Опальная земля

 
     Здесь, на Северном Зауралье, некогда в девственной тайге, с её богатейшими запасами разнообразного леса, с её причудливо скалистым поясом, разделяющим Урал от Сибири, никогда не было страшных, ошеломляющих гроз. Бывали с ураганом, что от их  сверхсильного напора  деревья падали, но не горели. Горные ручейки с шумом и грохотом несли свою кристально чистую, холодную, до ломоты в зубах, первозданную воду, которая в устье, у подножья гор, вливалась в лесную красавицу речку Акчим. Из-за этих ледяных, пополняющих Акчим ручейков, вода в реке тоже была холодной. Но зверей, обитающих в этой непролазной тайге, это не пугало. Они, по своим заведомым, протоптанным тропам, вереницей спускались к реке и с завидным весельем, криками и рычанием барахтались часами в воде. У каждого вида была своя тропа и своё время приходить к реке. Лоси степенно, грациозно вскинув головы, заходили целиком в воду и, фыркая, распуская веером брызги, выскакивали на берег. Они бегали по берегу, стряхивая холодные капли воды, и громко мычали. Вернее – трубили, словно зазывали своих собратьев тоже порезвиться  и освежиться. Медведи же, приходили на речку ранним утром, своими семьями и каждая располагалась отдельно и поодаль друг от друга. Только мамаши с детёнышами. Видно было, что им было труднее справляться со своими малышами. Но они ловко хватали расшалившихся медвежат, окунали их в воду и потом хлопали по шерсти. Со стороны казалось, что они их шлёпают за непослушание, а на самом деле они этими шлепками выколачивали из их шерсти  насекомых и грязь. Это было и тщательным мытьём и борьбой  с болезнями.  Самцы приходили к реке отдельно и реже. Сюда, на речку, приходили и лисы, и куницы, и песцы, но как-то в определённые для них дни. А бобры – строители вообще прописались тут, среди упавших от грозы деревьев в реку, и устраивали здесь такие завалы, через которые  ни один зверь не проберётся. Но в дождливую погоду, когда поднималась в реке вода, всю их «архитектуру» уносило вниз по реке, за несколько километров, в другую большую реку. Но, только устанавливалась погода, как они снова возводили плотины. И эти «мастера» были единственными лесниками, валившими лес без всякого разрешения и контроля.  Так протекала здесь лесная жизнь.
         
      И вот, однажды, сюда привезли людей, которым  без особого их желания и радостных ощущений, пришлось обживать эту дремучую, первозданную тайгу. Их везли отовсюду. Времена в стране были такие. Во время коллективизации и образования колхозов вначале 30-х годов прошлого века - это были раскулаченные крепкие хозяйственники, враги советской власти. Некогда они жили спокойно в своих хуторах на Харьковщине, на Ставропольщине, на Тамбовщине, Смоленщине. Просто у них не было  желания вступать  и отдавать своё имущество в образующиеся колхозы. Им и так жилось не плохо. Но власть, ничего не объясняя, насильно отбирала у них дома, скот, урожай  и инвентарь, а семьи выселялись в Сибирь, на Урал, в Коми и в Архангельскую область, то бишь -  из тепла в холода.

    Их было  девять семей, сорок два человека, с маленькими детьми и стариками. Это было четыре украинских, две немецких и три русских семьи. Везли до Соликамска поездом, а дальше, до участка Стрелка на барже, а ещё дальше вели пешком, под конвоем, по лесной, дико заросшей тропе, в семидесяти километрах от райцентра, на урочище Ябруское. Оставили посреди тайги без крова и продуктов. « И, чтоб ни ногой отсюдова, сразу пуля в лоб»,- такой был приказ конвоиров, доставивших их сюда. Люди должны были сами искать себе пропитание и строить жильё, в котором будут зимовать долгие, полугодовалые зимы. Но люди эти были предприимчивые и умные. Многие взяли с собой хозяйственный инвентарь, знали, что пригодится. Пока осень только надвигалась, они рыли землянки -  временное жильё. У кого были с собой пилы, те валили лес, ошкуривали его и распиливали по размеру стен будущего дома. Просушить заготовленные брёвна погода не давала времени, солнце редко появлялось из-за высоченного леса. Надвигалась зима, временами пролетали «белые мухи». Пришлось один дом поставить «всырую», без нормальной крыши, так как не было досок.  Сложили накат из двух слоёв брёвен с прослойкой из пихтовых лапок и мха. Печь сложили из камней с выходом трубы на крышу.
      
      В этом доме поселились две большие семьи из семнадцати человек. Остальным «оборудовали» землянки под огромными корнями, вывороченных грозой деревьев. Вокруг эти коренья обставили брёвнами, в виде большого шалаша, сверху укрыли большими пихтовыми лапами, обвязали верёвками, чтобы ветер не сносил утепление из лап. Внутри тоже выложили небольшие печи, потому, что место оставалось только для двух  лежанок, связанных из тоненьких берёзок и установленных на чурках. На эти лежанки разложили пихтовые лапки и сверху укрыли мешковиной. Двери тоже были связаны из мелкого кустарника с навязанными сверху пихтовыми лапками. Трудились целыми днями все «поселенцы», кроме маленьких детей и немощных стариков. Мужики заготовляли дрова на зиму. Спиливали лучковой пилой пихту и осину, обрубали сучья, лапки и клали их отдельно, для растопки печей. А брёвна распиливали на чурки и раскалывали в поленья, складывая в поленницы. Жёны готовили супы из грибов и кореньев, добавляя немного крупы из тех запасов, что остались от долгой дороги сюда. Надо было экономить. Заготавливали грибы на зиму: сушили на каменных печах, солили в берёзовых туесах, которые плели из бересты ещё толковые старики.  Сушили бруснику и чернику. Зимой это будет прикормом детям и на чай. Сушили травы, которые ещё стояли зелёными, и которыми можно будет зимой лечиться. Сушили лист, особенно брусничный и малиновый.
         
      Осень здесь короткая, которая сразу, резко переходит в зиму. Если вчера был дождь или вёдро, то на завтра встанешь, а  уже зима накатила. Снег выпал, подморозило. Ничего тут не сделать человеку. Приходится сидеть в землянке, в полной темноте. После обеда всё равно выходили на свет божий, выносили детей. Но становилось всё холодней, и зима не обещала пощады. Морозы здесь были лютыми. Дрова заносили в жилище с вечера и топили печь целыми днями. Не зная, сколько длилась здесь зима, люди быстро исчерпали съестные запасы, заканчивались заготовленные дрова.В потеплевшие дни мужики выходили в лес, бродили по пояс в снегу, собирая хоть немного веток и сучьев для растопки печей. Есть тоже было нечего. Сдирали кору с осинок, черёмух, выскребали из-под коры пихты белый, сладкий, волокнистый слой. Варили эту кору и луб, добавляя кусочки кожаных вещей, если у кого они были. Воду готовили из талого снега, потому, что до реки не добраться. Сугробы снега доходили до человеческого роста. Единственную тропу, которая как-то связывала брошенный народ с живым миром, занесло. Проверяющие военные перестали появляться. Всех охватывало чувство никчёмности и неминуемой гибели.  «За что? Лучше бы расстреляли, чем везти за тридевять  земель и бросить в тайге».
      
      Начали умирать от голода и холода старики. Умирали и маленькие дети. Им не хватало элементарной еды, не говоря о витаминах. Истощённые тела закапывали в снег, чтобы весной похоронить. Делились всем, что добывали и у кого, что было из кожаных вещей. Съели у умершего деда Капусты хромовые офицерские сапоги. Съели кожаные ремни, обшивку и меха с гармошки деда Коваля. Затем доели тулуп и безрукавку деда Шклярука, а кожанку бывшего большевика, и не согласного с поспешным созданием колхозов Ганса Детцеля оставили на "потом". Некоторые уже не могли выходить на свет. Холод и темнота делали своё дело. Болезни валили и крепких мужиков, которые постоянно ходили за дровами и «пропитанием» в тайгу. Иногда удавалось поймать задремавшего в снегу зайца. Радости было -  не измерять. Но голод не уходил.  От того, что ели постоянно кору, у поголовно всех начались кишечные болезни. Выпадали зубы, слепли глаза и гнили отмороженные ноги. Женщины распаривали в чугунах травы и коренья и привязывали к ранам. Но этого было мало, нужны были мази и лекарства. Начался поголовный мор. Счёт времени был потерян. Они не помнили какой наступил месяц, какое сегодня было число.
          
     Но вот стало чаще выглядывать солнце, длиннее стали дни и короче невыносимые ночи. Люди больше стали находиться на улице. Снег днём на сугробах стал подтаивать и оседать, а ночью его так подмораживало, что получался крепкий наст, по которому утром мужики шли в лес за дровами, как по хорошей, мощёной  дороге. Иногда забредали на тетеревиный ток, куда по ранним утрам прилетали тетерева и вели свои птичьи хороводы. Желание подловить их на обед было превыше всего. Но хотя птицы были очень осторожны, всё же во время драки они совсем не обращали внимания, что на них охотятся. И мужикам приходилось кидать из последних сил, опавшими от тяжести снега сучьями в кучу дравшихся птиц. Но один сук всё - таки  попадал хоть одному тетереву в голову. Опять было много радости и вкуснейший обед на всех, оставшихся в живых.

    Кое-как дожили до первых проталин, под которыми оттаяла земля. Решили, что это  апрель. Выжило всего девятнадцать человек с детьми - семья:Куленко - трое; семья Шклярук - четверо; семья Вареника - пятеро; двое братьев Зубковых;Чудинова Мария с сыном и семья немца Детцель - трое. Схоронили умерших за зиму, временно зарытых в снегу. Так появилось первое кладбище «переселенцев». Стала появляться на проталинках травка, которая тут же шла в чугунок для варева. Всё чаще и звонче пели пташки. Зажурчали ручейки от таявших в лесу сугробов. Вскоре появились растения с довольно крупными «початками». То был полевой хвощ. Попробовали. Не отравились. Очень вкусные, сладкие и питательные. Насобирали их целое ведро. Надавили  и  сварили кашу. Попробовали печь лепёшки. Получилось тоже вкусно.

    Так и дотянули до полного тепла. Никто не посещал их, военные тоже не наведывались, значит, охраны не было. Надо было как-то выходить к людям, которые жили не далеко, в верстах двадцати. Надо идти к людям, даже на свой риск и страх быть убитыми. Но такая жизнь не оставляла им, оставшимся в живых, никакого шанса выжить здесь в полном забытьи. Насобирали какие-то деньги, выбрали пару ходячих пареньков, из семьи Шкляруков, и отправили в тот посёлок, куда их привезли на барже. Долго ждали их и так не дождались. Оказалось потом, что они сбежали. Как-то не заметно, лесами, они добрались до "чугунки" и уехали, где-то растворились внутри страны. Осталось семнадцать человек. Отправили других, Николая Чудинова и Григория Зубкова. Они вернулись к вечеру третьего дня  на лошади, запряжённой в телегу. Чтобы пробраться по узкой, заросшей тропе, один шёл впереди и срубал мелкие поросли, расчищая дорогу, а второй вёл под узцы лошадь, которая постоянно фыркала, чуя медвежий запах. Привезли по полмешка муки, крупы, масла растительного бидон, хлеба шесть буханок и семена. Ещё позаимствовали до урожая у одной семьи плуг и мешок картошки. А главной новостью было то, что на дворе уже был конец мая и все в посёлке уже полевые работы закончили. С этого дня дед Роман   Куленко стал вести ежедневник и календарь погоды, за что деда окрестили «дедом Прогнозом».
         
     На другой день все вышли на расчистку участка от пней. За день убирали два – три пня. После долгой и голодной зимы люди были ещё ослаблены. Мелко изрубив эти пни, потом их сжигали. Получалась отличная зола, которую собирали в бадью и, которая пошла на удобрение. Люди крестьянские знали всю науку земледелия. Освободившийся участок от пней соток в десять, они  несколько раз вспахали. Это была жирная, плодородная и первозданная целина. Картошку разрезали на четыре части, чтобы хватило на посадку. На оставшейся распаханной земле Акулина Шклярук и  Мария Чудинова сделали несколько грядок и посеяли морковь, репу, свеклу и горох. Истосковавшиеся от земляных забот, они работали с таким азартом, что не замечали, как ловко и быстро управились с делами. В меру уставшие, они отметили первую победу над суровыми испытаниями, выпавшими на их долю. К вечеру на полянке, у своего «хуторка», мужики срубили из берёзок и осинок стол и две скамьи. На столе появился чугунок со щами из первой крапивы и кислицы, пирог из сладких початков полевого хвоща и чай из свежих еловых побегов с мятой. Без воспоминаний не обошлось. И слёз было не мало. Но надо выживать.
   
     Лето пролетело незаметно. Дети лакомились морковью и сладким горошком, лесными дарами. Женщины собирали ягоды, которых впрок насушили и насолили грибов на зиму. Даже шишками кедровыми запаслись. Много трав и листа высушили для чая и лечения. Мужики постоянно ходили на реку ловить рыбу. Оказалось, что эта река очень богата разнообразной рыбой. А в заводях обитали огромные щуки и налимы. Рыбу навялили и насолили. Овощи уродились на славу. Картошки собрали четыре центнера. Земля после вырубленного леса оказалась очень плодородной.  Хорошо уродились и морковь, свекла и репа. Куда овощи убирать? Пришлось рыть яму для овощей. Укрепили брёвнами, сделали большую насыпь из земли. По сусекам раздели яму, разложили по ним овощи на хранение. Дров на зиму наготовили побольше, чтобы хватило до лета.  « Но как  же так получилось, что их напрочь вычеркнули из жизни? Почему никому они не нужны? А как же дети? Им же надо учиться, познавать мир…»
После долгих раздумий и советов, они решили отправить в посёлок самых грамотных - старшего по «артели» Андрея Фёдоровича Вареника и Ганса Детцеля на Стрелку. Вареника раскулачили только за то, что имел пасеку и десять соток земли, которую своей же семьёй и обрабатывали. Всё конфисковали. А он и сюда умудрился привезти несколько пчелиных семей, спрятав их за подмышками, да пятерых детей. Всё его богатство. А Зубковых чуть не расстреляли за то, что один их сын был белым офицером. Чудом спаслись и угодили сюда, в тайгу. Сыновья-то выжили, а старики умерли в эту суровую годину.
      
     Рано, по  утру они отправились пешком решать судьбу брошенного народа. К вечеру они добрались до посёлка, преодолев двадцать вёрст и речку вплавь. В посёлке они остановились на ночлег в крайнем домишке одинокого старика. При свете лампы они повечеряли, узнали кое – что от старичка поподробнее и улеглись спать.  Утром старичок увёл их в контору, к начальству. Их встретил начальник участка, высокий, в военном френче, довольно сытый и холёный мужчина лет пятидесяти, с сильно выпирающим животом. Он представился Петром Мефодьевичем, попросил их присесть и потребовал документы. Документов у них не было. На родине, откуда их выселяли, их вписали в список, который потом передавали по пути следования на пересыльных пунктах. Где остались эти списки, они не знали. Когда он выслушал их «историю» появления в здешних местах и просьбу переселить их в этот посёлок, то пообещал разобраться в этом деле сам и принять меры к «спасению» их семей. Прошёл  целый месяц и две недели, когда к ним в «хуторок» прибыло с десяток человек на строительство барака. Барак построили за два месяца. «Местные» помогали носить мох для утепления барака. На телегах со Стрелки подвозили доски на пол и крышу и кирпич для печей. Этих бедолаг не только не вывезли отсюда, а им в компанию ещё подвезли семей пятнадцать, около ста человек, таких же "врагов народа" со всей страны, кого с чем не согласных. А, чтобы их чем-то занять, сколотили пять бригад лесорубов на валку леса и две бригады на разделку и вывозку к реке. Дали шесть лошадей, которых разместили в пристройке к бараку.  Надвигалась вторая зима.
    
      Прожили они здесь шесть тяжелейших лет. Продукты им подвозили по реке к маленькому причалу, от которого потом на телеге они перевозили в свой «хутор». А зимой возили на санях со Стрелки. Когда переметало дорогу, то всех выгоняли на расчистку дороги от сугробов вручную. Рукавицы были только брезентовые, а на ногах суконные бурки. Обмораживали руки, ноги, уши, а потом лежали в лазарете на Стрелке. В одной из комнат барака был организован маленький магазинчик, в котором работал Андрей Фёдорович. Остальные все трудились в лесу, даже женщины. Малые дети оставались с бабушками, а дети постарше учились и жили в интернате на участке Стрелка. Но в конце 30-х годов всех перевезли в другое место, в посёлок Нижний Родник, потому, что здесь уже весь лес был вырублен. Надо было осваивать новые площади. Был ещё Верхний Родник. Там было построено два барака на двести человек, баня, магазин и столовая. Завезли туда тоже переселенцев, высланных по Указу очередной «очистки» страны. Их так и звали – указники. Они тоже валили и сплавляли лес.
      
     А на Нижнем Роднике был построен большой посёлок, с отдельными улицами и проулками. Народу навезли со всего Союза, из всех регионов. Но пока его обживали крестьяне - «кулаки», быстро превратившиеся в лесозаготовителей. В 1944 году привезли репрессированных, проживающих на оккупированных территориях во время войны и якобы «пособников врагу» - крымских татар, армян, болгар, сербов, латышей и кавказцев. В 1945 году завезли из трудовой армии репрессированных немцев. Многие были оставлены на вечное поселение. К концу 1946 года в посёлке проживало около полутора тысяч человек четырнадцати национальностей. В посёлке были построены объекты соцкультбыта:  школа  - четырёхлетка, ясли – сад, медпункт, пекарня, магазин, клуб, баня. Строились промышленные объекты: склады, конюшня, пилорама, электростанция, кузница, столярка и кирпичный завод. Продукты поставляла кампания "Северный завоз". Этот завоз осуществлялся только весной, по большой воде. Приходила огромная баржа с продуктами и её всем посёлком разгружали,перенося товар и продукты в склады. Этими продуктами жили до следующей весны. Хлеб пекли в пекарне. Главным пекарем был Агапий Никанорович Башагуров, бывший священнослужитель. Хлеб, какой пёк он, больше нигде и никогда такой не едали. А по духовным праздникам он вёл службу в своём доме. Люди без Бога жить не могли. В основном народ жил дружно. Не было никаких межэтнических конфликтов, помогали друг другу во всех случаях жизни.

     По прошествии лет, люди получали  реабилитацию и  уезжали в родные места или другие регионы страны, а на их место привозили очередные партии людей, призванных на работу в леспромхозы по вербовке или после «очистки» городов от тунеядцев и прочих  не нужных элементов. Такие посёлки служили местами «принудительного перевоспитания людей», порой нарушая права человека. Многие уехали, но большинство остались в этих местах. Это люди, потерявшие навсегда свои корни, своих родных и свою родину. Их приняла другая родина, опальная земля северного Урала, которая помогла им выстоять в их  страданиях, невзгодах, и разочарованиях, которая стала им второй родиной, и которую они полюбили и отдали ей лучшие годы своей жизни. Сейчас эти посёлки прекратили своё существование за ненадобностью и иссякшей близлежащей тайгой. Дальние разработки стали не рентабельны. Весь оставшийся народ перевезли в райцентр, расселяя в строящиеся социальные дома, растущие, как грибы. Видно, иного жилья эти люди, настрадавшиеся, отдавшие освоению тайги всё своё здоровье, силы и годы, не заслужили. Но благодарные потомки увековечили память о них в памятниках, фильмах, картинах и книгах. И тайга будет помнить их вечно.