петербургская повесть
"ТОЛЬКО ТОГДА СТАНЕШЬ ЧЕЛОВЕКОМ,
КОГДА НАУЧИШЬСЯ ВИДЕТЬ ЧЕЛОВЕКА В ДРУГОМ".
А. Н. Радищев
I
Северная столица медленно просыпалась. Ночь будто не хотела уходить. После её холодных объятий активная будничная жизнь не спешила проявлять себя на многочисленных, полусонных улицах, разбросанных по городу рукою талантливого архитектора. В то время года, когда на календаре господствует осенний месяц сентябрь, каждый второй работающий человек находит себя активным, бодрым и жизнерадостным только после кружки крепкого кофе или чая. Осень из года в год заставляет многих пробуждаться по утрам немного позднее, чем в тёплый летний период, за исключением тех малозаметных граждан, которые ежедневно выполняют одну очень важную работу. Когда многие трудящиеся люди, студенты, школьники и пенсионеры ещё спят или только готовятся к пробуждению, тысячи дворников по всей нашей необъятной стране, по утрам трудятся, поддерживая города и более мелкие населённые пункты в надлежащем виде.
Дмитрий Николаевич Пушилин – мало кому известный дворник с вполне уже приличным десятилетним стажем. Каждое утро он с большим удовольствием выходит на работу, во двор своего старого петербургского дома. Осенью, когда приходится убирать опавшую листву с деревьев, Дмитрий Николаевич находится в особом, приподнятом настроении. Запах осени всегда бодрил его уже немолодое сердце. И каждый год, когда на его рабочем участке, под деревьями и кустарниками, скапливаются большие ковры из пожелтевших листьев, он, перед тем как начать уборку, сначала жадно вдыхает аромат прелой листвы, а потом уже приступает к исполнению своих трудовых обязанностей.
Жители дома номер девять, расположенного неподалёку от Дворцовой площади, на улице №.., своего дворника любили, ибо в любое время года Дмитрий Николаевич после проделанной работы, не оставлял ни на земле, ни на асфальте, ни одного клочка бумаги, ни одного окурка. Всё было убрано и подметено с такою тщательностью, что многие люди, даже самые придирчивые чиновники и те позавидовали бы столь хорошо выполненной работе.
Об этом мало кому известном человеке, которого я не смею называть только по фамилии или по имени, я хочу рассказать вам одну историю. Случилась та история в одну осень, о которой я уже успел вам немного рассказать в самом начале своей повести. В то холодное сентябрьское утро Дмитрий Николаевич, как обычно, подметал асфальт во дворе дома номер девять на улице №.. Жёлтые и оранжевые листья легко поддавались метле, и уже через некоторое время лежали они в больших кучах рядом с бордюрами. Над жилым двором расстилалось чистое северное небо с гаснувшими звёздами и занимавшейся на востоке зарёю. Это утро обращало на себя внимание всей красотою сентябрьской поры. Деревья вокруг стояли в золотом убранстве, и лёгкий ветер играл свою тихою музыку, музыку шороха срывавшихся с ветвей осенних листьев. Ветер каждую минуту аккуратно, бережно, срывал по листочку и разбрасывал по старому, медленно просыпавшемуся двору маленькие клочки разноцветной одежды. Так северная столица в очередной раз позволяла осени хозяйничать в своих каменных владениях.
Между тем, безупречно выполнив свою работу, Дмитрий Николаевич возвращался домой немного уставшим. И хотя ему было уже за пятьдесят, он не чувствовал себя стареющим мужчиной. В душе он продолжал держаться, держаться до последнего, пусть даже давалось ему это нелегко. Последние десять лет жизнь мало дарила ему счастливые минуты, а само понятие "счастье" сделалось для него таинственным и недосягаемым. Только спокойная работа дворником позволяла ему верить и надеяться в то, что счастье на земле всё же есть, хоть и совсем маленькое.
На четвёртом этаже своего дома, перед старой квартирой, Дмитрий Николаевич остановился, достал из кармана изношенного коричневого плаща ключи, открыл ими дверь и вошёл в своё скромное жилище. Повесив плащ в тёмном коридоре у самой двери, он быстро прошёл в ванную, умылся, переоделся в небольшой комнате, и, через несколько минут, уже на кухне, готовил себе чай. По утрам, после работы, оставаясь наедине с самим собой, он любил вспоминать прожитые годы, особенно те, когда рядом с ним была горячо любимая жена.
В то далёкое время он работал учителем в одной петербургской школе. Преподавал историю. В те годы всё складывалось у него довольно успешно: в доме царили уют и семейное счастье, оба супруга работали и вполне довольствовались теми доходами, которые получали. Может быть, идиллия семейной жизни супругов Пушилиных так бы и сохранилась, если бы в один мрачный день Дмитрий Николаевич не запил. Это случилось в начале двухтысячных, почти сразу после того, как в семью пришла весть о том, что их сын Алексей погиб при таинственных обстоятельствах во время прохождения военной службы в Свердловской области.
После этой ужасной новости, в первый же вечер, Дмитрий Николаевич не выдержал ("сдали нервы", как он сам потом признавался друзьям и близким). Однако, он сумел достойно проводить своего сына в последний путь без капли спиртного и никто ещё из его близких, друзей и знакомых в тот день не заметили глубокого надлома в его отцовской душе. Через неделю, после похорон сына, Дмитрий Николаевич стал выпивать, потом всё чаще и чаще. Так он пытался убежать от реальности, используя спиртное, ибо всякая мысль о том, что его сына больше нет, приводила в глубокое отчаяние. Но даже после того, когда выпито было много, мысли, самые тяжёлые из всех, когда-либо рождавшихся в голове, всё равно не покидали его. И он стал пленником этих мыслей. И стал пить ещё больше. Уже через полгода семейная жизнь Пушилиных дала глубокую трещину. Жена не выдержала и ушла от погибавшего мужа. Чувство одиночества, поселившееся в сердце несчастного отца вместе с горем от потери сына, долгое время мучило, лишая нормального сна и работоспособности. Развод с женой стал для него ещё одним тяжёлым ударом. В конце концов, он больше не смог работать в школе и после оставленного в кабинете директора заявления об увольнении жил несколько месяцев в своей квартире настоящим отшельником, отрезав себя от внешнего мира. Ни друзья, ни родственники его не интересовали. Только спиртное в большом количестве, да собственные мысли занимали всё его время.
Мрачное настроение, окутавшее героя этой повести подобно холодному савану и не отпускавшее долгое время, отступило лишь после того, как дошедший до предела бывший учитель истории и один из образованнейших людей Санкт-Петербурга, наткнулся в часы отчаяния на книгу одного из русских мыслителей в своём огромном книжном шкафу. Так, неожиданно для себя, в минуту просветления, среди часов казалось бы бесконечной тьмы, Дмитрий Николаевич постепенно увлёкся русской философией. Это увлечение в буквальном смысле вернуло к жизни мужчину, падавшего в пропасть собственных заблуждений. И хотя соседи по квартире и знакомые продолжали говорить между собой: "он долго не протянет", в душе Дмитрия Николаевича постепенно, сначала едва заметно, зарождалось новое видение окружающей жизни. Так, с каждым днём, мало-помалу, рядом с хозяином квартиры стали появляться книги, а спиртное, ещё совсем недавно употребляемое в большом количестве, стало пропадать. Со временем отдельно взятые книги какого-нибудь известного автора сменились на объёмные собрания сочинений. Всё это были сочинения русских философов двух последних веков. Сторонний наблюдатель, оказавшись в той самой петербургской квартире, в которой жил Дмитрий Николаевич, мог бы прочесть фамилии читаемых героем этой повести мыслителей. Я позволю себе назвать их имена. Это Бердяев, Соловьёв, Достоевский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Фёдоров, Толстой, Кропоткин, Плеханов, Рерих, Ильин и другие известные ныне философы. Книги, настоящие русские книги, неожиданно ставшие единственными друзьями для бывшего школьного учителя, превратились ещё и чудодейственные лекарства. Уже через год ежедневного изучения трудов видных мыслителей, Дмитрий Николаевич превратился в настоящего знатока русской философии. А ещё немного позже к Дмитрию Николаевичу вернулись прежние его спутники - жизнерадостность, общительность и интеллигентность. Те же несчастные люди, которые раньше плохо знали героя этой повести, считавшие его законченным алкоголиком, вдруг зауважали, и, только вдумайтесь в это - стали ждать каждой новой встречи с ним. Дело в том, что Дмитрий Николаевич, кардинально изменив себя изнутри, сам того не подозревая, создавал вокруг себя благоприятный эмоциональный фон. Иначе говоря, он душевно располагал людей к себе.
Итак, после заметных перемен в душе нашего главного героя, настало время рассказать читателям об одной весьма интересной беседе, состоявшейся в квартире, нам уже довольно хорошо знакомой, в один из самых невзрачных осенних дней, между двумя старыми приятелями.
В тот сентябрьский день холодный дождь шёл с самого утра то усиливаясь, то затихая. Ветер стучался в окна, а деревья на улицах и во дворах потихоньку начинали сбрасывать с себя свои жёлтые наряды. Довольно быстро северная столица наполнилась сыростью, отталкивая от себя как туристов, так и самих горожан. Все оказавшиеся по своей или чужой воле на улицах Санкт-Петербурга хотели только одного - спрятаться в каком-нибудь тёплом помещении и ждать смены погоды.
Дмитрий Николаевич в ненастье был у себя в квартире, ожидая звонка в дверь. Он периодически посматривал в окно, надеясь первым увидеть своего старого друга - профессора Добронравова. Здесь, с позволения читателя, я полагаю вполне уместным познакомиться нам с этим новым, пока ещё неизвестным героем повести.
Итак, знакомьтесь, профессор Добронравов Виктор Степанович - видный представитель современной петербургской интеллигенции, всю свою жизнь посвятивший верному служению науке - отечественной истории и археологии. Это был мужчина довольно высокого роста, на вид казавшийся стариком из-за длинных усов и густой широкой бороды. На круглом смуглом лице этого уже немолодого мужчины особенно выделялись голубые ясные глаза. Их словно не коснулось время, и оттого они казались всегда молодыми. Замечу, правда, что профессору было около шестидесяти лет. При ходьбе он немного сутулился и никогда не спешил. Все его действия казались размеренными и весьма аккуратными. То же самое можно было сказать и о его речи. Говорил он всегда так, словно каждое слово подбирал из одному ему известного словаря. Однако, все свои мысли выражал предельно ясно, ни коем образом не усложняя свою прекрасно поставленную речь.
С Дмитрием Николаевичем профессор Добронравов был знаком ещё со студенческих лет. Имея общие интересы, довольно быстро, студенты Ленинградского университета стали хорошими приятелями, а спустя десятилетия между ними завязалась настоящая крепкая дружба, какую и сейчас редко где можно встретить. Поэтому, когда долгожданный звонок в дверь раздался, Дмитрий Николаевич весь буквально преобразился. Улыбка, самая светлая за последние месяцы, вдруг украсила внешность некогда очень даже симпатичного мужчины с красивыми серыми глазами, на лице которого сегодня были заметны небольшие усы и небольшая бородка с вкраплениями седых волос. Он быстро подошёл к двери, открыл её и увидел у порога своего старого приятеля.
- Здравствуй, друг мой, - с нескрываемой улыбкой на лице проговорил Дмитрий Николаевич, - проходи, не задерживайся у порога.
- Здравствуй, - поприветствовал друга профессор Добронравов, крепко пожимая руку, едва переступив порог. - Кое-как до тебя добрался. Такая ужасная стоит погода, что хоть из дома не выходи.
- О плохой погоде забудь! - начал оживлённо хозяин квартиры, - Я сейчас сварю нам такой кофе, что один только его аромат вернёт тебя сразу к жизни. Точно тебе говорю - вернёт!
Хитрая улыбка с прищуром мелькнула вдруг на лице Дмитрия Николаевича. Профессор промолчал, но было видно, что произнесённые слова его заинтересовали.
- Я знаю, - продолжал хозяин квартиры, - ты не очень любишь чёрный кофе, но сегодняшний - особенный! Тебе обязательно надо его попробовать. Этот чудесный напиток хандрить и унывать не позволит даже в самую ужасную погоду.
Радость, нескрываемая радость от случившейся встречи охватила Дмитрия Николаевича целиком. Наконец-то он почувствовал долгожданную возможность наговориться до сыта, да не с каким-нибудь знакомым, а со своим лучшим другом.
Своё общение старые приятели продолжили на кухне. Профессор Добронравов сидел за столом, а Дмитрий Николаевич оживлённо "колдовал" у газовой плиты, склонившись над небольшой медной туркой. Постепенно тончайшие нотки кофейного аромата начали заполнять кухонное пространство. В воздухе зародилось приятное тепло, хорошо располагавшее к длительной беседе. Сторонний наблюдатель не мог бы не заметить в те минуты, когда варилось кофе, как профессор Добронравов раздувал периодически свои и без того большие ноздри, ловил ими кофейный аромат, а потом прикрывал глаза с блаженной улыбкой на лице. Было видно, что это занятие ему нравилось. Однако, столь занимательной картины Дмитрий Николаевич не видел, ибо к своему приятелю был обращён спиной. В то утро хозяин квартиры очень уж хотел угодить профессору и сварить по-настоящему хороший кофе. Он ни на что не отвлекался и был сосредоточен на своей важной работе.
- Расскажи мне, пока варится кофе, - начал профессор Добронравов, - как твоё здоровье? Что нового у тебя?
- Здоровье - ничего, слава богу. - отвечал Дмитрий Николаевич, не оборачиваясь. - Моими друзьями по-прежнему являются книги и красавица Осень за окном.
Профессор Добронравов улыбнулся.
- Да, ты любишь осень. Я это знаю. И на работу сейчас выходишь, как на праздник.
- Точно, как на праздник! Запах опавших листьев всегда приводит меня в восторг. - Дмитрий Николаевич высоко поднял правую руку над собой, как бы показывая величину своей радости. – Осенью я оживаю.
- Похвально, - заметил профессор Добронравов и тут же продолжил, - а я устал от работы и жду с нетерпением свой отпуск. Поеду в Грузию. Брат давно приглашает, а я всё отказываюсь. Но недавно решил для себя - поеду! Отвлечься хочу, здоровье поправить.
- Грузия - интересная страна, - проговорил Дмитрий Николаевич и на некоторое время умолк, приняв задумчивый вид, а затем продолжил, - Мне доводилось бывать там, правда, лет тридцать назад. Никогда не забуду я красоту колхидских горных лесов и чистых озёр с голубой водой. Природа там изумительная.
- Я с удовольствием привезу тебе из Тифлиса, - при этом названии профессор Добронравов улыбнулся (он любил старые названия городов), - какую-нибудь интересную вещицу. Ты только скажи, какую именно, и я обязательно её привезу.
- А привези-ка мне из тамошних мест хорошее настроение, - здесь Дмитрий Николаевич впервые повернулся к своему гостю и прямо посмотрел ему в глаза, - Да, и не забудь ещё взять с собой бутылочку красного грузинского вина. Больше мне ничего и не надо.
После сказанного, хозяин квартиры принялся аккуратно разливать по чашкам свежесваренный ароматный кофе. Совсем скоро профессор Добронравов, оживлённый вкусом бодрящего чёрного напитка, поделился своими впечатлениями:
- Отличный кофе! Где ты его купил, старый шельмец?!
- А пусть это будет моим секретом, - ответил Дмитрий Николаевич, приподнимая свои брови, - Знаю я вашего брата профессора. Если что ему понравится, тотчас желает приобрести хороший товар себе.
Хозяин квартиры выдержал некоторую паузу и тихо добавил:
- Ты ведь совсем обо мне забудешь, если я перестану угощать тебя хорошим кофе.
- Что ты такое говоришь?! - отвечал с серьёзным выражением лица профессор Добронравов - Мне твоё общество лучше всяких шумных застолий с коллегами и друзьями. Ты у меня один настоящий друг!
- Так давай за это выпьем! - Дмитрий Николаевич высоко поднял чашку с кофе и добавил - За дружбу!
Над столом раздался звон чашек. Друзья рассмеялись.
Через некоторое время Дмитрий Николаевич обратился к своему другу, вспомнив об одном занимавшем его вопросе:
- Как прошла твоя экспедиция на Алтай? Нашли там что-нибудь интересное?
- О-о! Это целая история! - с оживлением начал профессор Добронравов - Сколько бы я ни изучал этот край, понять до конца всех его тайн не могу. У этой земли слишком древняя и богатая история. Настолько богатая, что боюсь, как бы ни пришлось со временем переписывать нам все сегодняшние учебники. Удивительное место! Последняя наша экспедиция была связана, прежде всего, с изучением мегалитических сооружений. Одно из таких грандиозных сооружений диаметром около шестидесяти метров мы изучали особенно внимательно. Данный комплекс мы отнесли к категории археастрономических. Я не буду сейчас вдаваться во все подробности, но скажу одно: это сооружение свидетельствует о развитом культе Неба у древних народов Алтая, а значит, о почитании Времени. Об астрономическом предназначении комплекса свидетельствует практически точная ориентация сооружения по сторонам света. Структура комплекса не только подтверждает его календарный и астрономический смысл, но и вызывает аналогии с другими феноменами космологической архитектуры, такими как Аржан в Туве, Стоунхендж в Великобритании. Сегодня нам известно, что все древние мегалитические комплексы с круговой архитектурой использовались как обсерватории для измерения времени и ведения календаря. Алтай, мой друг, до сих пор полон тайн и требует самого внимательного изучения. В следующем году я снова отправлюсь туда.
- Да, интересная у тебя работа, - проговорил Дмитрий Николаевич с ноткой некоторой грусти, - Не то, что моя - ширкай себе метлой и ширкай по сырому асфальту.
- Каждая работа по-своему интересна, - отвечал профессор Добронравов, допивая свой кофе. - Твоё спокойствие и сердечная доброта дорогого стоят. Я будто в храм схожу, когда пообщаюсь с тобой. Ты светлый человек. Большая ныне редкость!
Друзья ещё некоторое время поговорили и тепло простились у порога.
- Прошу, береги себя, - давал наставление профессор Добронравов, - И не злоупотребляй кофе. Твоё сердце уже немолодое.
- Как скажешь, - отвечал Дмитрий Николаевич, крепко пожимая приятелю руку - счастливого тебе пути. Привет Грузии!
Скоро профессор Добронравов сел в такси и уехал к себе домой в полной уверенности, что после возвращения из Закавказья, первым делом заглянет к своему лучшему другу.
II
Осенние дни шли своим чередом. Однообразные и холодные, без единого проблеска солнечного света. Размеренная жизнь героя этой повести, как и прежде, складывалась по одному и тому же расписанию: работа, обед, чтение, прогулка и сон. И все дни, похожие как на один, протекали в одиночестве. Но однажды вечером в душе Дмитрия Николаевича зародилось странное и непонятно откуда взявшееся чувство тревоги. Ни книги, ни телевизор, ему не помогали. С этим неприятным, словно прилипшим чувством, он лёг в свою постель, но уснуть так и не смог. Он подолгу смотрел на стены своей большой комнаты, освещаемой лишь тусклым оранжевым светом от фонарного столба, и пытался понять пока неизвестный ему источник тревоги. Но понимание так и не приходило. Между тем, большие напольные часы в тёмном зале продолжали свой бесконечный ход. Лишь ближе к полуночи, устав от размышлений, Дмитрий Николаевич встал с постели и медленно, как бы через силу, подошёл к окну.
Двор, старый петербургский двор, освещало всего четыре тусклых фонаря. Было видно, как ветер играл с деревьями, заставляя жёлтую листву сначала дрожать, а потом срываться в последний прощальный полёт. Двор был безлюдным и тихим. Он казался каким-то даже одиноким. Никто не нарушал ночную тишину, ничто не тревожило спящих обитателей дома номер девять по улице №...Этот как бы замерший мир в пределах старого городского двора заметил Дмитрий Николаевич, глядя в окно. Он улыбнулся и сказал вслух: "Сон в осеннюю ночь...Прекрасно...Только мне сегодня что-то не спится".
Долго ещё Дмитрий Николаевич смотрел в окно. Так долго, что стекло вдруг стало проводником в мир собственной души. Через прозрачное, чистое стекло он видел не только свой уснувший двор, освещаемый тусклым светом фонарей. Он видел своё прошлое, настоящее и сквозь дымку времени пытался заглянуть в своё будущее. Но грядущее не открывалось перед ним. Оно по-прежнему оставалось закрытым за плотными дверями.
Простояв неподвижно у окна добрых полчаса, вглядываясь всё это время глубоко внутрь самого себя, Дмитрий Николаевич всё же вернулся в реальность и снова увидел перед собой старый петербургский двор при слабом освещении четырёх уличных фонарей. Увидел он и тяжёлое чёрное небо, низко нависшее над жилым многоквартирным домом подобно крышке какого-то непонятного рукотворного футляра. Эта картина как бы подчёркивала и без того маленький мир героя этой повести. Мир, представленный лишь его собственной квартирой, да старым петербургским двором. Всё остальное, всё то, что было за пределами двора и дома, было совсем другим миром, со своими порядками и законами.
Однако же, что интересно, едва пришёл в себя Дмитрий Николаевич (после глубокого самопогружения), ему тотчас захотелось спать. Словно, Там, за пределами собственного сознания, он увидел что-то особенное, что-то такое, из-за чего вдруг навалилась усталость. Он медленно отошёл от окна, сел на свою кровать, громко вздохнул и лёг в свою холодную постель, накрывшись толстым одеялом. Cтаринные напольные часы в углу большой тёмной комнаты продолжали свой тяжёлый ход. Скоро Дмитрий Николаевич уснул крепким сном и до самого утра ни разу не просыпался.
На другой день, уже после своей работы, Дмитрий Николаевич гулял по Дворцовой площади, наблюдая со стороны за группами туристов и случайными прохожими. Интересное дело: жители северной столицы не нуждались в экскурсоводах, им не были нужны подробные рассказы об Александрийском столпе, о Зимнем дворце или о событиях Октября 1917 года. Жители Петербурга и без того хорошо знали свой город. Его историю, его достопримечательности.
Город отлично знал и Дмитрий Николаевич. Он сам мог в любой момент провести экскурсию и рассказать о своём городе много того, о чём другие совсем не знали. Но он не стремился к каким-либо рассказам. Он лишь наблюдал за всем, что происходило вокруг него как бы со стороны. И ему это нравилось. Свой город он любил, любил до обожания, до такой степени, что уезжая из него на некоторое время (в далёкие молодые годы) совсем скоро хотел вернуться обратно. В настоящее же время, он вообще не желал покидать Санкт-Петербург ни на один день. Он стал частью огромного северного города.
Между тем, неспешная прогулка по Дворцовой площади на свежем воздухе вызвала у Дмитрия Николаевича лёгкое чувство голода. Ему вдруг захотелось заглянуть в кафе и выпить чашку чёрного кофе. Он знал одно вполне приличное место на Невском проспекте с видом на Казанский собор. Время от времени он заглядывал туда, садился в удобное кресло у окна за круглым столиком, смотрел на осенний Петербург и наслаждался ароматным напитком.
Вот, и в этот раз, Дмитрий Николаевич свернул на Невский, и направился к своему любимому кафе. Начинал накрапывать дождь. Дмитрий Николаевич ускорил шаг и по тротуару, наполненному многочисленными прохожими, довольно быстро добрался до кафе, занял место у окна и заказал себе кофе. Небо за окном всё больше хмурилось и темнело. В помещение кафе начал проникать полуденный осенний сумрак. По стеклу окна медленно стекали маленькие струйки холодного дождя. Однако, это не мешало довольно хорошо видеть сам проспект и величественный старинный собор, как бы державший на своих широких плечах серое небо Санкт-Петербурга.
Скоро ароматный кофе, красиво поданный Дмитрию Николаевичу вежливым официантом в чёрной одежде, наполнил помещение долгожданным теплом, ощущением спокойствия и уюта. Мысли настроились на долгие, позитивные размышления. А величественный Казанский Собор за окном словно подчёркивал необходимость миролюбия и сохранения самого понятия "человек" внутри себя каждый день в любую погоду и в любой час. Эту "картину" неожиданно для себя разглядел герой мой повести и невольно сам себе улыбнулся. Вернее сказать, своему маленькому открытию о простых и вместе с тем сложных вещах.
Примерно через двадцать минут в кафе зашли студенты. Они расположились за соседними столиками, сделали у официанта заказ и принялись тотчас обсуждать недавно прошедшую лекцию по архитектуре древних людей. Они шутили при этом, много смеялись и фотографировались.
Дмитрий Николаевич не мог не обратить внимания на жизнерадостных молодых людей. Ведь когда-то он был преподавателем. Любил общаться с молодёжью, узнавать от них что-то новое для себя, чувствовать через них ритм современного мира. А теперь, будучи одиноким человеком, он был слишком оторван от этого настоящего мира, который прекрасно воспринимает молодёжь, впитывая всё новое для себя со скоростью звука. И трудно было сейчас сказать, был ли он рад своему одиночеству, или, напротив, не рад. В его душе постоянно шла какая-то борьба, борьба противоположностей. В его голову слишком часто проникала мысль о том, что вся его жизнь уже прожита, и что теперь он только существует, практически невидимый для окружающих. Но, вместе с тем, в нём каждый день зрела мысль о том, он ещё не всё сделал в этом мире, и что для него ещё представится возможность для совершения какого-нибудь доброго дела.
Скоро компания весёлых студентов покинула кафе, оставив после себя на столах грязную посуду и крошки от еды. Удалились они с таким же шумом, с каким и пришли.
Дмитрий Николаевич снова остался один возле окна с видом на Казанский собор и хмурую осень. Он долго смотрел в прозрачное, промокшее снаружи окно, вспоминая счастливые моменты в своей жизни. Он видел маленького сына, сначала в детской кроватке, а потом бегающего с мячом во дворе старого петербургского дома. Он видел свою жену, обнимавшую сына со слезами на глазах перед отправкой поезда в Свердловскую область, к месту прохождения военной службы. Он видел счастливым себя, рядом со своими близкими, рядом со своей семьёй.
Однако, как я уже заметил ранее, прошлое не захватило героя этой повести целиком. Он лишь часто вспоминал ушедшее время, пытаясь понять, что было в тот период не так. В чём причина того, что счастье однажды исчезло, и больше не появлялось. Сегодня только две вещи спасали душу Дмитрия Николаевича - хороший чёрный кофе и какая-нибудь добрая книга. Это были его "лекарства".
Пробыв в кафе не больше получаса, хорошо согревшись после холодного осеннего воздуха в уютном помещении, Дмитрий Николаевич покинул кафе и направился к своему дому.
По небу низко проплывали облака и тучи. На улицах постепенно прояснялось. Проглядывали первые за последние два дня лучи солнца. На душе становилось заметно веселее. Тротуары начали просыхать от недавнего дождя. Ветер словно метлой прошёлся по Невскому проспекту, оставив после себя северную свежесть, какую часто мы наблюдаем в середине осени.
Дмитрий Николаевич, слегка поморщившись от резких порывов ветра, поднял воротник своего коричневого изношенного плаща и ускорил шаг. Скоро он оказался во дворе своего дома. И вот что он там увидел.
На небольшой скамейке, возле детской площадки, сидела девочка лет семи-восьми. На ней была школьная форма, осенняя куртка розового цвета, и небольшие сапоги приятного синего цвета. За её спиной висел небольшой красный рюкзак. А рядом, под скамейкой, лежал пакет со сменной обувью. Девочка сидела одна, опустив голову перед собой и плакала. Её плечи то поднимались, то опускались. Было видно, как эмоции переполняли ребёнка.
Дмитрий Николаевич сразу почувствовал что-то неладное и подошёл к скамейке, на которой сидела девочка.
- Что случилось? Почему ты плачешь? - спросил тихим голосом, с интонацией родителя, Дмитрий Николаевич.
Девочка подняла своё заплаканное лицо и посмотрела на незнакомого человека глазами, полными слёз. Она не ожидала, что к ней могут подойти незнакомые люди и оттого на её лице читались страх и растерянность.
- Не бойся, я не обижу тебя, - тихо проговорил Дмитрий Николаевич, всеми силами стараясь придать своему лицу оттенок доброты и миролюбия.
- Я живу здесь, вон в том доме, - снова заговорил Дмитрий Николаевич и указал правой рукой на старый пятиэтажный дом.
- Я тоже живу в том доме, - сказала девочка, успокаиваясь. - Я вышла погулять... Утром была в школе. Вернулась домой, а там мама с дядей сильно ругаются, - продолжала она, вытирая слёзы.
- С каким дядей? ты его знаешь? - спросил, слегка нахмурив брови, Дмитрий Николаевич.
- Он приходит к нам почти каждый день. Иногда остаётся у нас на ночь. Мама долго разговаривает с ним, а потом он куда-то уезжает. Мама много не говорит мне о нём. Когда они стали очень сильно ругаться я испугалась и убежала. Дядя кричал на меня и прогонял из дома на улицу.
Дмитрий Николаевич немного призадумался, снова нахмурив брови.
- А папа у тебя есть? - спросил вдруг он.
- Папа ушёл от мамы, сказал, что она ему больше не нужна...Это давно уже было. Теперь мама встречается с дядей, которого я не знаю. Мне он не нравится.
Девочка опустила свои глаза и принялась вытирать слёзы обеими руками. Было видно, что она пыталась бороться со своими чувствами.
Этого не мог не заметить Дмитрий Николаевич. Он спросил девочку:
- Как тебя зовут?
- Вероника, - не поднимая глаз ответила девочка, продолжая вытирать своё заплаканное лицо.
- Красивое имя у тебя, - отвечал Дмитрий Николаевич с приветливой улыбкой на лице.
- Спасибо, - девочка впервые слегка улыбнулась, но по-прежнему не поднимала глаза на незнакомого ей человека.
- Ты ходишь в школу? - спросил вдруг Дмитрий Николаевич, заметив за спиной девочки красный рюкзак.
- Хожу, во второй класс, - ответила тихо Вероника.
- У тебя, наверное, есть уже любимые предметы в школе? - снова спросил Дмитрий Николаевич.
- Да, чтение мне нравится, - ответила Вероника и впервые с начала разговора подняла своё лицо и посмотрела прямо в глаза незнакомого человека.
- Я тоже люблю чтение, - сказал, улыбаясь, Дмитрий Николаевич. - Книги - это мои друзья. Когда мне бывает грустно, я много читаю, и грусть от меня куда-то уходит.
Вероника улыбнулась, снова посмотрела на Дмитрия Николаевича и спросила:
- В каком вы подъезде живёте?
- Во втором.
- А я в третьем, - Вероника улыбнулась, явно удивляясь такому близкому соседству. Но уже через мгновение стала серьёзной и проговорила тихо:
- Мне пора домой. Кушать очень хочется. Я, правда, боюсь возвращаться к маме. Дядя часто кричит. Злой он какой-то.
- Я могу проводить тебя до квартиры, - неожиданно предложил Дмитрий Николаевич, - А дяде мы скажем, если он нас спросит, что я твой школьный учитель.
Вероника улыбнулась. Оригинальная идея ей явно понравилась.
- Пойдёмте, - ответила тихо, с едва заметной улыбкой, Вероника.
Девочка встала со скамейки, взяла пакет со сменной обувью, и вместе с Дмитрием Николаевичем направилась к третьему подъезду уже известного нам дома номер девять.
Они шли медленно, не разговаривая, как бы предчувствуя что-то неприятно ожидавшее их впереди. Вместе зашли в подъезд, поднялись на третий этаж и позвонили в чёрную металлическую дверь квартиры.
Почти сразу после звонка Вероника опустила голову, боясь гнева неизвестного, неродного ей человека. Этот жест сразу заметил Дмитрий Николаевич. Он прочитал мысли девочки, просто посмотрев на её лицо. И от увиденного у него что-то защемило внутри. Ему вдруг стало жалко ребёнка. Стало жалко маленького человека, боявшегося зайти к себе домой. У него в голове не укладывалось, как такое может быть. Такое, когда казалось бы, взрослые люди, не могут или не хотят создавать для своих собственных детей благоприятные, комфортные условия для только ещё формирующейся жизни, самого мировоззрения, психики маленького неокрепшего человека.
Дверь открыли не сразу. Пришлось некоторое время подождать.
Наконец, замки у входной двери открылись, и на пороге квартиры появилась женщина лет сорока с растрёпанными длинными волосами каштанового цвета в сильно измятой домашней одежде. Дмитрий Николаевич не мог не заметить наполовину расстёгнутого лёгкого халата, едва прикрывавшего обнажённую грудь.
Женщина посмотрела сначала на незнакомого ей мужчину, а потом на Веронику. Некоторое время помолчала с заметным прищуром в глазах, как бы пытаясь что-то понять для себя, а затем спросила, обращаясь напрямую к своему ребёнку, глядя в глаза:
- Кто это?
- Это мой школьный учитель, - начала несколько робко девочка, - Он пришёл проводить меня до дома. Он живёт недалеко от нас, - почти шёпотом проговорила Вероника, словно опасаясь своих слов.
- С каких это пор школьные учителя провожают маленьких учениц до дома? - спросила удивлённо женщина, глядя на стоявшего за порогом мужчину.
- Прошу прощения, - начал ровным спокойным голосом Дмитрий Николаевич, - я действительно школьный учитель Вероники, - продолжал он. - Я хотел бы поговорить по поводу вашего ребёнка. Вы, ведь, мама Вероники?
- Да, я мама Вероники.
- Очень приятно. Как вас... Дмитрий Николаевич намеренно выдержал паузу.
- Евгения Юрьевна, - женщина начинала говорить с некоторым оттенком раздражения.
- А меня зовут Дмитрий Николаевич.
Женщина пристально смотрела на незнакомого ей мужчину и молчала.
- Я не отниму у вас много времени, - продолжал говорить Дмитрий Николаевич после затянувшегося неловкого молчания.
- Дело в том, что у меня сейчас гости, - раздражённо проговорила Евгения Юрьевна.
В коридоре квартиры появился высокий мужчина крепкого телосложения с красным отёкшим лицом, раздетый по пояс.
- Женя, кто там морочит тебе голову? - с заметной издёвкой проговорил высокий мужчина.
- Да, вот, сама не пойму, - удивлённым голосом ответила Евгения Юрьевна.
- Так гони его к чертям собачьим. А если не уйдёт, когда его об этом ЖЕНЩИНА попросит, то я помогу АККУРАТНО спуститься с лестницы.
Высокий мужчина с наглой улыбкой продолжал стоять в коридоре, демонстративно сложив руки на груди.
Дмитрий Николаевич продолжал стоять на своём. И не было на его лице никаких эмоций. Он просто смотрел на маму девочки и говорил крайне спокойным голосом.
- Евгения Юрьевна, мне ОЧЕНЬ нужно с вами поговорить.
Женщина молчала. Она была удивлена такой размеренной, спокойной настойчивости незнакомого ей мужчины, и скорее из любопытства, а не из материнских чувств и переживаний, согласилась на короткую беседу.
- Проходите на кухню, - предложила она. - Думаю, пяти минут для разговора будет вполне достаточно.
- Конечно. Много вашего времени я не займу, - отвечал Дмитрий Николаевич, по-прежнему не показывая никаких эмоций на своём лице.
- Женя! - попытался снова влезть в разговор высокий мужчина крепкого телосложения.
- Серёжа, спокойно! Я просто хочу послушать, о чём мне расскажет УЧИТЕЛЬ Вероники.
Евгения Юрьевна и Дмитрий Николаевич молча прошли на кухню. Хозяйка квартиры указала рукой на стул, не обращая на гостя никакого внимания. Она встала возле окна, сложив руки на груди, и будто куда-то всматривалась: то ли во двор дома, то ли в свою душу. Понять ход мыслей Евгении Юрьевны было тяжело, тем более со стороны. Настоящие эмоции
редко появлялись на лице этой женщины. Её большие карие глаза очень украшали внешность. Но и другие черты обращали на себя внимание. Высокие, аккуратные брови, небольшой прямой нос, тонкие красные губы, делали лицо хозяйки квартиры весьма привлекательным. И, прежде всего, конечно, для мужчин. Лёгкий домашний халат цвета лазури едва ли мог скрыть прекрасную женскую фигуру с узкой талией, большой грудью и весьма округлыми бёдрами.
Со стороны хорошо было видно: женщина очень любила себя. А ещё дорожила своим временем. Поэтому, появление дочери в квартире с незнакомым человеком вызвало в ней большое раздражение.
Дмитрий Николаевич сел на указанный ему стул рядом с круглым кухонным столом из натурального дерева. Случайно он бросил взгляд на пол, и увидел там нижнее женское бельё: то, что носят обычно ниже пояса, и то, что носят выше него. Его яркий красный цвет говорил только об одной женской мысли: «Я хочу быть любимой». Скомканная скатерть на столе подсказала Дмитрию Николаевичу ещё кое-о-чём. Он даже после этого слегка отодвинулся в сторону вместе со стулом, и немного ухмыльнулся. Правда, этого никто не заметил.
- Итак, Дмитрий Николаевич, - начала тихим голосом Евгения Юрьевна, - вы хотели поговорить со мной о моей дочери, - продолжала она.
- Да, я… хочу… с вами... поговорить, - Дмитрий Николаевич с трудом подбирал в голове нужные слова.
Хозяйка квартиры улыбнулась. Но её улыбка была едва заметной. Она медленно повернулась в сторону мужчины, и по-актёрски игриво, сощурив глаза, проговорила:
- Ну, кто же вам… не даёт…Говорите. Мы здесь совсем одни.
Дмитрий Николаевич не успел ещё отойти от игривого тона незнакомой женщины, как вынужден был заметить другой весьма занятный момент.
Хозяйка квартиры неожиданно опустила левую руку к себе на бедро, прикрываемое лёгким халатом и как бы невзначай начала приподнимать его края длинными тонкими пальцами. Дмитрий Николаевич при этой сцене буквально не шевелился. Как ему показалось, целую вечность. Это был самый эротический момент в его жизни за последние несколько лет. Долго после этого дня он будет вспоминать изящную женскую кисть с красивыми длинными пальцами, украшенную двумя золотыми кольцами, и движение этой кисти по бедру с лёгким загибанием домашнего халата цвета лазури.
Женщина играла с мужчиной, и наблюдала, очень внимательно наблюдала за его реакцией, за выражением его лица.
Никакой более откровенной сцены дальше не последовало. Длинные пальцы женской руки остановились также неожиданно, как и начали своё медленное движение по краю халата.
- Я возвращался с работы, - начал говорить, собравшись с мыслями, Дмитрий Николаевич. – Я живу…в этом же дворе (он намеренно не стал уточнять, где именно проживает). Хотя, признаюсь честно, вашу семью вижу впервые. Вероятно, вы живёте здесь недавно.
- Да, вы правы, - тихо ответила Евгения Юрьевна. – Мы переехали сюда с окраины неделю назад. Дочь очень обрадовалась нашему переезду. Она давно мечтала жить в центре города, чтобы чаще гулять по набережным, площадям, по Невскому проспекту. Она очень любит парки. Обожает Летний сад.
Евгения Юрьевна говорила спокойно, по – прежнему, сложив руки на груди, и продолжая смотреть в большое кухонное окно. Её задумчивый вид понравился Дмитрию Николаевичу. Он слушал и отмечал про себя материнское чувство, замеченное в душе хозяйки квартиры. «Это уже хорошо», - проговорил он сам себе. Снова собравшись с мыслями, он продолжил:
- Так вот, как я уже сказал, я возвращался домой. Но едва я оказался во дворе, как увидел девочку возле детской площадки в яркой одежде. Она сидела на лавочке возле песочницы и плакала. Сильно плакала. Понимаете, так плакала, что сердце моё сжалось, и я не в силах был пройти мимо.
Евгения Юрьевна повернулась к Дмитрию Николаевичу и посмотрела на него. Очень внимательно посмотрела. Это был уже другой взгляд женщины. Взгляд матери, обеспокоенной и задумчивой.
- Вы же говорили, что вы учитель моей дочери. Значит, вы обманули меня?!
- Да, получается, я обманул вас. Простите.
Дмитрий Николаевич немного помолчал, а затем продолжил:
- Понимаете, я не хочу вмешиваться в вашу жизнь, и тем более, в вашу личную жизнь. Но когда я вижу плачущих детей, мне становится не по себе. И по возможности, я стараюсь узнать, в чём причина детских слёз.
Дети – большая радость в нашей грубо устроенной жизни. Они помогают нам видеть светлые моменты. Помогают не стать окончательно чёрствыми, безчувственными существами. Без них тяжело. Очень тяжело и грустно. Страшно грустно. Без них чувствуешь себя пустым, ненужным божьим созданием…Дети нуждаются в нас, а мы нуждаемся в них.
Дмитрий Николаевич взглянул в окно, и тихо, едва слышно проговорил:
- У меня был сын…Теперь его нет.
Евгения Юрьевна смотрела на сидящего перед ней мужчину и удивлялась про себя такой открытости, такой откровенности. Она удивлялась его доброте. Да, да, именно этому качеству, которое она уже давно ни в ком из нынешних мужчин не видела.
- Евгения Юрьевна, - начал снова Дмитрий Николаевич, увидев на лице хозяйки квартиры задумчивый вид, - я очень вас прошу, не обижайте своего ребёнка. Берегите его. Ваш ребёнок - чудо.
Он встал из-за стола, собрался уже выйти из кухни в коридор, как неожиданно почувствовал, как женщина коснулась правой рукой до его плеча и сказала очень тихо, так, чтобы никто этого кроме них не услышал:
- Спасибо за ваше внимание. Вы добрый человек. Я услышала вас.
На её лице появилась приветливая улыбка.
Дмитрий Николаевич в ответ также молча улыбнулся и вышел в коридор. В дверной проём, расположенный в конце длинного коридора, краем глаза, он увидел высокого крепко сложенного мужчину. Тот сидел, развалившись в большом кресле, и смотрел телевизор.
Вероника, услышав шаги, выбежала в коридор с растерянным видом.
Она не знала, о чём говорили на кухне.
Дмитрий Николаевич незаметно подмигнул ей с едва заметной улыбкой на лице. Вероника ответила ему самой светлой детской улыбкой, какая только может быть на лице довольного ребёнка.
В коридоре, у входной двери, он быстро обулся и вышел из квартиры с чувством как будто выполненного долга. Спускаясь с лестницы, он почти сразу заметил, как ему стало легче.
Евгения Юрьевна провожала его очень внимательным взглядом. Она поймала себя на мысли, что незнакомый мужчина был ей симпатичен. Но об этом она никому не сказала.
III
На улице снова стала портиться погода. Ветер словно сорвался с цепи. Он раскачивал высокие деревья, обрушивая на их кроны всю свою осеннюю мощь. Яркие жёлтые и оранжевые листья на высоких клёнах дрожали то ли от страха, то ли от холодного северного ветра. Наиболее слабые из них не выдерживали, сдавались под напором природной силы и бросались вниз, в свой последний земной полёт.
Небо над крышами старых петербургских домов темнело с каждой секундой. Тучи, огромные, низкие дождевые тучи закрывали оставшиеся уголки синего небосвода. Последние лучи солнца погасли. На северную столицу опустился серый сумрак, разбрасывая вокруг себя нотки лёгкой грусти.
Осень, которую уже неделю, хозяйничала в каменных владениях Санкт-Петербурга. Её власть была здесь абсолютной. На долгие века осень выбрала именно этот красивейший город России в качестве своей главной резиденции, и совершенно не собиралась отдавать его в чьи-то другие руки.
Дмитрий Николаевич, взглянув на хмурое небо, поморщился, спрятал руки в свой длинный плащ, поднял воротник и стремительным шагом направился к своему подъезду.
Он быстро поднялся по старинной лестнице, открыл ключами свою дверь и вошёл в квартиру. Домашняя, звенящая тишина сразу обрадовала его. Он снял верхнюю одежду, умылся в ванной комнате, прошёл на кухню и принялся готовить себе крепкий чай.
После чая Дмитрий Николаевич прошёл в свою спальню, снял серую кофту и лёг на свою кровать. Усталость навалилась на него стремительно, едва его тело коснулось постели. Он быстро уснул и не просыпался несколько часов подряд.
За окном шёл дождь. Мелкий осенний дождь. Старинные напольные часы в большом пустынном зале квартиры уводили стрелки всё дальше от полудня. Время приближало вечер, осенний петербургский вечер.
Дмитрий Николаевич проснулся, когда в городе было уже темно. Дождь за окном давно прекратился. Только ветер время от времени стучался в старые окна, будто пытаясь что-то сказать хозяину квартиры. А хозяин квартиры лежал на своей кровати и думал о сегодняшней встрече с Вероникой, думал о её матери, о крепко сложенном мужчине высокого роста с отёкшим неприятным лицом красного цвета.
Скоро его мысли переключились на совсем другое. Он вдруг почувствовал, что сильно голоден. Вспомнив, что сегодня он не обедал, он быстро поднялся с постели и прошёл на кухню, чтобы приготовить себе какой-нибудь ужин. Его выбор пал на жареный картофель. И он принялся его готовить.
После ужина, просидев около часа в своём любимом кресле возле книжного шкафа, под зелёной лампой, Дмитрий Николаевич решил устроить себе прогулку по вечернему Петербургу.
В спальне он надел свою, нам уже хорошо знакомую, серую кофту, сменил брюки на синие классические джинсы, прошёл в коридор, и, надев чёрные осенние ботинки на высокой подошве, свой коричневый плащ, вышел на улицу. По Малой Конюшенной, мимо памятника великому русскому писателю Николаю Васильевичу Гоголю, он вышел на Невский, к Казанскому собору. Проспект буквально ослепил его. Сотни разных огней обрушились на его лицо, на его одежду. Держа руки в карманах, он свернул направо, прошёл ещё некоторое время по Невскому, а затем снова ушёл направо, и скоро скрылся под аркой Генерального штаба. Круглые настенные часы показывали семь часов. «Самое время для прогулки», - сказал себе Дмитрий Николаевич, вышел на Дворцовую площадь, обогнул величественную Александровскую колонну с ангелом на вершине, прошёл мимо Зимнего дворца и, совсем скоро, оказался возле Невы – реки.
Свежий воздух взбодрил его. Он взглянул на Петропавловский собор и направился к Дворцовому мосту. Здесь ветер дул ещё сильнее, постоянно поднимая воротник плаща куда-то идущего человека. Фары автомобилей освещали его со всех сторон. От обилия света он морщился, но продолжал идти вперёд. Скоро Дмитрий Николаевич вышел к Кронверкскому мосту. Медленно прошёл по его деревянным доскам и оказался на Заячьем острове, возле Петропавловской крепости. Он не спешил оказаться возле величественного собора, возведённого в далёком XVIII столетии. Его целью была вечерняя прогулка возле Невы. Он шёл вдоль крепостных стен по песку, перемешанному с мелким гравием, и слушал плеск чёрных волн. Вдалеке, в жёлтых и белых огнях утопал Петербург. Величаво, за Александровским садом, смотрелся Исаакиевский собор.
Возле Невских ворот старой крепости он остановился, некоторое время любовался ими, а вернее, хорошо выполненной работе строителей времён царской власти. Под сводами ворот на него снова обрушились волны осеннего ветра. Немного поморщившись, он прошёл их высокие своды и оказался за крепостными стенами.
Вдруг, что-то посыпалось на него сверху. Что-то мелкое и белое. «Неужто, снег?», - подумал Дмитрий Николаевич и взглянул машинально наверх. Белые непонятные крошки продолжали сыпаться на него. Но, поскольку до ближайшего фонарного столба было далеко, он не смог понять, что же это было. Скоро, у фонарного столба, по левую и правую стороны от него, он увидел яркий белый свет, исходящий от больших прожекторов. Ослеплённый, он машинально опустил голову, и посмотрел вниз. У его ног большими горками лежали мелкие белые крошки, похожие на снег. Ветер перегонял их с одного места на другое, словно играя с ними.
- Стоп! Снято! – услышал он.
Дмитрий Николаевич взглянул направо, и, возле небольшого одноэтажного сооружения квадратной формы, очень похожего на сооружение хозяйственного назначения, под светом прожекторов, увидел группу людей с видеокамерами. На фасаде сооружения он заметил небольшой стеклянный фонарь с живым дрожащим огнём оранжевого цвета. Дмитрий Николаевич хорошо знал, что такие подвесные фонари использовались в Российской империи, по меньшей мере, полторы сотни лет назад. Никаких сомнений больше не осталось: здесь снимали кино. Мелкие белые крошки всего лишь выполняли роль снега. Под порывами разгулявшегося ветра этот искусственный снег разлетался по всей Петропавловской крепости.
По небольшой тропинке, окружённой стволами высоких чёрных деревьев, Дмитрий Николаевич вышел к величественному сооружению петровских времён – легендарному Петропавловскому собору. Грандиозное сооружение, выкрашенное в жёлтый цвет, обращало на себя внимание своим величием и красотой. Невольно Дмитрий Николаевич залюбовался этим архитектурным памятником. Впрочем, он восхищался им всякий раз, когда оказывался за стенами крепости. Больше всего в городе он любил именно это место.
Под руководством талантливого итальянского архитектора Доменико Трезини, в далёком XVIII столетии, возведённый собор превратился со временем в один из главных символов Санкт-Петербурга. Гигантская колокольня вместе со шпилем, увенчанная фигурой ангела, возвышалась над землёй более чем на 120 метров. Величественный Петропавловский собор, без преувеличения, являет собой триумф архитектурной мысли, и вместе с тем, триумф Российской империи времён императриц Елизаветы Петровны и Екатерины Второй.
И сегодня собор не оставляет равнодушным никого. Он приковывает к себе взгляды тысяч и тысяч гостей северной столицы.
Дмитрий Николаевич уже почти прошёл колокольню собора, как вдруг услышал бой курантов. Необыкновенный, сказочного звучания бой главных часов Санкт-Петербурга, изготовленных одним голландским мастером.
Дмитрий Николаевич поднял голову высоко вверх и посмотрел на колокольню. «Восемь часов» - проговорил он себе под нос. И едва успел он сказать это, как вдруг, за его спиной поднялся ветер. Сильнейшим движением, словно невидимой рукой великана, ворохи лежавших на асфальте и брусчатке жёлтых кленовых и липовых листьев поднялись в воздух. Между тем, на высоте собора, другой невидимой рукой, с верхушек старых, почерневших от дождя деревьев, были сорваны свежие листья. Два жёлтых облака вдруг соединились, и в едином спиралевидном вихре поднялись ещё выше. Над самым шпилем собора облако из осенних листьев закружилось в невероятном танце. Словно живое существо оно несколько раз облетело по кругу фигуру ангела, и, поднявшись ещё выше, на по-настоящему головокружительную высоту, внезапно исчезло в глубинах чёрного петербургского неба.
Дмитрий Николаевич увиденным был просто поражён.
- Невероятно, - сказал он вслух, оставаясь стоять на одном месте с открытым ртом. Он посмотрел по сторонам в надежде увидеть других свидетелей этого зрелища. Но на соборной площади никого кроме него не было. Только он один и был свидетелем этого чудесного, трудно передаваемого простыми словами явления.
Покачав головой, самому себе улыбаясь, Дмитрий Николаевич направился к Никольским воротам. Свои руки он по-прежнему держал в глубоких карманах своего изношенного коричневого плаща. Под сводами ворот он обернулся, взглянул ещё раз на колокольню собора, на пустынную площадь, и, медленными шагами, как бы через силу, вышел за пределы крепостных стен.
Вернувшись домой около девяти часов вечера, Дмитрий Николаевич принял тёплый душ, надел длинный халат тёмно-синего цвета, выпил чашку крепкого свежезаваренного чая, и через несколько минут, находясь уже в зале, принялся читать повесть Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама». Как всегда, по сложившейся уже привычке, читал он, сидя в большом кресле, под зелёной настольной лампой. На небольшом ломберном столе, помимо лампы, находились ещё книги. Это были романы современных авторов. Я позволю себе их назвать: «Ангелы и демоны» Дэна Брауна, «Пляж» Алекса Гардера, «Парфюмер» Патрика Зюскинда. Книги лежали стопкой, одна на другой.
Повесть «Пиковая дама» была напечатана в далёкие шестидесятые годы прошлого столетия. Под твёрдой чёрной обложкой, в тёмно-сером переплёте, на пожелтевших от времени страницах, она хранилась в домашней библиотеке Дмитрия Николаевича уже не одно десятилетие. Он приобрёл её однажды зимой, в ветреный февральский день, в одном из книжных магазинов на набережной Мойки, неподалёку от Музея-квартиры А.С. Пушкина.
Вечерняя тишина в большой квартире часто располагала хозяина к чтению. В хороших книгах он находил для себя практически всё, что ему было необходимо. Конечно, прежде всего, душевные качества, разнообразные эмоции людей.
Уже дочитывая повесть, Дмитрий Николаевич заметил, как его глаза начинают закрываться. Кое-как добравшись до последней страницы, он зевнул, и, отложив книгу в сторону, погасив лампу, ушёл спать в соседнюю комнату.
Однако, долгожданного спокойного сна у него не получилось. Полночи ему снились кошмары. Старая графиня из «Пиковой дамы» не давала ему покоя. Несколько раз за ночь она, в белой сорочке с чепчиком на голове (какие носили в далёком восемнадцатом столетии), подходила к его кровати, нашёптывая одну и ту же фразу: «Скоро ко мне придёшь! Ко мне придёшь скоро!».
Последнее такое появление графини (а таких появлений за ночь, как я уже сказал, было несколько) вызвало у Дмитрия Николаевича неподдельный ужас. Он проснулся в холодном поту, привстал на постели и проговорил вслух, довольно громко, глядя куда-то в пустоту:
- Что за чертовщина!
Немного успокоив себя мыслью о том, что это только сон, он снова лёг в постель и попытался уснуть. Однако, лишь к утру, сон принял его в свои бескрайние покои и позволил отдохнуть. А книга, та самая книга с повестью «Пиковая дама», отложенная хозяином квартиры в сторону, так и пролежала всю ночь на ломберном столе под выключенной лампой в раскрытом виде.
Дмитрий Николаевич проспал почти до полудня. Свою работу он впервые не выполнил своевременно, то есть, рано утром. Наскоро выпив после пробуждения кружку обычного растворимого кофе, затолкав в себя кое-как два бутерброда, он, уже через десять минут, оказался на своём рабочем месте - во дворе дома номер девять на улице №… За свою работу он принялся с оживлением. Добрых два часа он не выпускал из рук большую деревянную метлу из берёзовых прутьев. Дмитрий Николаевич намеренно не брал в руки современные фабричные мётлы. Он считал, что они лишь размазывают грязь по асфальту, не выполняя своей главной функции – убирать мусор. Поэтому, все свои мётлы он вязал себе сам, выезжая каждый год по осени за город к лесам, в которых встречались берёзы.
Как назло, в прошедшую ночь нападало множество листьев. Работать пришлось с удвоенной силой. Но, через два часа хорошей работы, весь двор был идеально убран. На одинаковых расстояниях друг от друга лежали большие кучи опавшей листвы. Весь двор наполнен был пряным осенним ароматом. Пробивавшееся сквозь тучи солнце бросало свои лучи на последние наряды деревьев, как бы давая им возможность покрасоваться друг перед другом, накануне зимы.
- Здравствуйте, - услышал вдруг за своей спиной Дмитрий Николаевич знакомый голос.
Он обернулся и увидел Веронику. Она улыбалась ему, и немного смущалась. Как и в первую встречу, девочка была с рюкзаком за спиной, в той же одежде. Её занятия в школе закончились, и она возвращалась домой.
- С первым днём октября, - снова проговорила Вероника, уже более смелым голосом.
- Ой, спасибо! – сказал Дмитрий Николаевич, улыбнувшись такому неожиданному поздравлению, - А я и забыл совсем, - продолжал он, что сегодня первое октября. Что-то закружился совсем со своей работой.
Девочка обвела взглядом большие кучи с опавшей листвой и проговорила:
- Как много листьев сегодня. Прям, целый грузовик будет.
- Да, ты права, целый грузовик будет, - сказал Дмитрий Николаевич, посмотрев вслед за Вероникой на сложенные в кучи листья.
- Я люблю, когда много листьев, - снова проговорила Вероника, - Осенью всегда красиво.
- Это точно, - сказал Дмитрий Николаевич и принял задумчивый вид.
- Представляю, сколько сегодня за ночь нападало листьев в Михайловском саду, - продолжал он, - наверное, целые ковры.
- Я там уже давно не была, - с нотками грусти сказала Вероника.
- Так, давай вместе сходим туда и посмотрим, сколько там лежит на земле листьев. Не так уж это и далеко отсюда.
- Да, я знаю, недалеко. Только мне надо у мамы отпроситься.
- Конечно, отпросись. Она должна знать, где ты. Я свою работу как раз заканчиваю. Ты пока беги, пообедай дома, а я подожду тебя здесь.
- Хорошо, - проговорила девочка и быстрым шагом направилась к своему подъезду.
Через полчаса Вероника вышла из дома уже без рюкзака и в явно приподнятом настроении. Через пару минут Дмитрий Николаевич направился вместе с девочкой в Михайловский сад.
Они прошли сначала мимо Конюшенной церкви, а потом мимо Храма Спаса на Крови. Конечно, девочка не обратила какого-то особого внимания на эти каменные сооружения. Внешне они ей были давно знакомы, а их история, по большей части грустная история, ей не была известна. Может, это и к лучшему. Но Дмитрий Николаевич, как бывший учитель истории знал, что оба сооружения по-своему примечательны. В Конюшенной церкви в далёком 1837 году отпевали великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. В своё время Дмитрий Николаевич интересовался последними днями жизни великого классика и событиями, которые разворачивались вокруг него уже после смерти. Он знал, что в истории с Пушкиным очень много белых пятен. Есть даже определённая доля мистики в этой истории.
Храм Спаса на Крови, мимо которого также прошли Вероника и Дмитрий Николаевич, имел под собой не менее драматическую историю. Он был возведён на месте, где в 1881 году, спустя двадцать лет после отмены крепостного права в России, в результате покушения был смертельно ранен император Александр II. Сегодня этот храм является памятником архитектуры и одной из визитных карточек северной столицы.
Между тем, в эстетическом плане, куда более роскошнее был следующий объект.
Михайловский сад, куда пришли Вероника и Дмитрий Николаевич, ныне один из самых благоустроенных парков Санкт-Петербурга, встретил гостей у распахнутых ворот невероятными красками осени. Многочисленные клёны и липы, каштаны и вётлы, были раскрашены в разнообразные цвета очень талантливым художником. Особенно красиво парк смотрелся возле Михайловского дворца, памятника архитектуры высокого классицизма. Вид на Большую лужайку со ступеней дворца был просто потрясающим. Ярко зелёная газонная трава рядом с деревьями в буквальном смысле утопала в жёлто-оранжевом ковре опавшей листвы. Некоторые листья по воле ветра были заброшены на самую середину лужайки, придавая огромной поляне нарядный вид.
Вероника шла рядом с Дмитрием Николаевичем, и постоянно смотрела на окружавшие их деревья. Сквозь оранжевые, красные и жёлтые кроны древесных великанов просматривалось бездонное голубое небо. Солнце щедро проливало свой свет на кроны деревьев. Свет как бы просачивался сквозь них, подогревая лучами разноцветные листья. Пригретые в лучах осеннего солнца, они время от времени срывались с ветвей и пускались вниз, кружась в тихом, медленном танце.
Повсюду слышался шелест листвы. Деревья словно разговаривали друг с другом, совершенно не обращая внимания на проходящих мимо людей. На одной тенистой аллее, находясь в окружении клёнов и лип, Вероника не выдержала и сказала вслух:
- Как здесь красиво!
Дмитрий Николаевич улыбнулся.
- Не могу с вами не согласиться, юная леди. Здесь сегодня по-настоящему сказочное место. И погода просто замечательная.
Прогулка на свежем воздухе располагала к весьма интересному общению. Дмитрий Николаевич рассказывал Веронике об истории парка: его зарождении, становлении, его расцвете, его упадке (было и такое в истории Михайловского сада). Ну и, конечно, не мог Дмитрий Николаевич обойти стороной Михайловский дворец, являвший собой во все времена образец высокого классицизма, воплощение прекрасного творческого замысла знаменитого архитектора Карла Росси.
Вероника внимательно слушала и представляла, как сотни лет назад здесь трудились многочисленные рабочие, как превозмогая усталость, они возводили дворец, и прогулочные дорожки.
Вместе они прошли по парку добрых три круга, прошли по тенистым аллеям и открытым прогулочным дорожкам. Когда впереди показались снова распахнутые ворота и вид на Храм Спаса-на-Крови за его пределами, Дмитрий Николаевич вдруг предложил:
- В следующие выходные можно было б съездить на Елагин остров. Думаю, там сейчас очень хорошо. И воздух другой.
- Елагин остров? – переспросила Вероника. – Я никогда там не была.
- Неужели мама тебя туда никогда не водила?
- Нет, не водила.
- А зря. Сейчас этот остров имеет статус памятника природы. Там совершенно другой воздух. Там можно почувствовать, как пахнет морем. И, Финский залив…Ворота в Балтийское море.
Дмитрий Николаевич немного помолчал, а затем добавил:
- Думаю, тебе там тоже понравится. Плюс, - Дмитрий Николаевич поднял вверх палец и посмотрел пристально на Веронику, - там полным – полно бегает ручных белок. С ними можно поиграть в догонялки.
Вероника приняла заинтересованный вид.
- Я никогда не видела ручных белок. Мне бы хотелось на них посмотреть.
- Тогда, давай сразу и договоримся. Ровно через неделю, в воскресное утро, едем на Елагин остров дышать морским воздухом и охотиться на белок.
- Хорошо. Только надо будет у мамы отпроситься. Туда ведь далеко ехать?
- Ну, не так уж и далеко. Но отпроситься тебе всё же надо будет, и ни на один час.
Скоро Вероника и Дмитрий Николаевич минули раскрытые ворота парка и через некоторое время оказались возле дома номер девять на улице №.. Они простились у подъезда Вероники и разошлись каждый по своим квартирам.
Девочку переполняли эмоции. Ей очень понравилась очередная прогулка в компании Дмитрия Николаевича. Не имея отцовского внимания, она словно нашла в нём замену отца, нашла настоящего друга, просто надёжного человека.
Всю следующую неделю Вероника ждала воскресное утро. Ждала поездку на Елагин остров. В школе, во время занятий, она воображала себе этот остров. Она видела на нём красивые, длинные аллеи, утопающие в осенних красках. Она видела ручных белок, пушистых с забавными мордочками. Иногда, она так была увлечена своими воображениями, что совсем забывала, что находится в школе. На её мечтательный вид время от времени обращали внимание учителя. Они подходили медленно к ней и говорили довольно громко: «Нарышкина! Не спи!» или просто: «Нарышкина!». Тогда она словно просыпалась, принимала обычный вид, что называется «в теме», и включалась в учебный процесс. Учителям только и оставалось, что мотать молча головами.
Между тем, мама Вероники уже предварительно дала своё согласие на поездку с Дмитрием Николаевичем в парк на Елагин остров, пояснив, что поездка произойдёт, если всю неделю она будет хорошо учиться. Евгения Юрьевна помнила разговор на кухне с Дмитрием Николаевичем. В тайне она желала увидеться с ним ещё раз, но уже без посторонних лиц.
Её сожитель, мужчина средних лет, по имени Сергей, стал с недавних пор замечать некоторую холодность в их отношениях. Он понимал, что-то случилось, что-то такое, что мешало прежнему очень тёплому, даже порой очень страстному, общению. Он стал нервничать и придираться без всякой причины.
Евгения Юрьевна чувствовала это, но ничего не могла с собой поделать. Перед её глазами всё чаще и чаще появлялся образ Дмитрия Николаевича. Его серые, очень внимательные глаза, слегка потухшие, но не лишённые огонька, его лицо с немалой уже долей морщин, его прямой аккуратный нос, красивый мужской подбородок, поросший густой щетиной с вкраплением седых волос, его красивая улыбка, добрая, всегда довольно сдержанная, и вместе с тем, обезоруживающая. Его манера говорить в тот первый день знакомства чуть не свела её с ума. Хоть и заставляла она себя не думать о нём, но у неё ничего не получалось. С того самого дня, как она впервые его увидела и поговорила с ним. В глубине своего подсознания она уже мечтала быть с ним рядом. Общение Дмитрия Николаевича с дочерью было ей только на руку. Так, она сохраняла возможность поддерживать пока ещё тонкую связь с ним.
Наконец, долгожданное воскресное утро наступило. Ровно в десять часов утра Дмитрий Николаевич позвонил в дверь квартиры семьи Нарышкиных. Скоро на пороге появилась Евгения Юрьевна, а следом за ней выбежала Вероника. В квартире больше никого не было. Это Дмитрий Николаевич понял по лицу хозяйки квартиры, и по её поведению. Евгения Юрьевна приветливо улыбалась, и, как бы постреливала глазами. На ней был всё тот же короткий, лёгкий халат, едва скрывавший под собою красивую женскую фигуру. От её распущенных волос пахло жасмином. Тонкий, сильный аромат заставил Дмитрия Николаевича невольно задвигать носом, но не от отвращения, а, напротив, от желания улавливать этот запах снова и снова.
Однако, он не поддался озорному искушению, нашёл в себе силы не подавать вообще никакого вида, тем более при девочке. С моральными принципами у него всегда было всё предельно железно. Он всегда знал, в какой обстановке что-то можно было позволить себе, а в какой – нет.
Вместе с Вероникой он спустился по лестнице на первый этаж, вышел на улицу, и, глотнув свежего осеннего воздуха, довольно быстро настроился исключительно на прогулочное настроение.
Используя метро, Дмитрий Николаевич и Вероника через несколько минут оказались на Крестовском острове. Через небольшой мост они прошли на Елагин остров и почти сразу оказались в густых объятиях осеннего леса. На острове было тепло и влажно. Скоро Дмитрий Николаевич увидел первую белку. Потом ещё, и ещё. Пушистые зверьки проявляли редкостное любопытство, и порой даже наглость. Ни один раз они в буквальном смысле взбирались на спины наших героев, заглядывали им в лица, как бы чего-то прося. Вероника была в восторге. Она и не думала увидеть здесь такое количество ручных белок. Она бегала по острову, пытаясь догнать хотя бы одну. Но все её попытки оказывались тщетными. Пушные зверьки проявляли удивительную ловкость.
Выбрав одну из многочисленных прогулочных дорожек, Дмитрий Николаевич и Вероника через некоторое время вышли к западной стрелке Елагина острова. Здесь их взору предстали два белых каменных льва и вид на Финский залив. Правда, не тот вид, который хотел бы видеть Дмитрий Николаевич. Впереди, в нескольких сотнях метрах от них, серой, неуклюжей громадой залив пересекало гигантское сооружение, похожее на мост.
Эта громадина появилась здесь недавно. И она очень портила вид. Ни один раз, оказываясь на острове, Дмитрий Николаевич мысленно пытался разрушить это громоздкое, неуклюжее сооружение, в буквальном смысле изуродовавшее панорамный вид на Финский залив. Много раз он думал о том, сколько гостей города, сколько иностранцев, добравшись до западной стрелки острова в надежде посмотреть на горизонт, будут разочарованы видом пересекавшего залив этой серой громады, неуклюжего монстра, изуродовавшего одну из достопримечательностей Санкт-Петербурга. Конечно, будучи простым, никому не известным человеком, он понимал, что не в силах что-либо изменить. Но если б только он обладал необходимыми административными ресурсами, то непременно распорядился бы обязать соответствующие службы произвести полный демонтаж этого сооружения, открыв заново для всех прекрасный панорамный вид на Финский залив. Многие горожане помнят то время, когда здесь, со стрелки острова, в ясный день, можно было увидеть Кронштадт. Когда здесь, в лучах заходящего солнца, можно было сделать признание в любви, обняв близкого человека, предложить ему руку и сердце. Когда здесь можно было смело, круглые сутки, всматриваясь в даль, загадывать самые невероятные желания, отпуская их по ветру в морскую даль, к небу, к богу, и верить в то, что они непременно сбудутся.
Сегодня всего этого не было. Первоначальный прекрасный вид на залив утрачен. Утрачен, возможно, навсегда.
Дмитрий Николаевич и Вероника вернулись в город уже в сумерках. Они попрощались, как обычно, возле подъезда. Дмитрий Николаевич поднялся к себе, и, через некоторое время лёг спать.
IV
Октябрь, уже которую неделю, уверенно держал в своих руках данную от бога власть, власть над городом, власть над природой. Кроны деревьев с каждым днём всё редели и редели. Листья теряли свою яркость, но их пряный аромат становился от этого всё более терпким. Они, как говорят виноделы, приобретали выдержку, свой, присущий каждому отдельному виду, неповторимый аромат. Так, вблизи Эрмитажа, в воздухе был разлит довольно сильно тёплый, пряный аромат дубовых листьев, а в Александровском саду, возле полуобнажённых статуй, воздух был пропитан ароматом кленовых листьев.
Дмитрий Николаевич по-прежнему продолжал трудиться во дворе дома номер девять на улице №.. А после работы, как обычно, он устраивал себе пешие прогулки. Именно на этих прогулках он подмечал запахи глубокой осени, разлитые во влажном воздухе северной столицы. Он время от времени продолжал заглядывать в своё любимое кафе, садился обычно за круглый столик у окна, заказывал себе чёрный кофе, и, наслаждаясь любимым напитком, подолгу смотрел на Невский проспект и Казанский собор.
Возможность время от времени видеться с Вероникой вернула ему надежду на то, что он ещё кому-то в этой жизни нужен, что он ещё может дарить приятные минуты, и часы. Жизнь стала приобретать для него определённый смысл. Даже какие-то проблески маленького счастья стали зарождаться в нём. Он это замечал, и он был этому рад.
Однажды, уже после Покрова дня, договорившись о встрече с Вероникой в одиннадцать часов утра, возле её квартиры, Дмитрий Николаевич стал участником одного события, ключевым образом связанного с сюжетом этой повести.
Он, как обычно, поднялся на нужный этаж, и только хотел позвонить в дверь, как заметил, что входная дверь не заперта. Через большую щель он услышал крики, а затем плач ребёнка. Нахмурив брови, он медленно вошёл в квартиру.
То, что он увидел дальше, поразило его до глубины души, даже до самых костей, если можно так выразиться. Холодные мурашки побежали по его телу. Возле стола, на кухне, лежала Евгения Юрьевна. На её халате цвета лазури отчётливо были видны пятна крови. Рядом стоял мужчина высокого роста и крепкого телосложения, тот самый, по имени Сергей. Одетый во всё чёрное, с натянутой на глаза чёрной бейсболкой, он в правой руке держал окровавленный кухонный нож, а левой рукой держал за волосы Веронику.
- Следующей после матери будешь ты! – металлическим голосом говорил он.
Убийца не сразу заметил Дмитрия Николаевича.
- Отпусти девочку. Она ни в чём не виновата – твёрдым голосом проговорил Дмитрий Николаевич, глядя на Веронику.
Убийца обернулся и оскалился.
- А-а-а! пришёл наконец-то! А мы тебя ждали!
Он повертел в воздухе окровавленным ножом.
- Отпусти девочку, - снова проговорил Дмитрий Николаевич.
Вероника плакала. Слёзы градом текли из её глаз.
- Как скажите, сударь. Пусть смотрит, как на её глазах убьют ещё одного человека. Дорогого человека, как я понимаю. Не так ли?
Дмитрий Николаевич молчал.
- Не так ли?! – снова громко повторил убийца.
- Ты сошёл с ума и не ведаешь, что творишь. Пожалуйста, остановись. Хватит. Успокойся.
- Смотри, Вероника, смотри внимательно, как умирают близкие тебе люди.
Убийца отпустил девочку и развернулся к Дмитрию Николаевичу таким образом, что Вероника оказалась за его спиной.
- Ну же, смелее. Шагай ко мне. Попробуй холодного лезвия.
Дмитрий Николаевич понимал: медлить теперь нельзя. Он стремительно бросился на убийцу, слегка прогнулся под выставленным вперёд ножом, схватил мужчину одним резким движением за запястья и стал пытаться сделать болевой приём сильнейшим нажатием пальцев. Убийца зарычал, как зверь. Завязалась борьба. Мебель вокруг дрожала, а на полках в кухонном шкафчике звенела посуда.
Не обладавший от природы выраженными борцовскими качествами, Дмитрий Николаевич уступал натиску физически более крепкого мужчины. Скоро, его противник, почувствовав слабость, прижал его к подоконнику и начал постепенно загибать его тело назад при помощи очень сильной левой руки. Тело Дмитрия Николаевича приняло форму дуги. Хватка его рук ослабла, и в этот момент в его живот вошло широкое лезвие кухонного ножа. Он почувствовал резкую боль и окончательно перестал оказывать сопротивление.
Убийца отступил, оставив нож торчать в животе Дмитрия Николаевича. С улыбкой на лице мужчина смотрел, как тот медленно оседает на пол, согнувшись пополам от резкой боли.
- Ну что, гад! Теперь тебе хорошо?! Ты доволен?!
Дмитрий Николаевич сидел под подоконником, на полу, возле батареи, и молчал, сдерживая боль. Сквозь его серую кофту проступало красное пятно крови.
- Мне пора идти, - снова проговорил убийца, - а вы оставайтесь вдвоём. Можете поговорить. Я не буду вас тревожить.
Кривая улыбка появилась на его лице и долго не проходила. Скоро он покинул квартиру и ушёл в неизвестном направлении. Вероника осталась одна, рядом с телом родной матери и умирающим человеком.
Дмитрий Николаевич продолжал держаться. Жизнь ещё теплилась в нём. Сердце всё ещё билось. Вдруг, сквозь окно он отчётливо услышал колокольный звон Храма Спаса-на-Крови. И едва он услышал этот звон, как в его памяти возник кошмарный сон с Пиковой дамой.
- Проклятая старуха. Напророчила, - прошептал он себе под нос.
Понимая, что силы уже на исходе, он позвал Веронику.
- Вероника, подойди ко мне.
Девочка медленно подошла. На её лице читались испуг и шок. Слёзы уже не текли по щекам. Они словно закончились. Просто закончились. Но её боль не проходила. Она не могла поверить в то, что произошло здесь, в её доме несколько минут назад. Машинально она присела рядом с Дмитрием Николаевичем и посмотрела на него. Их взгляды встретились.
- Вы не умрёте? – спросила девочка с растерянным видом.
- Нет. Я только вздремну немного, а потом проснусь…
Внезапный приступ боли разнёсся по его телу сильной волной. Он поморщился.
- Ты, Вероника, сходи, поищи кого-нибудь. Может, соседи дома, или кто в подъезде тебе попадётся. А я здесь пока, вздремну…
Девочка уже почти вышла из кухни, как услышала в спину знакомый голос, полный доброты и заботы.
- У тебя есть кто-то, кроме мамы?
- Да. Бабушка есть и дедушка.
- Это хорошо, - сквозь боль улыбнулся Дмитрий Николаевич, - Осторожнее будь. Береги себя.
Вероника вышла из квартиры в поисках помощи. Дмитрий Николаевич закрыл глаза и больше их уже никогда не открывал.
Внезапная белая вспышка озарила его. Вдруг, он увидел себя со стороны. Он сидел на полу, склонив голову на грудь, в своей привычной одежде: синих классических джинсах, чёрных осенних ботинках, серой кофте, и в расстёгнутом коричневом плаще. В его животе торчал большой кухонный нож с чёрной ручкой, а вокруг ножа хорошо просматривалось красное пятно.
Скоро, какая-то неведомая сила потянула его вверх, сквозь этажи многоквартирного дома. Он увидел крыши петербургских домов с высоты птичьего полёта. Он увидел Дворцовую площадь, оживлённый Невский проспект. Он увидел Петропавловскую крепость и холодные воды Невы. Тогда он понял, что умер. Он понял также и то, что покидает привычный ему мир, покидает родной и горячо любимый Санкт-Петербург. Покидает его навсегда.
Поднявшись на головокружительную высоту и взглянув вниз, он не увидел уже ни родного города, ни земли. Огромные белые облака окружали его со всех сторон. Ещё одна очень яркая вспышка ослепила его. Больше он уже не помнил ничего.
Так закончилась земная жизнь Дмитрия Николаевича. Вечность забрала его. Забрала бережно, надёжно спрятав от недобрых людских глаз.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Двойное убийство, наделавшее немало шума, и прежде всего, во дворе дома номер девять на улице №.. было раскрыто довольно быстро. Убийца был найден и осужден.
Профессор Добронравов Виктор Степанович, задержавшись в Грузии дольше запланированного времени, узнав о гибели своего лучшего друга, долго не мог прийти в себя. Вернувшись в Санкт-Петербург, он первым делом отправился на кладбище, к могиле Дмитрия Николаевича Пушилина. Случилось это в ноябре, когда на всех городских улицах уже лежал снег. Он долго смотрел на деревянный крест с фотографией друга, и не хотел принимать эту страшную реальность. Долгие минуты он сидел у ограды, на холодной металлической лавке, прямо напротив креста, и плакал. Долго плакал в одиночестве. На белые хризантемы, принесённые лучшим другом, падал пушистый снег. Цветы напоминали о человеческой памяти, о хранимых людьми светлых моментах в короткой земной жизни.
Вероника воспитывалась бабушкой и дедушкой. Спустя годы она превратилась в одну из самых красивых девушек северной столицы. Парни толпами кружились вокруг неё. Они ухаживали, дарили ей цветы, оказывали всяческое внимание. И всё же, среди многочисленных поклонников, не было ни одного, хоть сколько-нибудь похожего душевными качествами на Дмитрия Николаевича. Не было ни у кого ни его необыкновенной доброты в глазах, ни его внимания, всестороннего, всеохватывающего. Уже будучи взрослой, Вероника продолжала бережно хранить память о Дмитрии Николаевиче, втайне надеясь найти мужчину, похожего на него.
1 октября 2010 – 8 марта 2017