Из сочинения «Очерки Логиста»
«я коринной житель чукотки, чуванка, мой родной пра пра дет
первый учитель в пасёлке марково, дьячков афанасий ермиловичь,
это по отцу, а по матери дет, уляшэв андрей северьяновичь ,
после войны был« участковым в марково, а на самом деле был
подполковником нквд, сейчас проживаю в алтайском крае барнаул,
ст.баюново тожэ очень скучаю по родине, но вернутся возможности
нет, теперь здесь пустила свои корни. но надеюсь в ближайшэм
будущем побывать на сваей родине. на чюкотке люди на много проще
и добрее»
Письмо Дьячковой Елены 1970 года рождения.
Интернет. Свободный доступ
Сегодня наш начальник, возвращаясь "с рации», резко изменил траекторию обычного шествия в свой служебный кабинет и, разрушил тем самым предположительные ожидания сотрудников, непрерывно следящих за каждым его движением, в надежде предугадать, чего же ещё выдумали большие парни из экспедиции и какие последствия могут из всего этого проистекать. На этот раз начальник обнаружил скорую управленческую реакцию и, не доходя до своего кабинета, толкнул дверь, за которой я, по своему обыкновению, не делал ничего. С трудом сдерживая взыгравшие при виде меня эмоции, он нарочито скупо изрёк: - Вылетел борт, собирайся в Анадырь. Там всё объяснят! С тем и удалился, с удовольствием представляя, как мучаюсь я, бездельник, от этой вот неопределённости.
Супруга моя вскрикнула дежурным ахом, и под благовидным этим предлогом покинула камеральное своё помещение - собирать, типа, одиссея в странствия. А уж - близкие или далекие, знает только кто-то там...
Там оказался мой всегдавешний наземный покровитель - теперь он пребывал в должности главного инженера инстанции очередной ступени - и, с присущей ему мягкой извинительной улыбкой, обращается ко мне, едва ли ни по-отечески:
-Виктор, надо слетать в Певек. Там, на базисном складе, получишь средства взрывания ( Значит мы выходим-таки на стадию подземных горных работ - а там своя специфика - это я уж додумал сам). В экспедиции ( чаунской) обратись к заместителю начальника, он поможет - если что. Когда там у тебя всё будет готово, звони - мы вышлем борт с полётными документами. С тобой полетит Суняйкин Герман - ты его знаешь? - у него разрешение есть на оружие, а оформлять тебе - нет времени.
- Да и нужна мне эта пукалка? - мелькнула у меня отрицательная мысль, не нагруженная ещё предвидением проблемы.
С этим стареньким наганом и сели мы на борт Ил-18 какого-то там - оказывается существующего в те годы - рейса Анадырь-Мыс Шмидта-Певек. Стюардесса, которой мы втихаря сообщили о наличии у Герки оружия, спокойно направилась в пилотскую кабину, откуда вскоре вернулась, чтобы передать просьбу командира сидеть смирно и видом оружия не пугать впечатлительных пассажиров.
Так мы летели очень недолго. Мыс Шмидта оказался дыра-дырой с шеренгой непременных истребителей-перехватчиков. (И эта-то вот армада прикрывала меня на Гудыме от происков заокеанской военщины! Но - это дела прошедших дней).
Подсевший на Шмидта пассажир, рассказал нам весёлую историю из жизни военного этого аэродрома, случившуюся буквально вчера.
Как известно, армия есть средоточие порядка и дисциплины; всё в ней предусмотрено так, чтобы воинский организм функционировал нормально. Именно для этого всякое действие там строго регламентировано. Вот поэтому, если случается кое-где какое-либо происшествие, то это уж исключительно по чрезвычайной вине лично недисциплинированного военнослужащего или даже по злому умыслу отщепенца, нашедшего себе способ укрыться в среде здорового коллектива.
Такой коллектив и нёс службу в составе аэродромной пожарной команды. Всё там было настолько благополучно, что заскучали некоторые из бойцов, да утратили бдительность. Этим обстоятельством и воспользовались нечистоплотные рвачи из местной старательской артели. Они и подговорили бойцов возить горючее с нефтебазы на полигон пожарными автоцистернами - чего им без дела простаивать? Как было поставлено дело коммерческих этих перевозок силами пожарной команды - уже и не важно. Но вот залилась очередная смена бензином, да припозднилась и выехать к старателям не успела.
- Ну, думают, не скажем смене - чего барму–то терять? Вот заступим на следующее дежурство - тогда и довезём горючку.
А тут случилось на дальнем приводе короткое замыкание в сети питания электрооборудования, и как следствие - задымление, заметное постороннему наблюдателю. Наблюдатель тот оказался человеком сознательным и сообщил кому следовало. По тревоге выехали пожарники, раскатали штатные рукава и дунули...
...Задымлённое сооружение дальнего привода, благодаря слаженным действиям пожарной команды , пыхнуло и моментально сгорело дотла. Но никто не пострадал.
Так что садились мы на шмидтовский аэродром, оказывается, по временной схеме. Самое смешное то, что нам это удалось.
Певек встретил меня с Геркой равнодушно, настолько, что и рассказать-то об аэропорте Апапельхино, дороге от него до города и видах его улиц - вроде бы и нечего. Хоть это может показаться обидным для его патриотов, но приземистые здания старых построек и несуразные новостройки больше всего подходят к определению носителей всех оттенков серого. За годы чукотской жизни мы, только что сюда приехавшие, всякого повидали. Сейчас же дело шло к весне; сугробы успели накопить весь объём выбросов бесчисленных котельных; утилизацией мусора местная администрация, видимо, не особенно заморачивалась; и, вообще, пространства местной суши не особенно отличались от морских. И сам, собственно, южный берег заливов, проливов, бухт и лагун Восточно-Сибирского моря Северного Ледовитого океана так сразу и не определялся; стояла серая хмарь, солнце в свинцовых небесах не особенно себя проявляло; а воздушная стихия анемично подрёмывала и днём и ночью - видимо копила силы для предстоящих своих демонстраций безумства под названием Южак. И так пародолжалось во всё время нашего визита сюда.
Контора Чаунской экспедиции выглядела посолиднее Анадырской. Но всё те же были дежурные интерьеры советского замеса кабинетов. Коридоры также наспех вымыты и насквозь прокурены, на стенах всё те же доски показателей, с портретами передовиков производства и творческим баловством геологического фольклора в виде дежурной стенгазеты. Одна молния, сообщавшая о присуждении коллективу первого места по союзному министерству в социалистическом соревновании в честь очередного съезда партии - ещё могли бы впечатлить незрелого посетителя. Нас же с Геркой больше впечатлили часы над вахтером в вестибюле конторы. Эти были - так вот они какие! - электронными!!! Зелёным светом сменяющихся цифр часы показывали однозначно трактуемое время. Ни каких там несколько минут до, ни после, а точно двенадцать ноль ноль - ждали начало обеденного перерыва сотрудники, загодя столпившиеся в коридоре. Вахтёр с деланным равнодушием пребывал погружённым в собственную многозначительность и словно не замечал рядовых работников, да и начальников самых отъявленных съёмочных, поисковых или разведочных отрядов. Им самое место в поле: тундрах да горах - а здесь же вы никто. И вот цифра одиннадцать пятьдесят девять на часах трансформировалась в радостные двенадцать ноль ноль и вахтёр царственно кивнул толпе - Можно! Толпа озабоченно стартовала, моментально освободив от своего присутствия вестибюль. Вахтёр же сник и погрузился в дремоту - до двенадцати пятидесяти пяти. Именно тогда может появиться первый наиболее дисциплинированный сотрудник, открывая собой всю более сгущающийся поток возвращенцев. Тринадцать ноль ноль. Всё. Теперь каждый последующий беглец во времени переходит в статус опоздавшего, имена которых записывают в особую тетрадку неподкупные кадровики и общественники без стыда и совести, явившиеся вахтёру на подмогу . Счастливчики, успевшие вовремя миновать роковой рубеж уже включают чайники и готовят заварку да бутерброды; особи же, успевшие отобедать по человечески, уже обкуривают коридор - конец рабочего дня ещё не скоро; а вот что сделают с опоздавшими строгой этой и продвинутой в части производственной дисциплины организации - знают только отцы-командиры легендарной конторы. Думаю что всё-таки не съедят живьём!
Один из этих отцов и приветствовал меня, выслушал привет от моего шефа и сразу же распорядился: спецчасти - принять на хранение Геркин пугач; позвонил куда-то по телефону - в общежитие морпорта устраивайтесь на ночлег - до навигации ещё далеко и там сейчас тишь да гладь; когда понадобится транспорт - в гараже возьмёшь грузовик; ну, давай, действуй!
Морпортовская общага, почему-то, показалась мне уютной деревенской избой - те же занавесочки с выбивным орнаментом, живое тепло обжитого, едва ли не намоленного дома, ласковая постель с запахом чистого и проглаженного белья. Хорошо!
Нас было едва ли не двое постояльцев уютной гостиницы. Разумеется, кто-то ещё населял эти благостные пределы, но никаких пьянок, гулянок и драк - уж не ангелы ли эти певекчане?
Назавтра, оставив Герку бездельничать, я направился в контору, название которой ещё ничего не значило для меня.
Певекснаб значился получателем письма содержавшего просьбу моего руководства, заявку на материалы, которые чисто конкретно нужно было выдать доверенному лицу, то есть мне, там же подтверждались гарантии оплаты за оказанную милость.
Первое впечатление, которое получило это доверенное лицо при входе в контору – было легкомысленное удивление. Внешность бывает обманчивой! Снаружи здание не особенно отличалось от прочих строений города – тот же барак, хотя и очень большой. Однако внутри сразу же заявил о себе – уже тогда реликтовый - сталинский ампир.
В те времена, да и сейчас тоже, человек изображавший в тот момент посетителя не в праве был называть себя - хотя бы мало-мальским - знатоком в области архитектуры и дизайна. Но вот впечатления – они говорили сами за себя, разом возбуждая энциклопедические определения того, что представало перед взором существа едва только увидавшего коридоры реальной власти, распростертой своими орлиными крылами над обширным северо-восточным регионом.
Цитата:
«Сталинский ампир – это уникальное направление, которое образовалось, процветало и угасло на территории Советского Союза в период правления известного политического лидера. Сам по себе стиль вовсе не является чем-то революционным и объединяет в себе элементы барокко, классицизма, а также немного арт-деко, отрезвленного суровой советской действительностью. Интерьер проектируется таким образом, чтобы в законченном виде он производил впечатление строгой добротности и массивности. Уместна отделка помещения деревом, предпочтительно дубом, причем не только отделка пола, но и стен.
Мебель для сталинского стиля также изготавливается из натурального дерева, предпочтительно из массива и выдержана в строгом, не терпящем излишеств и нарочитого изящества, стиле. Ей присущи округлые, несколько выпуклые формы, инкрустация шпоном под ценные породы дерева, в некоторых случаях – резьба, с элементами советской символики: снопы колосьев, пятиконечные звезды и лавровые венки. Такой декор в предметах мебели, в свое время, считался особым шиком»
Добротность здешних интерьеров должна по мысли заказчика демонстрировать посетителю то, что она и демонстрировала – собственное величие, подавляющее всё, что существовало где-либо ещё в этих местах. Так что ничтожность просителя и малой крупицы благ, аккумулированных где-то здесь - становилась очевидной.
Но посетителя тонкости этих отношений занимали мало, и он со знанием дела отворил нужную дубовую дверь и нашел за дубовым же письменным столом исполнителя группы материалов, которые ему надлежало получить.
Исполнителем оказалась женщина вменяемых лет, довольно миловидная и знающая себе цену не только в стенах кабинета, но и вообще в обществе жителей этого не простого края. Она рутинно выслушала меня, приняла поданные мной бумаги, не спеша аккуратно вложила их в соответствующие папки и, быстро подготовив расходный документ, вышла для дальнейшей его обработки в нужные пределы, оставив меня обдумать только что произошедшее. Думать я не стал – всё шло обычным чередом. Исполнительница быстро возвратилась ко своему рабочему месту и весьма доброжелательно вручила мне бумаги с пожеланием доброго пути. После этого она ещё раз, теперь уж оценивающе взглянула на меня, и, видимо, нашла в моём облике признаки того, что я нуждаюсь в некоторых инструкциях.
Как оказалось - радикально существенных.
На поверхностный взгляд, дальнейшим событиям следовало бы развиваться так.
Уже имея на руках расходные бумаги я звоню в Анадырь. Там высылают борт в Апальхино. Пока он летит сюда, я беру в гараже обещанный грузовик, приезжаю на Двадцать первый километр в посёлок Верхний, получаю на складе мои четыре ящика материалов, проезжаю ещё сорок кэмэ до аэропорта, где мы быстро грузимся и вылетаем в Анадырь. Всё?
Как бы не так! Склады в Верхнем, оказывается, имеют статус базовых. И расход осуществляют не только в часы регламентируемые правилами распорядка дня работы, но ещё и всего два дня в неделю.
Так! Всякому, кто хоть чуть-чуть знаком со спецификой работы малой авиации на окраинах нашего обширного отечества, очевиден факт того, что как дату, так и время вылета самолёта в заявленном направлении не может знать никто на свете. То есть абсолютно. Применение авиации в интересах народного хозяйства осуществляется в полной неопределённости. Есть множество факторов, как технических, экономических, медицинских, экстренных просто, чрезвычайно неотложных, так и элементарно бытовых, связанных с личными интересами субъекта этого, грандиозного по масштабам, государственного механизма. Одним словом, когда станет самолёт под погрузку – да! - не может знать никто.
Но материалы-то, которые мне предстояло вывезти с певекской земли, сами по себе составляют предмет весьма специфического свойства. Их нельзя оставлять без надзора в произвольно избранных местах, потому прежде, что, по мнению определённых, весьма влиятельных служб, они могут быть использованы злоумышленниками для создания не только населению, но и государству угроз вплоть до террористических. Поэтому неисчислимое количество бойцов невидимого фронта постоянно работает над созданием условий, воспрепятствующих возникновению таковой опасности.
Силами работающих не одно десятилетие - множественных и густонаселённых - организаций разработаны и соответствующим образом утверждены правила, число которых с годами всё труднее поддаётся определению . А так как всякая новая нормотворческая генерация начинает свою деятельность с написания собственного варианта инструкций, часто забывая отменить действовавшие ранее, то для того чтобы хоть что-то совершить на ниве производства, надо что-нибудь да нарушить.
Думаю, что за этой правовой неопределённостью скрывается хорошо продуманный замысел, относительно способов удержания каждого возомнившего о собственной значимости гражданина в виртуальной узде перманентной вины перед Законом. Никто не должен быть застрахован от ответственности!
Вот и в моём случае правила получения материалов и возможности транспортировки их к месту технологически обусловленного применения находятся в абсолютной противофазе.
Моё предложение найти способ в нашем случае гибко среагировать на образовавшийся парадокс изменением порядка получения груза - сразу же было отвергнуто.
– Не в моей компетенции! Отказ, однако же, содержал и некий намёк, неосторожно вырвавшийся из уст добросердечной женщины.
Выход может появиться – через вход в высочайший кабинет - это как будто бы я сам догадался.
В приёмной начальника Певекснаба пребывали в ожидании вызова с десяток - ну очень серьёзных! - мужчин с соответствующими портфелями, выставленными так, чтобы они как бы прикрывали - то ли живот, то ли гениталии важных портфеленосцев - от угроз, исходящих в данном случае разве что от секретарши – уж явно ни в чём не повинной. Здесь, несомненно, каждый знал друг о друге не понаслышке, но теперь следовало соблюдать понятия достоинства и окружать себя аурой многозначительного одиночества. Я же портфеля не имел, но тоже стал в очередь, своим босяцким видом внося диссонанс в атмосферу величественности проблем, нуждающихся в разрешении хозяином кабинета, излучающего сияние сталинского стиля не одного только архитектурного свойства.
День между тем спешил закончиться, а посетителей не убывало. И тут в тамбуре кабинета закрытых заседаний появился Он. Окинув глубокомысленным взором своим весь состав просителей, он – Он!, понятным каждому жестом, пригласил войти в кабинет всех сразу.
Все повиновались и вошли да расселись за референтным столом, сообразно значимости каждого в делах территории. Я же был в сравнении с ними никто, но тоже присел, но немножко как бы с краю.
Быстро потекли в эфир грозного этого кабинета формулировки проблем. Доложены они были чётко, чётко обозначены способы их устранения, и как бы подсказаны проектные варианты предполагаемых решений. Атомная электростанция, рудники, комбинаты… – одни их названия были легендарны для слуха каждого жителя во всех уголках Советской страны. И вот вам, пожалуйста – раз, и всё решено!
Наступила очередь моя.
Когда я, изо всех сил сохраняя самообладание, доложил свою проблему с разрывом в связке склад-самолёт для четырёх ящичков мелких изделий, Хозяин с удивлением глянул на меня, и, кажется, слегка усмехнулся - былая молодость его, должно быть, так дала себя знать – и он будничным голосом изрёк в селектор:
– Зайди ко мне!
Сразу же на пороге объявилась моя здесь знакомица.
- Решите с молодым человеком!
- Все свободны!
И нешумной толпою мы покинули кабинет. Кто-то из мужиков успел сказать мне как-то уж совсем по свойски – Ну ты, б..дь, даёшь! И я вприпрыжку устремился догонять мою благодетельницу.
Она была сердита. Но это и понятно – нечего было мне жаловаться. Но ведь иного выхода и не было. Она тут же позвонила на склады, и, сославшись на имя Хозяина, распорядилась кое-что там нарушить в их правилах.
- Да пусть приезжает, когда сможет! – что за дела? – разобрал я очевидный ответ телефонного собеседника (повторюсь с благодарностью!) моей благодетельницы.
Тем ободрённый я покинул контору и сразу же на переговорном пункте по срочному доложил в Анадырь о состоянии своей готовности действовать дальше.
- Виктор, завтра начнём выталкивать борт – справляйся о прибытии в диспетчерской аэропорта.
Несколько уж раз, ближе к полудню да и в конце дня, звонил я диспетчерам, так что там вконец возбудились:
- Давай свой номер телефона и жди нашего звонка.
На вахте морпортовской общаги мне пообещали принять сообщение, с тем, чтобы я не сидел сиднем в комнате с видом на безжизненные портовые краны Северного морского пути. И занялись мы с Геркой поиском путей своего дальнейшего времяпрепровождения. Собственно выбор был невелик и сводился по обыкновению к занятию, которое в перечислении сводился к определению «во-первых», а так же во-во вторых, и третьих, и так далее с общим содержанием, понятным едва ли каждому потребителю досуга.
Но, что называется, квасить - в состоянии неопределённости, и уж, тем более в минуты боевого взвода, я не то что не мог, но и не представлял себе такой мизерной даже возможности; а сейчас, хоть и расставлены мною сторожевые посты на путях развития процесса – да мало ли что может случиться такого, что нуждалось бы в концентрации моих недисциплинированных рефлексов. Герман тоже не выказывал своего на этот счёт вожделения. Так что ходили мы по Певеку трезвые как дураки.
Конечно же, Певек со своей непростой историей человеку творческому многое мог предъявить для ознакомления, но в те годы основное содержание былого не находились в открытом доступе, а байки местных жителей извлекались из сейфов памяти только ключиком « Квасить» . По трезвянке мало кто позволял себе рисковать.
[И всё же теперь есть возможность узнать кое-какие подробности на http://www.proza.ru/2017/09/25/281]
Подробностями же быта нас с Германом нельзя было удивить.
Пару раз мы посетили местный кинозал. Но кинопродукция вообще с некоторых пор вызывает у меня отвращение своей банальностью, в какие бы изыски спецэффектов её бы ни облекали. Более двух-трёх истинных шедевров в год человеку нормальному достаточно для того чтобы загрузить свой аналитический бункер под завязку. Дальше идёт исключительно как жвачка. Эти два певекских фильма были далеко не шедевры.
В общем, всё пребывание в Певеке оказалось бы скучным, если бы мне удалось бы хоть немножко поскучать. Где уж там! Все мысли мои в любой момент времени были устремлены в пустоту, откуда всё не поступало ни звука. Несколько раз я обрывал свои попытки ещё раз позвонить куда-то. Но стыдно было показаться надоедой, отрывающум занятых людей от дел не терпящих отлагательства.
В таком вот маловменяемом состоянии затащил таки меня Герман в местную достопримечательность северовосточного уровня.
Конечно же, побывать в Певеке и не посетить его знаменитый пивбар – это непростительно!
Пиво в те года на Северо-востоке, вообще было предметом мечтаний каждого. Водка или вино, ещё могли оказаться доступными в благополучные месяцы. А вот пиво – нет. Если командированный возвращался из Магадана, то непременно с авоськой, распираемой пивными бутылками, как дорогой гостинец родным, близким друзьям. Но пивбар – это нечто!
Здание, к которому привёл меня Герман, оказалось сооружением приземистым, с монументальными стенами. Внутри эти стены образовывали свод, отдалённо напоминающий старинный храм. Вполне допускаю, что подневольные насельцы этих краёв и замыслили обмануть воинствующих атеистов да втихую приблизить себя ко Спасителю. Но потом передумали, или может быть их накрыли за этим душеспасительным занятием. И вот – пивной, прости Господи, бар! Как и положено – он был тёмен и прокурен, вдоль стен располагались узкие полки-прилавки, влажные от пивной пены. Вкусно пахло брагой. И люди в сладостной истоме не столько пили пенный напиток, сколько молчали, уставившись в стены-потолок. Сосед наш оказался человеком романтичным, неспешно ввёл он нас в круг проблем, от которых бежал из семьи сюда в атмосферу блаженства. По моим представлениям возраст его был существенно удалён от молодости. Если мой первенец еще,случалось,и покакивал в штанишки, то его отпрыски, наверняка уже покуривали в тайне от родителя. А, между тем, родитель переполнен страданием от их безразличия ко всему, что так дорого было ему, отцу.
-Представляете – всю молодость я положил на то, чтобы уж они-то не росли оболтусами. Сколько книг я перевозил с материка, да и из-за границы. Болгария – вот райское место. Какие там книги на русском языке – и классика русская, и переводы (да, Боже мой!). Чемоданами я пёр их через границу в Москву. А оттуда в Певек, на край земли! И что? Не читают! Даже в руки не берут!
- Да-а-а! присоединили и мы свои сетования на жизнь–злодейку да и погрузились в молчаливую задумчивость. И была она не тягостна, нет, а неожиданно печальна, но так что вскоре стала светлеть, совершенно уж сливаясь и соединяясь с дымным воздухом пивной, его бражной субстанцией, пьянящей чуть-чуть, совсем как от глотка хмельного, украденного с родительского стола в светлый ли праздник пасхи, да и на седьмое, разумеется, ноября – красный день календаря!.
Мне бы те его заботы! На третий или четвёртый день ожидания терпение моё дало трещину. Часу в четвёртом пополудню я набрал-таки номер диспетчерской.
- Ты где пропадаешь?! Борт прилетел час назад! Давай скорее грузись, надо вылетать по дневному времени.
Я – в прострации, но, собравшись, говорю, что сегодня это невозможно.
- А когда? – чувствую что на том конце провода в замешательстве.
Лихорадочно прикидываю расклад. Хорошо бы успеть до обеда – но это уж если из кожи вон.
- Двенадцать часов!
- Да ты что сдурел?
- Двенадцать!
- С тобой всё ясно. Будешь говорить с командиром?
- Нет!
Вот она – пора действовать! Герман, рви когти в экспедицию, забирай наган, да заскочи к начальству, напомни о машине на завтра. Теперь осталось дождаться утра. Что-то аппетит разыгрался. Пойдём в столовую, порубаем. Герман прячет свой наган под подушку, и мы с воодушевлением отправляемся ужинать.
Возвратившись в общежитие, мы застаём в вестибюле встревоженных работников. Заметно,что они имеют некую информацию, касающуюся нас.
-Что?
Все подталкивают уборщицу и обречённо она знаками просит следовать за ней. В нашей комнате она решается раскрыть рот и сообщает, что убираясь, нечаянно зацепила Геркину подушку, Та упала и уборщица увидела оружие.
Мы кто? Мы бандиты? Или… В милицию мы пока не звонили.
- Да всё нормально. Герман, покажи людям документ. И народ с облегчением расходится.
Кто бы знал, что так уже начались наши злоключения!
Едва забрезжило утро а мы уже собрались действовать. Первая забота – нервные авиаторы. Этим товарищам ничего не стоит найти предлог и покинуть нас. Невероятно? Но такое бывало. Так. Герман, рви в аэропорт и до моего приезда удерживай экипаж любым способом. А я – на аммонитку.
Разбежались в разные стороны.
В гараже я получаю первый удар судьбы. Грузовик стоит на яме без кардана.
-?!
- Сегодня техосмотр.
-Да вы что? - звучит убедительно мой возглас, и водитель ныряет в яму, даже не выматерившись.
Скоро пресловутый этот кардан, нормально шелестя кинематикой погоняет и саму машину километр за километром приближаться к Верхнему. Вот и склады. На КПП мои документы признали удовлетворительными – Давай грузись! Да, оружие сдай охране при въезде на территорию.
- Дак оружия нет!
- Как так, ведь без охраны выдача материалов у нас запрещена.
- Так моя вооружённая охрана находится на аэродроме.
- Но здесь-то её нет!
Это тупик!
- Что же делать?
– А мы откуда знаем?
Неподалёку от КПП расположена казарма охраны. Еду туда и беседую с командиром. Тот разводит руками.
Думаю, лихорадочно думаю.\
-Командир, разреши позвонить? – Да звони сколько угодно.
Так – милиция! Звоню в райотдел. - У нас инструкции!
Горнотехническая инспекция. - РГТИ? У меня такая проблема. – А мы тут причём?
Что же ещё? Ещё есть КГБ!
Звоню, излагаю, говорю, что больше надеяться не на что и слушаю тишину, всё длящуюся и длящуюся долгое время; наконец слышу - Где находитесь?; – В кабинете командира охраны; - Ожидайте звонка!
Сижу ни жив, ни мёртв, взглядом уставившись в пол.
Звонок! Командир берёт трубку и представляется, как полагается.
Мой слух обострён до крайности. Но сначала я воспринимаю только реплики командира: - Да! Здесь! Пока живой!
И,наконец - трубка повернута в мою сторону – Пусть этот .удак грузится и у...вает, чтобы и духу не было!
Понятно!
Командир звонит на КПП, а я срываюсь с места, и мигом мы оказываемся у хранилища, там грузят - теперь уже мои - ящики и… только пыль снежная остаётся за нами на дороге Верхний-Певек-Апапельхино.
Уже на подъезде к аэропорту замечаю я Германа, на дороге. Видимо, уже край.
Подъезжаем к гостинице экипажей. Времени на выражение эмоций нет. Прямиком все вместе подъезжаем на стоянку к самолёту, грузимся, закрываем дверь салона, запускаем двигатель и начинаем рулёжку.
Стоп! Этот знак показывает человек, выбегающий из здания аэропорта.
-Что такое?
-Ваше разрешение на вылет!
Командир смотрит на меня, а я на него.
- Полётные документы ведь у вас! Это говорю я
- Но вы же заказчик? Отговаривается командир.
- Так, пройдёмте в аэропорт – это уже дежурный говорит нам.
Идём и вступаем в дискуссию. Оказывается, в полётном задании указан аэропорт прибытия Апапельхино. И всё. Обратной загрузки нет.
-Что делать?
-Подавай заявку на полёт.
Беру бланк, пишу, подписываю.
-А где печать?
Печать Анадырской экспедиции находится в Анадыре, а самолет, груз и я, разнесчастный представитель заказчика – вот тут, перед вами, в Апапельхино.
Следует немая сцена, а я с тоской смотрю в окно и вижу здание с вывеской какой-то конторы. Срываюсь с места и бегу. В конторе - с не запомнившимся названием - вслепую нахожу приёмную как раз в тот момент, когда секретарша выходит на обед.
И весь этот час я просидел скрытно, только бы не отыскал меня экипаж. Наконец, приходит секретарша и я начинаю сеанс обольщения. Собственно, я вру – какой уж в тот момент был я обольститель. Я молю. Я умоляю её наложить на мою бумагу хоть какую-нибудь печать, только не сильно и со смещением, чтобы реквизиты читались не вполне отчётливо.
И она сделала это! А я делаю ускорение в сторону потерявшей меня группы заинтересованных лиц. Они не успевают хоть как-то среагировать, а я уже предъявляю полноценный документ, а он тут же рождает документ новый, от него - ещё новее и вот уже цепочка согласований замыкается. Разрешение получено.
На взлёт!
Наш старинный АН-2, трепеща всеми своими поверхностями преодолевает плохо расчищенную рулёжку, разгоняется и легко взлетает в серое небо, которое совсем скоро станет чисто голубым, ни облачка, а под крылом под лучами солнца сияет белоснежная поверхность чаунской земли. Наш курс - на Марково.
Воздух в салоне не прогревается, потому что техник попытался было запустить обогреватель, да, чертыхнувшись, забросил его куда- то. Не беда – потом вспомнит. Главное что мы летим. А это значит, что весь кошмар дня перестал существовать, словно его и не было. Я же сижу, прикрыв глаза; и от меня идёт пар. Наверное, так испаряются тревоги почти обморочного пребывания в гуще событий ни с того, ни с сего свалившиеся на меня в эти считанные часы дня ещё не закончившегося.
В аэропорт Марково мы сели, чтобы только дозаправиться. Ну и дозавправились- не покидая машины; снова рулёжка, разбег и взлёт. Летим в Анадырь.
Ура?
Что-то долго летим. Наконец, сели. В Марково!!!
- В чём дело?
- В Анадыре лыжная полоса не имеет посадочных огней, а по времени мы не успевали прилететь до захода солнца, допуска же для ночной посадки экипаж не имеет.
- Ну, ничего, завтра долетим.
Завтра. До завтра ещё надо дожить? И точно, как в воду глядел.
На стоянке закрываем салон на замок и уже собрались идти на отдых , как навстречу опять чёрный человек:
- С грузом стоянка запрещена. Освободите самолёт.
- Куда-?!!
- Это ваши проблемы. У нас инструкция.
- Так, кто старший на смене?
-Дежурная.
- Ведите!
Дежурная по смене женщина собирается домой, к семье.
- О чём говорит этот человек?
- Таков порядок!
- Вы понимаете, что мы перевозим? – Экипаж безучастно стоит в стороне, а я же лихорадочно ищу выход из ситуации.
- Да, – отвечает дежурная – но разрядный груз не разрешается хранить на стоянке.
- А где его можно хранить зимой, да ещё ночью?
- Это не моё дело!
- Тогда вызывайте начальника.-
- Он ушёл.
- Ищите.
Начинает звонить по телефону.
- В деревне нет нигде.
- Тогда решайте сами.
- Ничего я решать не буду, мне домой пора. Моя смена закончилась.
И тут в голову мне приходит подсказка:
- Экипаж самолёта принял груз к перевозке, а это значит, что ваше ведомство отвечает за его сохранность вплоть до момента передачи получателю.
- Но вы же представитель заказчика ?
- А моя обязанность - обеспечить надзор за соблюдением Исполнителем правил перевозки и саму сохранность груза.
И тут Дежурная начинает плакать, просит отпустить домой - ребятишки ждут.
- Вы не плачьте, а лучше принимайте решение.
- Давайте - оживляется она – положим груз в будку дальнего привода. Она расположена далеко, никто там не бывает, я вот и ключи отдам.
Будь что будет! Едем, ставим ящики в будку, я закрываю дверь на ключ и наклеиваю контрольную полоску. Всё. Теперь - ужин и ночлег в гостинице для лётного состава.
Итак, аэродром Марково. Довольно приличный объект. ВПП, правда грунтовая, но вот же на стоянке отдыхают вездесущие крылатые машины ВВС. Транспортники АН-12. Маскирующая окраска, красные звёзды, вооружение хвостовых огневых установок наличествует. Значит всё на полном серьёзе.
Действительно аэродром этот начался с ВПП экстренно построенной в годы войны как запасной на легендарной трассе Аляска-Сибирь. В послевоенные годы использовался для базирования военной авиадивизии. Способен принимать зимой даже ИЛ-76, известен случай посадки ТУ-16, и даже (по недостоверным слухам) здесь сажали Ту-154 с угонщиками на борту. В общем, всё серьёзно в этой местности.
Само село Марково образовано в 1649 году. Это старинное казачье поселение, коренное население которого составляют потомки русских казаков, а, впоследствии, русских мещан и крестьян, смешавшихся с юкагирами и эвенами, ламутами, чуванцами. Они в целом унаследовали архаический юкагирский тип хозяйства, но сохранили русский язык, русские и юкагирские особенности быта. Так образовалась единая этническая группа. Члены ее жили обособленно, общаясь лишь между собой и окружающим кочевым населением.
Уклад жизни современных сельчан мало чем отличается от прежнего. Однако бытовые условия стали всё-таки значительно лучше. Марково — одно из крупнейших, благоустроенных сел на Чукотке. Основное направление хозяйства в селе — оленеводство. Благодаря уникальному для Чукотки климату здесь выращивают на полях и огородах овощи: капусту, картофель, свеклу, морковь.
Последние годы Советской власти внесли свои коррективы в жизнь села: военная составляющая здесь пришла в упадок, распадается и хозяйство.
Но и в годы расцвета застоя коренные марковчане трудовому энтузиазму предпочитали загул, и лишь необходимость выжить заставляла не бросать промысловые обычаи и сохранять навыки труда. Но молодёжь уже предчувствовала куда идёт дело и творчески осваивало безделье и безысходность. Любимым занятием местных тинэйджеров было баловство. Наиболее продвинутые из них умудрялись даже использовать ан-двенадцатые в качестве мишеней для метания ножей. Местная охрана, конечно же, гоняла хулиганов, но количество пробоин в корпусах воздушных судов увеличивалось день ото дня. Случается это или нет, но последняя эта деталь современных местных обычаев поведанная мне вечерними доброжелателями, не позволяла мне предаться вполне погружению в безмятежные объятия сна.
Утром наш улётный коллектив позавтракал в буфете и дружно отправился готовиться на старт.
Отдохнувшее аэродромное начальство, помятуя о вчерашних событиях, обеспечивало нашему делу режим наибольшего благоприятствования – только бы скорее покинули пределы их ответственности. Что соответствовало и нашим чаяниям. Поэтому лихо подкатили мы на марковской машине к дальнему приводу за грузом. И…
… волосы мои стали дыбом, да, кажется, принялись расти вглубь черепной коробки.
Контрольная моя полоска на двери была разорвана!
Что это всё значит? Что с моим грузом? Что делать?
Первым делом нужно было установить – было ли совершено посягательство на элементы груза и если это так, то предпринять экстренные меры к нераспространению похищенного среди населения. Тут без милиции не обойтись. Но…
Но это же скандал. Это же расследование. Это же ограничение свободы перемещения каждого из обширного круга лиц, оказавшихся втянутыми в эту историю.
Посланная мною машина отправилась собирать участников происшествия, а я стал крепко размышлять.
Прежде всего, я определил возможное наличие следов. Так и есть – след вёл ко двери и от неё. Он был одиночным и со слабыми отпечатками обуви. Других повреждений у будки не было. Дверь заперта на врезной замок. Два окна на противоположных стенах также целы. Заглянув через них вовнутрь будки я увидел свои ящики там, где я их и оставил вчера. Пломбы на таре,кажется,не повреждены. Но контролька… Однозначно, она разорвана.
Тут подъезжает машина с толпой обескураженных участников событий и с ними незнакомый мне человек. Кто это? Представитель спецслужб? Не похоже. Он выглядит не то что бы начальственно, а, наоборот, испугано. Его подталкивают ко мне. Вот…
Оказывается, это дежурный электрик. Ночью обнаружились неполадки в работе электрооборудования и его направили их устранить. Ничего не подозревая о тайных наших манипуляциях, он привычно открывает своим комплектом ключей интересующую всех нас дверь и видит какие-то военного вида ящики с заводскими пломбами. Это обстоятельство его перепугало - мало ли каких заморочек можно ожидать от тайных хозяев ящиков. Поэтому он запирает дверь и, возвратясь в службу, делает молчок.
Теперь кое-что для меня проясняется. Но так ли это на самом деле? Надо узнать. И я решаюсь на рискованный шаг; я открываю дверь, я вхожу в будку, и осматриваю ящики, а, прежде всего, пломбы. Они, действительно целы. Хотя мне ли не знать какие манипуляции допускает пломба. Сам не раз делал такие фокусы без зрителей.
А, будь что будет. Семь – или сколько их там у меня - бед, но ответ один.
Быстро грузимся и вылетаем курсом на Анадырь!
На аэродроме меня встречает главный инженер и, с каким-то особенным интересом, вопрошает:
- Как дела, Виктор!
- Нормально – отвечаю я, и мы пожимаем друг другу руки.
- Давай, перегружайся – и указывает на стоящий рядом вертолёт – привет семье!
Всего через полтора часа я оказываюсь дома. Бросив ящики на попечение кладовщицы нашей аммонитки, я обнимаю свою жену, и она ведёт меня домой показывать очередной прорезавшийся зуб нашего малыша.
Некоторое время спустя.
-Виктор, тут нас напрягают партнёры. Говорят, наша очередь провести групповую поставку взрывчатки. Может, слетаешь в Находку, примешь там спецрейс? Через неделю в порту Ванино планируется комплектование теплохода на Чукотку.
Виктор Иванович – собираюсь я канючить.
- Да ладно. Отговоримся.
А ведь какой это отличный случай был прорезаться и, может быть, попасть в число снабженческой элиты!
Хотя вряд ли в Певекснабе запомнили придурка меня. И всё таки…
Что же всегда останавливает меня на полпути к безусловному успеху и признанию?
Да просто потому, что в этом нет крайней необходимости.
11.03.2017 6:52:21