На фото начальник училища генерал-майор Кибардин Б.М принимает доклад начальника учебного отдела полковника Денисова. 1 сентября 1963 г., г. Киев.
Мама, милая мама, я тебя не ругаю,
Ты всегда мне желала только счастья-добра,
А теперь я с друзьями в жизнь иную вступаю,
Жаль, прошла незаметно молодая пора...
"Кадетская мама" - народная кадетская
песня (слова и музыка кадет 55 г. выпуска
Киевского СВУ).
В середине 60-х отношения с гражданскими ровесниками на Печерске, в районе где располагалось наше училище. у киевских суворовцев , мягко говоря, не складывались. До нашей, самой младшей роты, а мы учились тогда в 6 классе, суть происходившего доходила в виде отрывочных пересказов того, что кто-то, где-то случайно услышал. Ходили какие- то будоражившие воображение истории о том, как старшие кадеты умело отстаивали в постоянных стычках с местными нашу кадетскую честь. А наиболее воинственные из нас уже показывали, как нужно одним взмахом обернуть вокруг правой руки широкий поясной кожаный ремень с тяжелой латунной бляхой, чтобы затем в целях самообороны иметь возможность наносить ею удары по голове противника.
18 апреля 1965 года был обычный воскресный день. Наша рота, как и все училище смотрела какой-то фильм в кинозале. Вдруг открылась дальняя от сцены дверь и влетевший в нее кадет что-то крикнул. Увлеченный фильмом я не обратил сначала на это внимания и не успел разобрать что. Но тут началось столпотворение. Почти все кадеты старших рот вдруг повскакивали с мест и бросились к выходу. Самые отчаянные из нашей роты тоже кинулись за ними. Кинозал сразу же опустел.
На следующий день выяснилось, где-то на Печерском мосту произошла большая драка с гражданскими и все бежали именно туда. Рассказывали, что там к кадету с девушкой пристали местные, такие случаи бывали раньше, и давно было пора постоять за себя. Назывались какие-то фамилии. Описывали отдельные эпизоды. Как и что было на самом деле, конечно, узнать не удалось.
Позже поротно были организованы опознания. Прибывшие в училище в сопровождении милиционера пострадавшие прохаживались вдоль строя старшеклассников, выискивая участников драки. По мнению командования, несмотря на то, что мы были еще в 6 классе, кто-то из нашей роты вполне мог принять в ней участие, т.к. рост некоторых наших акселератов превышал уже 180 см. А возможно командование нас представляло на опознание, заведомо надеясь, что среди нас участников не найдут? Трудно сказать. Вдоль каждой из двух шеренг роты провели какого-то испуганного гражданского парня с помятым лицом и повязкой из бинта вокруг головы. Он очень внимательно всматривался в лица, но никого не узнал.
Как-то теплым весенним днем, ровно пять лет спустя, уже в выпускной роте, я вышел в сад покурить. За футбольным полем, где в заборе из сетки был выход за территорию училища, находился сложенный не так давно из кирпича новенький мусоросборник. Рядом обращали на себя внимание разбросанные на траве несколько толстых папок, в которые обычно подшивали канцелярские документы. Одна была раскрыта и в глаза бросилась бумага с фамилиями офицеров и суворовцев. Оказалось, папки содержали различные училищные документы середины 60-х годов: рапорта должностных лиц, приказы, объяснительные записки. Чего там только не было! Запомнились, например, несколько листов с жалобами суворовцев поводу того, что в какой-то роте задолго до нас, на обеде в гречневой каше суворовцы обнаружили червей. Далее были подшиты уже рапорта и резолюции начальников разных рангов, результаты расследования, принятые меры по наказанию виновных. Причина была якобы в поставке на склад залежалой крупы. Было интересно, за все семь лет в училище, естественно, я о таком не слышал. Бывало всякое, например, как-то один раз нам на ужин дали картофельное пюре настолько разбавленное водой, что его можно было не накладывать, а просто наливать на тарелки. Но, в этом вроде бы оказался виноват один из поваров, злоупотребивший в тот вечер алкоголем. Он после этого был сразу отстранен от обязанностей и уволен. Больше серьезных происшествий в столовой у нас не бывало. Естественно, что черви в пище, как мне казалось, могли быть, как нас и учили, только в старой царской армии. У нас же в советской этого просто быть не могло. А тут..
- Надо же! – подумал я.
В папках было еще много любопытных документов, тех, которые, как правило, никогда не предавались гласности, касающиеся событий, о которых знали обычно только их участники и командование. Очевидно их принесли туда для уничтожения, но по какой- то причине то ли не успели, то ли поленились это сделать. Вот бы прихватить с собой хотя бы одну папку, или припрятать ее где-нибудь в укромном месте, чтобы потом на досуге более внимательнее ознакомиться с содержимым! Наверняка удалось бы узнать много интересных фактов из училищной реальной жизни. Но, к сожалению, ни времени, ни возможности для этого у меня совсем не было. И уже собираясь отбросить папку в сторону, я вдруг наткнулся на очень интересный документ пятилетней давности.
Из него стала немного понятнее суть события в апреле 1965 года. Вот он сейчас передо мной. На пожелтевшей от старости бумаге рапорт участкового милиционера начальнику Печерского районного отделения милиции. Старший лейтенант докладывает, что где-то в 20.40 «возле дома 19 по бульвару Леси Украинки, курсанты* суворовского училища в количестве 120-140 человек учинили драку с гражданскими лицами, в результате которой они избили….» Далее перечислялись фамилии и адреса семи пострадавших и четверых свидетелей. На месте происшествия были обнаружены 2 шапки суворовцев под номерами Б-58, Б-21*. Одному из пострадавших была даже оказана помощь в медпункте суворовского училища, после чего каретой скорой помощи он был отправлен в больницу.
В левом верхнем углу наискось красными чернилами резолюция начальника: «отправить в прокуратуру Киевского гарнизона». Очевидно, рапорт побывав в прокуратуре, попал в училище, где после принятия соответствующих мер, осел в папке.
Конечно, этот любопытный документ было грех не оставить себе на память…
Но вернемся немного назад. В ноябре 1968 года мне было 16 лет. Только что закончился парад, на котором наша рота принимала, как всегда, участие в качестве «юных барабанщиков» и все разлетелись по домам на осенние каникулы.
Как- то вечером мы, трое друзей, в гражданской одежде прогуливались по бульвару Леси Украинки, нашему любимому месту отдыха по вечерам, недалеко от училища. Случайно столкнулись с несколькими местными парнями, немногим старше нас, среди которых был, однако, и взрослый по нашим тогда меркам молодой человек лет около 20. Он видимо уже отслужил в армии и вел себя крайне воинственно. При более чем двойном преимуществе в численности, мы вынуждены были отступить.
Однако, оскорбленное самолюбие искало выход и мы, сев на троллейбус, поехали в училище. В это время в кадетке оставались суворовцы у которых не было возможности по той или иной причине уехать домой, или оставленные без отпуска за нарушения дисциплины и плохую успеваемость. Разгоряченные, возбужденные обидой, мы буквально пробежались по училищу, рассказывая попадавшимся навстречу кадетам о происшествии в нашей интерпретации. Впрочем, рассказывать приходилось только в начале, потом уже мы только уточняли детали и отвечали на вопросы вновь присоединявшихся к толпе суворовцев. Учитывая, что тогда по вечерам в училище, пожалуй, единственным развлечением было только кино в зрительном зале по выходным, а в остальное время все были предоставлены сами себе, вокруг нас, как- то быстро образовалась группа человек около 40. Раздавались воинственные возгласы. Кто-то предложил немедленно ехать на место и искать обидчиков, чтобы свести с ними счеты. Естественно, эмоции одержали верх и возбужденная толпа устремилась на выход. Все энергично прошли через проходную, вышли на остановку и шумно ввалились в двери подошедшего троллейбуса, который задержали несколько человек шедшие впереди. Все, не обращая ни на кого внимания, горячо обсуждали случившееся. Кто-то пытаясь узнать подробности, громко через весь троллейбус обращался ко мне с вопросами. Стоял шум и гвалт. Испуганно жались к сиденьям ошарашенные пассажиры. Выйдя у начала бульвара Леси Украинки, все двинулись вниз в сторону дворца спорта. К нашему тогдашнему сожалению, а после, можно сказать, к счастью, найти обидчиков не удалось. Да и надежды их встретить с самого начала не было никакой, какой им был смысл дожидаться нас на месте? Но оскорбленное самолюбие и постоянная жажда приключений требовали свое. Самые воинственные окружали всех проходивших мимо молодых людей, громко спрашивая меня, те ли это, кого мы ищем, но убедившись, что эти были ни при чем, шли дальше. Дойдя до конца бульвара и не встретив обидчиков, все еще некоторое время стояли на аллее, обсуждали происшедшее. А мы втроем разъехались по домам.
Неприятности начались на следующее утро. Проснулся я от телефонного звонка и сразу кольнуло неприятное предчувствие. Голос командира роты подполковника Владимира Павловича Салаты был очень строг, официален и не обещал совершенно ничего хорошего.
- Александр, немедленно приезжайте в училище, - не вдаваясь в подробности, бросил он в трубку.
Оказалось, наше вечернее приключение произвело на жителей Печерского района такое сильное впечатление, что они тут же сообщили о нем в милицию, откуда позвонили в комендатуру. Оттуда немедленно выслали грузовую машину с усиленным патрулем, который забрал всех суворовцев, которые еще оставались на бульваре, были, разумеется, без увольнительной записки и доставил к дежурному по училищу. Получилось же как-то так, что впереди нашей троицы в то время, когда мы ходили по коридорам училища, был в основном я. И в основном ко мне обращались с вопросами все встречающиеся нам тогда кадеты. Возможно благодаря моим нераскрытым тогда еще организаторским способностям и красноречию, может быть по другой причине, но у всех участников происшествия видимо сложилось мнение, что именно я являлся его организатором и инициатором. Об этом мне строго и заявил Владимир Павлович, после моего прибытия в роту. Он приказал сдать отпускной билет и оправляться к старшине Коваленко для выполнения хозработ. На этом мои каникулы завершились и оставшиеся до начала занятий дни, я занимался благоустройством ротной территории.
Настроение было отвратительное. Еще вчера впереди была целая неделя только что начавшегося отпуска, а сегодня я был опять в роте, да еще изнемогал от "непосильного" труда. Было обидно, что наказали только меня, одного, хотя я в этой истории всего лишь хотел помочь другу, пострадавшему в стычке больше всех. И из-за которого в общем-то все это и началось. Да и рассказывая кадетам в коридорах о происшествии, я ни произнес ни одного слова, которое можно было определить, как призыв, или попытка увлечь всех для разборки на бульвар. Совершенно непонятно было, как и почему Владимир Павлович так быстро выяснил, что участником и, по его мнению, зачинщиком происшествия был я. Ведь из нашей троицы больше никого в училище он не вызвал и и отпуска не лишил, а все другие кадеты, с которыми я говорил в тот вечер, были из других рот и наверняка не знали моей фамилии.
- Неужели, - думал я, - я так популярен в училище, что кто-то из задержанных патрулём кадет, назвал при задержании только меня?
Но делать было нечего, не мог же я пытаться переложить свою вину на друзей. Как было ни горько от несправедливости, но так уж распорядилась судьба и теперь приходилось лишь нести свой крест до конца.
К моему несчастью только на лишении отпуска и хозяйственных работах дело не закончилось. По словам Владимира Павловича, за попытку организации массовой драки с гражданскими мне еще надлежало получить строгое взыскание, вплоть до отчисления. Окончательное решение должен был принять начальник училища. И через несколько дней Владимир Павлович сообщил, что меня вызывает генерал Кибардин Б.М.
За все годы проведенные в СВУ мне ни разу не приходилось общаться с Борисом Михайловичем лично. И, естественно, переступил порог его кабинета, я сильно волновался, не ожидая ничего хорошего. Начало разговора меня сразу же сильно удивило. О происшествии он даже не упомянул. Поговорив о моей успеваемости, отчего-то спросил, в какое военное училище я собираюсь поступать после окончания нашего.
Как раз к тому времени у меня уже сформировалось желание попробовать поступить в Киевское высшее инженерное училище связи, тогда единственное подобное заведение войск связи в стране. До этого военных связистов готовили лишь в высших военных командных училищах и академии, в которую принимали уже офицеров.
На первом родительском собрании после зачисления нас в СВУ, командование обещало, что после его окончания через 7 лет, нам для поступления будет предоставлено право выбора высшего военно-учебного заведения. Но за несколько лет до выпуска все изменилось, и мы с нашими родителями были поставлены в известность, что теперь обязаны поступать только в командные высшие военные училища без экзаменов. В высшие инженерные училища можно было уже поступать только золотым медалистам и на общих основаниях.
Как ни странно, по поводу моего выбора, Борис Михайлович не высказал ни удивления, ни возражения. Возможно, он и сам прекрасно понимал неразумность каких-то ограничений в выборе жизненного пути. Но, тем не менее, вынужден был с формальной стороны в нескольких словах попытаться отговорить меня. Он даже откровенно объяснил, что фактически не должен мне разрешать поступать в инженерное училище, поскольку мой пример может стать заразительным и оказать крайне негативное влияние на одноклассников.
- Мы бы смогли предоставить вам такую возможность, если бы вы закончили училище с отличными оценками, или хотя бы с отличными оценками по физике и математике, сможете ли вы за оставшиеся два года подтянуться по этим предметам? – спросил он.
Я, немного подумав, обещал.
В заключение, генерал попросил, по понятным причинам, никому не рассказывать о нашей договоренности.
Выйдя из кабинета, я был потрясен. Мало того, что о моем проступке не было не сказано ни слова, как и об отчислении из училища, мало того, что я фактически не получил никакого взыскания, генерал почему-то пошел мне навстречу и даже обещал помочь с поступлением в выбранный ВУЗ. Разумеется, меня охватило и страстное желание выполнить обещание. А сделать это было нелегко. За последний год я сильно запустил математику и физику, а из-за образовавшихся серьезных пробелов теперь с большим трудом воспринимал все более сложный, новый материал. И тут уж ни усидчивость, ни трудолюбие, ни повышенное внимание на уроках помочь не могли. Для начала нужно было изучить заново всё пройденное за последний год. Впереди были зимние каникулы и их я посвятил полностью математике и физике. Повезло еще, что удалось договорится с хорошей знакомой родителей. Она преподавала как раз физику в киевском техникуме. Правда, учила она меня на украинском языке и в начале приходилось еще переводить ее объяснения про себя на русский. И хотя на бытовом уровне я понимал мову без проблем, оказалось, что воспринимать сразу смысл формул, таких, как «густина речовины»
Густина = маса / об’эм
что означает «плотность вещества» :
плотность = масса / объем, было с непривычки не так просто.
Если изучение теории сводилось к вопросу времени, то решение задач давалось очень тяжело. Теорию и формулы, можно было, приложив усилия, выучить за короткий срок, а для решения задач,нужно было иметь навыки их решения, а их зубрежкой получить было невозможно. Сережа Тиховский, мой друг, один из наших светил по физике, посоветовал начать со школьных задачников, по порядку с первой страницы. И я поставил себе цель ежедневно, во что бы то ни стало, решать по пять задач из задачников Демковича и Знаменского, по которым мы тогда занимались. Если по каким-то причинам не удавалось выполнить запланированное, на следующий день, или в воскресенье заставлял себя выполнять двойную норму.
Загрузка тогда у нас была очень большая. Особенно много времени отнимало изучение текстов по английскому языку и военному переводу. Каждый день мы должны были выучить наизусть страницу текста и несколько десятков слов. При этом опрашивали ежедневно и всех. И мы прекрасно знали, что на каждом уроке будет обязательно так называемый « квиз» (quiz – англ.), то есть в письменном виде проверка знания заданных новых слов. Это было и немудрено, нам ведь присваивали по окончании училища квалификацию военного переводчика с выдачей диплома об этом. Для физики и математики мне пришлось использовать все оставшееся время: уроки этики и эстетики, собрания, наряды и дежурства, разного рода общественные мероприятия, когда можно было сесть на последний стол и заниматься своими делами.
Фактически тогда я везде, даже в строю и за едой, решал задачи, учил тексты или готовился к другим занятиям. Постепенно, повторив заново все пройденное по физике и математике, приготовив уроки на следующий день, я читал учебники вперед самостоятельно. Так было намного эффективнее. Слушая изложение учителем нового материала, оставалось только уточнять какие-то непонятные вопросы. Постепенно стало меняться и мнение учителей обо мне. Появились уверенность в своих силах и даже интерес к занятиям.
После восьмого класса наш взвод постепенно разделился на тех, кто умеет решать задачи по физике, химии, математике и тех, кто не сумел этому научиться и считал себя более способным к гуманитарным предметам. Эти ребята полагали, что если нет склонности к точным наукам, то нечего терять и время. Они занимались английским языком, отдавая ему все время и силы, посещали спортивные секции, преуспевая в этом. Взвод как бы разделился на тех, кто собирался поступать в инженерные училища и тех, кто твердо решил идти без экзаменов в командные.
Контрольные по математике и физике в нашем взводе, как правило, выполняли несколько отличников по предмету, остальные просто списывали у них свой вариант. За долгие годы совместной учебы система была отработана очень четко. Отличнику за 45 минут контрольной работы, необходимо было не только решить свое задание, но дать возможность списать и соседу, а если варианты контрольной отличались, то и решить задачи за него.
По математике, где обычно было два варианта контрольной, все получалось без проблем. Списать у соседа на уроках медлительного Александра Павловича Дупло не составляло особого труда. Хуже обстояло дело по физике, где Анатолий Израилевич Шапиро , выдавал на «летучках» множество вариантов.
Фактически у каждого это был свой. Здесь, наши корифеи физики и математики, Сережа Тиховский, Витя Степанюк и другие , успевали решить и оформить свои вариант, и сделать как можно больше за друга, чтобы тот смог получить хотя бы не менее трех баллов. Как правило, у нас уже давно было четко определено, кто кому помогал.
Методы работы Шапиро отличались большой оригинальностью. Он, стараясь зажечь в нас интерес к предмету , любил всячески на уроках задевать наше самолюбие, часто подчеркивая элементарность содержания школьных учебников и задачников. Любимым его выражением, относящимся к легкой, пустяковой по его мнению задаче, было: «эта задача для девочек» .
- Ну, а эта для тех, кто умеет думать…, - говорил он, раскрывая сборник задач с областной или республиканской физико-математической олимпиады.
Он постоянно подчеркивал, что тот, кто хочет быть у него отличником, должен не ограничиваться рамками школьной программы. Требовал от нас не брать все изложенное в учебниках на веру, а пытаться доказать прочитанное себе самостоятельно. Рассуждая о физических явлениях в быту, он часто советовал нам в любой жизненной ситуации стараться ответить себе на вопрос почему именно так, а не иначе.
К моему большому удовлетворению, где-то через несколько месяцев после начала выполнения своего плана, я обратил внимание, что стал на уроках физики и математики самостоятельно решать задачи и примеры. Вынуждены были заметить перемены и Анатолий Израилевич Шапиро и Владимир Павлович Дупло. А постепенно, к концу учебного года, по их предметам я стал одним из лучших учеников. Теперь уже не я обращался к нашим отличникам с просьбой о помощи, а ко мне обращались ребята, которые не могли сами выполнить контрольную или летучку. Первым обратил на изменение моего отношения к своему предмету А.И. Шапиро. И то, что я за короткий срок получил довольно приличные знания по физике большая его заслуга. Чрезвычайно трудно было переломить его отношение, но и он постепенно стал ставить мне все больше пятерок. А их заслужить у него было очень трудно. Эмоции он в расчет не принимал. Обычно за урок умудрялся поставить каждому не одну, а несколько оценок. К концу обучения в училища нас во взводе было всего 19 человек и за 45 минут урока при желании можно было опросить каждого. Он же практиковал еще экспресс-контрольные или «летучки, как их называли. Выглядело это так. В начале, в середине или за 15 минут до конца урока, (этим, видимо, достигалась необходимая внезапность), неожиданно, в процессе изложения нового материала, он объявлял:
- А сейчас – летучка!, Убрать все со стола!
Затем стремительно проносился по классу, раскладывая на каждом столе чистые тетрадные листки, на которых были написаны варианты контрольной или просто номера задач из тех же учебников Демковича или Знаменского. Обычно по 2-3 задачи. Их надо было решить за 15 минут и сдать листки. Причем, чтобы исключить возможность списывания, варианты задания у каждого были разные и система распределения задач в вариантах регулярно менялась.
Имел он и свою личную систему оценок в рамках, существующей, вставляя такие оценки, как 4/5, +/- 5, или +/- - 5. И так далее.
Большое внимание Анатолий Израилевич обращал на красоту оформления работы, на чистоту и аккуратность записей. Он даже посоветовал тем, кто хочет быть отличниками по физике, написать на видном месте в тетради, его любимое выражение: «Порядок в тетради – порядок в голове». Следуя совету, я стал более внимательно и аккуратно вести конспекты и выполнять контрольные работы, и, в общем- то, в дальнейшем убедился в разумности этого высказывания. Хорошо оформленный конспект на самом деле позволял лучше ориентироваться в пройденном материале, легче запоминать главное. В дальнейшем в высшем училище связи и академии я даже привык выполнять конспекты цветными ручками, выделяя основное. Преподаватели часто ставили в пример оформление моих конспектов их лекций. А один раз в училище связи полковнику так понравился мой конспект (некоторые преподаватели там иногда требовали на экзамене показать конспект их лекций), что он даже не стал дальше слушать мой ответ, выставив в зачетку пять баллов.
Оригинально относился Анатолий Израилевич и к поиску шпаргалок. На контрольных и летучках он требовал, чтобы на столе не было никаких учебников или тетрадей, часто стремительно приближался к столу и переворачивал тетрадные листы с контрольной работой или требовал приподнять руки, пытаясь обнаружить под ними шпаргалки. Чтобы списать у него на уроке, надо было проявить чудеса ловкости, изобретательности и осторожности.
Совершенной противоположностью ему был преподаватель математики Александр Павлович Дупло. Благодаря какому-то беззащитному, спокойному характеру и медлительности, он был постоянной мишенью наших шуток и передразниваний. Всех очень веселила его манера, сердившись, как бы шипя, выговаривать фамилии провинившихся на украинский лад, немного искажая. Эту привычку все, кому не лень постоянно имитировали. Особенно преуспевал в этом Сережа Будянский, у которого получалось очень похоже. Все умирали от смеха, когда Будянский спорил с Александром Павловичем:
- Суворовець Будяньский (Александр Павлович выговаривал фамилию с мягким знаком), я ставлю вам галочку!.
- Не галочку а пчичечьку!
- Нет галочку…
- Пчичечьку!
- Ну, хорошо, хорошо, пчичечьку…
Этот эпизод почему-то неоднократно пересказывалась в лицах во всех курилках, вызывая безудержное веселье. Сережа часто с задних рядов любил имитировать Александра Павловича и втягивал его в длительные споры, отвлекая от возможных опросов у доски.
В ответ на это Александр Павлович сердился еще больше и, доведенный до белого каления, бросал со злостью мелок в сторону доски, умудряясь попасть им на расстоянии 1-2 метров в коробку для мела. Это вообще вызывало в классе бурный восторг. К счастью добрый характер Александра Павловича не позволял ему долго хранить обиду и занятия быстро переходили в деловое русло.
Его очень трудно было вывести из себя и этим пользовались наши «шутники», позволяя себе с ним такие выходки, которые никогда не позволили бы с другими преподавателями. Однажды, войдя в класс, он стал с задних рядов раскладывать чистые листки бумаги, объявив, что собирается провести контрольную-летучку.
В классе сразу раздались возгласы «шутников»:
- Мы так не договаривались, Александр Павлович!
А сразу же за ним кто-то из шалунов стал с такой же скоростью собирать эти листочки и у стола вручил Александру Павловичу всю пачку обратно.
Как-то Вася Шаповаленко не желая отвечать, спрятался на уроке за шкаф с книгами. Когда Дупло вызывал его к доске, все закричали, что он сегодня отсутствует. А когда после опроса Александр Павлович повернулся спиной к классу, рассказывая новый материал, Вася, как ни в чем не бывало, сидел на своем месте.
- Шаповаленько! Вас же не было? Откуда вы взялись?
- Да, нет Александр Павлович, я здесь был! Как же так?
- Да был, был он здесь, Александр Павлович! – кричали все с мест.
Как оказалось в дальнейшем, знания тем из нас, кто этого хотел, А.П Дупло дал весьма приличные. За что не раз потом я вспоминал его добрым словом. Все-таки при моем поступлении в высшее инженерное училище конкурс был 10 человек на место, и экзамены заваливали даже выпускники школ - золотые медалисты. Хотя изменить отношение Александра Павловича к моей успеваемости по его предмету оказалось очень трудно. Он почему-то долго не верил в мои способности и полагал, что мои успехи объясняются совершенствованием мастерства списывания.
За полгода до окончания СВУ, когда нас стали всячески убеждать поступать в командные училища, выполняя просьбу генерала о конфиденциальности нашей договоренности, мне пришлось проявить даже некоторую настойчивость. Вместе со мной идеей поступления в киевское училище связи проникся и Женя Трухан. Как нас только ни убеждали! Предлагали училища связи, но командные, в Рязани, Кемерово и т.д. Любые другие, кроме киевского. В конечном итоге, В.П. Салата посоветовал мне записаться в Киевское высшее военно-морское политическое училище, что на Подоле. Опять же для того, чтобы не привлекать к себе внимания и не подавать «дурного» примера. На самом же деле документы оформлялись в киевское училище связи.
Обещание начальнику училища я выполнил и, как и им было обещано, получил возможность поступать в Киевское высшее инженерное училище связи. Беседа с генералом оставила навсегда чувство благодарности и уважения к Борису Михайловичу.
Что же касается случая, который произошел на улице Леси Украинки в апреле 65-го, то вот что рассказал мне по этому поводу, один из старших кадет роты, непосредственно принимавшей участие в том событии, много лет спустя, в письме из Прибалтики, Алексей Сорокин, где он жил на пенсии.*
«В том побоище я личного участия не принимал. Был в это время в увольнении. Отсутствие многих увольняемых, кстати, во многом минимизировало последствия. Но наших там было достаточно. Началось все, как обычно, с мелочей. Сам знаешь - танцы в СВУ, девчата, парни из прилегающего района. Ну ревность и стычки, как обычно. Район строился. Появлялись новоселы, начинались обычные животные страсти по принципу - я здесь хозяин. Затем наших, в том числе малолеток, начали по одному в увольнении потихоньку отлавливать и поколачивать. Раз, другой. Пошли взаимные угрозы. В увольнение стали отпускать группами с соответствующим инструктажем. Кадеты начали готовиться по ротному и секционному (борцы, боксеры и.т.д.) принципу. Даже место для битвы, начали подбирать со всеми возможными ухищрениями, т.е. рельеф, засадная группа и проч. Настроения накалялись день ото дня. В тот день во время показа кино в воскресенье, кто-то прибежал из увольнения прямо в клуб и всполошил всех воплем «Наших бьют!» Дальше все стало малоуправляемым. Хоть дежурный по училищу и пытался остановить толпу, но разве удержишь... Увы, досталось и тем, кто вмешивался со стороны… Потом долго вели следствие, проводили опознание выстраивая поротно. Мы все стриглись одинаково, некоторые перекрашивались, пудрили и гримировали синяки и царапины. Что можно, списывалось под издержки занятий спортом. Вообще училище свои грехи всячески покрывало, закрывая глаза на вопиющий компромат. Ну, ты знаешь, попробуй опознать в строю кого-то. Особенно если морды наглые и все под дураков косят, предварительно серьезно потренировавшись в этом искусстве. Да видно и власти в городе серьезно никого и не хотели найти виновных. Потом все долго ждали реванша, посылали друг другу ультиматумы и опять готовились. Слава Богу не состоялось. А затем все рассосалось само.»
____________________
Примечания:
*- "курсанты"- так написано в документе, хотя суворовцев, строго говоря, называть курсантами было неправильно.
* - на обмундировании суворовцы обязаны были хлоркой наносить свой личный номер. Буква в номере обозначала роту. По номеру можно было найти владельца, но он мог всегда сказать, что шапку , например, млм фуражку, он в тот день потерял, или ее кто–то взял по ошибке.
* Алексей Сорокин - мой друг Сорокин Леша - выпускник Киевского высшего военного общевойскового командного училища 1970 г. (7 рота) подполковник в отставке погиб в 2000-х в Прибалтике, по некоторым данным от рук местных националистов.