Веточкин болел уже третий день. Весёлая гонка корабликов по ручью обернулась промокшими ногами и ангиной. Родители все дни на работе, и Петьку болеть отправили к бабушке в деревню.
- Там и воздух чистый, и дедушка Пахом, бывший детский доктор, поможет бабуле по-соседски, - сказала мама.
А папа согласился:
- Тем более начались каникулы.
Петька уныло сидел у окна, за которым правила бал весна. Со стрехи отбивала морзянку капель, вдоль забора журчал песенкой ручеек, рыжий бабушкин кот улегся на крыше сарая на самом солнцепеке и с высоты лениво поглядывал на копошащихся во дворе кур.
Солнышко радовало всех. Всех. Кроме Петьки. В такую-то погоду надо на улице гулять, а не сидеть у окошка. Больной грустно вздохнул, выпил противное питье, оставленное дедом Пахомом («горькое – значит полезное» всегда приговаривал старенький доктор) и лег на диван.
Тишину комнаты нарушало мерное тиканье старинных часов. Петька повернул к ним голову и стал рассматривать, словно никогда до этого их и не видел. Часы имели вид домика с покатой крышей, в чердачном оконце жила кукушка, которая от старости куковала хрипло и порой сбивалась со счета. В большом окне в самом центре был циферблат, цифирки на котором истёрлись, вместо них остались маленькие бугорочки. Зато стрелки, казалось, не страдали от старости – маленькая часовая была вся узорчатая, чернёная, а минутная смотрелась на часах словно чужая - тонкая, ярко красная. Бока домика-часов украшали лица веселые и сердитые, молодые и старые. Бабушка говорила, что это хранители времени. Когда люди тратят время зря, лица на часах сердились и старились, а когда время шло в пользу – улыбались и молодели. Из-под домика тянулись две цепочки с гирьками в виде еловых шишек. Каждый вечер бабушка перетягивала цепочки, меняя шишки местами, чтобы часы шли без перебоев.
Петьке всегда хотелось заглянуть внутрь домика.
Тик-так, тик-так, тик-так…. Вдруг тиканье перешло в тихую мелодию, и Петьке даже послышалось пение:
- Тикают ходики, время отмеряя.
Тикают часики устали не зная.
Веточкин широко раскрытыми глазами смотрел, как у часов медленно открылось окошко с циферблатом и стало видно, как внутри танцуют в хороводе девочки в разноцветных сарафанчиках. Девчушки были разного роста, но этим только и отличались друг от друга.
Вдруг что-то случилось. Хоровод остановился. Гирьки на цепочках мелко вздрагивали, а от часов слышалось только:
- Тик… тик… тик…
Петька встал, подошел ближе. Круг хоровода девчушек был разорван. А минутная стрелка застряла на двенадцати и не могла сдвинуться с места.
- Что случилось, - прошептал удивленный Веточкин.
Вдруг к нему на ладонь спрыгнула самая высокая девчушка:
- Привет, Петя, - поздоровалась она, - я старшая из сестер-минуток, Первая минутка часа. А у нас случилось чрезвычайное происшествие. Сбежала самая маленькая наша сестричка, Последняя минутка часа. От того и стрелки не могут сдвинуться дальше.
Петька удивленно смотрел на минутку, и только смог вымолвить:
- Как это она умудрилась сделать?
Первая минутка вздохнула:
- Наша сестричка всегда мечтала посмотреть, что там за стенами дома. И вот сегодня, воспользовавшись тем, что, как всегда вечером, часы замедлили свой ход, она вырвала свою ручку из моей и спрыгнула вниз. Понимаешь, если она не вернется через час, и не встанет на свое место в нашем хороводе, часы остановятся и заржавеют. И кто знает, как повернется жизнь людей, живущих в этом доме.
- А как я смогу узнать вашу Последнюю минутку? – поинтересовался Петька.
Первая минутка улыбнулась:
- Она похожа на меня, только маленькая. А заметить её ты сможешь по золотистому сиянию. Такой след оставляют все минутки. Вот смотри.
Девчушка взмахнула рукой, взлетела к часам, а за ней протянулся чуть заметный блестящий золотинкой след.
- Понятно, - проговорил Веточкин, - но я возьму на всякий случай дедушкин бинокль.
Больной закутал горло шарфом, натянул любимую связанную бабушкой синюю шапку, накинул курточку, засунул ноги в резиновые сапоги и вышел на крыльцо.
- Эх, хорошо на улице! – подумал Петька, внимательно оглядывая двор.
Ничего подозрительного. Под яблонями еще белел, блестя на солнце, последний снежок. Ручей у забора пел свою весеннюю песенку, убегая на улицу, торопясь к речке. Посреди двора пеструшки дружно копошились в земле, выискивая жучков-червячков. За ними зорко наблюдал с высокой штакетины белоснежный петух, своим квохтаньем, казалось, давал сигнал не курам, а коту на крыше стайки – «Я тебя вижу! И не думай обидеть курочек!».
Уже знакомое сияние привлекло внимание Петьки, он поднес к глазам бинокль, навел на скамейку, что стояла под окном, и прошептал:
- Вот она, беглянка.
Но только он сделал шаг с крыльца, как золотинка-минутка вспорхнула и опустилась на пожухлую прошлогоднюю траву. Но яркий сарафанчик был хорошо виден на ее фоне.
Петька снял с крючка свою бейсболку и осторожно направился в сторону беглянки, готовясь накрыть ее кепкой.
Но вдруг мелькнула какая-то тень, прошуршали крылья, и дорожку перед скамейкой опустилась ворона. Миг, и она, схватив минутку за сарафанчик, взмахнула крыльями. Веточкин закричал, затопал и бросил в похитительницу бейсболку.
Ворона успела взлететь, но, все же испугавшись, выпустила из клюва девчушку и улетела, возмущенно каркая.
А Последняя минутка мягко спланировала на крышу стайки, оставляя красиво блестящий в солнечных лучах след.
Крик вороны разбудил кота, и он с удивлением взирал на упавшую к его лапам малютку.
Петька кинулся к поленнице и легко забрался на крышу.
- Сёмка, Сёмка! Кис-кис-кис, - позвал он рыжика.
Кот повернул к нему голову. А минутка, воспользовавшись этим, ловко ухватилась за ус, перебралась на котову макушку, и уселась там.
- Сёмка, миленький, иди сюда, колбаски дам, - пытался подозвать кота Веточкин.
Но тот, прекрасно видя, вернее не видя наличия колбасы, демонстративно поднялся и зашагал в обратную от мальчика сторону. Пассажирки своей он явно не ощущал.
Мальчишка вздохнул совсем по-взрослому, спустился с крыши на поленницу и потихоньку пошел следом за котом.
- Сёма, Семочка, рыженький, иди ко мне, - звал Петька, - я тебе за ушком почешу. Кис-кис-кис… Сёма, пушистик, иди ко мне.
Но кот демонстративно улегся на самом краю крыши. Но всё же удостоил хозяина вниманием – повернул к нему голову. Этого оказалось достаточно, чтобы минутка не удержалась и скатилась с котовой макушки на покатый склон крыши, а с него свалилась прям на петуха. Тот от неожиданности вздрогнул, как-то смешно гукнул и заквохал-заохал, взмахнув крыльями. Куры, кудахча, бросились врассыпную, кто скрылся в стайке, кто забился под крылечко, а одна, самая шустрая, даже в сени забежала. А минутка? Она не смогла ухватиться на перья и благополучно спланировала да не куда-нибудь на сухое место, а в ручей!
Веточкин спрыгнул с поленницы, это ему было не впервой, и побежал к калитке, там ручеёк сворачивал на улицу. По пути он подобрал бейсболку и выловил им минутку, словно рыбку неводом.
Достав малышку из воды, Петька посадил ее на ладошку и подышал, согревая после холодного купания.
- Спасибо, Петя, - тихо проговорила Последняя минутка, ты спас меня!
- Эх, ты, беглянка! А теперь надо вернуться в часы, - улыбнулся мальчик.
- Петя, подожди, время еще есть! Покажи мне, что за разноцветные цветики вдоль ручья у забора, - попросила минутка.
Веточкин осторожно посадил ее на цветок:
- Это медуница.
- Как интересно! – воскликнула девчушка, - похожа на колокольчики, что на наших часах. И так вкусно пахнет.
Петька спросил:
- Нравится?
Минутка, подняв на него голову, кивнула.
- Пора домой, - стараясь быть строгим, сказал Веточкин.
И, сняв путешественницу с цветка, зашагал к дому. Пока он снимал одежду и шел в комнату, минутка молчала, но когда он поднес ее к часам, проговорила:
- Петя, спасибо тебе за все. И за то, что ты спас меня от страшной птицы и из ручья, и за то, что показал мне красивый цветок, и за то, вернул меня к часам. Наградой тебе за это будет умение чувствовать время. Ты никогда никуда не опоздаешь и не потратишь времени зря.
Последняя минутка взмахнула рукой, взлетела к домику-часам, блеснув в солнечном луче золотинкой.
Как только она встала на место в хороводе сестричек-минуток, часы мерно затикали, окошко с циферблатом медленно закрылось.
Петька вздохнул, лег на диван и уснул под тихое «тик-так».