БАБР
историческая повесть на основе мемуаров
Примечание: бабрами называли казаки Забайкальского округа амурских тигров.
Эпиграф: … Человек по имени Тигриный Лик переселился с одной горы на другую, обрел жену и дом... (из корейских сказок)
Фото из коллекции Элеоноры Прей, библиотека конгресса США
Тафта трещит по швам
Жизнь после 1917 года в России продолжалась несмотря на смену власти и призыв большевиков уничтожить старый мир. Благодаря искусству мы знаем в общих чертах, как было. Если вдуматься в рассказы наших бабушек и дедушек, живших в то время, бытовые ситуации и чувства обыкновенных людей позволяют взглянуть на прошлое под другим углом. Попробую заняться бытописанием жизни самых рядовых граждан и гражданок, основываясь на их дневниках, мемуарных записках и преданиях.
В довоенном Ленинграде, в лучшую его пору, в белую ночь, встретились молодые и поклялись друг другу в вечной любви. В розовом тумане ленинградской весны можно пообещать что угодно. Предложение руки и сердца наполнено особенной вибрацией, ведь было оно сделано на Дворцовой набережной ввиду всего великолепия великого города.
Леонид Дидерихс, почти сорокалетний музыкант, находившийся на пике популярности в узких кругах, влюбился в семнадцатилетнюю студентку Театрального института.
Миниатюрная блондинка с аристократическими чертами Кира Ольховская была под стать ему, потомку известных петербургских фабрикантов и, что держалось в тайне, продолжателю баронского рода. Обворожительный, галантный и образованный, щеголявший светло-голубым костюмом и серебристой фетровой шляпой, куривший сигареты в длинном мундштуке, бывший барон покорил юную Киру. Перед начинающей актрисой развернулись перспективы, новые возможности и победы. Девушка была талантлива и амбициозна. Она смогла внутренне собраться во время происшествия, которое смутило бы другую, менее смелую и уверенную в себе. Во время исполнения арии Травиаты у солистки Ольховской вдруг предательски затрещало по швам платье, сшитое наспех из дореволюционной тафты. Именно в тот момент, когда Кира брала самую верхнюю ноту и публика с замиранием следила за выступлением, бабушкина материя, из которой когда-то было сшито похоронное платье, стала расползаться, издавая звуки рвущейся ткани. Понимая, что может оказаться раздетой на сцене перед огромным залом, Ольховская допела, как ей казалось, не подавая виду. Леонид, сидевший вместе с коллегой Шостаковичем в первом ряду, по уловимому музыкальным ухом треску и главным образом покрасневшему лицу — у белокурых особенно краснеют лица при волнении — понял, в чем дело. Тогда он и запомнил эту барышню Ольховскую.
Вернемся в розовый дымчатый Ленинград. Невеста волнуется: предстоит свадебное путешествие по Волге с мужчиной вдвое старше ее. Нужно будет не только слушать концерты симфонического оркестра, которым дирижирует Леонид, но и самой исполнять арии из известных опер. В тридцатые годы, когда в СССР выходили почтовые марки с суровым изображением помощи голодающим Поволжья и когда появление на многострадальной бурлацкой Волге джазовых коллективов во главе с Утесовым не очень приветствовалось властями, легкая музыка игралась на теплоходах и в ресторанах. Леонид Дидерихс после окончания 1-й Детскосельской школы поступил в консерваторию, но увлечение джазовой музыкой привело его в 1929 году в только что организованный джаз-оркестр Утесова. Согласившись выйти замуж за джазового музыканта и весьма опытного мужчину, Кира не думала о новых трудностях. Она знала, что Леонид Дидерихс смертельно болен, что позади у него два брака, жизнь за границей, и одному богу известно, сколько продлятся их новые отношения. Кира была влюблена в того, кто прекрасно владел инструментом – играл на фортепиано фамильного производства с раннего детства. Дидерихса можно было назвать баловнем судьбы, ведь родился он в успешной семье, получил блистательное образование и профессию. Избранник Киры был хорош собой. Вальяжный, улыбающийся почти всегда, обаятельный, обладал шиком, пленявшим не только будущую жену. У Леонида было почти все: и талант, и любовь публики, и неплохой заработок, одно лишь подвело - начавшаяся онкологическая болезнь. Но что знала семнадцатилетняя девушка про рак в далеком тридцать пятом в стране, в которой процветал террор и жизнь человеческая ничего не стоила? Кира, как и многие, жила одним днем. Ослепленная влюбленностью, она не думала, что стоит на обрыве, что впереди — потеря за потерей. Девушка верила в свои силы и наслаждалась молодостью.
Наценка в тридцать процентов
В царской России венчались, в СССР было достаточно расписаться, то есть поставить подписи в толстой бухгалтерской книге актов гражданского состояния. Эта процедура длилась не более трех минут. Несовершеннолетнюю гражданку Ольховскую расписали с гражданином Дидерихсом при наличии двух свидетелей в один миг. Гражданский, а не церковный брак не предусматривал никаких буржуазных предрассудков в виде обмена кольцами, свадебных облачений и свадьбы как таковой. Все было просто и по-крупному, сочетающий узами орган назывался ЗАГС.
После процедуры бракосочетания молодые направились в ресторан. В 11 дня в СССР эти заведения были закрыты, и пришлось «дать на лапу» местному божку, то есть швейцару. При поднятых стульях на столах и уборщице, возившей по полу огромную мокрую тряпку, хмурых официантах, не откликающихся на устаревшее обращение «Человек!», но выдавливающих подобие улыбки при получении чаевых, произошло распитие бутылки шампанского.
Замужество пока не окрыляло юную Киру, от сальных шуточек подвыпивших свидетелей ей становилось все хуже и хуже. Вечером на вокзале у скорого поезда «Красная стрела», отправлявшегося в Москву, молодых провожали в свадебное путешествие, а на самом деле на гастроли, куда отправлялся Дидерихс с оркестром. Бабушка напутствовала любимое дитя словами:«Не продешеви! Ты достойна самых дорогих подарков. Никогда не говори мужу о своей любви!» Кира хихикала, но в душе соглашалась с мудрой бабушкой, ведь обе знали себе цену.
В купе у супругов не было возможности остаться наедине, еще два музыканта заняли свои места согласно проданным билетам. Леонид попросил их выйти в коридор, чтобы молодая жена переоделась. Кира облачилась в полосатую пижаму, сшитую бабушкой, и укрывшись одеялом до самого носа, улеглась на нижней полке. Всю ночь она проспала в полном одиночестве, потому что под утро из вагона-ресторана пришли изрядно выпившие пассажиры, вместе с мужем. Он держал поднос с завтраком любимой жене. Увидев пижаму, Леонид едва сдержался от смеха и пообещал купить Кире шелковый халат «неглиже».
На перроне артистов встречали носильщики и водители такси. В одной из лучших гостиниц столицы молодым был отведен отдельный номер, в котором Кира обнаружила единственную, но очень широкую кровать. Эта кровать смущала новоиспеченную жену. К вечеру настроение совсем испортилось бы, если бы не самое главное событие, о котором тайно мечтала барышня Ольховская. Она слышала о крупнейшем государственном магазине, о ГУМе, и ждала с нетерпением, когда же наконец сбудутся ее девичьи мечты о самых дорогих и роскошных вещах, которые некоторые называли «тряпками».
К несчастью, огромное здание готовили к сносу, и Леонид провел Киру в филиал ГУМа, где располагалась комиссионка. Именно здесь, рядом с Красной площадью, процветало бойкое место торговли подержанными вещами, которые сдавали иностранцы, чтобы получить рубли. Государство оценивало вещи с тридцатипроцентной надбавкой, и не каждый советский гражданин мог позволить себе что-то купить. Дидерихс, увидя иностранку с огромным чемоданом, отвел ее в сторону и на французском языке, вероятно, предложил неплохую цену. Так Кира оказалась обладательницей целого чемодана заграничных вещей, среди которых особенно ценными показались три вечерних костюма: парчовый, бархатный и еще из какой-то материи с золотистым отливом. Конечно, Кира помнила бабушкин завет и старалась не продешевить. Она потребовала от мужа приобрести ей нижнее белье, чулки и непременно свитерок из белой ангорской шерсти! Это было самое непреложное условие всей последующей семейной жизни, залог счастия и благополучия.
Вечером нужно было видеть завистливые взгляды других зрительниц в партере МХАТа, куда отправились муж с женой на спектакль. Кира имела оглушительный успех в заграничных тряпках, то есть вещах. На сцене шли «Записки Пиквикского клуба», а в зрительном зале проходило с еще большим успехом другое зрелище. Кира демонстрировала свою тридцатипроцентную наценку с гордо поднятой головой!
Наконец наступила первая брачная ночь, которой Кира так боялась. Леонид очень устал после спектакля и ужина в ресторане. Кира первая забралась под одеяло и лежала там ни живая, ни мертвая. Вот муж скрылся в ванной комнате, долго там возился.
Придя в спальную, он благоухал одеколоном и зубным порошком. Чувствительную девушку именно эта смесь — сочетание французской косметики с банальным порошком, который ей был ненавистен с самого детства, заставила взять слово с мужа, что сегодня он ее не тронет. Как часто бывает у деликатных барышень — пустяк, деталь, одно дуновение — и катастрофа, крушение мира! Муж послушался, пообещал, улегся рядом и уже через минуту отчаянно храпел. «Ну уж это слишком! Как может это животное спать в нашу брачную ночь?» - и волна подхватила девицу-красавицу, и началось... Проза семейной жизни с женскими истериками, мужской нечуткостью, притирками и придирками, все это с лихвой получила молоденькая супруга в первые месяцы.
Свадебное путешествие - гастроли
Белый пароход по Волге плыл, а в кают-кампании Леодин Дидерихс репетировал с солистами джаз-банды. Рыбаки с чумазыми лицами сопровождали «корабь» на утлых лодчонках. Простой народ жадно поедал глазами артистов, одетых в белые костюмы. Поклонницы, знавшие о прибытии оркестра из местных газет, поджидали парней. Почти все они были неженатыми и не стеснялись заводить знакомства в каждом городе. С номерами в гостинице в советское время всегда было трудно, поэтому другого места для свиданий, как в общественных банях, найти было маловероятно. Платой за номер служила бутылка водки, завернутая в газетку и передаваемая прямо в руки банщику. Банщик этот выполнял роль швейцара, запуская по очереди группы людей в помывочные отделения. На стене бань красовалось объявление: «Запрещается использовать газеты с портретами членов политбюро и других уважаемых граждан». Помимо этого сообщения уже во дворе, на столбе, можно было прочитать: «Справлять нужду опасно ввиду оголенных проводов».
Дальнейшая супружеская жизнь студентки Театрального института и умирающего от рака музыканта складывалась по закону жанра,который оба когда-то выбрали. История взаимных претензий легла в основу сюжетной канвы реальной жизни этой пары. У жены обманутые ожидания стали причиной недовольства мужем-дирижером, брак с которым сулил головокружительную карьеру певицы. Вместо славы и поклонников — учеба в институте с ранними подъемами на лекции и вечерние спектакли. Усталость накапливалась снежным комом, приходилось всего добиваться самой не надеясь на мецената. Семья поселилась в одной из престижных гостиниц Ленинграда. В двухкомнатном номере в зал был помещен взятый напрокат рояль. Шумные артистические вечера стали регулярными, музыканты засиживались до трех часов ночи. Лишние люди мешали Кире. Она не высыпалась, нервничала и катастрофически дурнела, по мнению мужа.
От белокурой красавицы с нежным румянцем для Леонида оставались воспоминания, которым он, впрочем, предавался с творческим подходом. Чувствуя приближение смерти, музыкант устраивал пир во время чумы. Богема не отказывала Дидерихсу во внимании: люди пили, ели, пели, играли в карты. Студентка Ольховская убегала по утрам на Моховую. Днем, в три часа, она забегала в гостиницу перекусить перед репетициями и поцеловать только что проснувшегося мужа. Леонид ревновал. Иногда, когда не было гостей, он заставлял жену раздеваться догола и усаживаться перед ним с книгой. Пока Кира старательно читала какой-нибудь роман, муж исследовал подозрительным взглядом ее тело. Так бывший донжуан пытался найти следы измены, рассматривая принадлежавшую ему женщину. Уже несколько месяцев между супругами не было близости. Вместо нее установилась звенящая пустота, когда сказать друг другу нечего, когда фон другой жизни заглушает пугающую тишину. Они перестали обсуждать друзей, делиться впечатлениями, рассказывать о сновидениях и мечтах. И самое главное — исчезли совместные планы на будущее.
Леонид все же держался, как говорили окружающие, молодцом. Он был по-прежнему статен и красив, особенно когда садился за рояль. В нем не умирал музыкант до последней минуты. Не умирал в Леониде и мужчина. Однажды, прибежав с лекции на час раньше, Кира застала мужа в постели с Верой Павловской, оперной дивой, прославившейся исполнением Кармен. Павловская была ровесницей Дидерихса и знакома с ним еще по Царскому селу. Там, в музыкальной школе Гляссера, они и познакомились. Яркая, с цыганской внешностью, певица невозмутимо и с немалой долей превосходства взглянула на застывшую на пороге «комсомолку», как презрительно называли люди старшего поколения молодую Киру. Голая дива не сочла нужным прикрыться, и Ольховская жадно поглощала ее большое белое тело, возлежавшее рядом со смущенным Леонидом. Впоследствии Кира не без злорадного чувства рассказывала своим подругам в институте интимные подробности, касавшиеся знаменитой Кармен.
С помощью бабушки Кира ловко обратила пикантную ситуацию в свою пользу. Супружеская неверность и уличение с поличным стали предлогом уйти от тяжелобольного мужа. Кира вернулась к матери в двухкомнатную квартиру на Васильевском острове.
Звенящая пустота между супругами однако не продлилась долго. Музыка со стороны Леонида и неугасшее чувство Киры нарушили паузу. Они продолжали любить не только друг друга, но и жизнь, кипевшую вокруг вопреки всем возможным и невозможным обстоятельствам.
В Астории
Да, Кира Ольховская продолжала любить и была готова по первой просьбе вернуться.
Между тем в Ленинград пришла весна. Кира гуляла в день годовщины свадьбы по тем местам, где ровно год назад они были с Леонидом вместе. Нева вскрылась ото льда, ноздреватые глыбы — остатки прошедшей зимы — проплыли вдоль гранитного парапета, на который задумчиво облокотилась молодая женщина. Кире всего восемнадцать, а сколько она пережила! Она наблюдала, как льдины плывут, стремясь вырваться из большого города чтобы раствориться в водах Финского залива.
Ленинград в середине тридцатых жил двойной жизнью. Днем по Невскому радостно звенели трамваи, вечером в ресторанах играли джаз музыканты, друзья Дидерихса. В «Астории» работали и заграничные коллективы, из Швеции и Финляндии. Звуки иной жизни, экзотичной и чужой, сливались с ярко-красными закатами. Ночью город умолкал, и только шорох шин автомобилей, прозванных в народе «воронками», пронзал страхом и навевал мысли о смерти. Но вот по предутреннему небу пробегал первый солнечный луч, и ощущение свободы и радости возвращалось вместе с невским ветерком и запахом корюшки.
Как певица Кира добилась небольшого успеха. Она выступала в театре оперы и балета, иногда получала роскошные букеты. Однажды в гримерке Ольховская увидела корзину с цветами и записку, на которой было бирсерным почерком выведено ее имя. «Ну наконец!» - опрометчиво подумала девушка, думая, что корзина прислана мужем. Цветы оказались от популярного киноактера Бориса Тёмина, известного покорителя женских сердец. Молодой актрисе такое внимание было лестно, и она согласилась поужинать в ресторане гостиницы «Астория».
Киноактер жил на широкую ногу, купался в славе и роскоши. Вечером к театральному подъезду подъехал лимузин с открытым верхом и облаченным в униформу водителем. Ольховская, в заграничном платье и позолоченных босоножках, подарке мужа, впорхнула на заднее сиденье. Автомобиль медленно ехал по Невскому, обогнул Исаакиевскую площадь и остановился у дверей Астории. Водитель отворил дверцу машины, швейцар распахнул двери гостиницы, а Кира Ольховская триумфально проплыла в зал ресторана. Тёмин заранее заказал большой стол в самом центре. Там уже поджидали актеры и музыканты. Шампанское и медленные танцы в основном со своим кавалером, завистливые взгляды и мысли о том, что «пропади ты пропадом, Лёня, со своей старухой Павловской!», стали для Киры полной сатисфакцией.
Поднося серебряную вилку с куском осетрины, Ольховская вдруг заметила, как сидящие напротив девушки зашептались, прыская от смеха, и уставились на входные двери. Кира обернулась и чуть не поперхнулась рыбой, увидев стоящих Леонида Дидерихса и Веру Павловскую...
Мать Леонида Дидерихса была дамой с выдающимися формами, огромными глазами с поволокой и барскими замашками. Супруга крупного европейского предпринимателя, она испытала все ужасы революции, а умереть ей было суждено в блокадном Ленинграде. Вера Павловская очень походила на баронессу как внешне, так и по характеру. Властная и деспотичная, она покровительствовала талантливым музыкантам, была хорошим организатором и весьма любвеобильной женщиной.
Кира не могла оторвать глаз от мадам Павловской, поддерживавшей исхудавшего, удрученного Леонида. Было что-то трагикомическое в паре, которую метрдотель проводил в самый угол ресторана. Павловская двигалась с грацией лисы Алисы, а угасающий Дидерихс был похож на побитого кота Базилио. Так подумала Кира, посмотревшая недавно новый фильм «Золотой ключик».
Пышные формы и цветущий вид оперной дивы контрастировали с бледным лицом тяжело больного человека. Щёки Леонида впали, глаза поблекли, седая грива поредела, и лишь аккуратно подстриженные усы намекали на былую красоту светского льва. Сердце Киры сжалось от жалости и горечи. Тёмин не мог понять, что происходит в душе его спутницы, и на всякий случай ободряюще шепнул: «Не бойся, к нам он не подойдет! И вообще мертвый лев не опасен!» Кира слабо улыбнулась на неудачную шутку. Сколько раз она представляла лежащим в гробу своего супруга! Но сейчас женщина была готова разрыдаться от нежности к нему.
Оркестр заиграл танго, и Тёмин пригласил Киру. Киноактер был подчеркнуто страстен, касался губами щек партнерши, склонялся над ее ухом и рассыпался в комплиментах. Девушка отбивалась от его навязчивых знаков внимания и думала лишь о том, кто находился в другом конце зала. Она страдала от чувства вины и тоски по своему любимому. Когда кавалер подвел даму к столу после танца, оказалось, что их ждал сюрприз. Вытянувшись, как по струнке, возле места Киры стоял Дидерихс. Он был знаком со всеми в компании Тёмина и отказался не только присесть к столу, но и выпить рюмку водки. Когда Кира подошла, Леонид командным голосом, не терпящим возражения, потребовал, чтобы его жена немедленно оделась и пошла в гостиницу, то есть домой. Актер Тёмин встал между супругами, заметив, что это он пригласил даму и он должен увезти ее туда, куда она пожелает. Дидерихс парировал, что речь идет о его жене, которая не может находиться в таком двусмысленном положении. Борис же засмеялся, попросив уточнить, в каком положении сейчас находится сам Леонид со своей любовницей Павловской. Тёмин не забыл упомянуть, что последняя делила радости жизни и с ним, несколько лет назад. Когда же Дидерихс, игнорируя обращенные к нему слова, попытался потянуть к себе Киру, взяв ее за локоть, Тёмин взорвался: «Стоять, Дидерихс! Кира теперь моя!» Далее началась самая настоящая кабацкая потасовка, к которым опытный музыкант Леонид Дидерихс привык и отчасти поэтому блистательно справился с щекотливой ситуацией. Толкнув слегка Тёмина и, вероятно, подставив подножку, он добился падения противника, который, уцепившись за скатерть, потянул на себя все содержимое стола. Друзья-музыканты немедленно заиграли разбитную вещицу, уместную как раз в таких сценах, дав возможность Леониду утащить за собой смутившуюся до состояния столбняка молодую жену. Немедленно поймав такси, он втолкнул ее в машину, привез в гостиницу и запер в номере. А сам отправился назад улаживать проблемы и с мадам Верой, и с Тёминым, и, вероятно, с администрацией ресторана.
Через полчаса дверь отворилась, и на пороге появился смертельно бледный, без единой кровинки на лице, Леонид. Он бессильно опустился в кресло.
- Я должен был отвезти домой Веру... Прости меня! Я... я.., - взрослый мужчина разрыдался, как ребенок.
Кира почувствовала, что в один миг обида и злость улетучились, она опустилась на колени перед сидящим мужем...
На Сахалин
Кире с мужем предстояли длительные гастроли по Сибири и Дальнему Востоку.
Стоял мрачный тридцать седьмой, и Наркомпросвет (Народный комитет просвещения), в ведение которого входил не хлеб но зрелища, пытался предоставить народу последние в виде выступлений музыкантов. Ольховская выступала как солистка и одновременно как жена дирижера Дидерихса. В начале путешествия супругам эти гастроли представлялись скорее приключением, чем работой. Но в конце болезнь Леонида дала себя знать, и вояж обернулся мучительным испытанием.
Первого июня поезд тронулся из Ленинграда во Владивосток. Оркестру был выделен вагон, в котором музыканты ели, спали, репетировали, играли в шашки и шахматы, коротали дорогу, как могли. Кира распевалась, исполняла арии для самых взыскательных слушателей – коллег по ремеслу. Когда поезд стоял несколько часов, брали на вокзале извозчика и осматривали местные достопримечательности. Глубинка поразила ленинградку нищетой и архитектурным убожеством. За Уралом особенно бросались в глаза неказистые серые избы, построенные до революции. Театры провинциальных городов были на одно лицо. Белые колонны, фонтан перед парадным входом и памятник Ленину или Сталину. В Свердловске извозчик по собственному желанию прокатил товарищей артистов по окраинам. Лошадка повернула с улицы Первая Советская мимо покосившихся серых бревенчатых изб в проулки с хибарами, в которых вместо оконных стекол были прибиты фанерки или просто проемы были заткнуты подушками, тряпьем и пожелтевшими газетами. На околице извозчик показал дом, где он живет. Это была развалина с разрушенной стеной и оголившимся печным остовом. Голодные дети играли на помойках, где тощие собаки следили за ними недобрыми глазами. «А что, у нас зимой младенца загрызли крысы», - пояснил старик, видя широко раскрытые от ужаса глаза Киры. Воду жители носили из колонки, расположенной в километре от жилья. «Зачем ты нам это показываешь?» - сморщился от брезгливости Дидерихс. «А чтобы знали товарищи, что не все правда, что в газетке вашей пишут», - смело ответил извозчик. Уже с середины тридцатых столичным жителям было ясно, что за такие слова сажают, но в провинции вольнодумцы пока гуляли на свободе. Правда, во Владивостоке, играя в бильярд с офицером НКВД, Леонид услышал, что таксисты частенько провоцируют граждан на «свободные» разговоры. В закрытых столыпинских вагонах везли на восток заключенных. Этим поездам давали зеленый свет, переправляя обычные пассажирские на запасные пути. Даже там вагоны оцеплялись сотрудниками безопасности, шторы опускались, туалеты закрывались, электричество отключалось. Свободные пока граждане обязаны были покинуть вагон-ресторан или тамбур и занять свои места в купе. Ждали, сидя в полной темноте, пока пройдет «столыпинский». Никто ничего не видел, не слышал, «моя хата с краю, я ничего не знаю». Однажды на полустанке, где встали два поезда по какой-то аварийной причине, и пассажирам разрешили выйти подышать свежим воздухом, случилась неожиданная встреча. На обочине, на пригорке, сидели три мужчины в ватниках и ушанках несмотря на июньскую жару. Один из них окрикнул Дидерихса по имени. Им оказался бывший музыкант, по доносу попавший в заключение. Леонид побеседовал, угостил папиросами, а потом поспешил в купе чтобы Кира собрала в узелок продукты, книги и нательные вещи. Зэки попросили отправить письма родным. «Почему они без конвоя?» - удивилась Кира. «У них круговая порука. Если один бежит, то остальные будут расстреляны», - сказал Леонид, узнавший это от своего бывшего коллеги. Человек этот пережил Дидерихса, проведя войну в тюрьме, потом долгие годы на поселении в Туруханске. Там он участвовал сначала в спектаклях в Народном театре, а потом руководил художественной самодеятельностью. После реабилитации вернулся в Ленинградскую область, на сто первый километр. В столичных городах бывшим зэкам жить запрещалось.
Хабаровск, ставка Дальневосточного военного округа, оставил после себя особенно мрачное впечатление. Все то же: белый неоклассицизм с колоннами и серый цвет полусгнивших домов первых поселенцев, приехавших сюда до революции тоже в столыпинских вагонах. На окраине огромной страны так же, как и в центре, господствовали советские учреждения и советские люди, презиравшие мещанство как буржуазный пережиток. Презрение к мещанству проявлялось в отрицании уюта как такового. Жили бедно материально, но богато духовно. Страх и наивность, ничтожество и героизм переплетались в причудливую канву. «Позвонить куда следует» мог каждый, поэтому боялись говорить не то, что писалось в газетах. А в газетах в то время вовсю обсуждали «горячий призыв Хетагуровой Вали». Там, у Татарского пролива, организовывались субботники по вырубке тайги. Девушки-хетагуровки ехали с запада строить комсомольский город. Командарм ОКДВА Блюхер, еще не подозревавший о своей «не героической» судьбе врага народа, поддерживал Хетагурову Валю. Строительство задорного города Комсомольска на Амуре шло с большим размахом. Советские девушки ехали покорять Дальний Восток. Случаи самоубийств расценивались как издержки производства. Маршал умер от пыток на допросе 9 ноября 1938 года. Об этом комсомолки не знали. Они строили город и светлую жизнь, сдавали нормы ГТО и жаловались Вале Хетагуровой, что нет театра, дома обороны и физкультуры, парка культуры и отдыха, дома пионеров и школьников. Валя за все держала ответ, писала письма от имени всех ворошиловских стрелков и значкистов Комсомольска на имя Командующего войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. В своих красноречивых обращениях Хетагурова гневно клеймила несоветское отношение к женщине, когда нельзя было обойти девять случаев самоубийств среди девушек, поверивших ей и уехавших черт знает куда.
В Хабаровском театре во время репетиции появился сотрудник в форме офицера НКВД и заявил, что товарищам артистам нужно познакомиться с Валей. Балагур Дидерихс по привычке хотел отшутиться, что он уже познакомился и вот уже второй год как женат, но шутка оказалась неуместной. Шла речь о местной партийной знаменитости, которая сама назначила встречу. Бывшая ленинградка, оказавшаяся на Дальнем Востоке, выступила с обращением сначала к товарищу Сталину, потом, получив благословение, ко всем девушкам Советского Союза ехать в тайгу. На плечах тысяч романтических женщин был поднят город. Лишь немногие знали, что не совсем по своей воле отправлялись девушки из столичных городов на Дальний Восток. За отказ переезжать следовало наказание, у многих не было выбора. Исходили из принципа: лучше комсомольский вагон, чем зэковский!
Валентина Сергеевна Хетагурова не была похожа на ту, которая с комсомольским задором открыто улыбалась со страниц газеты «Правда». В жизни она оказалась простой, крепкого телосложения, с чуть азиатскими чертами лица, женщиной, советской до мозга костей. Она сидела в черном мешковатом костюме в черном кожаном кресле под портретом вождя. Леонид Дидерихс однако поцеловал полную красноватую руку рабочего человека с массивным обручальным кольцом на безымянном пальце. От неожиданного проявления буржуазной галантности партийный работник залилась пунцовым румянцем до самых корней неровно окрашенных хной волос. Выдающаяся грудь была увешана медалями и орденами, широкие плечи казались богатырскими от толстых подкладок пиджака, скроенного по мужскому образцу. Леонид, развалившись в кресле напротив длинного стола, покрытого кумачовой скатертью, не глядя на портрет хозяина, стал говорить в своей ироничной манере: «Мы хотим посетить знаменитый остров Сахалин... Кстати, тысячи хетагуровок воодушевлены Вашим призывом и добровольно отправились в Сибирь, на каторгу. Не жалко девчонок?» На этот раз Валентина Сергеевна побледнела, но ответила спокойно, что здесь не место такого рода шуточкам. Ее произношение было далеко от ленинградского, напротив, говор казался подчеркнуто провинциальным. «Товарищ Хетагурова скоро станет депутатом Верховного Совета», - вмешался офицер НКВД. «Если мне будет оказано доверие», - уточнила женщина в медалях. «А как же иначе? Ставлю ящик шампанского, держу пари!» - еще больше оживился Леонид. Хетагурова опять залилась багровым румянцем, но уже от ярости: «Это не шуточки, товарищ!» На этом аудиенция была окончена. Орденоносица с подкладками на плечах выплыла из кабинета, не прощаясь. Леонид же не мог избавиться от ощущения, что перед ними была не женщина, а существо, спустившееся с портрета. Он шепнул Кире: «грозовое облако в погонах».
Тысячи зэков строили Комсомольск на Амуре. Уголовники отличались бронзовым загаром, наглыми улыбками, вылинявшими глазами со стальным оттенком. Одним словом, прожженные. Они не были похожи на доходяг, как политические. Не унывая, убийцы, воры и мошенники возвращались в бараки с песнями и речевками. Моряки, комсомолки и зэки отвоевали город у тайги.
Когда поезд прибыл на конечную станцию, во Владивосток, город встретил моросью и особым запахом. Кира, родившаяся в Крыму, особенно любила море. И сейчас, несмотря на дождливую погоду, сразу почувствовала его запах. «Владей востоком, моя жена!» - игриво возвестил Леонид, протянув руку в сторону Тигровой сопки. Серая лошадь, Тигровая сопка, китайские кварталы и корейские фанзы, - все это звучало экзотично и интригующе. О строительстве города в конце девятнадцатого века Дидерихс знал от своих прибалтийских родственников из рода Эгершельдов. Первый каменный дом Владивостока был построен военным инженером, бароном Эгершельдом, подданным Российской империи и жителем Великого Княжества Финляндского. Казалось бы, советская действительность не должна быть сильнее города, построенного на берегу Тихого океана. Леонид мечтал побывать тут. Вот мечта исполнилась, он стоит на краю суши, у начала Великой Воды и полной грудью вдыхает незнакомый, упругий и влажный океанский ветер. Он достиг места, где встает солнце и рождается новый день.
Даже само здание железнодорожного вокзала не обмануло ожиданий романтика. Оно напоминало сказочный терем, в архитектуре которого слились восточные и древнерусские мотивы. Японские глиняные плиты внутри вокзала привели в восторг поэтически настроенную Киру. Молодая женщина была абсолютно счастлива сейчас, находясь почти что на краю света, рядом с любимым. На главной улице, бывшей Светланской, а теперь Ленинской теснились огромные добротные каменные дома с магазинами, кафе и кондитерскими. До революции здесь жили промышленники и коммерсанты, торговавшие со всем миром. Здесь, на берегу Тихого океана, Кира впервые попробовала «дары моря» - больших крабов, крупных кальмаров, нежнейшие гребешки и весьма пикантные трепанги. Китайцы продавали и только что выловленных осьминогов, которых Кира пробовать не решилась. Она с интересом разглядывала натуральные шелковые ткани, яркие циновки и красочные веера. В диковинку были и сами китайцы: мужчины с длинными косами, одетые в темные туники, женщины в шелковых штанах, под которыми хорошо видны были крошечные ступни. Лучшие отели располагались на проспекте 25-Октября в огромном белом доме рядом с иностранным посольством. Тогда, в тридцать седьмом, у советских артистов и мысли не было, что прогуливаясь по ночному городу, можно было бы случайно зайти на территорию чужого государства и попросить политического убежища. Кира Ольховская и не думала, что ее ожидает судьба эмигрантки и что через десять лет она будет находиться на берегу Тихого океана, но с другой стороны, в другой стране.
Супруги пытались уединиться,чтобы побыть вдвоем. Им, советским гражданам, не положены были богатые апартаменты. Артистов разместили в скромной гостинице для своих. Комната находилась на втором этаже в бывшем доходном доме, с видом на залив Петра Великого. Внизу располагалась кондитерская и хлебопекарня. Поначалу запахи свежеиспеченного хлеба и булочек приятно щекотали ноздри, но уже через полчаса начинала болеть голова и хотелось вырваться на свежий морской воздух. Клопы и тараканы так же не способствовали длительному и радостному уединению супругов. Предприимчивая Кира потащила мужа на вокзал. Свежие фрески, выполненные художником Григоровичем, настраивали на веселый лад. Леонид пытался перекроить советскую символику на буддийскую, он развлекал Киру своими сказочными сюжетами. Указывая на фигуры, изображенные на стенах вокзала, он уверял, что это сами небожительницы в белых одеждах с цветами в руках. Вот женщины в белом – нет, Кира, это не врачи и даже не медсестры! - коснутся сейчас небесными жезлами и могилы раскроются. Все могилы? Да нет, только одна, самая глубокая. Небожительницы бросают в нее белые цветы, и появляются скелеты. Кого? Женщины и мужчины... Бросают голубые – и образуются жилы. Бросают красные – и потекла кровь. Желтые – тело! А черные? Ну конечно, души!!
Леонид с Кирой смеются и совсем забывают, где находятся, пока не чувствуют, что проголодались. Они идут в вокзальный ресторан, который открыт круглосуточно, и объедаются суточными щами. Так они болтались по городу, пока под утро не услышали цоканье копыт – конный патруль. Милиционеры потребовали документы и пропуск. Артисты в сопровождении конной милиции прогулялись до центральной тюрьмы, там «узники» уснули на широкой скамье, тесно прижавшись друг к другу, пока старые враги, падавшие с потолка клопы, не заставили вскочить. Здесь много народу пересидело, место было уже прикормлено. К счастью, в девять утра представитель трудового коллектива, политработник театра, пришел за артистами и увел их на репетицию. Перед самым отправлением на Сахалин случилось несчастье с Леонидом. В погожий летний день супруги отправились купаться на море, на Санаторную. После прекрасно проведенного отдыха на пляже на автобусной остановке Кира с Леней столкнулись с огромной толпой китайцев. Автобус брали штурмом, и Леонид, заскочив последним, не удержался и упал. Два метра его тащил автобус. Нога опухла, началось воспаление. В больнице Тихоокеанского флота попался хороший врач, который посоветовал Кире везти мужа в Ленинград. Врач обнаружил разразившийся тромбофлебит. Предстояло долгое путешествие назад, уже вдвоем.
Бабрик
Путешествие с обреченным мужем назад, домой, не было простым. Кира знала: она везет мужа умирать. Но сам больной об этом и думать не желал. Дорога стала даже веселой
по воле самого умирающего, сопротивлявшегося изо всех сил, хватавшего за любой предлог, чтобы еще подольше задержаться в этом мире, среди знакомых действующих лиц. Впрочем, и незнакомцев Леонид охотно принимал в свою компанию.
На одной из станций под Владивостоком Дидерихс увидел сидящего на сложенных бревнах большого кота. Только представители семейства кошачьих могли так грациозно бездельничать, жмурясь на ярком сентябрьском солнце. В Уссурийском крае наступила золотая пора, бабье лето. Дни стояли жаркие, небо было особенно синим, а сопки изумрудно зеленые. Листья кленов и дубов еще не пожелтели, ничто не предвещало увядание.
Леонид был очарован вальяжностью животного и приказал Кире немедленно доставить котяру в купе. Благодаря руководству Владивостокского драматического театра, директор которого сам играл джаз и был поклонником Дидерихса, супругам удалось заполучить отдельное купе! Так говорила жена, чтобы потешить самолюбие мужа. На самом деле справка-приговор от главврача Тихоокеанской больницы держалась в тайне только от него одного. На основании печального документа Кира получила разрешение ”не подселять” в купе посторонних.
Леонид наблюдал из окна, как жена подошла к высоченной круче из бревен. Кира держала в руках кусок чайной колбасы и усиленно мяукала, чтобы кот спрыгнул сам. Животное повернуло морду в сторону состава, посмотрело сверху на Киру и забило хвостом. Женщина испугалась: уж больно грозный котик! Леонид высунулся в открытое окно и закричал: ”Лезь наверх! Бери за шкирку!” Послушная жена стала карабкаться. Кот уже напоминал не домашнего питомца, которого можно взять за шерсть, а одичавшего хищного зверя, готового растерзать кого угодно. Бедная Кира царапала голые колени, плакала от боли, но упорно поднималась все выше и выше. Уже на самой вершине произошло невероятное: котик прыгнул на забор, с забора на крышу станционного домика. От сильного толчка бревна посыпались, Кира покатилась вместе с ними вниз. На шум выскочил из помещения человек в железнодорожной фуражке. ”Что тут происходит?” - грозно закричал смотритель. ”Прошу прощения, я хотела киску взять поиграть”, - Кира решила обмануть сурового дядьку. ”Ах киску? Поиграть? Кто будет бревна назад вертать? Я полдня с ними провозился”, - мужчина вошел в раж. ”Я заплачу и за кота, и за бревна!” - вмешался Леонид. Тем временем ”киска” спрыгнула на землю, подошла к хозяину и стала тереться о ноги, как это делают все кошачьи. Только вот размер и особенно морда насторожили Киру не на шутку. Котик был слишком упитанный и крупный, с длинными когтями и весьма недружелюбным взглядом. Настолько недружелюбным, что женщина содрогнулась от подозрения, а не хищный ли это зверь? Такой окрас – желтовато-белый, с темно-коричневыми поперечными кольцами, неправильно разбросанными по светлому фону – она уже где-то видела. Неужели в зоологическом саду в Ленинграде? Страшная догадка заставила Киру вскрикнуть и попятиться в направлении вагона. ”Только не поворачиваться к нему спиной!” - молодая ленинградка, как представительница дикого племени, готова была отвешивать поклоны и просить пощады у хозяина тайги. Зверь, почуяв страх и отступление противника, начал наступать бесшумно и гордо. Он тихо рычал и медленно шевелил хвостом. ”Бабрик, ко мне!” - скомандовал человек в фуражке. Животное глазами разбойника еще раз окинуло онемевшую от ужаса Киру и неспешно отошло к зовущему, потом развалилось у его ног и уже как будто забыв про женщину и всех на свете, стало вылизывать шерсть, как это делают все кошки. Кира подошла к окну и прошептала Леониду: ”Он … тигр!” Дидерихс пришел в неописуемый восторг, захлопал в ладоши и закричал, обращаясь к смотрителю: ”Сколько вы за него хотите?”
За десять рублей Леонид приобрел настоящего амурского тигренка, которого он кормил печеньем и молоком. Бабрик сразу понял, кто в купе хозяин. После еды сворачивался на груди Леонида и выпускал когти, миролюбиво урча. А вот Киру невзлюбил с самого начала. Она отвечала ему также скрытой неприязнью, но ради мужа меняла на станциях песок, покупала молоко и яйца. До Москвы добирались две недели. В течение этой долгой поездки Бабрик перезнакомился со всеми пассажирами. Разбалованный вниманием, он стал почти ручным. Только не в отношении Киры, которую тигр ”скрадывал”, то есть охотился, особенно по ночам. Хищник хватал ее за пятки, царапал до крови и злобно рычал, когда женщина входила в купе. Леонид считал это проявлением ревности и еще больше баловал зверя. Он взял с жены клятву, что она никогда не выпустит тигренка на улицу, когда они будут жить в Ленинграде. И Кира терпела, выполняя все прихоти больного мужа.
Артисты привыкли жить в гостиницах. Просторный номер в центре города был удобен для приема гостей. Дидерихсам удалось поселиться в одной из лучших гостиниц Ленинграда, в ”Европейской”, которая была рассчитана на интуристов. В конце тридцатых годов иностранных граждан становилось все меньше, и пустующие номера отдавались местным знаменитостям. От улицы Лассаля рукой подать до Невского, бодрящий шум которого любил Леонид. Кира пешком ходила на Моховую, в институт. По вечерам спешила в Мариинский на спектакли. Судьбе было угодно распорядиться так, что во время блокады Ольховская вернулась в Гранд Отель, который был отдан под госпиталь. Кира работала там небольшое время медсестрой. А пока ее странная семейная жизнь текла своим чередом. Молодой хозяйке не пришлось обустраивать гнездышко, все было уже готово. Обеды доставляли прямо из ресторана ”Европа”, горничная убирала комнату, прачка стирала белье и одежду. Выпивку и цветы приносили актеры и музыканты после своих выступлений. Медсестра, которую прикрепили к тяжело больному, делала уколы. Она же оставалась сидеть с Леонидом, когда Кира уходила. Бабрик точил когти о дубовую мебель, портил паркет, но тронуть любимца хозяина никто не осмеливался. Поначалу жили на широкую ногу, так как Дидерихс продолжал получать гонорары за свои талантливые аранжировки. Но скоро Кира стала брать в долг у музыкантов и успешных актеров, чтобы поддерживать выбранный Леонидом уровень жизни. Известие, полученное от лечащего врача о скорой кончине супруга, она встретила спокойно. Все понимали, что долго такая жизнь продлиться не может. Тигренок сильно подрос, и Кира договорилась в тайне от супруга о передаче животного в зоопарк. Бабрик, как будто чувствуя разлуку, вел себя непривычно тихо, перестал царапаться и даже стал отказываться от лакомств. Шерсть тигра потеряла былой блеск, глаза потускнели. Казалось, человек и хищник увядали вместе. Последние дни Бабрик не отходил от своего друга, спал только с ним, не подпуская медсестру делать уколы. Однажды среди гостей оказался молодой талантливый исполнитель, пианист Борис Власов. Леонид попросил сыграть ”Аппассионату”. Власов играл блестяще. Слушатели сидели со слезами на глазах, Дидерихс отвернулся к стене. Он часто засыпал прямо среди гостей. В тот миг, когда закончилась игра, он лежал со своим стражем, амурским красавцем, не шевелясь. Тигр тоже не шелохнулся. Гости поднялись и тихонько вышли из комнаты. Кира отправилась в театр. Она вернулась поздно. Бабрик уже не лежал на кровати, животное забилось в угол. А Леонид уже был на спине, с закрытыми глазами и сложенными руками на груди. Взглянув, Кира все поняла. ”Когда?” - спросила она сдавленным голосом у сиделки. ”Не знаю точно. Думаю, когда вы все ушли”, - ответила медсестра. Она пыталась развернуть больного, но тигр ее не подпустил. И лишь когда Бабрик сам спрыгнул с кровати, сиделка подошла, чтобы закрыть глаза покойнику. ”Он не мучился”, - сказала Кира, глядя на умиротворенное лицо мужа. Администрация гостиницы потребовала незамедлительно освободить номер. Союз Композиторов помог в организации похорон – предоставил катафалк и двух черных лошадей, но помещение для прощания нужно было искать самим. Кире пришлось везти покойного на квартиру матери на Васильевский Остров. Гроб с телом поставили в прохладное подвальное помещение, в котором была не то прачечная, не то дровяник. Там и прощались музыканты со своим другом. Дидерихса увезли на Смоленское кладбище. Тигренка отдали в зоопарк, где он находился некоторое время. Привыкший к людям, послушный и умный, Бабрик потом попал в цирк. Говорят, до самой войны выступления с амурским тигром всегда имели аншлаг. Кира узнала уже через много лет, что мать Леонида скончалась в блокадном городе. По неизвестной причине она не была на похоронах.
Вторая часть http://www.proza.ru/2017/04/04/2152