы.
Опаньки… А вечер-то перестаёт быть томным! Оказывается, банально убивать меня пока что никто не собирается! Это слегка меняло расклад в ситуации в мою пользу, только вот насколько?
А Голос, тем временем, продолжил:
— Как я понимаю, дорогой вы наш, документы Каца вы нам передавать не собираетесь? Да и Аллах с ними, этими бумажками. Действительно, что у него может быть такого, что нам бы непоправимо навредило? Былые контракты, финансовые схемы? Они устаревают сразу же по использованию. Система гибка настолько, что закостеневшие методики государственных машин не успевают уследить за её развитием и метаморфозами. Головастые мальчики и девочки, бегущие к нам в стремлении вырваться из рутины бытия и самореализоваться, сто очков вперёд дадут Биллу Гейтсу и любой команде аналитиков от разведки. Всё это чушь про бородатых «воинов-джихадистов», с АКМами наперевес штурмующих цитадели мировой цивилизации… Чушь про автоматы, естественно, есть множество других способов завоевать мировое господство… Не стану их все перечислять, мы сейчас не об этом. Сергей Николаевич, нам надо, чтобы ты подписал несколько бумажек, дорогой…
Интонации Голоса резко переменились, от былой томности не осталось и следа, перешли от слов к делу, как говорится… Посмотрим, что это за дело…
А вслух я произнёс:
— Да я, по-моему, в своей жизни уже подписал всё, что только мог… Вы же и фирму мою имеете, и счета, и хрен знает что ещё! У меня не осталось ничего, что может быть вам интересно!
— Мы тоже так думали, — в Голосе просквозило нечто вреде минутного раздражения. — Мы ошибались. Вышел юридический казус.
Теперь неизвестный собеседник говорил чуьт-чуть раздражённо, с лёгким нетерпением в интонациях. Так обычно вещает лектор общества «Знание», которому хочется поскорее оттарабанить набившую оскомину тему и поспешить за угол, в ближайшую пельменную, пропустить вожделенные «сто пятьдесят граммов».
— Когда вы так вовремя «погибли», компания ваша перешла к супруге. Ну, что поделаешь, все мы слабы, а женщины особенно открыты перед теми, которых любят. Или думают, что любят… Ваш заместитель, Борис Полянский (Ах, ты, сука! Всё-таки Борька, скотина…) сделал всё, как нам обещал: влюбил в себя вашу жену, что, кстати, при вашем к ней отношении, было совсем несложно, обеспечил ваше участие в Игре, перевёл активы на неё. И вот здесь-то и сработал неучтённый фактор…
Мне было настолько хреново, что я воспринимал его слова словно сквозь вату. И плохо было мне не от того, что били меня, любимого, по голове все, кому не лень, а от того, что человек, с которым я прожил столько лет и прошёл, как мне казалось, «огонь, воду и медные трубы», предал меня, хотя я не подавал формальных поводов для этого! Изменил, и с кем — с моим некогда лучшим другом, оказавшимся на поверку банальным жуликом и вообще — пособником террористов! И, захлёбываясь в нахлынувших на меня глубоких рефлексиях, я как-то не сразу сообразил, о чём вещает мой тюремщик…
— Непостижимая женская логика! Или отсутствие таковой по определению. Кто ж мог предположить что ваша, такая насквозь возмущённая вашим к ней нечутким отношением супруга, делившая уже давно семейное ложе с вашим приятелем, на отрез откажется выходить за него замуж! Эта стерва заявила, что после того, как узнала абсолютно всё про Игру, категорически строить с ним семейные отношения…
— А как она узнала, кстати? Разве не она с ним на пару всё это затевала? — изумился я. В Голосе сквозило вселенское разочарование.
— Затевала-то на пару. Она «честно» седела с вами в клинике, присутствовала, практически, у смертного одра, рыдала на кладбище, отработала «легенду», так сказать. И, в конце концов, вполне закономерно позволила Полянскому себя «успокоить». Поскольку была свято уверена, что этот банальный розыгрыш не более, чем способ отомстить вам за все прегрешения, прошлые и будущие. А этот идиот в первую же дозволенную ночь страсти, преисполнившись чувства самца-победителя, рассказал ей про всё и в подробностях, умолчав только об истинных причинах, заставивших его провернуть всю эту афёру. Дескать, зависть, желание обладать ей и фирмой по совместительству снесло ему башню… Это и спасло вам жизнь, поскольку Светлана поставила одно условие Полянскому: она, коль уж влипла в историю с Игрой, останется с ним заодно, но вас, мой дорогой, убивать не позволит. Так вы и оказались в Тамбовской области, под опекой наших медсестёр, которым предписывалось держать вас под медикаментами, пока ситуация с конторой окончательно не устаканится.
— Смешно, — пробормотал я, отчего-то радуясь, что у Светки всё-таки хватило совести, чтобы не доводить дело до той черты, из-за которой нет возврата. Или она действительно так меня когда-то любила, что не смогла убить?
Видимо, последние слова я произнёс вслух, поскольку неожиданно услышал ответ.
— Наверное, — буркнул Голос. — Только на этом всё не закончилось. Через какое-то время к ней пришёл ваш Кац и выложил первые документы по Турции… Надо сказать, что ей понадобился минимум времени, чтобы осознать, что именно происходит в вашей компании. И во время очередного вояжа на Лазурный берег она вывалила всю эту информацию на Бориса…
Он помолчал. Я ждал, затаив дыхание…
— Полянский оказался окончательным идиотом, — нехотя констатировал Голос. — Вместо того, чтобы посоветоваться с нами, он запаниковал, нанял каких-то местных бандитов, и они устроили ей «несчастный случай» при погружении. Да так, что и следов не осталось…
— Вы же этого и хотели, — борясь с внезапно накатившей яростью, пробормотал я.
— Нет, — резко бросил Голос. — Нас, наоборот, это поставило в поганую ситуацию! Они же так и не поженились, чёрт побери… А в компании остались зарубежные активы, и немалые, которые принадлежали нам. В сложившейся ситуации нам оставалось только благодарить Аллаха за то, что сорвались все покушения на вас: в домике этого дворника, в СИЗО, да и остальные, про которые теперь вам лучше не знать… Мы на время потеряли вас, но теперь пора отдать нам то, что принадлежит по праву…
Я, кажется, потихоньку стал что-то понимать… Я оставался единственным наследником Светланы, «Гелиополис» со всеми его явными и тайными активами, оказывается, принадлежит мне, поскольку из двоих его владельцев в живых остался только я… Вот это заморочки!
— Поэтому, — продолжал Голос, — через несколько минут здесь будет нотариус, мы официально введём вас в права наследства, переоформим документы фирмы на вас, после чего вы осуществите несколько денежных переводов с указанных нами счетов. Вот и всё.
— Как я понимаю, тема «аеслияоткажусь?» не пропирает…
— Совершенно верно. Выбор у вас невелик: подписать, перевести и сдохнуть или не подписывать и всё равно сдохнуть. Это Игра, друг мой, а играть надо до конца…
Почему-то я и сам об этом догадался. Странно, но в тот момент какого-нибудь страха я абсолютно не испытывал! То ли впал в какой-то ступор, то ли уже окончательно атрофировались все чувства после услышанного… Словно пережил события прошедшего года по-новой… Череда смертей вокруг, предательство, потери… И оказалось, что я смертельно устал.
— А вот и наш нотариус, — прозвучало словно бы в мозгу, с головы слетела чёрная мешковина, и глаза взорвались от ослепительного света…
Машина неслась по гладкому, как стекло шоссе. Где-то чуть в стороне шумел морской прибой. Я не мог насладиться пролетающими по сторонам видами по той простой причине, что, во-первых, мешок снова водрузили на мою многострадальную голову сразу после того, как я подмахнул целую кучу бумаг, а, во-вторых, путешествовал я хоть и на автомобиле, но исключительно в качестве ручной клади, то есть — в багажнике. В лучших традициях полицейских боевиков.
В принципе, чем дело кончится, мне уже вкратце обрисовали. Конец мой определён, исполнение приговора — дело времени, на всё про всё у меня остаётся не больше нескольких десятков минут.
В отличие от аналогичной ситуации в американских боевиках мне не приходится ждать своевременного появления кавалерии или героя-шерифа, которые разгонят или укокошат плохих парней и освободят узника совести в моём лице.
Мой случай из тех, что отражаются исключительно в сводках уголовной хроники, а то и вовсе единственно в полицейских протоколах. Это если те;ла не найдут вообще. Глупо рассчитывать, что меня отпустят из чувства вдруг пробудившейся человечности, или кому-то придёт в голову использовать меня впоследствии в своих раскладах. О человечности эти люди слышали только от жертв, которых отправляли к Аллаху да и то исключительно в контексте просьб о помиловании… А из всех возможных дальнейших раскладов я вычеркнут собственной росписью на многочисленных официальных бумагах не далее, как полчаса назад. Так что остаётся только лежать и размышлять о вечном, но вот как-то не получается…
А всё-таки, что мы имеем, господа хорошие в активе? Полностью сложившуюся мозаику с моей фирмой. Сначала Борька каким-то образом попадает в компанию к этим моджахедам. Потом, оказавшись с моей подачи в «Гелиополисе», развивает бурную деятельность на благо Мирового Террора. Параллельно Борис решает выключить меня из пасьянса, соблазнив мою супругу и предложив при помощи Игры оттяпать мою фирму в полное своё распоряжение и, заодно, примерно наказать меня, охальника, за нечуткое к ней отношение.
Она, бедолага, соглашается, ибо, как правильно заметил тот господин с Голосом, имеющим право приказывать, нет поступка, на который не решится влюблённая или оскорблённая женщина. В моём случае присутствовали оба эти чувства. Борька при помощи «игроков» подстраивает мне аварию, они со Светланой пристраивают меня на Каширку, списывая аварию на резко ухудшившееся моё состояние, здесь же под химией получают мои подписи, а затем Светка, вдруг преисполнившись ко мне запоздалой жалости, переписывает финал этой истории и отправляет меня в «ссылку» под Тамбов. Как я понимаю, эти тётки со шприцами, что сидели при моей особе почти месяц, должны были постепенно сделать из меня если не полного идиота, то некое подобие овоща, это уж точно.
Но вмешался главный врач, Степаныч разогнал эту богадельню и вытащил меня на Свет Божий. Когда я нарисовался в пределах видимости Бориса, то он сам или по согласованию со своими «кураторами» решил от меня избавиться. Сначала он устроил мне «сложности перевода» с узбекского, оставив мне об этом инциденте отметину на морде. Не получилось как-то… Затем эти ребята подстроили убийство Мухи, засадив меня в каталажку, где мне и пришёл бы вполне закономерный конец, не вмешайся в ситуацию рецидивист Ляпа и следователь Следственного Комитета Елена Казарина, светлая ей память…
Кац со своим компроматом заставил Светку по-новому посмотреть на ситуацию, она устраивает Борису форменный шабаш, после чего тот её попросту убирает. Но выясняется, что, в её отсутствие по причине ухода из жизни, формальным владельцем компании остаюсь я, а в работе зависли крупные суммы, принадлежащие не Борьке, и даже не его нанимателям — кому-то белее крутому, нежели вся эта шатия-братия… В общем, пришла пора меня отыскать и завершить начатое два года назад. Что они и сделали благополучно, выдернув при помощи Луизы меня из Израиля и затащив в эту хитрую квартиру в Мацесте…
…Машина сделала несколько поворотов, скатилась куда-то вниз, шины прошуршали по крупной гальке… Пляж? Для купания, вроде, рановато, хотя это и Сочи, но всё-таки март месяц…
Распахнул свой зев багажник, солнце ощущалось даже сквозь ткань мешка на голове… Пахнуло свежим морским воздухом. Грубые руки выволокли меня наружу, несколько человек, подхватив меня, потащили куда-то. Ориентироваться в темноте, да ещё и в моём положении трудновато, но я отметил, что мои носильщики прошли по каким-то деревянным мосткам, были пара подъёмом и спусков, после чего подошвы их ботинок затопали по бетону. Странно, что справа и слева слышался плеск воды… Причал? Пирс? Мне это как-то сразу перестало нравиться, и я стал извиваться в их руках червём… За что снова получил по голове со словами:
— Не дёргайся, гадёныш, уже пришли!
Меня положили на сырой бетон… волнолома? Для верности пнули пару раз ботинком под рёбра. Так, на всякий случай… А мне отчего-то стало так тоскливо… Почему всегда всё это происходит именно в тот момент, когда жизнь, можно сказать, только начинается! Когда появилась любимая женщина, создалась семья, родилось новое дело… Захотелось завыть от боли, но я только сцепил покрепче зубы, прекрасно понимая, что никто со мной теперь церемониться не станет. И что зря я тогда не послушался Игоря-чекиста, когда он просил меня слёзно предупреждать обо всех моих возможных перемещениях, которые так или иначе могут быть связаны с этим делом. Вот и доигрался. Во всех смыслах…
Кто-то ещё подошёл к моему бренному телу. Ага, знакомый Голос…
— Ладно, Котов, хорошо то, что хорошо кончается. Не для тебя. К сожалению. Уж не обессудь, живым мы тебя оставить не можем. Сам понимаешь. Зато умрёшь без мучений.
— Хотелось бы, конечно, помучиться, — совершенно искренне съязвил я.
— Не получилось, извини, дорогой, — оценил он мой чёрный юмор. И бросил в сторону:
— Эй, там, кончайте…
Меня опять подхватили и, не успел я по-настоящему испугаться, бросили, как я понял, в набежавшую волну… Которая накрыла меня, болезного, с головой, закрутила и повлекла в ледяную солёную пучину, вырывая из лёгких последние пузырьки воздуха… Я успел ещё подумать, что прощание с какой-то там по счёту моей кошачьей жизнью происходит как-то слишком уж летально, но мой страх Большой Воды всё пересилил и погасил мои жалкие мысли. Я умер в очередной раз… И не было больно.
Глава 7. Возвращение в Эдем
Нас часто ждут именно там, куда мы возвращаться не хотим.
Эльчин Сафарли
«…Это май-баловник, это май-чародей веет белым своим опахалом!» — отчего-то застряла в голове строка старой песни. Наверное, от того, что за окном действительно был май, сияло горячее солнце, вполне по-летнему пригревая развалившийся в истоме воскресного дня мегаполис.
Я валялся на широченной постели в персональной V.I.P.-палате и, пресытившись телевизором и чтением книг, просто смотрел на листву яблонь за окном. Настроение было прекрасное, ещё бы разрешили выписаться домой, так и вообще было бы отменно. Но, до особого разрешения, мне не только не светит выписка, но запрещены даже прогулки по прекрасному больничному парку.
Это — плата за возможность воспользоваться очередной своей кошачьей реинкарнацией, правда — опять же в своём истинном обличьи. После всего происшедшего я по-прежнему остаюсь Сергеем Николаевичем Котовым, бывшим московским буржуем, вдовцом, бомжом, монахом-схимником, знатным аграрием и ещё бог знает кем. На всех моих жизней конечно не хватить, придётся оставшиеся тратить крайне экономно.
«Отделение неврологии», так называется моё теперешнее прибежище, в которое я угодил прямиком из черноморских волн, не пожелавших принять меня в свою пучину. На это оказалось две причины, вполне себе полновесные, чтобы привести к такому вот неожиданному и приятному для меня, не скрою, финалу.
Причина первая оказалась в том, что я, зараза, очень хотел жить! В общем-то, это неудивительно, этого хотят все. Но я всё то время, что со мной возились мои будущие палачи, старательно играл незаметно мышцой и ослабил-таки капроновые путы. Слава Богу, что эти архаровцы не додумались запеленать меня скотчем, как принято показывать в кино, тогда бы результат этого мероприятия был бы вполне предсказуемым. А так, оказавшись в воде и пережив первый шок от ледяного купания и всех предшествующих ему событий, я по примеру Гарри Гудини сбросил с себя верёвки, стянул с головы опостылевший колпак и устремился к поверхности… В тот момент мне было наплевать, что меня заметят и постараются успокоить по-новой, хотелось только одного — глотка свежего воздуха!
Вторая причина нарисовалась, когда я всё-таки вынырнул и смог оглядеться. К своему глубочайшему удовлетворению, я рассмотрел на пирсе, который действительно имел место, картину, о которой даже не мог и мечтать! Мои недавние собеседники и, по совместительству — палачи, рядком возлежали мордами вниз на мокром бетоне, а над ними деловито сновали очень убедительные товарищи с короткоствольными автоматами незнакомой мне модификации наперевес с лицами, закрытыми масками. Но от этого не менее дорогими!
А со стороны моря на меня заходил какой-то быстроходный катер, с которого буквально через минуту мне подали руку и извлекли из холоднющей солёной воды. В общем, всё как у классика:
Конец был прост: пришёл тягач,
И там был трос, и там был врач…
«Кавалерия» всё-таки успела спасти поселенцев от коварных «краснокожих»… Слава Голливуду, прочно вошедшему в наш быт, так сказать. Это было последнее, что я успел себе подумать, рухнув на тёплую палубу катера мешком мокрого белья. Очнулся я уже здесь, в вышеупомянутом отделении московской больницы, без права звонков и электронной переписки. Правда, с правом свиданий с родными и близкими.
Если быть уж совсем откровенным, то свидания мне разрешили только недели через три после моего водворения в эту обитель передовой медицинской мысли. Поначалу со мной общались только эскулапы, поскольку я действительно оказался в состоянии такого нервного истощения, что первые несколько дней буквально кушал «кашечку с ложечки». И это, заметьте, не в переносном смысле!
Оказывается, все эти игры с кошачьими жизнями неимоверно изматывают, говорю вам как специалист. Оказавшись в роли выловленной корюшки, я впал в апатию и первое время воспринимал мир в качестве отражения мятущихся картинок, которые услужливо рисовал мой наполовину контуженый мозг. Видимо, все эти приложения по нему «тупым твёрдым предметом» не прошли даром, и вкупе с переохлаждением я получил ещё и приличное сотрясение моего серого вещества. Правда, как говаривал один мой знакомый прапорщик, «…чему там болеть, это же кость». Но у меня мозг наличествовал, отчего голова болела нещадно. Особенно первые дни.
А когда она несколько успокоилась, настало время другой «головной боли» в лице серых товарищей со скромными папочками, которые хоть и представлялись с перечислением званий и фамилий, но напрочь не отложились в моей памяти.
Из общения с ними выяснилось, что, несмотря на то, что я не посчитал нужным известить моего куратора (оказывается, у меня был куратор!) Игоря Алексеевича о своем визите в Израиль, служба оного решила всё-таки по собственной инициативе отследить мой вояж во всех подробностях, за что и была вознаграждена поимкой целой кучи мерзких личностей исключительно террористической ориентации, за которыми, кстати, давно и небезуспешно охотилась. В общем, оказалось, что я, сам того не ведая, сыграл роль этакого живца со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Я не стал озвучивать, что думаю о методах вышеназванной службы, терпеливо и по возможности обстоятельно отвечал на все задаваемые мне вопросы, прекрасно понимая, что они всё равно не отстанут, пока не получат всю необходимую им информацию. И только когда они насытились, до моего тела были допущены родные и близкие.
Вопреки ожиданиям, первой меня навестила Луиза. Она ворвалась в палату на третью неделю моего пребывания в больничке, с порога бросилась с объятиями и извинениями… Но я просто сграбастал её в охапку и заставил замолчать поцелуем…
Отдышавшись, мы долго смотрели друг на друга, словно старались отыскать какие-то милые, но забытые черты. Так бывает с близкими людьми, которые считали друг друга пропавшими навеки, но вдруг неожиданно встретились на какой-то захудалой станции лицом к лицу. Нам было хорошо и спокойно, как никогда до этого. Потому, что оба понимали: это прекрасный финал наших коротких, но испепеляющих отношений.
Потом мы сидели рядком на постели, и болтали о том, о сём… Она рассказывала о нашем сыне, о том, как к ней в гостиницу, в Москве, завалились несколько мерзких типов сугубо арабской наружности, сунули под нос телефон, и приказали связаться с мамой. Оказалось, что в их доме, в Выборге, уже вовсю хозяйничают их подельники и если она не позвонит мне и не заставит прилететь в Сочи по казанному адресу, то им всем — ей, сыну, маме — придёт кирдык. Конечно же, ей ничего не оставалось, как позвонить мне. Дальнейшее известно.
Я не мог её ни в чём винить, поскольку сам бы, скорее всего, на её месте поступил таким же образом. А в моём теперешнем положении, когда я практически воскрес из мёртвых в очередной раз, я вообще готов был простить всех и вся… Впрочем, оказывается, не всех.
Чекист Игорь навестил меня следом за Луизой. Честно говоря, я ожидал его визита гораздо раньше, но, видимо, какие-то сложности с субординацией в их системе не позволяли ему этого сделать. Водрузив на прикроватную тумбочку пакет с абхазскими мандаринами, источавшими умопомрачительный запах, он присел на краешек кровати и, усмехнувшись, вопросил:
— И как это: ощущать себя заново родившимся?
Я пожал плечами, улыбнулся:
— Клёво!
Мы оба рассмеялись. Он не стал громоздить банальности типа «я предупреждал», «надо было позвонить» и всякую прочую ересь. Зато чётко и по делу «доложил» о том, что произошло после моего «моржевания» в Чёрном море. Из того, естественно, что мне полагалось знать по статусу.
Вся эта история началась не два. И даже не четыре года назад. Собственно, несколько лет назад я оказался в неё замешанным. В тот момент, когда преисполнившись любви к ближнему и чувства «настоящей армейской дружбы», притащил Борьку к себе замом.
Господин Полянский, оказывается, не вчера стакнулся с этими восточными асассинами . Они подцепили ещё во время службы в армии, когда он время от времени захаживал в соседние аулы за «травкой». А я-то, придурок, и не замечал эти его вылазки, хотя мы были с ним в части не разлей вода…
Его выцепили на гражданке, через пару лет после дембеля и предложили пост коммерческого директора одной компании. Тогда же он и применил впервые разработанную ими схему с «мертвыми душами». Но растёт дитя, как говорится, растут запросы. В поле деятельности господ попала столица, и тут-то друг-Боря вспомнил про своего армейского товарища, некоего Котова, организовать «совершенно случайную» встречу с которым не представляло никакого труда. Достаточно было просто оказаться в столице в нужное время и в нужном месте.
Вышеупомянутый Котов не только встретил армейского друга с распростёртыми объятиями, но и приблизил к своей особе, сделав заместителем с правом многочисленных подписей. Чем и спровоцировал цепь дальнейших событий.
Разменной монетой в этой комбинации стала Светлана, которую Борис не столько влюбил в себя, сколько банально обольстил. Замужняя, но практически одинокая при живом-то муже женщина, томившаяся бездельем в последнее время, была рада увлечься «непосредственным провинциалом», благо муженёк не оставлял ей места в своей жизни, поделив её между работой и клубами… А заодно и перевесив часть обязанностей на того же Бориса. А дальнейшая история известна: он предлагает мне устроить розыгрыш, вернуть Светку посредством «псевдо аварии» и игры на её чувствах ко мне… Ей же он втюхивает мысль о том, что я и Луизой замышляю «дворцовый переворот» с целью захвата фирмы. Ничтоже сумняшеся, он сводит меня с Луизкой в своём кабинете, чем «убивает сразу двух зайцев»: косвенно подтверждает уже зародившиеся на мой счёт сомнения у Светки, а заодно и вытягивает из меня свободную наличность с тем, чтобы я не слишком рыпался без средств к существованию. И, надо сказать, всё-то у него получилось.
Одно время мне было непонятно, почему они упекли меня после той аварии не в Склиф, что было бы логично, а в онкодиспансер. Но и эта гимнастика ума стала понятна, когда на допросе Борька пояснил, что, во-первых, слишком уж торчали бы его уши, пади я в автокатастрофе… Они вообще не стремились убивать меня для широкой публики. Ну, авария, ну повредился мозгой… А на случай дальнейших непоняток была версия, что я тихо почил в постельке в вышеупомянутом заведении, благо именно там был свой врач, который и констатировал мою безвременную кончину. Разорился друг Боря и на участок на кладбище, кого он только туда закопал?
В общем, я существовал как бы в двух ипостасях: а одной, для бывших сотрудников и прочих близких и знакомых, я повредился разумом в автокатастрофе и абсолютно недееспособен. Вторая ипостась была резервной, и согласно ей я тихо покоился с миром в известном месте. Так что при необходимости переквалифицировать меня из одной категории в другую не составляло труда при определённом навыке. Достаточно одной таблетки или выстрела, а то и обрезка трубы. В общем, жизнь моя не стоила ни гроша. А то, что я вообще ещё существовал, была действительно заслуга Светланы, которая изначально убийцей не была.
А дальше пошла цепь «неизбежных на море случайностей», которые свели на нет возможность Бориса контролировать меня и мои перемещения. Кто ж знал, что Степаныч всерьёз возьмётся за моё лечение? Что я уйду «в народ» и поселюсь у Мухи? Что ко мне проникнется «уважухой» Ляпа, и проникнется доверием Елена? Что, в конце-то концов, я свалю из Москвы и поселюсь в монастыре? Да я и сам тогда не мог предположить такого развития событий!
Но скажу честно, если бы мне вдруг встретился на пути такой волшебник, что предложил бы «отмотать назад» несколько лет, скажем, до той истории с армейским «Уралом» и ска;чками по лесам, то, обладая теперешним знанием, вряд ли я стал бы тогда тащить своего приятеля на горбу, а то и просто пристрелил бы его втихую где-нибудь в «зелёнке». Зато жили бы Светка, Елена, Вовчик, нотариус Наталья, Муха и многие другие, которых убили те деньги, что волей Полянского и его реальных хозяев пошли на организацию террористических актов в неизвестных мне странах.
Вот, вкратце, та история, которую мне рассказал «товарищ майор» Игорь, и в которой мне пришлось сыграть свою, далеко не всегда привлекательную, роль. Наверное, тем жизнь и отличается от кино или театра, что в ней роли выбираем не мы, а они нас выбирают. А нам приходится им соответствовать и немногим удаётся выйти из прописанного судьбой образа.
А когда Игорь удалился, пожелав мне скорейшего выздоровления, посетитель пошёл косяком! Мама и Фёдор, Ромка с Алёнкой, Пётр прилетел вместе с Олькой и маленьким сыном, за ради удовольствия пообщаться с «относительно живым» Котовым покинул Израиль Кац, которому теперь действительно нечего было страшиться. А Юлька просто прописалась подле меня, даря дни и ночи всепоглощающей любви.
К середине мая я со своими «паломниками», наверное, уже порядком надоел всему коллективу больницы, и меня чуть ли не под фанфары выписали на волю. Прежде чем я вернусь к своим баранам, то есть — осетрам, мне предстояло решить ещё несколько насущных вопросов в столице. Чем я и занялся.
Для начала следовало разобраться с «Гелиополисом». Прекрасная компания, выигравшая, к тому же, грандиозный тендер, просто обязана была продолжить своё существование. Тем более, что на ней как таковой никакого криминала не было, что ответственные товарищи мне ещё раз подтвердили. Следовательно, предстояло передать её в надёжные руки.
Я, было, собрался уступить место Генерального директора Кацу, но он так энергично отбивался, что я отбросил эту идею сразу же. Самому лезть в «генеральское» кресло мне совершенно не хотелось, но неожиданный, зато вполне очевидный выход предложила Юлька.
Как-то за завтраком в моей бывшей и теперешней московской квартире, также ставшейся мне в наследство от прошлой семейной жизни, она предложила:
— А ты пригласи, попробуй, Луизу… У неё ведь прекрасно получалось руководить «Эклектикой», даже вон с тобой конкурировала, и вполне успешно. А?
Когда я переварил эту идею, то пришёл к выводу, что ничего лучшего я и придумать не мог бы и сам. Против ожидания, уговаривать Луизу не пришлось, через неделю, разобравшись с домашними делами, она прилетела в Москву и вступила в руководство компанией, благо значительную часть сотрудников «Гелиополиса» составляли её бывшие подчинённые. В общем, здесь всё как-то устаканилось. И мы, наконец, вылетели домой…
Мама, милая моя мама, как ждала она моего возвращения, как спешила порадовать домашними пирожками, согреть своей лаской и теплом! По негласному уговору с Тихоном и Юлькой, мы не стали посвящать её во все подробности моих приключений. Ей и так досталось за все те годы, что она отдала моей болезни, моим юношеским безумствами и ошибкам более зрелого возраста.
Поэтому мы просто собрались тесным семейным кругом, наготовили, как когда-то в годы моего далёкого детства, кучу пельменей и устроили пир горой во славу окончания всех невзгод. Наверное, это звучит несколько возвышенно, но только пройдя через все эти не слишком приятные приключения я понял, наконец, что значит для меня мой дом и моя семья.
Лом, в котором тебя ждут в горе и в радости, где ты всегда можешь найти понимание, где. Куда бы и насколько бы ты не уезжал. Всегда остаётся частичка твоего сердца, твоей души.
Только все вместе мы сумели преодолеть те испытания, что выпали на мою долю, точнее, которые я сам по своей молодости ли, глупости ли нашёл на свою голову. Так будет точнее. Зато они сплотили нас, собрали всех вместе, заставил по-новому посмотреть друг на друга, переоценить казавшиеся незыблемыми ценности, пересмотреть старые отношения и завязать новые.
В конце мая приехали Юлькины родители подбирать дом, о чём они мечтали с осени, и ими вплотную занялся дядька. В общем, сколачивалась ещё та община, дай-то Бог, чтобы всё и дальше складывалось столь же гладко. Хотя, если вспомнить, как у меня с ними всё начиналось…
Осётрики наши потихоньку подрастали, к осени вполне себе могли уже набрать товарный вес. Так что верной дорогой идёте, товарищи, как говорится. Если предприятие действительно окажется столь успешным, как показывает зарубежный опыт, будем расширяться. Надоела столичная жизнь, да и вообще городская, уйду, на фиг, в «новые колхозники»…
После всего пережитого не оставил я вниманием и родной монастырь, посетил его вместе с Юлькой. Отец Валерий с Николаем несколько часов терпеливо слушали рассказ о моих приключениях, после чего батюшка, помолчав, сказал только:
— Каждому человеку Господь отпускает ровно столько, сколько он сможет выдюжить. Не непосильной ноши, запомни это, есть только Вера в Него или неверие в свои силы. Помни это, и всё в жизни получится…
Мы сидели на берегу Урала, я смотрел на тёмную воду, неспешно катившуюся куда-то туда, на юг, к Каспийскому морю и дальше, к сказочным берегам Персии. Юлька грела на затухающем костерке закопчённый котелок с ароматным чаем на травах, листах смородины и мяты. Её рыжие кудряшки светились старинной медью в лучах предзакатного июньского солнца. Всмотревшись в её силуэт на фоне глубокого летнего неба, я невольно залюбовался своей супругой.
Надёжная, прошедшая со мной все испытания последнего года, она стала для меня не просто любимым человеком, единственным, надёжной опорой в жизни и в браке… Она стала моей настоящей второй половиной… Только вот, видится мне, что-то половинка моя что-то раздобрела на деревенских харчах! Округлилась, стала мускулистее, что ли? Куда девалась та девочка-тростинка, что охмурила «старого» отшельника в Николах? О чём я и спросил ей. Она рассмеялась:
— Тоже мне, нашёл сельскую клушку! Кот, ты конечно замечательный муж и даже любовник, но. Как и все мужики, очевидное начинаешь замечать только на девятом месяце…
Дальше я не дал ей договорить, вскочил и, подхватив её на руки и хохоча как сумасшедший, потащил в палатку… После всего, едва отдышавшись и перебирая мои непокорные вихры, она неожиданно спросила:
— Слушай, а после твоего мартовского «купания» ты всё ещё боишься воды?
От неожиданности я сел, но она снова привлекла меня к себе, прошептала на ухо:
— Нельзя же всю жизнь от себя бегать! Ты же смог выплыть, милый… Значит, всё в порядке. Остаётся только сделать это же, но теперь уже сознательно, и страх окончательно пройдёт… Давай съездим на море, не знаю, Красное там, Средиземное, то же Чёрное. Я научу тебя погружаться с аквалангом, я несколько лет занималась подводным плаванием…
Я задумчиво рассматривал свод палатки, борясь с кипящими во мне страстями, затем, неожиданно для меня самого, сказал:
— Только не на море.
— Хорошо, — покладисто сказала она. — Предлагай!
— Байкал, — тут же заявил я. — Был у меня однокурсник, Тихон, откуда-то из-под Улан-Удэ, так вот он рассказывал…
— Пусть Бакал… Только поспеши, дорогой, скоро ему, — Юлька погладила свой ещё даже и близко не округлившийся животик, — будет не до купаний в глубоких водах…
ЭПИЛОГ
— Серёжа, всё будет хорошо, — тихо прошептала на ухо Юлька. Слегка коснулась губами неприкрытой гидрокостюмной тканью щеки. Как тогда, два долгих года назад, на согретой скупым мартовским солнцем обочине глухого степного просёлка. Тогда, похоже, началась моя очередная жизнь. Одна из многих.
Я кивнул, натянул маску, взял загубник, густо пахнущий горячей резиной… Осторожно перебирая ластами, спустился по деревянным ступеням лестницы-трапа…
Вода, вот она, плещется совсем рядом, где-то под пятками… Хлюпает о крутой борт «Акимки»… А за пенной гладью — метры космоса, громадного пространства, которое вожделенно ждёт, как бы меня поглотить… Только я уже не тот, кем был какие-то годы назад, эмбрионом, боящимся рек, озёр, морей и прочих водохранилищ!
Море не смогло забрать меня, даже связанного по рукам и ногам! И здесь я был свободен, как птица, даже, скорее, как рыба…
Поняв вдруг, что этой внутренней болтовнёй я стараюсь заглушить животный страх, что опять возник внутри меня и стал разрастаться до объёмов Вселенной, я махнул рукой взволнованной Юльке, вихрастому Алёшке и, оттолкнувшись от трапа, свечкой вошёл в кристальную воду Байкала!
Жизнь продолжалась!